Все звёзды и клыки

Задыхаясь, я тянусь к следующей кости. Холодный пот стекает по моей шее, пока я обматываю ее волосами Арана и обмакиваю ее в его кровь. Передо мной бьется огонь, жаркий и голодный. Я предлагаю ему кость: он плюется и трещит, прежде чем поглотить ее.

Из воспаленного горла преступника вырывается крик, когда все его оставшиеся пальцы одновременно ломаются. Его всхлипы заглушают даже шум водопада.

– Сжальтесь, – с каждым словом он выплевывает еще немного крови. – Прошу, во имя богов, сжальтесь.

– Боги не отвечают на мольбы грешников, – я словно слышу себя со стороны. – Как и я.

Где-то вдалеке раздаются крики людей, но я не могу разобрать, что они говорят. Я позволяю своей магии вгрызаться в пленника, ломая кость за костью, пока Аран не превращается в груду искалеченных конечностей на каменной плите. Его истерзанное тело лежит сломанное, искривленное под неестественными углами. Он – деформированная глина, подчиненная моей воле и раскрашенная кровью.

Я готовлюсь к очередному удару, когда на мое плечо ложится чья-то рука. С моих губ слетает тихое рычание, и я поворачиваюсь, уставившись в карие глаза с золотыми прожилками. Осознание того, что на меня смотрит отец, приходит не сразу. Его глаза мокры от слез, и моя кожа чешется от беспокойства.

– Амора, – эта отчаянная мольба достигает моего сознания и охлаждает пламенную магию. Я покачиваюсь на месте, и все вокруг расплывается у меня перед глазами. – Прошу, хватит.

Толпа приходит в волнение, и едва различимые, искаженные крики давят на мое сознание, заставляя голову раскалываться от боли. Я сосредотачиваюсь на отце, использую его как якорь, чтобы вернуться в реальность. Магия внутри меня шипит от негодования, стараясь удержать контроль в своих цепких когтях. Я задыхаюсь в его железной хватке и захожусь в приступе кашля, но все же возвращаю ее в русло.

Отец крепко держит меня в руках, его пальцы впиваются в мою кожу все сильнее и сильнее, пока мое зрение не проясняется. Я закрываю рот, чтобы меня не стошнило от запаха крови. Мои руки блестят багрянцем, и от этого вида меня начинает трясти. Дым обжигает мои легкие, а каменная плита уходит из-под ног, когда я, наконец, понимаю: я потеряла контроль над своей магией.

Голова идет кругом, и я падаю на колени.

Я спустила зверя с цепи, позволив ему украсть мои чувства и завладеть моим телом.

Передо мной лежит мертвый Аран. Он больше не похож на человека: от него осталась только порванная кожа и искривленные конечности. Мои руки утопают в грязи, и я пытаюсь узнать его, но это бесполезно. Используя магию правильно, я могу даровать быструю смерть. Но в произошедшем не было ничего быстрого. Аран был замучен и искалечен.

И это дело моих рук.

Я прижимаю лоб к грязному камню, склонившись возле его тела, и чувствую, как глаза начинает щипать.

– Мне так жаль. Клянусь богами, мне так жаль.

Но мои извинения ничего не значат. Теперь, когда я слышу, что кричат люди, я понимаю, что даже боги не смогут мне помочь.

– Это зверь!

– Она все уничтожит!

– Это ее надо казнить! Она убьет нас всех!

В первых рядах я замечаю лицо матери: ее тело словно онемело. Лицо тети Калеи исказилось от ужаса. Между ними стоит Юриэль, вцепившийся в руку матери. Его лицо, некогда раскрасневшееся от вина, приобрело пепельно-белый оттенок. Отец стоит спиной к толпе, и только я могу видеть ужас в его глазах, слышать его рваное дыхание. Когда его руки начинают трястись, он прижимает их по бокам. Мои руки покрыты кровью, и я не единственная, кто стоит, уставившись на них.

– Я не могу тебя защитить, – еле слышно шепчет отец, словно эти отчаянные слова предназначены для него самого. Затем он повторяет их громче жестким надломленным голосом. – Во имя богов, Амора, я не могу тебя защитить!

Я даже не успеваю собраться с мыслями, когда чьи-то сильные руки оттаскивают меня назад. Два стражника хватают меня под руки, избегая острых костяных шипов на моей короне и эполетах, и удерживают меня на месте.

– Прости меня, – грудь отца тяжело поднимается. – Я сделаю все возможное, чтобы это исправить.

Мир кружится. Кружится. Кружится. По моему телу расползается отвратительный холод. Он берет начало где-то в районе желудка, растекаясь по ногам и рукам. Темнота заволакивает мои глаза, угрожая сокрушить мой разум после такого мощного выброса магии.

Если бы стражники не держали меня с обеих сторон, я бы наверняка упала на землю. Мои попытки усмирить зверя отнимают у меня последние силы. Я должна удержать его.

Я стараюсь держать глаза открытыми, сосредотачиваясь на происходящем, чтобы видеть разочарованное лицо отца, когда он отворачивается от меня. Его последний взгляд проникает мне под кожу, заставляя меня вздрогнуть от боли.

Я почти не слышу, что он говорит, но его слова пронзают меня, словно тысяча ножей.

– Отведите ее в тюрьму.

Глава 5

Я останавливаю свой нечеткий взгляд на тюремной решетке, используя ее в качестве якоря, просто чтобы на чем-то сфокусироваться.

Крепко обняв колени, я пытаюсь сохранить оставшееся тепло, пока жгучий холод впивается в мою кожу. Я много раз бывала в этой темнице, но только не в таком виде: без оружия, оставленная в холодной камере.

Мне было всего пять лет, когда отец впервые привел меня в темницу поздней осенней ночью. Мой взгляд был мутным и заспанным, когда мы спускались по крутой лестнице под звездным светом, пока вся остальная Арида спала мирным сном. Только после того, как за нашими спинами мелькнула луна, мои глаза сосредоточились на редких факелах, освещавших тюремные камеры, и отец сказал, что пришло время пробудить мою магию.

Я была в восторге. И все же, чем дальше мы уходили, тем сильнее ощущался холод, пробиравший меня до самых костей. Ко мне пришло осознание, что сейчас произойдет что-то важное, только я не понимала, что именно.

Много веков назад мастера с Валуки помогали строить эту тюрьму в подножии горы, проделав три длинных тоннеля, которые представляют собой три разные темницы.

Первый тоннель предназначается для мелких преступников и коротких сроков. В этом ответвлении всегда мало охраны, а у входа стоят королевские стражники.

Второй тоннель отводится для более серьезных преступлений, таких, как нападение, а иногда даже убийство. Охраны здесь больше, и вся стража – высококвалифицированные маги из разных частей королевства.

В третьем отделении содержатся самые опасные преступники, те, кого мы с отцом определили как наиболее кровожадных. Это тюрьма для тех, кто не просто убил однажды, а будет убивать снова и снова. Для тех, кто измывался над своими жертвами наиболее отвратительными способами и не испытывает ни капли раскаяния за содеянное. Обычные камеры заменены на запечатанные комнаты, которые охраняются лучшими стражниками королевства. Я бы не выстояла в поединке даже с одним из них.

Тогда мы с отцом ушли глубоко в третий тоннель. Проход становился все уже и темнее, и от страха у меня волосы вставали дыбом. С каждым шагом металлический запах крови, стоявший в воздухе, становился сильнее.

Мы не останавливались, пока не дошли до самой дальней комнаты. Там нам пришлось подождать, пока стражники откроют дверь тремя разными ключами.

Дальше все происходило как в забытьи, но я помню лицо заключенной и звон ее цепей. Она была примерно такого же возраста, как я сейчас, со светлыми волосами и испуганными голубыми глазами. Я помню, что не могла отвести от них взгляда, спрашивая себя: чем она заслужила такую судьбу? В тот момент отец вложил в мою ладонь кинжал: тот самый, что я использую и по сей день.

– Тебе придется сделать это, Амора, – отец взял мою дрожащую руку и помог прижать клинок к коже заключенной.

Девушка плакала, но стоило ее крови запачкать лезвие, как зверь внутри меня ожил, и мне больше не требовалась помощь отца. Как только я позволила этой силе волной пройти по моему телу – темнота и крики перестали казаться пугающими. Я позволила зверю наслаждаться ее кровью, пока она не упала замертво. Когда чудовище, наконец, было удовлетворено – я пришла в себя.

Но дороги назад уже не было.

Отец крепко прижимал меня к себе, а зверь прочно укоренился в моей душе и не покидал ее с тех самых пор.

Понадобилось всего несколько месяцев, чтобы усмирить зверя и восстановиться физически, но кошмары не прекращались еще много лет. С тех пор мне приходилось посещать тюрьму каждый год, чтобы моя магия находила выход и зверь оставался сытым.

Я никогда не получала удовольствия от казней или от вида умирающей души. Но в конце концов я поняла, что кто-то должен делать это ради спасения Визидии, и боги выбрали меня. И все же мне не по душе эти жуткие тоннели, и в знак протеста я пинаю железные прутья своей камеры. Это не приводит ни к чему, кроме боли в моей лодыжке. Я шиплю и утыкаюсь лбом в колени. Стражникам стоит поторопиться и принести мне еду, чтобы я могла прийти в себя.

Так как моя магия бесполезна без моего мешочка и огня, они бросили меня в первый тоннель: небольшое одолжение и, возможно, призрачный знак уважения, потому что здешние камеры самые чистые. Но из-за плохой вентиляции это место воняет плесенью и человеческими экскрементами, отчего меня тошнит еще сильнее.

– Похоже у нас здесь новенькая, – насмехается заключенный из противоположной камеры, косясь на меня в жутком красноватом свете факела. Этот человек – один из нескольких заключенных, кого я могу разглядеть в полутьме. – Никогда бы не подумал, что тебя запрут за решеткой, принцесса. Может, устроишь для нас небольшое представление? – он причмокивает губами, пока заключенная из другой камеры пускается в подробное рассуждение о том, как она порезала бы меня на кусочки и скормила мое тело Луске [1] – морскому чудовищу из страшных сказок для непослушных детей.

– Попробуй, и мы посмотрим, чем все кончится, – рычу я. Мои руки инстинктивно тянутся к сумке на поясе, но ее отобрали вместе с кинжалом. Мне бы хотелось заткнуть им рты.

Хоть я не и не показываю вида, их слова задевают меня за живое.

Я бы тоже никогда не подумала, что окажусь по другую сторону решетки. Но таковы законы Визидии: если Монтара не может контролировать свою магию души, он становится опасным для общества и содержится в заключении вплоть до суда. Самый лучший исход – шанс на вторую попытку, худший – казнь. Так как других возможных наследников из семьи Монтара нет – я сомневаюсь, что они убьют меня. Для этого я слишком ценна. И все же мне не хочется рисковать.

Мне нужно выбраться отсюда. Достать немного еды. Подкрепить силы.

Найти способ все исправить.

Но вместо этого я застряла в проклятой камере, лелея призрачную надежду на то, что отцу удастся убедить людей довериться мне еще раз. Убедить их, что я должна стать Верховным Анимантом. Будущей королевой. Они должны поверить, что у них нет другого выбора. Так как тетя Калея втайне изучила магию зачарования – она приведет королевство к гибели, если попытается освоить еще одни чары.

Больше всего на свете я хочу защитить Визидию и показать моим людям, что могу стать достойным лидером. И все же, когда настал момент, ради которого я тренировалась всю свою жизнь, – я не смогла этого сделать.

Я не могу злиться на них за то, что меня заперли за решеткой, хотя здешний затхлый воздух душит меня. Они были правы, когда отобрали мои вещи, они правы, что боятся меня. Конечно, Арана полагалось казнить, но не таким чудовищным способом.

Отцу не хотелось отправлять меня в тюремную камеру, но он должен подчиняться закону. И все же, это осознание не помогает притупить боль.

Я обхватываю голову руками и крепко зажмуриваюсь, прогоняя образ мертвого тела Арана из своего сознания.

Резкий скрип тюремных дверей эхом разлетается по тоннелям и так гулко отдается у меня в голове, что мне приходится подавить очередной приступ тошноты. Несмотря на свое размытое зрение, я открываю глаза, в надежде увидеть отца, который скажет мне, что все будет хорошо, что несмотря на мой провал, люди решили дать мне еще один шанс.

– Амора?

Мой желудок завязывается в узел. Я узнаю этот голос еще до того, как Феррик подходит к моей камере медленными неуверенными шагами.

В тусклом свете факела он похож на испуганную лису – с его светлой кожей, зачесанными назад рыжими волосами и острыми скулами, под которыми залегли темные тени. Он сморщил нос и широко распахнул свои зеленые глаза, словно заключенные могут в любую минуту вырваться из своих камер и напасть на него. Затем я замечаю, что он с трудом удерживает на руках три подноса с едой. С тихим стоном я подтягиваю себя ближе к прутьям, пока он опускается на колени и ставит подносы на пол.

Видимо он принес все, что смог утащить с праздника: рулет, набитый острыми креветками, кокосовый карри и сладкий рисовый пудинг, три шпажки с пресноводным угрем, миндальные пирожные и карамельный молочный торт по знаменитому курманскому рецепту. На другом подносе стоят четыре миски традиционного рагу с Валуки: дичь, закопченная на вулканическом угле, с картофелем и луком, которые тают во рту, словно сахар.

– Не так я представлял себе наш сегодняшний романтический ужин, – Феррик садится на грязный пол, напряженный из-за насмешек и игривого свиста других заключенных, и толкает подносы ближе к моей камере. – Ты в порядке? Как я могу тебе помочь?

– Где мой отец? – спрашиваю я, просовывая руки сквозь решетку. – Он должен был прийти сюда, – стараясь не принюхиваться к тюремным запахам, я запихиваю в рот пирожное. Сахарная миндальная выпечка тает у меня на языке, и восприятие становится все четче. Я издаю довольный стон, но вдруг замечаю, что лоб Феррика наморщен, а глаза прищурены.

– Он… пытается разобраться с последствиями произошедшего. Я попробую тебе помочь, но сперва тебе нужно подкрепиться. Стражники принесли бы тебе только хлеб, – он усмехается, и в его голосе звучит горечь. – Я знал, что тебе понадобится гораздо больше.

Это правда. В большинстве случаев, магия подпитывается жизненными силами, а это значит, что в какой-то момент тело становится слишком истощенным, чтобы творить магию. Но аридийская магия уникальна, потому что она привязана к душе: именно душа является источником моей магической энергии. И если я использую слишком много сил – я буду не просто истощена, как другие маги. Я буду мертва.

В какой-то мере Феррик это понимает. Его целебная магия тоже черпает энергию из его тела. И хотя этот процесс не так опасен, как в случае с магией души, нам обоим нужна еда, чтобы восстанавливать силы. Я собираюсь съесть все, что он принес, до последней крошки.

– Спасибо тебе за это, – говорю я, схватив уже вторую миску с рагу.

Феррик кивает, а затем неуверенно протягивает руку сквозь прутья, стараясь не задеть въевшуюся в них грязь. Когда он прижимает ладонь к моей щеке, я неуверенно замираю, пока его кожа не нагревается, и я чувствую острое покалывание целебной магии. От неожиданности я с шипением дергаюсь назад, но, подняв руку к щеке, понимаю: царапина, полученная с утра, исчезла.

Феррик улыбается и поднимается на ноги.

– Мне нужно идти, но я вернусь. Я попробую найти твоего…

Раздается скрип, и двери тюрьмы снова открываются. Набравшись сил, я вскакиваю на ноги, ожидая увидеть отца, но вместо этого к нам неторопливо идет молодой советник с Валуки. Феррик старается не выдавать свое раздражение, но его грудь раздувается, как иглобрюхая рыба.

– Кто ты такой? Кто дал тебе разрешение прийти сюда?

Увидев Феррика, советник останавливается. Я оглядываю его в поисках оружия и замечаю палаш, пристегнутый к поясу, но он не тянется к своему клинку. Вместо этого молодой человек выпрямляет спину и гордо поднимает голову.

– Меня зовут Бастиан Баргас. Я – сын барона Баргаса и отправлен сюда в качестве представителя Валуки на сегодняшнем празднике. Мне нужно поговорить с принцессой.

Руки Феррика, прижатые к его бокам, слегка подрагивают.

– Барон Баргас – друг моего отца, – медленно говорит он. – Я разговаривал с ним множество раз, и он никогда не упоминал, что у него есть сын.

Мимолетное смятение Бастиана быстро испаряется. Его улыбка становится уверенной и совершенно прекрасной, когда он достает из кармана своего красного сюртука сложенный лист бумаги и показывает его нам. В углу темнеет печать, застывшая на сургуче, и я сразу узнаю эмблему, которой пользуется знать Валуки. Она похожа на королевскую, но вместо одного костяного угря и короны на ней изображены целых две хищных рыбы, обвивающихся вокруг дымящего вулкана. Только семья Баргас может использовать эту печать.

– Неужели? – спрашивает Бастиан. – Что ж, учитывая мою репутацию, неудивительно, что отец не горит желанием упоминать меня в разговорах.

Феррик хватает письмо у него из рук и быстро читает его с напряженным лицом.

– И почему же барон не смог приехать? – он касается сургучной печати, словно хочет проверить ее подлинность.

– Там же все написано, – равнодушно отвечает Бастиан. – Боюсь, мой отец страдает от серьезного пищевого расстройства. Скажем так: он не хотел рисковать и выставлять себя на посмешище с той или иной стороны, – он ловко выхватывает письмо из рук Феррика, осторожно складывает его пополам и убирает обратно, напоследок похлопав по карману. – А теперь, если вы не возражаете…

Феррик скрещивает руки на груди. Он тоньше Бастиана, но если посол с Валуки достаточно широкоплеч, то Феррик отличается высоким ростом. У него на поясе висит рапира, но она не поможет ему выиграть бой, который он, кажется, собирается начать.

– Извините, но я не могу этого допустить.

Я вздыхаю. Мне не хочется смотреть, как он проиграет.

– У тебя нет никаких полномочий в этом вопросе, Феррик. Отойди, – когда он поворачивается ко мне, чтобы возразить, я бросаю на него предупредительный взгляд. – Может, меня и заперли за решеткой, но я все еще могу принимать решения самостоятельно. Отойди.

Тени на лице Феррика становятся темнее, пока его глаза мечутся между мной и неожиданным посетителем.

– В любом случае мне нужно найти короля. Но я скоро вернусь, – не удостоив меня прощальным взглядом, он протискивается мимо Бастиана, и брови молодого посла вопросительно поднимаются наверх.

– Я прервал свидание? – протягивает он.

Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза в ответ на его легкомысленное поведение.

– Зачем ты пришел?

Его веселье затухает, и Бастиан тянется под сюртук, к предмету у себя на поясе. Я отшатываюсь от решетки, решив, что он достает оружие. Бежать некуда: камера слишком маленькая, чтобы спрятаться, а для защиты у меня есть лишь спальный мешок и металлический таз.

Инстинктивно мне хочется использовать магию, но я не могу ее призвать. Все чары работают по-разному, и для моих нужен огонь, но факел находится слишком далеко. Я беззащитна.

Но когда рука Бастиана снова оказывается в поле зрения, я вижу, что в его пальцах зажато большое медное кольцо с ржавыми ключами. У меня внутри холодеет от ужаса.

– Где ты их взял?

Бастиан вставляет ключ в замок.

– Разве это важно? Послушайте, принцесса: если останетесь здесь – вас казнят.

Его слова звучат так уверенно, что у меня в горле встает ком.

– Этого не может быть, – говорю я. – Сперва должен состояться суд.

Они наверняка захотят проверить, может ли тетя Калея контролировать магию души. Они захотят убедиться, что у них есть другой вариант.

Но стоит мне поймать поблескивающий в свете факела взгляд Бастиана, как вся моя решимость начинает рассыпаться. Я прижимаю ладонь к своей шее, липкой и влажной, несмотря на холодный воздух. В глазах Бастиана нет злости или раздражения, и, хотя его губы плотно сжаты, во взгляде читается сочувствие. Этот взгляд пригвождает меня к месту, пронизывая до самых костей.

– Конечно, сперва тебя будут судить, но симпатии явно не на твоей стороне. Ты уверена, что хочешь так рисковать? – его шепот звучит тихо и осторожно. – Они хотят, чтобы твоя тетя переехала сюда к концу лета, приняла магию души и начала обучение. Твой отец пытается их переубедить, но люди считают тебя слишком опасной. Они хотят, чтобы тебя навечно посадили под замок.

Я не хочу этого признавать. Я хочу верить, что мои родители достаточно уважаемы и любимы, чтобы остановить это безумие, и что Визидия не будет избавляться от своего единственного наследника, но в глубине души я ожидала такого исхода. Как можно было полагать, что люди просто забудут то, что я сделала? Я искалечила человека прямо у них на глазах, и я сделала это с улыбкой.

Бастиан крепко сжимает прутья камеры.

– Ты умрешь, если останешься здесь. Но если пойдешь со мной – я помогу тебе. Мы можем помочь друг другу.

Как же мне не хватает оружия. Я бы хотела, чтобы он повторил эти слова после того, как я прижму клинок к его богохульному горлу.

– Ты хочешь, чтобы я бросила Визидию? – спрашиваю я.

В этот момент раздается голос заключенного из камеры напротив:

– Может, лучше заберешь меня, красавчик?

Бастиан закатывает глаза и наклоняется ближе, чтобы никто не мог подслушать наш разговор.

– Послушай. Я не хочу, чтобы ты бросала Визидию, – он отдергивает полу сюртука, демонстрируя мой кинжал и сумку у него на поясе. – Я хочу, чтобы ты спасла ее.

Прежде чем я успеваю спросить, откуда у него мои вещи, он бросает и то и другое в мою камеру. Не сомневаясь ни секунды, я подбираю их с пола. Как только мои пальцы касаются полированной кожи и изношенной рукояти кинжала, я снова чувствую себя целой.

– Я пришел не для того, чтобы с тобой сражаться, – он рывком открывает дверь камеры, и я крепче обхватываю рукоять, на случай, если придется защищаться. Но он не пытается подойти ближе.

– Что ты имеешь в виду? – мой голос звучит гораздо тише и слабее, чем мне бы хотелось, а мыслей в моей голове слишком много, чтобы я могла сосредоточиться на какой-то одной.

В любую минуту может вернуться Феррик с дворцовыми стражниками. Передо мной снова закроется решетчатая дверь, а Бастиана бросят в соседнюю камеру. И что потом? Что я могу сделать, сидя здесь?

Я должна найти способ заслужить прощение людей. Доказать им, что я достойна стать правительницей. Когда-то тетя Калея была запасным вариантом, но теперь я – все, что у них есть.

Я могу ждать и надеяться на помощь отца или самостоятельно найти способ заслужить второй шанс.

– Слушай, это украденные ключи, – Бастиан кивком указывает на дверь камеры и драматично вздыхает, заметив мою неуверенность. – Стражники решили немного прикорнуть: за это нужно благодарить лучшие курманские травы. Я запер их в камере, где им должно быть максимально комфортно, но они не будут спать вечно, и, боюсь, что за пробуждением последуют громкие крики. Я объясню все подробнее, как только мы окажемся на моем корабле, но я клянусь: если ты не пойдешь со мной прямо сейчас – уже к концу зимы Визидии просто не будет существовать.

Мир плывет у меня перед глазами, но в этот раз не от приступа тошноты. Я хватаюсь за решетку, чтобы удержаться на ногах, а в голове ураганом проносятся мысли.

У этого человека есть корабль.

Корабли – это хорошо. Корабль может увезти меня с Ариды, и тогда я смогу доказать моим людям, что мне стоит сохранить жизнь. Что я могу вести их за собой. У меня появится шанс спасти не только тетю Калею, но и всю Визидию.

Если Бастиан не лжет, что Визидия в опасности, то у меня нет выбора. Я должна доказать свое право на трон. Изменить свою судьбу.

Мне кажется, будто мощный поток толкает меня к этому юноше с Валуки, чьи глаза так же честны, как и в тот момент, когда он пытался поговорить с моим отцом. Тогда он пытался предупредить нас об опасности. О Кавене.

У Бастиана есть ответы. У него есть корабль, и он предлагает мне шанс на искупление, а я не могу рискнуть и просто довериться судьбе.

Этот юноша – какими бы ни были его истинные мотивы – мой единственный шанс.

Интуиция подсказывает мне, что пойти с ним – верное решение. Не обращая внимания на свое отчаянно бьющееся сердце, я снимаю с головы корону и цветы, которые мать заплела мне в волосы. Затем я отстегиваю эполеты и позволяю им упасть в грязь, как ненужным трофеям. Я вынимаю из волос шпильки, и по моим плечам рассыпаются густые кудри. Еще недавно мне хотелось, чтобы окружающие восторгались этими украшениями, но теперь, когда их нет, я чувствую себя легкой, как перышко.

– Ты видел, что я сделала с Араном, – предупреждаю я и встряхиваю своей сумкой, наслаждаясь стуком костей. – Одно неверное движение, и с тобой произойдет то же самое.

Не услышав никаких возражений, я протискиваюсь мимо него и пулей пускаюсь к выходу. Теперь, когда на моем поясе поблескивает кинжал, а в сумке перекатываются кости и зубы, заключенные не горят желанием насмехаться надо мной.

Я отлично знаю эти тоннели и поэтому уверенно бегу вперед, чувствуя за спиной поступь Бастиана. До выхода совсем недалеко, и все же мою кожу покалывает от волнения, пока наши шаги эхом отдаются от стен. Каждый звук, как пушечный выстрел – слишком громкий и слишком резкий. Все вокруг поглотила тьма, и теперь, когда в тоннеле не слышно переговаривающихся стражников, она кажется еще более жуткой. Когда Бастиан указывает на одну из камер, я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть в тенях очертания. Наконец мое зрение привыкает к темноте, и я вижу три крупных фигуры, валяющихся на полу.