Спроси призрака

Такой толчок произошёл внутри, так захотелось всем помочь прямо сейчас, что руки девушки непроизвольно вскинулись в резком порыве и остались на стекле, словно успокаивали каждого, о ком думала Птичка. Ей стало понятно, что порыв этот был глубинной компенсацией, – ведь сама она недополучила в детстве ласки и поддержки.

Вспомнились ей рассказы мамы о бабушке с дедушкой – всегда о том времени, когда ещё под шум гусей в заброшенной деревушке Анна росла под их тщательным надзором, – и о всяких интересных ребёнку мелочах. На сей раз Элли смотрела на них под другим углом, с некоторой тревогой и боязнью – обыкновенным детским трепетом перед тяжестью настоящей жизни. Зная неустойчивое состояние мамы, она теперь всячески оправдывала её скрытность, поняла, что та подальше запрятала (если вообще помнила) события после переезда родителей в Руину, чтобы не травмировать психику. Элли уже знала название этому – «защитный механизм», то есть подсознание искажало сознание для минимизации негативных переживаний и всякое тому подобное, в духе заученных фраз из знакомых читателю книг.

Погрузившись в себя, девушка не сразу боковым зрением заметила приближавшийся автомобиль, но вскоре дёрнулась и, встав за штору, вперилась в окно. Айзек поспешно выскочил встретить выходившую из дома жену, они обнялись, перекинулись парой фраз, и тут возникло одно большое «но»: за Полин вышли двое слуг – мужчина и женщина. Элли замерла – планы проникнуть в бабушкин дом были на грани краха.

Мужчина открыл двери хозяевам, женщина услужливо хлопотала с вещами. Спустя полминуты автомобиль тронулся, набирая ход, и унёсся под гору. Слуги подняли оставшиеся мешки и направились ко второму автомобилю, который Элли сперва не заметила.

Птичка выдохнула, только когда второй экипаж бросился догонять первый. «Судьба на моей стороне», – мелькнуло в голове, но, как «настоящий психолог», она переправила это на «нельзя не воспользоваться подвернувшимся шансом» и резко вскочила с кухонного окна.

Знаменитый «тайник» Филиппы, известный каждому в этом доме, находился прямо за шкафчиком с пресловутыми специями и соусами – то есть не дальше, чем молоко может спрятаться от кошачьего заложенного носа. Взяв нужные ключи, девушка понеслась по заросшим окольным тропинкам сада к своей цели.

Потревоженная Птичкой входная дверь громко скрипнула, заставив гостью встрепенуться и пулей прошмыгнуть внутрь. Переведя дух, она припомнила время отлучки новых соседей, но решила не рисковать и поспешить. Чувство открывавшихся тайн не могло больше оставить её в покое, и она побежала к фотографиям Артура и Амелии. Иными, добрыми и заботливыми теперь мнились они ей – не такими, как говорила мама. Глаза начали слезиться, чего она не ожидала, но позволила себе минутку сентиментальности. Затем она огляделась: двери, закрытые раньше на первом этаже, на этот раз были все открыты. Она начала подниматься по лестнице, но остановилась: дальше даже полы не были притёрты. «Видимо, слуги не осилили такой объём работы за один-два дня и соседи ещё не обжились – остановились пока на первом этаже». Она подняла голову и заметила, что все комнаты наверху были заперты. Расстраиваться было ни к чему, ведь много неизведанного таилось и внизу. Так хотелось юному сердцу приблизиться к родственникам, погрузиться в их прошлое, стать хоть чуточку ближе, пускай и через столько лет. Руки сами скрестились и легли ладонями на плечи – будто объятием из прошлого.

Миновав гостиную, она оказалась в маленькой комнате, походившей на кабинет. Полчаса осматривала разные ве-щи – вкрадчиво, досконально, пытаясь ничего не упустить и запомнить как можно больше. Ведь всё это в скором времени могло оказаться на помойке, кроме ценностей, которые, скорее всего, передадут Бетти, даже не тревожа Анну. Грёзы заполонили её. «Наверное, это был укромный уголок дедушки. Здесь он мог отдыхать, мечтать, читать, заниматься какой-то работой – да чем угодно, ведь я ничего не знаю о нём». Глаза снова оказались на мокром месте, но руки снова сами по себе потянулись к столу.

Перелистав много старых, уже никому не годных бумаг, она застыла… Перед ней лежали документы на удочерение.

Дети и представления не имеют о «взрослых делах» – ведь ничто на них не указывает, события не связываются с конкретными действиями и бумагами, а звучат просто как история. И даже вырастая, многие так и остаются с детскими ощущениями и жутко удивляются, если наткнутся на что-то подобное, как произошло с Элли. Тогда это начинает им казаться уже материальным, грубо-прозаичным. Или может «повезти», и ребёнок натыкается на «тайники» родителей, узнаёт, как «на самом деле» всё происходит, если уже способен мыслить. А запрет взрослых так и звучит в те моменты в голове, и поэтому знания обо всех находках остаются при себе, а мамины и папины разговоры начинают потихоньку перерастать в разряд вранья; ведь ребёнок уже знает правду, а они всё продолжают удерживать его в прошлом своей «праведной ложью»…

Но их вины здесь быть не может, как и вины другой стороны – всё дело случая. Вот случай и заставил окунуться Элли в детское чувство страха, запрета «не преступи». Помедлив немного, будто перестраивая себя на зрелый лад, девушка дрожащей рукой потянулась к тайне своего обретения семьи.

Приёмной она себя не ощущала, но сейчас это встало перед ней как факт, неоспоримый, жестокий, бездушный факт. Страница за страницей она не вдумываясь листала неприятное доказательство своей чуждости, ненастоящести. Только час назад она впервые задумалась об общности семьи, а сейчас не могла справиться с эмоциями. Ей казалось, она вникла в слова и чувства Мари.

Далее она всё-таки начала вчитываться и заметила, что нигде нет имени её матери! «Но как же так? Она всегда рассказывала, что сама предложила папе сделать этот важный шаг!»

Но в документах чётко значилось только «Джек Пёрк». Ни слова не было о жене – только о её отце. Это он, судя по всему, долго отстаивал право на удочерение. И, к слову добавить, на последней странице, под графой «заверено» не стояла печать, а просто зияло пустое место…

Сбитая с толку Элли начисто потеряла счёт времени и решила на сегодня прекратить свои поиски истины. Не особо разбирая дороги, она вернулась, положила обратно ключи и направилась в свою комнату.

Уже услышав подъезжающих соседей, она задумалась: «А закрыла ли я дверь? Совсем не помню…»

* * *

Время учёбы по-всегдашнему пролетело «медленно-быстро» – впрочем, как и ужин. По виду мамы никак нельзя было разобрать, знает ли она о происходящем, или Филиппа всё выдумала и по своей воле прогнала вчера Айзека, чтоб просто не будить хозяйку. Но в любом случае Анна не показывала беспокойства, а размеренно кормила Лили. Известная ложка выглядела теперь для Элли то ли устрашающе – наполненной горем и страданием, – то ли как частичка дорогого ей прошлого, которого она не застала.

Перед сном Птичка направилась в сад, на свою любимую скамейку. Расплёсканная то здесь, то там охра сначала разгорелась с закатным солнцем до золота, а затем резко поблекла: большие тучи начали надвигаться со стороны пруда. Даже сюда долетали отзвуки разволновавшихся ив, а вот и зарницы заплясали поодаль у земли. Волнение охватило девушку.

«Молчание мамы о смерти родителей мне ясно. Но зачем было менять местами себя и папу в рассказе о моём удочерении? Не могла же она это забыть или просто перепутать! Не понимаю: почему не сказать правду?»

Из подсознания выскочила бесконтрольная фраза, сказанная во время сеанса с Призраком, обращённая к Анне – «Ты вечная лгунья!», – и тут же послышался первый удар грома. Девушка вздрогнула и от неожиданности обхватила коленки.

Элли хотела было уйти, но настроение её слишком совпадало со стихией. Девушка давно не испытывала злости, а сейчас понять не могла: к матери ли относится эта злость, или к самой себе – из-за того, что позволила глупому отчуждению завладеть рассудком. До грозы природа выглядела лицемерной, слишком приятной, наигранной для происходящего внутри, а сейчас всё сделалось внятным: злость и обида на родного человека, который темнит, перевирает и отгораживает.

Стало темно на час-полтора раньше ожидаемого. Всё затихло перед грозой.

Девушка не спеша направилась поближе к дому, чтобы успеть сбежать на случай резкого ливня, но услышала чужие звучные разбитные шаги и присела. В осенних листовых прогалинах гортензии был различим уже знакомый силуэт Великана. Теперь, когда она видела его так близко, он смотрелся ещё крупнее и постучал в дверь так громко и часто, как и предполагала Элли. Девушка испугалась: уж не из-за неё ли он пришёл, найдя свою дверь незапертой? Уйти незамеченной у неё больше не было возможности, да она и не собиралась.

Послышались не очень разборчивые крики: «не стоит, позвольте мне… я его уже прогоняла… можете это поручить Бетти, только бы вы не взволновались…», а затем дверь отворилась так стремительно, что ударилась с размаху о стену и пошла сильным ходом назад, но была остановлена рукой. Свет соскользнул на заросли, сделав пространство таинственным. В дверях стояла Анна:

– Пора расставить все точки! Отойдём подальше от чужих ушей. – Она схватила Айзека за руку и с силой потянула за собой вглубь сада. Расстёгнутый синий шёлковый халат, белая ночная сорочка под ним и растрёпанные волосы придавали ей довольно воинственный вид, который, как и терпкий тон, ничего хорошего не сулили.

Позади покорно затворила дверь разохавшаяся Филиппа, и скудное освещение теперь давали лишь горящие окна сжавшегося под раскатами грома особняка.

Теперь Анна и Айзек находились даже ближе к Элли, чем у входа в дом. Сердце девушки забилось чаще, и поменяло недавнюю злость на тревогу – ведь настоящая ярость кипела совсем рядом, в собственной матери.

– Какого чёрта тебе надо, ублюдок?

Элли аж непроизвольно присела от удивления и едва могла распознать в этой свирепой и брызжущей желчью женщине что-то родное.

– Успокойся!

– Я выведу тебя, как грязное пятно, из нашей жизни! – Анна с размаху ударила по лицу Великана.

Тот отшатнулся от неожиданности.

У Элли просто открылся рот, но она его тут же зажала руками.

– Зачем ты явился сюда?! – продолжала кричать разъярившаяся женщина, стягивая фразы крепкими словами, которые мы, пожалуй, опустим. – Ты же увидел: здесь больше нет прошлого, и тебе здесь не место! Чего ты задумал – всё с ног на голову перевернуть? Тебя сюда никто не звал, я ясно ещё вчера тебе передала: катись к чёрту, сволочь!

Элли онемела. Такой «страшно эмоциональной» она не видела мать никогда! «Ошеломлена» сказать о девушке – ничего не сказать.

– Я не сверну. Не для того я сюда добирался бог знает откуда, чтобы твои вопли слушать! Бери бумагу и подписывай! – Что-то зашелестело у него в руке.

– Тварь! – Анна снова попыталась ударить Айзека, но тот перехватил руку.

– Не будь дурой! Говорю: подписывай. Ты же знаешь: через суд дороже выйдет. Я лишь куплю эту рухлядь – и дело с концом.

– Это дом моих покойных родителей – он мой, мои воспоминания в нём!

– Что за вздор? Я прекрасно помню, что тебе было наплевать.

– Ты не всё знаешь. Во всяком случае, не так, как тебе кажется. Он тебе не всё говорил о себе… о нас с ним…

– Я знаю с его слов предостаточно и просто выполняю его просьбу. Всё равно никто этот дом больше не возьмёт. Я согласен даже перестроить его по доброй старой памяти, но не к тебе. Ты совсем не изменилась, только хуже стала притворяться.

– Я так и знала, что ты постоянно пытался разрушить наше счастье!

– Не неси чушь! Ты здесь по его доброй воле, только поэтому я тебя и не трону, сможешь жить здесь и дальше, если захочешь! – Он кивнул на дом Пёрков и протянул ей бумагу и ручку.

Начали падать крупные капли, подул недобрый ветер, и Айзеку надо было поторапливаться.

– Ни за что! – выпалила Анна.

Дёрнулась к крыльцу, но он схватил её за развевающуюся полу халата и резко дёрнул назад, к себе. Она попыталась закричать, но он плотно, с силой закрыл ей рот – так, что слышался только тихий сдавленный гул. Когда тот прекратился, Великан медленно убрал ладонь и пронзительно посмотрел ей в глаза.

Губы у Анны дрожали, а на глазах заблестели накатывавшиеся неподдельные (как показалось Элли) слёзы. Силы будто покинули её, и послышался лишь шёпот:

– Я не верю тебе. Ты меня обманешь.

– Не путай меня с собой. Договор – для меня не цель, а гарантия того, что мне не придётся верить тебе на слово. Да здесь и не было ничего твоего…

– Но и твоего тоже…

– Оно и не будет моё. На, прочитай же уже!

На сей раз Анна вгляделась в написанное – какая-то безнадёжность изменила положение морщин на лице, облик сменился на жалкий и даже ничтожный. Перемена была разительной.

Она медленно взяла ручку и, колеблясь, то выпрямляясь, то наклоняясь к договору, через минуту неуверенной рукой поставила наконец свою подпись.

– Не разрушай всего, Айзек… Буду молиться, чтобы у тебя проснулась совесть…

– Моя совесть перед тобой, на законной бумаге.

Он сложил её и аккуратно сунул во внутренний карман пиджака.

– А молиться тебе лучше за себя, за свою душу, Анна, – отрезал он и быстро пошёл прочь.

Элли сидела ни живая ни мёртвая и смотрела, как мать заходила в дом.

Дождь усилился, и Птичке некогда было переваривать случившееся в саду; скоро она уже взлетела по лестнице на свой подоконник и, закутавшись в плед, рассматривала грозу из окна.

Если бы Элли только знала, что всю эту сцену она наблюдала не одна: позади неё несколько минут назад буквально на расстоянии семи метров кто-то не спускал глаз со всех троих…

* * *

Гроза бушевала не на шутку: в один миг ливень вдарил в полную силу, потрескивали ветви, под порывами ветра дотягивались до самого стекла, и Элли вздрагивала. «Да что же, чёрт возьми, всё это значит?!» Тогда девушка не знала, что эти слова надолго поселятся в её устах. Видимость отползла от низинного луга до самых ворот: виден был только сад. На него-то она и стала смотреть, замирая от силы стихии, но вскоре в кромешной темноте нельзя было различить ни единой зги.

Ярко вспыхнула молния и осветила пространство. Элли снова дёрнулась… нет, показалось…

Опять вспышка – и на этот раз сомнений не было: кто-то стоит под её окном. Ужас пробежал по позвонкам и затряс коленки. Элли вжалась в откос и спустя несколько секунд осмелилась всмотреться вниз.

Ещё всполох – и можно было различить женскую фигуру. Она что-то сжимала в руках и будто шевелила губами, возможно, даже выкрикивала какие-то слова, но в шуме капель ничего не было слышно. Затем стала размахивать чем-то, похожим на крест.

Из следовавших друг за другом молний, как по кадрам, девушка пыталась восстановить полную картину происходившего. Женщина в бесформенном чёрном одеянии достала исписанный лист, завернула в него крест и тщетно начала пытаться его поджечь. Но то беспощадный ветер тушил слабо тлевшие уголки, то дождь точно попадал в слабо занимавшееся пламя.

В конце концов непонятный предмет кое-как зачался неровным огнём. Помедлив некоторое время, женщина бросила его под окно Элли и поспешила прочь, похоже, прихрамывая на одну ногу. Как лисица, она проворно проскользнула по колыхавшемуся из стороны в сторону саду и слилась с безнадёжно тёмным, непролазным мраком, будто тень, вышедшая из него на несколько минут и скрывшаяся спешно обратно, под свою кровлю.

Всполошившаяся Птичка снова кинулась на улицу, стараясь не создать лишнего шума и не привлечь внимание любопытной няни, вечно шмыгавшей по дому в самые ненужные моменты. На этот раз путь был свободен, и она скоро очутилась у того места, где видела неблаговидную – да что там – пугающую женщину.

Скомканный предмет, конечно, не успел догореть в такую дурную погоду, и девушка, не теряя времени, схватила его и бросилась вспять. Не промокнуть не вышло. Наоборот – измокла девушка до нитки, – с неё даже в комнате ещё текло. Одежда на скорую руку была сменена на сухую, волосы обтёрты полотенцем.

С волнением в груди она развернула на столе подобранное. Верхняя бумага оказалась истлевшими остатками заклинания или заговора. По отдельным отрывкам она поняла: речь шла о том, чтобы заставить некие потусторонние силы привлечь в этот дом смерть. Возможно, дальше, по логике написанного, должно было идти имя или имена тех, кого она собиралась забрать, но места́ те бесповоротно сгорели. Внутри действительно оказался крест, сложенный из восковых свечей – смоляных, обтёкших и загнутых вокруг обгоревшего с концов клочка.

Она поднесла его к свету – это оказалась карта. Элли всмотрелась и увидела… дьявола. Надпись под картинкой также гласила: «Диавол». Она тут же отбросила от себя противно-жуткое изображение, которое перевернулось несколько раз в воздухе и мягко приземлилось на пол рубашкой вверх…

Девушка нагнулась поближе, не веря своим глазам: в зрачках отражался уже виденный ею красный щит с двумя полумесяцами…

Глава 5

Еле поднявшись после неровного, прерывистого сна, Элли не могла остановить жужжавший в её голове рой пчёл. Она подошла к столу; там лежали вчерашние напугавшие её колдовские предметы, но больше всего, до дрожи, её волновало изображение дьявола. Что-то вертелось знакомое, неуловимое в памяти о нём. Всё будто было опутано пеленой, непроходимой для рационального понимания, ведь о магии девушка ничего не знала.

«Вот бы получилось поговорить с Мари! Но даст ли это хоть немного прояснения? Вряд ли, с её-то спутанностью в мыслях и “голосах”, но больше ничего не остаётся. – Она положила карту в карман. – А мама? Как она связана с Айзеком? От неё всё равно не добиться ответа – придётся, видимо, продолжить поиски разгадок в Руине. Чтобы просто защищаться от навязчивого соседа, мама была слишком агрессивна – кажется, ей действительно есть что скрывать. И скрывает ли она это “что-то” ото всех, или это меня водит за нос чуть ли ни каждый?..»

Невозмутимость Анны за завтраком ещё сильнее, чем вчера, возмутила Элли: ну не может же она так беспокоиться за дочерей, чтобы и слóва не сказать о произошедшем! Или, раз никто не задаёт вопросов, то и комментариев не последует.

«Как-то по-другому стала я смотреть в поникший взгляд матери: всё больше видится двойное дно её поведения, некая призрачная наигранность… Вот оно! Вспомнила! Призрак! Он говорил что-то о дьяволе, которого нужно обязательно найти и живущем там, где садится солнце. Получается, я его нашла… Вчера при закате солнца карта и появилась под моим окном. Но для других же я не знаю о сеансах и, соответственно, о дьяволе – значит, буду молчать. Тем более, по словам Мари, да и самого духа, “призраки не ошибаются” – следовательно, они должны и так быть в курсе случившегося, если, конечно, они существуют».

После завтрака Элли незаметно проследовала за Мари, думая, с чего бы начать беседу, но никак не могла нащупать предлога для визита в её комнату. Однако везение и на сей раз не пробежало мимо: белокурая девушка направилась к заднему выходу, который вёл в малоухоженную, полузаросшую часть сада.

Элли потеряла её из виду, так как старалась держаться подальше. Один закуток, второй – никого. Поиски постепенно завели девушку в тупик. Растерянная Птичка остановилась, схватившись за лапу куста и не зная, куда направиться дальше.

– Зачем ты следишь за мной?! – резко послышался голос за спиной.

Ветка, которую сжимала Элли, дрогнула.

– Я… я не слежу за тобой, Мари… Я просто не знаю, с кем поделиться. Ты… ты же говорила, что тебе одиноко, – вот и мне стало одиноко, и я подумала: может…

Мари внимательно осмотрела преследовательницу, затем быстро улыбнулась и сказала:

– Хорошо, пойдём.

Она направилась вглубь зарослей, ближе к своему окну. Затем уселась прямо на траву, ожидая того же от Элли. Не жалея светлой юбки, Птичка устроилась рядышком.

– А отчего тебе стало одиноко, Элли? – Голос девушки был мягким и сострадательным.

– Что-то происходит здесь, таинственное и запутанное, но я не знаю точно что…

– Расскажи мне – тебе станет легче, – перебила Мари и пересела так, чтобы они находились лицом к лицу.

– Ладно. Только никому…

– Конечно, никто не узнает.

Элли поймала себя на мысли, что приятно говорить, когда понимают с полуслова, прониклась доверием и продолжила:

– Вчера мама ругалась с нашим новым соседом – Айзеком. Было слегка беспокойно за её состояние – ведь ей нельзя нервничать. А поговорить я с ней не могу: мне немного стыдно. Получилось, что я вроде как подслушивала. Они начали ссору, когда я спешила домой из-за дождя, и не заметили меня в кустах. А любопытство не позволило мне выйти из укрытия. Хоть я всё и услышала, но ничего не поняла. Ты не знаешь, почему между ними кошка пробежала, – Айзек и Полин ведь только заселились?

– Они уже были знакомы, – отчеканила Мари.

– Как знакомы?..

– Да, знакомы. Ещё до твоего появления.

– Расскажи…

– Мне просто знакомо лицо мистера Крейга, но я не помню отчётливо, кто он: я была слишком маленькой.

– Но хоть что-то ты помнишь? Очень нужно знать.

– Мне видятся много людей. Все говорят, пьют, веселятся. Обстановка чем-то напоминает нашу гостиную – может, это она и есть. – Мари задумалась немного. – Да, похоже на то. Детские воспоминания такие неясные, скорее это даже ощущения, которые переходят в образы, а не сами события. Всё очень мутно. Как бы пытаешься вглядеться поглубже, оказаться там заново, а получается ещё хуже сориентироваться в…

– Я поняла, Мари. Но Крейг, кто же он, ты помнишь?

– Не помню я. Он среди гостей. Их обычные посиделки, как у нас были недавно, только людей гораздо больше; вся комната заполнена…

– Ну хоть что-то! Сосредоточься, прошу! Ты сможешь.

Мари вздохнула и, сильно задумавшись, отвела глаза в сторону. Зрачки немного расширились, дыхание словно замерло. Не меняя положения, она сказала:

– Он мне даёт в руки какой-то предмет. Конфеты, наверное. Но всё как в тумане… И ещё одно… Когда он приходит, он не с Полин, а с другой миссис Крейг… Да, у него, видимо, была другая жена… или любовница – не знаю.

Дальше они молча просидели около минуты. Элли не знала, как продолжить: боязнь вывести девушку из спокойствия равнялась силе собственных подозрений насчёт найденной карты. Сам собой напрашивался вывод о прямом или косвенном участии Мари во вчерашних событиях. Наконец Птичка так осторожно, как могла, продолжила:

– Это не всё, чем я хотела поделиться. Но я не уверенна, стоит ли.

– Разве мы не будем дружить? – растерялась Мари. – Почему ты сомневаешься во мне?

Элли поняла, что теперь они на одной волне, и приступила, собственно, к главной цели:

– Ты можешь мне честно сказать: не выходила ли ты вчера из дома, пока шёл дождь?

– Естественно, могу: я такого не припомню. А что случилось, почему это так важно?

– Мне не по себе, даже жутко немного. Перед сном я нашла вот это.

Словно алое лезвие, сверкнула карта в её ладони, отразив блик осеннего солнца. Мари, сперва ничего не разглядев, потянулась взять предмет, но на полпути остановилась и вскрикнула:

– Откуда она у тебя?!

– Под моим окном лежала. Мари… только не обижайся: я должна спросить… Ты же мне показывала свои другие карты… Ты никак не причастна к этому?

– Ну зачем ты так? Ты же единственная, с кем бы я могла поговорить по душам.

– А что же мне тогда думать?.. Не теряла ли ты другие карты? Не мог ли их кто-нибудь у тебя забрать? Там же та рубашка, что и на твоих.

– Даже не знаю, что сказать. Я в недоумении… У меня же было только три пажа, о других картах речи не шло!

– Ну и как же мне быть?

Мари не ответила, грустно потупила взгляд и снова «улетела в облака». Элли расстроилась и теребила травинку у коленки: ничто не сдвинулось с мёртвой точки. Периодически девушки поднимали глаза на желтевшие листья, будто пытаясь прочитать ответы на свои неразрешённые вопросы, а затем снова возвращались к размышлениям, боясь нарушить тишину.

С каждой минутой Мари начинала всё больше волноваться: то чесала шею и щёки, то опять меняла местами подсунутые под себя ноги; на побледневших скулах выступила неровная рдяная краска, а пальцы не находили покоя на её расшитом мешочке. Боковым зрением Элли замечала, что собеседница несколько раз приоткрывала губы, но слова так и застревали, не найдя выхода, и дыхание, кстати сказать, стало прерывистым и суетливым. В конце концов Мари не выдержала и, сильно сжав брошь на платье, прошептала:

– Прости меня, Элли…

– Я не понимаю…

– Врать нехорошо, а я тебе соврала. Но я не могу не сказать правды, просто не могу. На самом деле у меня есть не только три пажа…

Тут Мари открыла свой мешочек и медленно стала доставать карты одну за одной: три уже знакомые Элли, потом – девятку мечей, десятку мечей и изображение скелета с подписью «Смерть»…

* * *

Тем временем у соседского дома началась суматоха перед очередным отъездом.