Гранд-Леонард

Атрибуты условно хорошего настроения жены всегда заставляли его испытывать неловкость, чувство вины, а в особо тяжелые с эмоциональной точки зрения дни – почти физическую боль. Говоря с ним звенящим от непонятной радости голосом, ласково наблюдая, как он поглощает приготовленный ею ужин, Магда отягощала Рамона ожиданиями, которые он не мог оправдать. Он не разделял ее веселья, не хотел слушать ее болтовню, вникать в дурацкие бытовые проблемы. Но все же, сам от того страдая, вяло подыгрывал, не в силах оборвать все разом. И сейчас предстоял еще один вечер супружеской терпимости. Боже, почему он такой слабый? Не прозвучи сигнал «Рамонини» в первую минуту, Рамон настроил бы себя на волну глухой обороны, которую затем противопоставил токсичным нападкам жены. Это давалось ему легче. В такие дни мужчина чувствовал, что вправе ненавидеть ее, не прикидываясь, будто в их семье царила идиллия. И, что самое важное, не было нужды искать источник бед в себе.

Он же не хотел скандала, истерики вместо спокойного приветствия? Разумеется, нет. Магда первая включала режим злобной дуры и вмиг забывала, что не далее, чем накануне, гладила его по голове, приговаривая, что все хорошо и что она все равно его любит. В один миг нежные эпитеты в адрес мужа сменялись самыми изощренными в своей грубости антонимами. Что за слова, слышал бы кто! Будто под личиной хрупкой, воспитанной женщины долгое время скрывался запойный грузчик из Пуэрто-де-Метрополи, который прорывался наружу, скалясь желтыми кривыми зубами и дыша перегаром. Не знай Рамон Элинор, он бы заключил, что все женщины отвратительны по сути своей, и лучше Магды ему не найти. Но нет: отвратительными были лишь десять лет совместной жизни в двух попеременных режимах, а женщины оказались разными. Элинор, в отличие от Магды, были несвойственны хищные перепады настроения, и эта стабильность в ней привлекала Рамона пуще других качеств.

Рагу было одним из немногих блюд, какие Магде удавались. Но насладиться им в полной мере не дали вызывавшие кашель благовония, коими жена любила наполнять вечерний дом. Впрочем, «кхе-кхе» мужа она поняла по-своему.

– Ой, ты что, осторожно! Я тебе, дурачку, говорила есть неспеша, а то подавишься, – промурлыкала Магда, погладив его по плечу. Рамон вымученно улыбнулся и продолжил жевать под ласковым надзором супруги, уткнув взгляд в тарелку.

Какой он слабый! Слово боялся молвить поперек, не смея нарушить созданную ею атмосферу даже простым замечанием. Рамон позволял Магде упиваться заблуждением, будто ценил все, что она делала по дому, весь уют и красоту, какие творить способны только женщины. Цветы, статуэтки и картины составляли несущие конструкции мирка Магды, по-своему милого, но ущербного. Возможно, все эти безделушки свидетельствовали о хорошем вкусе хозяйки и ее богатом воображении, но ни вездесущая растительность, ни благоухающие свечи не успокаивали и уж тем более не приносили радости. Ему. Кроме того, Рамон всегда поражался, каким образом Магда умудрялась выкраивать на них деньги из их скромного бюджета, ведь работал только он.

Что ж, пусть Магда и дальше пребывает в мире, где Рамон уже давно задыхается. Только в компании кого-то другого. Сама потом поймет, что так они оба выиграют. Она была еще достаточно молода, чтобы не терять надежды, – крест-то поставлен только на нем. Быть может, найдется некто, кто подарит Магде долгожданное чудо на три килограмма и при этом будет искренне любить обоих.

– Облепиховый пунш, – перед Рамоном возникла кружка, полная ароматной ярко-оранжевой жидкости.

– Спасибо. Люблю его. А сама уже поела?

– Немножко, – жена взяла со столешницы яблоко и со смачным хрустом нарушила его спелую плоть.

Рамон подул на свой напиток, разворошив седые локоны пара, а затем скользнул по Магде взглядом. Круглое лицо с пухлыми щеками нелепо контрастировало со стройным телом. Еще эти темные глаза-бусинки и маленький рот… Набив его яблоком, Магда стала похожей на хомяка. Да, Элинор была красивее. И умнее, чего уж там…

– Я тут подумала, – сказала жена, наконец, дожевав. – Отчего бы нам не купить домик на юго-западном побережье?

Рамон опять закашлялся, но на этот раз не от благовоний.

– Домик? Магда…

Она с улыбкой прикрыла глаза и успокаивающе погладила его по ноге:

– Не волнуйся, я знаю, сколько это стоит. Но ведь я могу взять себе подработку. Помнишь, четыре года назад я ненадолго устроилась к цветочнице? Сколько всего мы купили благодаря этому!

Мужчина кивнул, хотя не помнил, чтобы от этой ее «работы» был толк. Разве что, под «много всего» она имела в виду декоративное барахло или пару новых тарелок…

– А, кроме того, я же помню, что ты завел привычку откладывать понемногу, – в улыбке супруги появилась тень превосходства.

– Откладывать? Когда это? – в нарастающем смятении Рамон отхлебнул слишком много и обжег язык.

– Ну, что ты склеротика включаешь? – Магда нетерпеливо постучала пальцами по подлокотнику. – Я же находила несколько раз твои… назовем их сбережения. Сто альберов тут, пятьсот там. Но почему-то ты мне ничего не говорил.

Помедлив, Рамон посмотрел ей в глаза:

– Я решил откладывать на случай каких-либо неприятных неожиданностей. Вот, например, «Клементину» разобью однажды – будут нам деньги на новый автомобиль. Или заболеет кто из нас – вот, пожалуйста, сумма на лечение в хороших клиниках. Но до того времени эти деньги трогать нельзя. Потому я тебе и не говорил. Чтобы не было искушения. Прости за это, – он понаблюдал за лицом Магды, пытаясь понять, насколько правдоподобной она сочла эту информацию. В конце концов, отчасти это была правда: вначале Рамон действительно откладывал на черный день. Но потом появилась Элинор, а вместе с ней в жизнь ворвалась жажда перемен; начались поиски их гнездышка, «оазиса», который, понятное дело, требовал вложений. Так что к данному моменту двадцать тысяч альберов были спрятаны в корпусе императорского пансиона, ожидая своего часа. И предназначались они вовсе не Магде. Черт, как теперь объяснить, почему никаких сбережений не осталось?

Жена будто бы смягчилась, дослушав его.

– Ну, хорошо. Копил ты на всякий случай. Чем покупка домика – не случай?

Рамон отчетливо видел, как заблестели ее глаза. Она достала из сумочки разномастные буклеты и обмахнулась ими, словно веером, а затем обмахнула и мужа.

– Бриз, сладкий бриз, ты чувствуешь его? В Желтой бухте как раз такой. А еще ласковое солнце и такие растения, какие мы с тобой только в синематеках7 да журналах видели!

– Магда…

– Разве мы с тобой не заслужили? Зимой можно было бы уезжать туда на месяц. И пока все тут будут кутаться в пальто, мы на шезлонгах в одних купальных костюмах…

– Магда! – Рамон сам вздрогнул от того, как непривычно громко и резко прозвучал его голос. Его пришлось повысить, чтобы вернуть дурочку в реальность.

Она замолкла, но продолжила смотреть на него с улыбкой, полной надежды. Боже, как трудно противостоять собственной нерешительности, когда жена не кидалась с обвинениями, не срывалась на визг в разгаре истерики, а была такой милой, щемяще хорошей – прямо как в эту минуту! Только бы она пребывала в самом дурном расположении духа в тот день, когда он осуществит свой план! Тогда он не будет колебаться, ведь сразу вспомнит, как сильно ее ненавидит. И жалость с сомнениями умрут, уступив решающую роль давно зародившемуся эгоизму.

– Я согласен, что это очень хорошее место для отдыха…

– А в те месяцы, когда мы будем здесь, можно сдавать домик в аренду, – Магда вернулась к щебетанию.

– Э… Да, конечно, но… – Рамон осекся. Эта ее улыбка и блестящие глаза… А что если и тут подыграть? Да, он трус. Да, он боялся лишний раз разочаровать жену, расстроить. Но ведь можно просто… – Вообще-то, идея мне нравится. Только вот… о какой сумме речь? Потянем ли мы сейчас такие траты? Не хотелось бы пускать на дом у моря весь свой фонд.

– Рамонини, дорогой, давай жить сейчас! Может и не наступить день этого бедствия, на которое ты откладываешь. Мы заслужили получать удовольствие уже сейчас. Раз уж у нас не вышло с… ну, ты понял, – она впервые отвела глаза, со звонких трелей перейдя на грустный полушепот. – Если бы мы могли, то жили бы сейчас ради него… или нее. А так нам остается для себя жить. Ну как, не откажешь ты мне в маленьком утешении? Каких-то двести тысяч – и у нас микровилла.

– Нет, конечно, нет. Я… дай мне эти буклеты, и я на следующей неделе зайду в бюро продаж, побеседую с агентом. Вдруг еще какие-то интересные варианты есть. А пойти и купить – это недолго.

– Милый мой Рамонини! – Магда придвинулась на стуле и обняла мужа, шепча ему на ухо благодарные нежности. «Никакой я тебе не Рамонини, и давно уже не твой. Хватит», – прорычал он про себя, вынужденно погладив супругу по голове.

– Сколько же ты припрятал? Нам хватит? – спросила она с оттенком озабоченности.

– Да, вполне. А не хватит – подождем немного, подкопим.

– О, Рамон, я не могу ждать. Ты не понимаешь! У меня такая жажда проснулась, когда я увидела эти фото с побережья. Папа брал меня в свои поездки на юг. Я помню, как там хорошо, – Магда мечтательно вздохнула, все еще не размыкая объятий.

– Да, наверно, не понимаю, – она немного помолчала, затем подняла голову, чуть прищурив глаза: – Так все же… Сколько ты скопил? Так и не сказал мне.

– Пусть это будет сюрпризом.

– Я люблю сюрпризы. Но хотелось бы знать, – пристальный взгляд Магды заставлял Рамона нервничать. Скормить ей какую-нибудь «лапшу» – и дело с концом. Лишь бы отстала.

– Хорошо-хорошо. Сто пятьдесят тысяч.

Он понимал, что нелепо замахиваться на такую внушительную цифру, но жене в данный момент полагалось услышать то, что она желала, чтобы разговор закончился как можно быстрее.

– Ого! Я не помню, когда в последний раз держала в руках такие деньги! – выдохнула Магда. – И где же ты их прячешь, милый Рамонини? – она игриво щелкнула мужа по носу. – Скажи! Я обещаю, что не стану их тратить.

И чего она пристала к этим деньгам? Из глупости? Или верила ему меньше, чем он надеялся? Надо заканчивать, пока не выпытала что-то еще.

– Они в надежном месте! Пусть там и остаются.

Жена отстранилась.

– Ты мне не доверяешь? Неужели так трудно сказать? – она более не улыбалась и все сильнее морщила выпуклый лоб.

– Давай завтра продолжим этот разговор, – пробормотал Рамон и поднялся из-за стола. – Я очень устал, прости. О, и спасибо за вкусный ужин.

– Ладно, иди отдыхай, – «Рамонини» не добавила – значит, слегка обиделась. Ну и пусть. Отложенный разговор не состоится, ведь завтра он уедет на работу и не вернется. Часом ранее, подъехав к дому, мужчина решил, что не будет ждать Элинор. Та приурочила свой побег к филоменскому съезду. А Рамон давно все, что требовалось сделать, сделал. Место готово. Так к чему отравлять еще несколько дней жизни?

Его сны оборвались где-то посреди сумбурного действа, в котором он был главным героем. Рамон приподнялся на локтях, силясь понять причину пробуждения: в приоткрытое окно было видно, как утро прогрызалось рассветом сквозь ночную завесу – а ведь в это время сон еще крепок. Рука нащупала рядом мятую пустоту постели. И чего жене не спится в такой час? Крайне необычно, учитывая, что она почти всегда провожала его на работу громогласным храпом.

Из гостевой комнаты доносились шорохи и стук. Рамон нехотя встал, накинул халат и пошел смотреть, в чем дело. На входе он чуть не споткнулся о неровную стопку журналов и огляделся. На диване, кофейном столике, в креслах были разложены бумаги, фотографии; коробочки для мелких вещей, шкатулки и статуэтки сбились в разношерстные компании по всему полу. Удивительно, но когда это было в шкафах, нишах и углах, мужчине казалось, что вещей у них совсем немного. Но вот все разом вылезло на свет, и осталось только поразиться количеству накопленного хлама. А ведь все это были деньги. Его деньги.

Магда же, видимо, посчитала созданный хаос недостаточным, потому как принялась брать с полок компактной библиотеки книги, пролистывать одну за другой, затем класть на пол, образуя еще одну бумажную гору.

– Доброе утро, – бесцветно бросила она, не отрываясь от своего занятия.

– Доброе, – ответил Рамон, с трудом выходя из охватившего его оцепенения. Переступил через обтянутую тканью коробку и неуверенно приблизился к супруге. – Почему ты не в постели? И что все это значит? – он махнул рукой в сторону одной из стопок.

– Мне не спалось, – тихо ответила Магда, не отрывая взгляда от страниц очередного романа. – Все не дают покоя твои спрятанные деньги. Вот я и решила найти их сама, раз уж ты не хочешь быть со мной честным.

– Ты… ты серьезно? Не спала всю ночь из-за этой… ерунды?

– Ерунды! – напускное спокойствие мигом слетело с женщины, и она швырнула книгу на пол. – Разве это ерунда – что у тебя от меня какие-то секреты? И знаешь, что? Раньше я находила твои деньги случайно, без труда. А теперь искала их несколько часов, просмотрела все дважды. И ничего! – наконец, она подняла на мужа глаза, и это был не нежный взгляд из прошлого вечера, но острый и холодный. Чужой. – Так в чем дело?

Впервые Рамон не дрогнул. Сейчас он мог сказать все, что пришло бы ему на ум, не думая о последствиях. Такая Магда, которая стояла сейчас перед ним, заслуживала пощечины. В переносном смысле, конечно. Что же, пусть ноет от злобы и досады, когда он закончит диалог неприятной новостью и захлопнет за собой дверь, чтобы никогда ее больше не открыть.

– А ни в чем, представь себе, – улыбка вышла не издевательской, а, скорее, нервной, но посыл жена расшифровала.

– Шутить вздумал? Речь о серьезных проблемах. О твоем недоверии и неуважении!

– А за что тебя уважать? Меня уже тошнит от тебя! – это неслыханное заявление Рамон смог сопроводить только нелепо-конвульсивными жестами. Он упивался ощущением безнаказанности, но одновременно и был в ужасе от того, что решился выйти за многолетние рамки смирения.

Пауза была недолгой. С исказившимся от ярости лицом Магда запустила в него увесистый том. Удар пришелся в плечо и оказался весьма болезненным.

– Идиотка психованная!

Кинутая в ответ фарфоровая статуэтка пролетела в паре сантиметров от головы женщины. Осколки разбитого стекла в дверце библиотеки посыпались на пол. Непораженная же мишень в страхе отскочила, закрываясь руками от звонкого сверкающего дождя.

– Что ты творишь? Ты совсем потерял разум? – она глядела на него настолько широко раскрытыми глазами, насколько было возможно физически. Конечно, такая вспышка гнева – это последнее, чего Магда могла ожидать от своего вялого, флегматичного супруга.

– Конечно, – огрызнулся Рамон, на всякий случай отступив на шаг к двери. Внутри у него все бурлило, как в жерле вулкана, проснувшегося после многовековой спячки. Как облака пепла, вырвалась на волю порция ненависти. И Рамон ощущал небывалый подъем из-за того, что, наконец, бросил ее в лицо этой женщине, а не подавил, как это обычно бывало. – Нельзя прожить с такой дурой годы и не сойти с ума! Тварь, идиотка, истеричка!

– Рамон, прекрати это! Ты не в себе, ты сам не понимаешь, что….

– Деньги захотела? Секреты тебя раздражают? Вот тебе секрет, дура ты невероятная: нет никаких денег! Я все проиграл на ставках. Всё! Так что иди и заработай на свой вонючий дом на пляже сама. А я – на работу.

Он пулей выскочил из гостевой, полагая, что Магда бросится следом. Но жена только что-что сдавленно крикнула и осталась среди своих перерытых вдоль и поперек красот. Рамон оделся, взял с пола рабочий кейс и вышел из дормитория, где ему стало невыносимо душно. Даже окидывать комнату прощальным взглядом не стал.

В антрэ ему показалось, что он слышит судорожные всхлипывания и звук глухих, но тяжелых ударов, словно жена в расстройстве молотила ногами и руками по мебели. Да хоть бы и головой! Не время ее жалеть. Магда могла давным-давно изменить свою жизнь, уйти от него. Сам он тоже не сразу на это решился. Но все же решился.

Дверь звонко захлопнулась, отрезав запахи бывшего дома. Последняя сумка с необходимыми вещами ждала в машине. С этой минуты «Клементина» следовала единственному желанному маршруту: «Пустыня Гранд-Леонард – Оазис».

* * *

Элинор долго думала, что напишет в прощальной записке. Но поселившаяся в ней пустота убивала все сколько-нибудь связные мысли. Поэтому к утру отъезда назрел другой вопрос: а нужно ли что-то вообще излагать на бумаге? Мужу было на нее плевать, сын ее ненавидел, так что, возможно, скомкал бы письмо и выбросил в мусорное ведро, не читая, стоило ему лишь узнать заостренный, компактный почерк.

К моменту, когда Франциск, нескладно насвистывая, собрался на работу, отрицательный ответ созрел на девяносто процентов. Вместо того чтобы пожелать ей удачной командировки, он бросил из миниантрэ «я ушел» и хлопнул дверью. Даже на «пока» не разорился. Этот факт добавил не хватавшие десять процентов. Ответив молчанием на молчание, Элинор даст симметричный ответ.

Все шло по плану: супруг покинул дом только что, Диаманд – еще до того, как мать встала. С утра у него начинались занятия в регульере, и скоро не должен был вернуться. Однако тишина, в которой проходили сборы, вызывала нервозность. Женщина искала в ней подвох, при каждом шорохе останавливаясь и прислушиваясь. Но отца уже перевезли в приют, и весь шум в апартаментах могла производить только она сама. Все-таки стоило выпытать у Рамона, куда они направятся и как он думал организовать совместную жизнь. Неизвестность манила сильнее, чем давно отрепетированное постоянство, но тревожный озноб ползал змейкой по спине и рукам, притупляя чувство окрыленности.

Оба чемодана – готовые и проверенные – Элинор открыла повторно, когда вынесла в миниантрэ. И не зря: два раза пришлось ходить в дормиторий за забытыми вещами. Час – слишком мало времени, чтобы все удержать в голове и сделать правильно с первой попытки. Наконец устранив все недочеты, она спустилась вниз, чтобы проверить, не подошел ли Рамон: со своей ношей одной ей было не справиться.

Стоило толкнуть дверь на улицу, как в лицо бросилась волна жара. Что ж, вызвавшие массовый скепсис прогнозы оказались верными. После недели холода и двух дней щадящей прохлады на город вдруг навалилось пекло, какого не видели несколько лет. И если уж в неотступной тени квартала в девять утра было весьма тяжко, каково оказаться под лучами солнца в полдень? Прохаживаясь взад-вперед по тротуару, вглядываясь вдаль, Элинор искренне понадеялась, что план побега не включал долгие пешие прогулки по городу или поездку в раскаленной машине любимого через загородные просторы. Она всегда плохо переносила такие погодные аномалии…

– Элинор, я здесь.

Женщина вздрогнула и обернулась. Действительно, Рамон. Стоял в тени колонны у входа, одетый в простую белую майку и шорты выше колена, обутый в сандалии. Он изменился. Или зрение стало ее подводить.

– Я шел с другой стороны. Машину оставил в паре кварталов.

Элинор подошла, все еще немного растерянная, и поняла, что ей не показалось. Мужчина побрился налысо и начал отпускать бороду, которая росла не сплошным густым лесом, но жидкими клочками, разбросанными по бледным щекам, подбородку, шее. Ему не шло такое преображение – напрашивалось нелестное сравнение с бесполезными обитателями здешних резиденций. Разве что отвратного запаха изо рта не было. Но женщина поборола холодок неприязни. Это все еще был он, ее сообщник и вестник перемен.

– Милый, с чего такая смена имиджа? – спросила она севшим от долгого молчания голосом.

Рамон пожал плечами:

– Так, ничего особенного. Нам надо быстрее добраться до «Клементины». Это все твои вещи? – Он кивнул на стоявшие слева от входа чемоданы.

– Да.

– Отлично. Подожди-ка. Элинор, я же просил… Что это? – хмурясь, он критически оглядел ее платье.

Женщина не поняла причину недовольства:

– Что?

– Я же попросил тебя надеть бриджи или лучше даже шорты. И что-нибудь захватить, что можно накинуть.

– Ой, прости, – она с досадой хлопнула себя ладошкой по лбу. – Я полчаса металась по апартаментам, знала, что что-то забыла, но так и не вспомнила. А, впрочем, надо ли накидывать плащ или куртку в такую погоду? Тут скорее собственную кожу захочется содрать, лишь бы охладиться.

Наморщив лоб, Рамон немного поразмышлял, потом махнул рукой и взял по чемодану в руку:

– Это тебе так кажется… Но ладно, как-нибудь справимся. Я пошел к машине.

– А я?

– А ты постой пять минут и тоже выдвигайся в ту сторону. Я тем временем положу вещи в багажник и пойду обратно. Встретимся где-то на полпути.

– К чему такие схемы? Подкрался ко мне… И как я тебя не видела?

Мужчина отмахнулся:

– Обычными короткими перебежками от входа ко входу.

Элинор не сдержала нервный смешок:

– Я все понимаю, но не перебор ли – эти игры в шпионов? Мы же не преступники, чтоб вот так…

Рамон нетерпеливо шаркал ногой по тротуарной плитке, пока она говорила, а потом выглянул из-за своего укрытия и беспокойно посмотрел в обе стороны:

– Пожалуйста, Элинор, давай в машине поговорим. Нам надо поскорее убраться отсюда. Ты же не можешь полностью исключить риск, что твой муж или сын вдруг решат зайти домой?

– Нет, не могу. Хотя он ничтожен. Но не буду спорить, делай, как задумал. Сколько мне ждать, напомни?

– Пять минут.

– Хорошо, – Элинор отсчитала пять минут на наручных часах.

Рамон удовлетворенно кивнул и направился к соседнему входу с чемоданами в руках. Там он постоял с полминуты, затем перешел к следующему. Еще пара перебежек – и он превратился в одну из неопознанных крошечных фигур на кромке перспективы, проследить за перемещением которых не представлялось возможным. Стоя в ожидании, женщина не могла избавиться от горького привкуса действительности, расходящейся с тем, как она рисовала себе утро освобождения. Это даже не предчувствие, потому что пока никаких неприятных сюрпризов не случилось, если не считать внешнего вида Рамона, что было не столь уж критично, если подумать. Но почему радость от перемен, которую она предвкушала несколько недель, даже не мелькнула на горизонте?

Настало время выдвигаться. Слева и справа располагались махины резиденций, но, несмотря на все однообразие проплывавших мимо окон и входов, Элинор не могла не заметить, что впервые шла в эту сторону. Вон на тротуаре поперечная трещина, у одного из входов плитка другого цвета. Даже оконные рамы отличались. Казалось, запахи – и те витали другие в этом конце лежачего небоскреба. Наконец, стена оборвалась пустотой.

Филомена перешла дорогу, выбравшись из тени рукотворного ущелья на залитую солнцем площадь с небольшим ромбовидным фонтаном и цветниками по периметру. Мгновенно ее окутал настоящий, полноценный жар. Уже в это время становилось невыносимо – потому и ни души. Разве что на парковке слева кто-то лавировал меж рядов сверкающего металла, пробираясь к своему транспорту. Элинор прошла мимо пары одноуровневых строений и малость обветшалого регульера8. Нет, Диаманд учился не здесь – уж это она помнила. В тот день, когда впервые отвела его туда, совсем маленького, Элинор еще пыталась играть хорошую мать. Точно другое здание. У того не было ржавеющего купола обсерватории и кирпичной ограды по пояс…

– Элинор, не туда, – окликнул ее высокий голос любимого. Рамон вернулся за ней по небольшой улице справа от площади, на углу которой и стояло образовательное учреждение. Женщина ее уже миновала, почему-то уверенная, что стоило идти дальше, никуда не сворачивая. – Тут недалеко: метров двести, – заверил Рамон, приблизившись. Элинор машинально потянулась обнять его, но спустя миг опустила руки.

– Давай потом. Нам надо уезжать, – он сутулился и все так же кидал опасливые взгляды на редких прохожих.

– И что ты такой беспокойный? Как будто за нами уже идет погоня! Или я чего-то не знаю? Чего-то важного? – она послала ему многозначительный взгляд. – Рамон, я не твоя дурная жена, от меня можешь не держать секретов.

– Нет-нет, никаких секретов, – мужчина мотнул головой и слабо улыбнулся. – Просто я буду спокоен, только когда мы окажемся в убежище.

– Ладно. Веди.

Элинор последовала за ним, с растерянностью глядя в лысый затылок и для разнообразия бегло знакомясь со зданиями. Они шли по уютной улочке в тени деревьев мимо магазинов и двухуровневых резиденций-кондоминиумов, а на заднем плане, как айсберги с тысячами глаз, пристально взирали на их микроскопическую суету эконом-резиденции. Складывалось впечатление, что от них не уйти, не укрыться даже за два часа ходьбы. Но, право, было бы чистой паранойей думать, что через одно из тех окон кто-то мог их увидеть, узнать, и каким-то невероятным образом сделать выводы, отражающие настоящие намерения двух песчинок, отбившихся от бархана. В пустыне, как Рамон называл Леонард, этих частичек было не счесть, и все они одинаковы, если не разглядывать вблизи.

– Садись, садись, – полушепотом поторопил Рамон и открыл «Клементину» ключом. – Нет, сзади! – добавил он, когда Элинор потянула ручку передней пассажирской дверцы.