Иллюзии сада камней

– Мама, куда наш корабль поплывет? – ласковый Костик заглянул ей в глаза. – Может, на необитаемый остров?

– Чур, я буду капитаном! – активный Кирилл всегда стремился захватить лидерство, опережая более спокойного брата.

– Нет, я, я! – Костик уже готов был захныкать от обиды.

– Ты будешь шкипером, – Ася погладила сына по светлой голове, – без шкипера корабль не поплывет, а остров пусть называется Грозовой. И там спрятан клад. В пещере.

– И скелеты? – глаза Кирюши загорелись от возбуждения.

– Знаете что, зайцы, вы должны еще подумать, кого возьмете в свою команду. Юнга, кок, матросы. И еще необходимо нарисовать план острова. Но это завтра. А сейчас спать.

– Ну, ма-а-ам!

– Брысь по кроватям, пираты!

Ася с улыбкой выпроводила сыновей из спальни, уложила, поцеловала, выключила свет. Как же она любила эти вечера, когда мужа дома еще не было! При нем мальчики сторонились матери, стесняясь своей детскости, но наедине с ней становились ласковыми, игривыми котятами. Ее радость, солнышки. Еще год, и они начнут неудержимо расти, меняться. Но пока еще не стоит об этом думать, рано.

Ася не собиралась ждать мужа, легла сама и стала читать очередной детектив. Отвлекшись от страницы, она подумала, что не так уж и устала. Совсем чуть-чуть. На душе было спокойно, светло, мысли радостны, а сердце не ожидало плохого. По крайней мере, в этот поздний вечер. Она отложила книгу и потянулась потушить свет, как вдруг неестественно громко хлопнула в прихожей дверь, что-то оборвалось с вешалки. Ее сознание вспыхнуло жарким пламенем тревоги, лицо загорелось. Не попадая в рукава, она с трудом натянула халат и выскочила в коридор. Муж был на кухне – согнувшись, что-то искал в холодильнике. Увидев жену, он медленно выпрямился.

– А-а, ты-ы…, – его глаза его лихорадочно блестели, по щеке и воротнику белой рубашки была размазана губная помада, лицо злое. – Где минеральная вода? Почему у нас ничего никогда нет?

Он резко сбросил со стола соломенную хлебницу, будто решил отомстить ей за отсутствие воды. Та кувыркнулась в воздухе, лягушкой поскакала по полу и, ударившись о батарею, приземлилась посреди кухни. Из нее, как в замедленном киноролике, высыпались немногочисленные крошки. Ася с недоумением проводила хлебницу глазами и застыла. Таким своего интеллигентного мужа она видела впервые. Надо было срочно что-то предпринять. Пересилив страх, она пошевелилась, улыбнулась, сделала шаг, вытерла рукой его щеку и недоуменно поднесла руку к глазам.

– Да ты в помаде!

Он с силой схватил ее за протянутое к нему запястье, заломил его в сторону, другой рукой больно вцепился в плечо и, отвратительно дыша в лицо водочным перегаром, тихо и яростно заговорил:

– А почему ты никогда не пользуешься помадой? А-а, знаю! Потому что боишься выглядеть обезьяной. А знаешь, зачем я на тебе женился? Знаешь?

Несмотря не резкую боль, Асей овладело странное спокойствие, граничащее с полуобморочным состоянием – еще чуть-чуть, и все вокруг поплывет, унося ее из страшной ситуации. И обезумевшего Глеба, и занавески с вышитыми гардениями, и растоптанную им соломенную хлебницу.

– Зачем? – она спросила совсем тихо, с усилием глядя в его покрасневшие глаза.

Он сжал ее плечо так, что показалось, будто затрещали кости, и с внезапной болью проговорил:

– Купился! На тебя купился! Даже изменить толком не могу, будто преследуешь постоянно. Обещание твоему папаше дал. Ты не женщина, ты курица ощипанная. Не женщина! – он выкрикнул это с какой-то затаенной обидой, потом оттолкнул ее от себя – так, что Ася больно ударилась спиной о дверной косяк, а потом сел за стол и в отчаянии уронил голову на руки.

Она оторопела. Всегда предупредительный, красивый, ухоженный, муж казался верхом тактичности и рыцарского отношения к любой даме. Он никогда не позволял себе хамства даже наедине. Ася собралась с духом, подошла, обняла, погладила по голове, словно ребенка.

– Глеб, милый, ну что у тебя произошло? Всё плохо?

Он поднял голову, вытер руками глаза и уже совсем другим тоном – того самого прежнего Глеба, которого Ася так хорошо знала, произнес:

– Прости, я с начальницей поругался. Прости. Никого не хочу видеть. И тебя больше всех.

Эти последние слова обрушились на нее ледяным водопадом. «И тебя больше всех»… Значит, есть и другие? Интересно, иного? А, впрочем, какая разница? Он же «купился»! Отец заплатил хороший калым.

Глеб молча прошел в спальню, лег не раздеваясь и тут же уснул. Ася заснуть не могла до утра. Сердце колотилось, в голове звучали обидные слова, в полудреме представлялась незнакомая начальница, хищно целующая ее мужа алчными алыми губами. И только под утро сон накинул темное покрывало на разбегающиеся мысли. Она не слышала, как муж ушел на работу. С трудом поднялась, заглянула в спальню детей, которые мирно спали и не подозревали о плохом. На кухне нашла записку: «Прости меня, напился. Говорил ерунду. Не обращай внимания, это просто неприятности. Прости еще раз. Вину искуплю. Твой Глеб».

Записку она скомкала, с отвращением выбросила в мусорное ведро и пошла в ванную. Надо было привести себя в порядок, будить мальчиков. Голова гудела, ноги и руки казались тяжелыми. Ничего не хотелось делать. Отлично налаженная жизнь рухнула в одночасье. О том, что у Глеба были любовницы, Ася подозревала давно. В конце концов, их брак был соглашением, она его не ревновала. Но никогда он не был с ней так груб, никогда! Да, мог иронизировать, подсмеиваться, молчать, если что-то не нравилось. Но не поднимал руку, не причинял боль!

Впрочем, к этому всё давно шло, просто она отгоняла от себя наступление полной катастрофы. Интересно, что ей делать, если такое произойдет снова? Бежать из собственного дома? А ведь произойдет, если уже случилось! Рано или поздно. И неизвестно теперь было, как дышать, двигаться, думать. И как с мужем разговаривать. С тем, в ком была уверена, как в самой себе. «Вот, значит, как? – думала она, разглядывая себя в зеркало. – Начальница, секретарша, сотрудница… Какая разница, с кем изменять? Потом я ему совсем надоем, и он уже не будет стесняться, домой подругу приведет, жить устроит. А меня стукнет в сердцах пару раз для острастки… Как он сказал, курица ощипанная? Значит, он меня в душе ненавидит? И что мы будем делать дальше?»

Из зеркала смотрела худенькая молодая женщина в бесформенном темно-красном махровом халате. Лицо со слегка выдающимися скулами и заостренным подбородком было бесцветным. Серые волосы, серые глаза, сероватая кожа, бледные брови и ресницы. Ася подумала о том, что той самой любви – страстной, взламывающей все границы, и чтобы помада на рубашке и щеках, – у них никогда не было. И не будет. Степенная и спокойная, супружеская жизнь сводилась к совместным обедам, редким выездам на море или дачу, походам в магазины. Она поднесла руку к глазам – кожа на запястье покрылась темными пятнами. Ася сдернула халат с плеча – там, где ее схватил Глеб, – и увидела такие же безобразные пятна.

Неизвестно, что в тот день подтолкнуло ее к принятию решения – синяки на руках, жгучая обида или страх перед будущим, но она достала из потайного кармана сумочки торопливо сорванный, будто украденный со школьной доски телефонный номер. «Ну что ж, я умру на татами. А это, любой согласится, необычная смерть. Даже достойная. А то, что мне придется умереть, факт – достаточно будет одного удара». Так она пыталась подшучивать над собой. Но на самом деле, ей было не до шуток. После пьяной выходки мужа действительно захотелось умереть. Жить прежней жизнью больше не было смысла.

Ася достала телефон и набрала номер.

Как назло, на работе выдалось «окно». Можно было посидеть в учительской, почитать методички с последнего семинара, можно было пойти домой перекусить. Лучше, конечно, перекусить. Что Ася и сделала. Время тянулось непередаваемо медленно, потому что впереди было крайне важное дело, по которому она звонила утром. На звонок ответили, пригласили прийти. И это испугало до колик в животе. Она не хотела идти. И одновременно хотела. Наскоро поев, она стала бродить по комнатам, заглядывая в ящики и открывая шкафы, и пыталась понять, чем можно заняться за такое короткое время. Убрать? Постирать? Почитать? Нет, не то. Теперь всё это потеряло свой смысл, а нового пока не было. В конце концов, она переоделась, закрыла дверь и вышла из дома на улицу.

Затяжной дождь закончился, теплый осенний день окрасился нежным золотом умирающей листвы. Природа наслаждалась последней солнечной порой, люди вокруг были красивы и светлы, все дышало красотой внезапно наступившего «бабьего лета». И Ася – в очках, с хвостиком вместо прически – составляла со всем этим явный контраст. Никогда еще в своей жизни она не ненавидела себя так, как в этот мягкий сияющий день. Джинсы спадали с бедер, потому что она забыла надеть ремень. Вернее, не стала за ним возвращаться к гардеробу. И теперь приходилось подтягивать их за шлевки для пояса. В результате после очередного рывка вверх правая оборвалась совсем.

Синяки под свитером жгли кожу. Ей казалось, что их видят все. При встрече с прохожими она опускала глаза, чтобы не знать, как сильно они ее осуждают за это. Молодая женщина пыталась бодриться, уговаривала себя не думать о случившемся, но получалось крайне плохо. Вечером она его снова увидит – человека, которого больше не могла так легко называть своим мужем. Как с ним разговаривать, как притворяться? Страх сдавливал ее цепкими клешнями, мешал идти. Но она шла, потому что нужно было срочно что-то предпринять. И это «что-то» – неясное и смутное – виделось ей соломинкой, за которую был шанс ухватиться, чтобы спастись.

Трезвая, практичная часть Асиной души уговаривала ее, что ночной скандал – досадная ошибка, что расчетливый Глеб никогда не бросит семью, что это случайность. Просто нужно сделать вид, будто ничего не произошло. И главное – самой не придавать этому значения. Зачем принимать какие-то опасные, неразумные решения, если можно постараться обо всем забыть и быстро юркнуть под спасительное одеяло привычных семейных отношений? Изменяет? Ну и ладно. Зато Ася в законном браке, а те, другие – всего лишь любовницы. «Но моя жизнь и так слишком разумна! – возражала невидимому оппоненту другая Ася. – Муж давно не любит меня. Правда, – что лукавить? – ценит как хорошую домохозяйку. У мальчишек собственные интересы, их дни полны событий. Школа давно опротивела, я в ней тупею день ото дня. Самое отвратительное, что мне даже не хочется хорошо выглядеть! Кому это теперь нужно? Жизнь состоялась, вошла в скучную и однообразную колею. Еще несколько лет, и я начну стареть. Неужели это счастливая судьба замужней женщины?»

«Ты не права, – мягко возражал здравый смысл. – Разве нужно заниматься запланированным самоубийством только ради того, чтобы что-то доказать мужу? Да, воинские искусства – вещь привлекательная, заманчивая. Но ты не знаешь ничего о том, что это такое на самом деле. Неужели нет других способов изменить свою жизнь? Например, действительно заняться собой?»

«Наверное, есть, но я их не вижу. Слишком поздно. Для этого нужно любить себя или, по крайней мере, уважать. Ничего этого давно нет. Не люблю и себя не уважаю. И теперь мне нужен кто-то посторонний, кто сможет направить мою жизнь в другую русло. Причем, жестко, чтобы я даже не посмела возразить и передумать. Я чувствую, что время упущено. Моя благополучная семейная жизнь превратила меня в бесполезное существо без цели и смысла. А в воинских искусствах есть смысл. Я это чувствую».

«А ты не боишься ошибиться?»

«Боюсь… Очень боюсь… Но гораздо страшнее – бояться будущего».

Ася споткнулась, остановилась посреди пустой аллеи. Желтые верхушки тополей гладили листвой ярко-синее небо. Природа дышала покоем. Какая-то девушка вдалеке стала громко звать подругу «Маша, Машка!», потом побежала за ней. Ася вдруг расслабилась и вяло подумала о том, что ей будет очень сложно жить. И улыбнулась этим мыслям: «Как такое вообще могло в голову родителям прийти – родить ребенка? Вон, какой-то Машке хорошо, весело. И подруге ее хорошо… Ладно, я уже есть, я существую, но пока не живу. Надо попробовать». Примирившись с собственным существованием и немного успокоившись, Ася пошла дальше.

Тренера она не застала. Пожилая уборщица объяснила, что он бывает только по вечерам. Ася с облегчением выскочила из темного гулкого спортзала и потрусила домой: «Вот и хорошо, не нужно никаких тренировок, это была глупость!» Она переоделась, наскоро перекусила, степенно дошла до школы. Первый урок Ася провела на каком-то странном подъеме, обрадованная тем, что никого в спортзале не нашла. Ей даже показалось, что Сидоров неплохо отвечал, и она поставила ему четверку, чем вызвала у класса нескрываемое удивление. К концу второго урока ее начала грызть совесть: «Что, испугалась? Смалодушничала? А где же твое желание что-то изменить? Так и просидишь всю жизнь возле своих кастрюль! Обслуга!» Настроение упало, необходимость сделать задуманное грызла душу, словно надоедливая мышь. И не выгонишь, и убить жалко. А когда закончились все уроки, она отвела сыновей домой, быстро накормила, расцеловала, потискала (на что они тут же начали отбиваться), усадила смотреть фильм и, собравшись с духом, направилась в спортзал снова. «Ничего, если я и в этот раз никого не найду, больше ходить не стану. Неудача два раза – это уже знак».

Но тайные надежды не оправдались – дверь в спортзал оказалась открыта, в нем двигались несколько странных одинаковых фигур в белых кимоно.

– Как найти тренера? – спросила Ася у хмурого паренька. Тот молча махнул рукой в сторону потертой дерматиновой двери. Ася постучалась. Через несколько минут оттуда вышел светловолосый человек в черном спортивном костюме.

– Здравствуйте, вы тренер?

– Да.

– Я пришла узнать насчет тренировок, по объявлению, – Ася пыталась говорить уверенно, но голос дрожал.

– Тренировки по понедельникам, средам и пятницам, с шести часов вечера.

– А возраст? Мне тридцать…

– Заниматься воинскими искусствами можно в любом возрасте.

Повисла пауза. Странный это был человек – полноватый, низкорослый, сутулый, он не смотрел в глаза и все время кидал мимолетные взгляды в стороны, словно искал кого-то за ее спиной и готов был тут же на этого «кого-то» отреагировать. Говорил коротко, отрывисто и при этом – очень тихо.

– Можно мне остаться посмотреть?

– Можно. Вон там, на скамейке, – тренер кивнул головой в сторону стены, где стоял спортивный инвентарь, и исчез за дверью, словно бесплотный дух. Молодая женщина села на скамейку. Как раз в это время стали выходить из раздевалок одетые в кимоно ученики и по резкому окрику одного из них выстроились в правильный строй. Старший поклонился строю, строй ответил традиционным поклоном, и все побежали по периметру зала, тяжело топая босыми ступнями. Среди учеников было много девушек. Когда они устали и зал наполнился тяжелым дыханием и запахом пота, началась разминка. Отжимания от пола, выпрыгивания, растяжки – все это выглядело убийственно. Девушки и даже многие ребята не могли встать на кулаки, как того требовал старший, их лица были багровыми от напряжения. Но никто не жаловался, все старательно выполняли команды. Открылась дерматиновая дверь, тренер, переодевшись в кимоно, покинул свое убежище и стал бродить по кругу, заложив руки за спину. Его лицо абсолютно ничего не выражало, он казался посторонним в этом месте.

Как ни странно, атмосфера тренировки Асе понравилась. Скептически относившаяся к восточным единоборствам, она впервые собственными глазами увидела то, что так красиво преподносилось в знаменитых фильмах о самураях – строжайшую дисциплину, четкость движений, какое-то совершенно особое сосредоточенное настроение. Что скрывалось за всем этим, понять с первого раза было невозможно. Если только попробовать. Самой…

Дома, как ни удивительно, вечер оказался спокойным. Глеб принес шампанское, торт, цветы, рассказал в подробностях, как прошла вечеринка, как он танцевал с сотрудницей отдела и когда она его поцеловала, как он с кем-то слегка повздорил. Всё было действительно довольно безобидно, и начальница – пожилая тетка необъятных размеров – не имела к помаде на его рубашке никакого отношения. Врал он мастерски. Ася настолько была измучена переживаниями, что также мастерски изображала радость. Но осадок от слов пьяного Глеба навсегда отравил ее душу, а синяки, которые она ему так и не показала, жгли кожу. Отношения уже никогда не будут прежними. И, возможно, только от нее теперь зависит, в какую сторону качнется маятник. Поэтому Ася изо всех сил делала вид, что верит ему, что никакой обиды нет. И он, понимая это, подыгрывал. И тоже делал вид…

Когда ужин почти закончился, Ася неожиданно сказала:

– Я хочу попробовать заняться спортом.

Он с интересом посмотрел на нее.

– О-о, да это похвально! Тебе не помешает немного привести себя в порядок. А то дети… Работа… А в какой тренажерный зал ты решила пойти?

– Нет, не в тренажерный зал. Это будет секция каратэ при институте.

Глеб закашлялся от неожиданности. Он хорошо знал, что такое каратэ, – сам долго тренировался, поэтому, не сдерживая эмоций, от души рассмеялся.

– Да на себя посмотри! Тебя же ветром сдувает! Какое тебе каратэ? До первого удара? Ты хотя бы мышцы подкачай для начала, – Ася насупилась, отвернулась, на глаза набежали слезы. – Ну, зайка, не сердись, – Глеб смягчился, стал серьезным. – Это очень тяжело. Пойди для начала хотя бы на шейпинг, в тренажерный зал. Ну не для тебя это, поверь!

Ася смахнула слезы и упрямо покачала головой.

– Знаешь, Глеб, думай, что хочешь. У тебя есть свое мнение, и я его ценю. Но дело тут не в мышцах, а во мне самой. Я хочу попробовать. Не получится – пойду на шейпинг. Просто хочу сделать попытку что-то в себе изменить. Ведь это не только мышцы, но и философия, система…

– Да нет там никакой системы, – он махнул рукой. – Один мордобой…

– Это тоже иногда полезно, – Ася зябко передернула плечами. – Для самообороны.

Глеб поднялся из-за стола, с преувеличенным вздохом обнял жену за плечи и снисходительно погладил по голове, как маленького ребенка.

– Иди, солнце мое домашнее, на свое каратэ. Только не забудь вернуться… Кстати, ты мою рубашку на завтра погладила?

3 глава

Первая тренировка оказалась нечеловечески сложной. Каждую минуту Ася думала, что она жестоко обманулась, но упрямо продолжала заниматься. В синих тренировочных штанах и фиолетовой футболке, висевшей на ее плечах, словно знамя поверженной державы, молодая женщина контрастным пятном выделялась на фоне белых кимоно. Она постоянно сжималась, пряталась, старалась сделаться как можно незаметнее. Но спрятаться в этом огромном сумрачном зале с черными иероглифами на стенах было невозможно. Ей казалось, что все видят, насколько она неуклюжа. И смеются.

После разминки, которая длилась почти час, Ася уже была готова обессилено упасть на крашеный пол: дыхание срывалось, сердце бешено колотилось в грудной клетке. Всё! Конец! Это невозможно! Но тут прозвучала новая команда, ученики разобрались по группам. Ася растерянно осталась стоять у стены в полном одиночестве. Неожиданно к ней подошел старший ученик и показал, как бить по воздуху кулаком. И она, то и дело пугаясь непонятных команд, звучавших в разных углах зала, начала разучивать непривычные движения. Это оказалось не менее сложным, чем изнуряющая физически разминка.

Потом снова начались отжимания на кулаках от деревянного пола, выпрыгивания, бег по залу, работа в строю. Поблажек не было никому – тренер, которого почему-то здесь называли «Учитель», действовал на своих учеников прямо-таки устрашающе. Время от времени он исчезал в своей глухой каморке, но при его очередном появлении ученики начинали работать еще усерднее, разговоры замолкали, лица делались сосредоточенными. Понимая, что боевые искусства не для слабых, Ася старалась, как могла. Было бы очень стыдно уйти посреди тренировки, и она решила терпеть до конца, а дома хорошенько подумать и, скорее всего, больше не возвращаться. «Лучше шейпинг, пилатес – или что там еще бывает, модное и современное? Но почему-то именно туда мне не хочется. И здесь тяжело до невозможности. Когда это все закончится?»

Время, как ни странно, пролетело незаметно.

В этот вечер Ася мечтала только о том, как доползти до кровати и старательно улыбалась домашним, не выдавая своей растерянности. Она еще не решила, что делать дальше, и не могла понять, как поступить. Слишком сложно. Радовало то, что она не бросила тренировку, дотерпела все издевательства над собой до конца. Впрочем, ее удивило, что для остальных, в том числе и молодых девушек, тяжелые упражнения не казались издевательствами. Их лица были спокойны, движения отточены. И это ее задело: неужели для нее, тридцатилетней, всё уже окончательно потеряно? Ася пришла на вторую тренировку, на третью, четвертую. И всё повторялось сначала. Невозможно терпеть! Нет сил! Бежать отсюда! И почему-то не сбегала. Казалось, красное японское солнце на белом плакате под потолком издевалось над ней, черные иероглифы плыли в глазах. Не для тебя это, ты слабая, немощная, глупая! «Для меня, – упрямо отвечала красному солнцу Ася, – сегодня точно для меня, а потом посмотрим! Отвяжись!»

Самым сложным оказалось начать выполнять удары ногой. Так называемое «маэ-гири» было не просто махом вперед, а складывалось из нескольких движений. Сначала нужно было поднять согнутую в колене ногу к животу, а потом с силой выбросить пяткой в воображаемого противника, наклонив при этом чуть вперед корпус, чтобы удержать равновесие. Главная проблема оказалась в том, что Ася не могла подтянуть колено к животу! Ее мышцы настолько атрофировались и ослабели, что обычный мах коленом оказался таким же недоступным, как акробатическое сальто! Но Ася настойчиво повторяла этот мах от тренировки к тренировке, снова и снова. Ноги болели невыносимо, но она терпела боль, решив во что бы то ни стало справиться и с ней, и с проклятым махом коленом. Впервые в ее сложной жизни появился настоящий личный вызов – преодолеть себя. К тому же, боль от синяков, оставленных на ее теле мужем, была еще нестерпимее. И ее надо было заглушить.

Ученики скоро привыкли к ней, перестали обращать внимание на нелепые спортивные штаны с полосами по бокам и болтавшуюся на плечах футболку. Впрочем, никто бы не удивился, если бы ее сине-фиолетовый силуэт исчез – в спортзал многие приходили всего на несколько тренировок. Такие исчезновения давно стали здесь обычным явлением. Но только не для Аси – само пребывание в этом месте казалось ей единственным шансом вырваться из привычного комфортного семейного рабства. Кажется, у нее, наконец, появилась цель, и она искренне поверила, что каратэ поможет сделаться другой и внешне, и внутренне. Возможно, эта вера помогла ей остаться.

После месяца тяжелейших тренировок Ася почувствовала себя так, словно ей, наконец, выделили для существования новую, давно ожидаемую ячейку, где, осваивая невероятные знания, она могла бы быть хорошим исполнителем и до поры до времени не привлекать лишнего внимания. Знала бы она тогда, как неизмеримо расширятся границы этой ячейки, и к чему все это приведет! Каратэ действительно изменило ее с той первой секунды, когда Ася переступила порог сумрачного спортзала. Изменило раз и навсегда.

В понедельник, среду и пятницу Глеб во время Асиных тренировок оставался с детьми – никаких задержек на работе. Поздно вечером Ася спешила домой – уложить их спать. Как ни странно, ее муж быстро согласился на такие условия, будто решил подождать, когда закончится случайная блажь жены, и она с позором вернется в семью. А, может, испытывал чувство вины после скандала с губной помадой. Как бы то ни было, Ася посещала тренировки постоянно и боялась их пропустить, чтобы не нарушить шаткое равновесие, на какое-то время скрепившее ее семью. Она соврала Учителю про тридцать лет, ей был уже тридцать один. И она никогда не занималась спортом, если не считать изнурительные школьные километровые кроссы по набережной местной речки. Шустрые симпатичные девчушки, от которых невозможно было скрыть ни сухие морщинки возле глаз, ни раннюю седину, ни потухший взгляд, быстро окрестили ее «мамочкой». Но Ася не обижалась, ей было всё равно. Да и против истины они никак не грешили – для них она действительно выглядела мамочкой.

Ее присутствие от тренировки к тренировке оказалось неожиданным для всех. Возможно, Учитель, растерявшись, не смог сразу отказать ей – ищущий да обрящет! – но, поразмыслив, твердо решил в ближайшее время избавиться от мрачной великовозрастной ученицы без физической подготовки. Поэтому и предложил встать в строй с молодыми учениками. С другой стороны, иного места на тот момент по законам воинских искусств у нее и быть не могло. Поэтому Ася встала в строй с полной ответственностью, по собственным, никому не известным причинам, и все были удивлены тем, что в этом строю она еще оставалась. Впрочем, ненадолго. В этом никто не сомневался – слишком она была слаба и неумела.