Спроси призрака

Также носились туда-сюда слуги, создавая комфорт хозяевам и заранее, по направлению взгляда, угадывая их желания. Айзек снова торопился успеть закончить дела в свой рабочий перерыв, Полин же, напротив, спокойна и сдержанна в жестах. Элли всего этого не заметила; перед ней по-прежнему на траве лежали непонятные карты, вселявшие в неё сверхъестественный ужас.

– Мари, почему ты соврала? Это же ты подложила мне под окно эту карту? Ты занимаешься каким-то колдовством? Ты хочешь причинить мне или кому-то зло за своё одиночество? Или…

– Остановись! Нет, Элли, нет! – перебила взволнованная девушка. – Я просто боялась, что обвинят меня. Я думала, скоро всё это закончится.

– Что?

– Я не раз уже видела, как кто-то делает подклады у дома, – торопилась оправдаться девушка. – Какая-то женщина. Эти карты я подбирала, как и ты, после её ухода. Смотри: они тоже обгорелые, а мои – нет. Видишь?

Она, в знак доказательства своей правды, раздвинула веером свои три карты против подобранных трёх в другой руке. Элли не знала, верить или нет, – ведь смотрела она скорее не на изображения, а на одинаковые рубашки, всё-таки не дававшие ей покоя.

– Но они из одной колоды. Разве нет?

– Потому я и молчала. Не понимала, как это объяснить другим, – ведь и себе-то не смогла. Думала: всё доделает ведьма и уйдёт, а я выкину, что нашла, и зла не случится. Да никто в итоге ничего и не заметит. Затем я поискала вокруг дома – и наткнулась на остальные подклады; всё находила и находила их: сначала под окном Бетти, затем – Филиппы и после – Анны.

– Допустим. А что значат эти «подклады»?

– Насколько могу судить, их сила строится по значениям самих карт. Но все они негативны. И более того – ведут к гибели тех, кому сделаны. Кто-то хочет зла этому дому.

– А может быть, и кому-то определённому?

– Не исключено. Но я считаю, что это ещё не конец. Однажды я читала об этом, и такой порядок мне знаком. По идее, дальше должна последовать карта того, кому желают смерти.

– Или карты…

Обе девушки задумались.

– Или я их просто ещё не нашла… – добавила Мари, но от этого стало ещё напряжённее.

Спустя некоторое время Элли спросила:

– Мари, а всё это действительно существует? На самом деле?

– Если ты о силах природы, то, конечно, да.

– Я о колдовстве, о духах.

– Для меня это одно. Просто, может быть, наука ещё не всё открыла для себя, а по мне – это есть.

– Но что же тогда будет дальше? – Поддавшись подростковым эмоциям, Элли на мгновение тоже прониклась непонятным для неё миром.

– Надеюсь, что всё обойдётся… Или у ведьмы недостаточно сил, и всё ей обратно и вернётся, если не давать волю панике.

– А зачем ей это может быть нужно?

– Возможно, это заказ, и сама она не имеет никакого отношения к нам. А там кто знает? Столько завистливых людей в округе!

Мари впервые за долгие годы почувствовала интерес к  разговору, будто начала обретать настоящую подругу.

– А если не обойдётся?.. – риторически переспросила Элли.

– То тогда придёт смерть, – спокойно подытожила Мари.

В этот момент как раз поднялись и расшумелись птицы над садом. Старшая девушка отвлеклась, медленно провожая их взглядом, но младшая даже не заметила этого. А вот иной гул, ставший отчётливым, как только пернатый галдящий кагал удалился подальше, сразу привлёк её подсознательное внимание. Элли повернулась на звук.

«Автомобиль!»

Девушка резко вскочила и, неожиданно для обоих, крепко обняла Мари:

– Извини, мне надо доделать кое-какие дела. Приходи ко мне в комнату после ужина, давай ещё поболтаем.

Она посмотрела вдаль – действительно, два автомобиля стремительно уносились под гору. Помахав на прощание Мари, девушка помчалась к кухонному тайнику с ключами. В спину она услышала оклик:

– Но мы же теперь подруги, да?

– Конечно! – Элли специально остановилась и произнесла это лицом к Мари. Ещё раз помахала ей. – Обязательно заходи!

Мари умиротворённо улыбнулась и начала складывать карты обратно в тканевый кисет. А Птичка спешила уложиться в отведённое время и на сей раз.

* * *

Все лисицы из близлежащих смешанных лесов снова позавидовали бы проворности и шустрости Элли: не минуло и пяти минут, как она уже была в кабинете деда! Девушка достала из ящика кипу всякой всячины. Пропустив знакомые бумаги, её пальцы остановились на папке, следовавшей за документами о её удочерении. Нахлынуло уже привычное чувство трепета, и в жилах забурлило ожидание новых разгадок.

Одна часть девушки безудержно рвалась во взрослость, на волю, другая всё так же цеплялась за прошлое, не желая его перекраивать. Сама Элли предпочитала в такие моменты ни о чём не думать, а просто приступать к действиям, чтоб «не надеяться на прошлогодний снег». Что будет – то и будет. Тяжко от неизвестности, и дороги назад нет: половина пути, как и недомолвки, ещё хуже.

Очередные две папки с документами оказались похожими одна на другую: у обеих одинаковая обложка, только толщина была повнушительнее, чем у предыдущих. Одну папку Элли отложила на стол, а с другой села поудобнее в кресло. Первая страница – «Медицинская карта Лили Пёрк». Взгляд перебрался на второй заголовок – «Медицинская карта Анны Пёрк».

Элли стала читать карту сестры.

Неприметно текли минуты. Девушка уселась поудобнее в скрипучее кресло, ещё не поменянное на новое, а большие настенные часы так мерно убаюкивали её разум, что написанное начало читаться автоматически. Вот уже и зевота не один раз навестила Птичку, и глаза от монотонности заслезились. В общем, переведя прочитанное на человеческий язык, Элли поняла, что Лили родилась крепкой девочкой, как и рассказывала мама. Все показатели соответствовали норме. Далее также всё шло как по маслу: ребёнок набирал силу, вес, рост.

Листая страницы, Элли дошла до нужного места: «…точный диагноз на данный момент установить не удалось, как и вероятность обратимости процессов, происходящих в центральной нервной системе…».

Она листала дальше.

Всё казалось какой-то мистикой. На ровном месте здоровье было утрачено почти полностью, прогнозы становились критическими. Элли понимала: то, что она так быстро читает, висело дамокловым мечом над головами родителей – надежды исчерпывались с каждой строчкой. Врачи устали разводить руками на расспросы о причинах происходившего с бедной беспомощной девочкой…

Так же внезапно, как необъяснимая беда набросила сети на Лили, она и расплела их – далее говорилось о начавшихся ни с того ни с сего улучшениях. Словно по чьему-то приказу, организм возвращал себе нормальное развитие. Врачи прогнозировали полное выздоровление не позднее чем через полгода.

«Ничего не понимаю: она же до сих пор в коляске!» Дело не прояснилось и спустя несколько страниц: речь снова шла об ухудшении, но на этот раз о постепенном, готовом растянуться на всю жизнь и, возможно, необратимом…

Вдруг скрипнул пол в холле.

Птичка подалась вперёд и вытянула шею, пытаясь понять, не показалось ли ей это.

Тишина.

Но беспокойство разлилось по всем телу, рисуя тревожные картины, – ведь когда подросток несколько раз нарушает запреты, не получая за это наказания, он подсознательно начинает ждать, что его поймают.

Элли медленно поднялась с кресла, которое, естественно, издало гораздо более громкий звук. Эмоции усилились настолько, что дошли до лёгкого головокружения.

Снова скрип. На этот раз как будто ближе.

«Господи, да что же это?..»

Элли второпях засунула документы, кроме карты Лили, обратно в середину стопки и закрыла ящик стола. Она не рассчитала силу, и гулкий удар напугал её и того пуще.

«Аккуратнее, всполошённая корова!» – промелькнуло в голове будто голосом няни.

«Наверно, так меня успокаивает подсознание – ведь я даже не знаю, чего так испугалась».

Снова скрип. Точно, это шаги. Кто-то крадётся.

«Что же теперь делать? Как же так, все же уехали! Боже, только бы это была няня… или Бетти…»

Она огляделась в комнате и увидела брошенную на стол вторую папку, которую автоматически схватила и засунула за пазуху к первой. Сделав пару нервных беспорядочных движений, она направилась к длинной толстой шторе.

Несколько секунд прошли спокойно.

Девушка нервно усмехнулась своей глупости и уже решила направиться домой, как тотчас услышала щелчок дверной ручки.

Сердце завалилось в самую глубину, а коленки казались чересчур слабыми от страха. Время застыло – может быть, потому что застыл воздух.

Девушка чуть повернула голову, чтобы посмотреть в окно: родной, безопасный дом находился всего в нескольких десятках метров. О, как много бы она отдала сейчас, чтобы просто испариться и оказаться там, в уютной пряной кухне с Филиппой!

Режущим скрипом обдало уши – открылась дверь.

«Хорошо, что я закрыла ящик. Пусть ничего не заметят и просто… просто уйдут… Пусть, пусть… ну, пожалуйста…»

У Элли всё сильнее колотилось сердце.

Чужое дыхание – встревоженное, полное адреналина – медленно двигалось по комнате: кто-то аккуратно обходил мебель, чуть шаркая ногой. Затем исчезло, будто обдумывая дальнейшие действия. Пожалуй, и вечности не хватит, чтобы описать всё пролетевшее перед внутренним взором юной Птички.

Собственное дыхание – прерывистое, тяжёлое – казалось ей чересчур громким. Сделав глубокий вздох, девушка затаила дух. Спустя тридцать секунд пульс уже дятлом долбил в виски, но вздохнуть снова было нельзя – теперь уже совсем громко вышло бы. Но некто, ещё находящийся в комнате, всё не двигался, не издавал шума.

Девушка готова была упасть в обморок; ей почудилось, будто штора начала потихонечку отодвигаться (её рябивший однотонный рисунок и недостаток кислорода мешали Элли точно это понять). Снова повернув голову в сторону, она заметила, что ткань явно переместилась к откосу: её стало гораздо меньше, и она уже приближалась к плечу.

Резким рывком, как ударом грома, откинуло занавеску!

Птичка не сразу поняла, что крик, возникший вместе с выдохом, был её собственным.

Когда побелевший от шока экран перед глазами прояснился, Элли увидела лезвие ножа, кончик которого указывал прямо ей в горло. А за ним – незнакомое лицо женщины со сжатыми в струнку губами и сверкавшим молнией взглядом…

Глава 6

Как всегда незатейливо, Филиппа управлялась у плиты и успевала всё сразу. Иногда, для отдыха глаз, она оборачивалась к окну – проверить: на месте ли все осенние красоты. В приоткрытые ставни иной раз забегали отголоски птичьих игр, припорошенные знакомым каждому прелым шорохом листвы. Солнце на редкость быстро сменило давешнюю дождливость и расплескалось по охровым насыпям закутков сада. Пела природа, и, понятное дело, запела и душа кухарки.

Будучи в приподнятом до неугомонных ласточек настроении, она затянула не очень благопристойную деревенскую песенку, сначала пропуская «крепкие» места, затем тихонечко мыча их, а потом и вовсе распевая на всю кухню. Дела спорились, куплеты резво лились, дообеденное время размеренно испарялось.

И вот, ближе к самой высокой ноте, Филиппа размашистым вибрато затянула первые буквы непристойного (даже лучше сказать «пикантного») слова, самозабвенно закрыла глаза, приподняла руки, будто идя навстречу другу, чтобы обняться, но не успела докончить…

– Да ты что! Осядь!

От испуга звуки в горле перепутались, сдавились в ком, перекосились в короткий визг и застряли поперёк. Кухарка громко закашлялась и завертелась перед кастрюлями, как курица, обнаружившая, что две минуты жевала не червяка, а простой серый шнурок.

– Господи приди! – выскочил её первый, собранный в слова вскрик. – Нельзя же так подкрадываться! Аж дух в зобу спёрло! Я чуть с роднёй своей не встретилась – добрая им память!.. До сих пор руки колыхаются.

– Я не кралась, просто кто-то так разорался, что своё печёночное рагу оглушил, не считая бедных жителей нашего перекосившегося от срама дома, – сказала Бетти, которая уже сидела в привычном кресле у двери, закинув ногу на ногу, и делала записи в свой блокнот повседневных забот. Видимо, она достаточно наслушалась куплетов, пока дело не дошло до предела её слуховых децибелов, не говоря уж о границах приличия. – Кто-то так разорался, что у меня три ресницы завернулись.

– Боже, да кто же это?! Я и не знаю…

– Да уж… действительно загадка.

Филиппа покраснела и стала громко перемешивать стряпню, чтобы быстрее стереть предыдущие звуки из памяти Бетти, но, заметив боковым зрением, что план не особо эффективный, решила поскорей перевести тему:

– Я сегодня утром такое молоко взяла в деревне – жирное, вкусное, ароматное! Там дворовые мальчишки такие развесёлые, шальные песни пели… – тут она быстро осеклась. – …Такое молоко, такое молоко! Ммм… чудо пахнущее! Будто коровушку-душку моими наваристыми, пышными кашами кормили!

– Да. Наверно, и горло, на зависть оперным крикунам, отменно смазывает…

Кухарка уже не знала, как выпутаться из сраму в приличие. Спасение явилось в виде Элли, залетевшей на кухню с распалённым взглядом и красными щеками.

– Вспомнишь солнце – вот и лучик! – просияла «певица», а потом без нужды прибавила: – Легка на поминках!

– Да уж какие-то потешные «поминки» получаются, с такими-то «романсами»! – добавила Бетти.

– Что это с тобой приключилось, Птичка? Вся всклокоченная, как перед ощипом, – Филиппа повернулась к ней не без удивления.

– Просто удирала от дневной летучей мыши, – решила отшутиться та, учуяв царящее в комнате оживлённое настроение.

– Да как же так? – возмутилась няня, – я же только вот прибиралась! И откуда она только вылезла, кровопийца!

Бетти подняла взгляд, пытаясь понять, всерьёз ли на сей раз встрепенулась кухарка, которая продолжила:

– Ну а если всё-таки увидала – значит, мытая, чистая, как мои обеденные скатерти, была мышь, не так ли? Чего ж её тогда пугаться? Филиппа нигде грязи не допустит укрыться.

Здесь все рассмеялись, и обстановка разрядилась со всех сторон. Элли забралась в любимое местечко у окна, выглянула из окна в сад и вздохнула:

– Эх… какая живописность! Всё такое непередаваемое, неповторимое, и так успокаивает! Вовсе и не грустно, как обычно пишут, такими осенними деньками – приветливыми, как твои сказки. Я их так часто и представляла в детстве: красочными, сочными. Сад на самом деле будто нарисованный.

– Ты ещё со мной давно за продуктами не ходила. Там по пути такие липы! Не листья – а золото! Думала ими расплатиться, да боязно стало: я с констеблем уже не на короткой ноге – недавно повздорили. Ну как повздорили? Просто рассказала, что у меня однажды хряк был – ну вылитая его тёща, когда улыбается! Ха-ха! – Тут она попыталась изобразить лыбящуюся гримасу, только непонятно было: кого из двух. – Да уж! весёлый, эффектный был хряк! Копия! – Кухарка помолчала, но всё же «строго» присовокупила: – А нечего было его тёще мне продавать в закрытом мешке зерно, смешанное с нелущёным! Поэтому я по делу сказала. Тем более правду. Ммм… какой был улыбчивый хряк! – в задумчивости продолжала смаковать кухарка.

Бетти хохотнула и погрузилась внимательнее в составление будущего меню, сметы расходов или кто знает чего ещё; а Элли придвинулась поближе к столу и поинтересовалась у Филиппы:

– Помнишь, ты мне про папу рассказывала?

– Пока дня три последних в память умещаются, – Довольно схватилась та за косы на голове.

– А можешь и про Лили рассказать? Какой она была, когда я была совсем маленькой?

– А чего же тут помнить? Ох… Ничего и не менялось годами.

– Может, ей становилось легче? Были улучшения в её состоянии?

– Не помню я такого. Вот хуже – да, становилось. Но вроде получилось, с божьей помощью, остановить эту тяжбу.

– А что было сделано, кроме «божьей помощи», Липпи?

– Мистер и миссис Пёрк решили приобрести ещё не до конца проверенные лекарства – надежда их была сильна. Ещё изменили само питание Лили: теперь, как ты знаешь, я ей готовлю всегда только самую здоровую пищу. За столько лет приучилась я уже к этому, и добавляю, как ты выражаешься, «безвкусные соусы», хотя сколько они стоят и подумать страшно. О, батюшки наши святы! Чуть не забыла как раз! Раскладывай специи скорее, а то уж всё к готовности подходит!

Специи были разложены, блюда накрыты, чтоб «доходить», и Филиппа поспешила в гостиную накрывать стол. Элли не успела всего расспросить и решила разузнать всё у Бетти:

– А это уже было до Липпи?

– Что «это»? – не сразу сообразила та, погрязнув в бумажных делах, требующих строгих вычислений и точности.

– Ну, новая диета Лили, дорогостоящие лекарства. Ты же до Липпи всем этим занималась?

– Насколько помню, не я. Готовила я на остальную семью, а за дочерью они смотрели сами. В лекарства я не вникала.

– Но ты же говорила, что была медсестрой.

– Это так, но такими редкими препаратами занималась куча нанятых иногда из других стран докторов. А о подпольных изысканиях мистера Пёрка я вообще не знала – в первый раз слышу. Всё равно никто не сможет предсказать то или иное влияние неапробированных средств. В любом случае, врачам гораздо виднее.

– А как сама думаешь: может ли моя сестра выздороветь?

– Боюсь, что нет. Мне очень жаль.

Глаза Бетти погрустнели, и она опустила голову.

– Совсем-совсем никакой надежды?

– Если только молитвами Филиппы – она, кажется, хоть немного верующая.

Бетти тяжело выдохнула и начала водить пальцами по подолу.

– Как бы не стало хуже, – еле слышно добавила она.

Элли задумалась, чего бы ещё спросить, но раскатистый, трубный зов Филиппы перебил весь поток:

– Есть тут кто голодный?! Все к столу!!! Такого рагу ещё никто не пробовал: прямо с небес упало к нам в кухню! Хорошо, что я как раз там была и с пылу с жара его – сразу по тарелкам!

* * *

– Сейчас проверим «небесное происхождение» нашего обеда, – рассаживалась с аппетитом Анна, поглядывая на Лили.

– Проверьте, проверьте, – раскладывала всем дымящиеся вкусности кухарка. – Прекрасное и сытное нам скрывать нечего! Сейчас и желудки ваши начнут причмокивать пуще голодных синиц! Кто недовольным уйдёт, тот посуду мыть пойдёт! – пропела она.

Хозяйка странно покосилась на неё, и та спохватилась:

– Но недовольных, конечно же, не предвидится, не волнуйтесь. Ну… пусть пища сия пойдёт нам за лекарство! – И первая пустилась в кулинарное путешествие.

Даже Мари сегодня сидела не просто погрузившись полностью в свою тарелку, а иногда улыбалась чему-то – то ли «своему», чуждому среднему разуму, то ли происходящему вокруг.

– Гляди, Лили, какой светлый радостный денёк! – Кормила дочь Анна, показывая в окно. – Просто загляденье! И настроение у меня на редкость такое же светлое (сказала уже всем).

– Ясное дело! – с полунабитым ртом без задней мысли подтвердила кухарка. – Солнышко любые морщины расправит!

Анна, естественно не приписывавшая себя к пожилым, тем же странным взглядом осенила её снова. Бетти чуть не подавилась от сдержанного смеха, а Элли всё поглядывала на молчавшую сестру: ведь чем взрослее становилась, тем тяжелее было осознавать стёртое будущее Лили. Так хотелось что-то исправить, помочь – всё бы она отдала ради её выздоровления, – но в том-то и зрелость: надо начинать смиряться с обстоятельствами выше нас и сглаживать уже имеющиеся углы, не тратя бесполезного времени на переживания о несбыточном.

– Ну как вам кушанья-лакомства, миссис Пёрк? – спросила кухарка.

– Пальцы облизывать, по твоему выражению, я, как ни странно, не буду – но, как всегда, во рту всё тает.

– Тут скорее не пальцы, миссис, – тут язык проглотить можно. Не знаю, кто ещё в округе так душу обедами радует, как мы.

– Хвастовством свет пройдёшь, да назад не воротишься, – улыбаясь, сказала мажордом.

– Бетти, но ведь действительно вкусно! – поддержала няню Элли.

– Этого не отнять, конечно.

– Ну вот! – обрадовалась насторожившаяся Филиппа и обронила «к месту»: – И ворона своих детей хвалит.

Тут уже мажордом странно посмотрела в её сторону. Но в любом случае кухарка завсегда разгоняла и скуку, и грусть, а вкупе с сегодняшним солнцем и вовсе держала расположение духа встряхнувшимся и бойким.

Затрапезная беседа и далее лилась игривым и дружным ручьём, который то огибал стройные веточки в обличье правил приличия Анны и Бетти, то натыкался на камни в виде прямолинейности и задорности Филиппы, но, торопясь, перетекал их и стремился дальше. Половина обеденного времени миновала. Давнее давного в этой понурой гостиной не царила такая спокойная и умиротворяющая жизнерадостность.

Раздался стук в дверь. Как-то разом все вместе застыли.

– Чего сидишь, Филиппа? – «разбудила» её Бетти.

– Ох, взаправду, чего это я? Уже ползу, уже лечу!

За тридцать секунд ожидания сердце Элли напряглось непомерно, хотя приём пищи неторопливо продолжался.

В следующее мгновение в комнату зашла Филиппа и Великан.

– Добрый всем день! – Своим громогласным голосом он моментально развеял висевшие в гостиной фразы.

Лицо Анны два раза поменяло выражение – от бывшего радостного на раздражённое и в итоге на чопорно-этикетно-приветливое. Мари просто с интересом поглядела в его сторону, как и Бетти, а Лили обыденно продолжала смотреть в сад, не обращая ни на что внимания.

«Вот и всё… мне конец! – промелькнуло у Элли. – Что же теперь будет?»

А мысли эти пролетели не зря. И пора читателю прояснить стремительные происходившие где-то за полчаса до обеда события, которые ей очень не хотелось выдавать на всеобщую огласку. А выглядели они вот как:

– Вот ты и попалась, шельмовка! – прошипела сквозь зубы незнакомая женщина, державшая у горла Элли нож. – Думала, тебя никто не поймает? А управа-то нашлась!

– Господи! Кто вы? – Девушка вся тряслась, инстинктивно поставив между кончиком лезвия и своей шеей ладонь.

– Кто я?.. Я тебе сейчас покажу, «кто я»!

Женщина, сжав крепкий кулак, замахнулась, целясь в щёку Птички.

Та взвизгнула, упав на пол и прикрыв голову руками; забилась в угол у окна. Не увидев никакого сопротивления, незнакомка поумерила разгорячившийся норов и не стала атаковать – просто, как коршун, нависла над добычей и продолжала нарочито выкрикивать угрозы, не давая девушке прийти в себя. И когда та начинала приоткрывать глаза и опускать с макушки руки, снова замахивалась на неё. Это произошло несколько раз до тех пор, пока гнев окончательно не покинул нападавшую.

– Ты же совсем девочка, – Вгляделась женщина получше. – А такие поступки затеяла, зазорница. Как только не стыдно!

Но ни стыда, ни позора Элли испытать не успела. Даже не знала: сколько всё длилось, ведь в эмоциях время растягивается непомерно длинно, а для подростка – так это надо ещё надвое умножить.

– Пожалуйста, успокоитесь, – шептала она. – Я ничего не сделала.

– Да ты же маленькая хитрая воровка!

– Вы… вы не правы, – запиналась Птичка, пытаясь незаметно протолкнуть папку с бумагами поглубже за пазуху, и, естественно, густо залилась румянцем. Но поскольку и была в пылу со страха, то это не особо выделялось в общем фоне.

– Как же не права! Здрасьте! Я с вчера не стала хозяину рассказывать, что дверь открытой нашла. Сама забыть я не могла – за столько лет такого ни разу не наблюдалось, – а в доме никого не было. Увольнений и подозрений мне не надо – вот я тебя, зараза, сама и словила сегодня!

Женщина потянулась к телефонной трубке, как будто бы зачем-то медля, и не спеша подняла её. Растерявшаяся Элли только и смогла выдавить:

– Ну пожалуйста, не надо! Простите, простите меня.

– Вот те раз – «простите»! С каких это пор воры прощением отделываться начали? Я тебя раз и навсегда сегодня отучу погаными делами заниматься!

Она снова грозно помахала кулаком, забыв, что в нём всё ещё находился нож.

Элли по инерции опять начала защищать ладонями свою бедную голову, на этот раз совсем уж безропотно и жалостно. Нервы у неё не выдержали, и один за другим побежали вниз слёзные каскады.

Всхлипы сотрясали её напряжённое, сжавшееся в комок тело, а нападавшая стояла молча, оценивая обстановку. Кулак медленно опустился. Видя, что девушка даже глаз не могла поднять, женщина намеренно громко отложила на стол нож и, сделав шаг назад, сказала уже не деланным голосом:

– Ладно… а ну-ка встань, сядь и расскажи тогда, в чём здесь дело.

Птичка начала приподниматься, но застыла на полдороге, не зная всё-таки, встать ей или сесть.

Малозаметная улыбка скользнула по губам женщины, и она решила озвучить просьбу более внятным способом:

– Вставай с пола, садись на стул. – Она указала на хлипкий трёхногий экземпляр, стоявший около надутого, старого, глубокого и комфортного кресла.

Виноватым котёнком девушка поместилась на качающееся и скрипящее место, склонив голову, как на казни. Только перебирала пальцами воздух.