Иллюзии сада камней

Ирина Сотникова

Иллюзии сада камней

Женщина и война не совместимы. Но в редких случаях вселенная не оставляет ей выбора.

Предисловие

Для моих подруг воспоминания о далеком карамельном детстве обычно связаны с летней безмятежностью, походами с папами в кино и зоопарк, счастьем. Я свое детство помню смутно. В памяти скомканным ворохом полуистлевшего тряпья перемешались черно-белые обрывки семейной хроники, равнодушие родителей, скучные школьные коридоры, вечно пасмурное небо за грязными окнами. Иногда в мутных снах о детстве, словно древние утопленники, всплывали образы полузабытых предметов, которыми пользовалась моя семья, – будто идолы на языческом алтаре. Им мое застрявшее в прошлом подсознание заставляло постоянно отдавать дань уважения. Конечно, в наказание – чтобы я никогда не забывала о своем детстве и до конца жизни тащила хвост незаслуженных обид.

Таким запомнившимся предметом была старенькая диванная подушка в шелковом чехле – потертая, обтрепанная по краям. С обратной стороны чехол застегивался на железные кнопочки, проржавевшие от стирок. А на лицевой стороне золотыми и красными нитями по синему шелку были вышиты сцены из жизни японской знати. Я запомнила красочные кимоно дам с черными высокими прическами, сад камней, пагоды среди деревьев, чаепитие в беседке, бумажные зонтики, ажурные мостики. Я очень любила смотреть на золотые деревья с розовыми цветами и представляла, как лепестки медленно опадают на золотую траву. Дедушка говорил, что это сакура, японская вишня.

Подушка со временем истрепалась, золотые нити вылезли клочьями, наряды дам потускнели. Но время от времени, из года в год, мне снился один и тот же сон: цветущая сакура сбрасывала ярко-розовые лепестки, которые бесконечно долго парили в воздухе под мелодичный зов колокольчиков. Падающих лепестков становилось так много, что я уже не видела за ними ни мостиков, ни пагод, ни японцев, пьющих вечный чай в своих прозрачных беседках, ни сада камней. Было очень красиво. Но как-то тревожно и томительно делалось на душе. Что я забыла в зачарованном саду, где давно остановилось время? Откуда взялись тысячи неестественно розовых лепестков? Когда ощущение неясной тревоги делалось невыносимым и окончательно разрушало течение сна, я неизменно проваливалась в забытье. А утром вспоминала обрывки сна и думала о том, что ненавижу цветы сакуры, кимоно, бумажные зонтики и весь японский антураж с экзотическими традициями и нарисованной красотой.

Я повзрослела. Необъяснимая ненависть переросла в насмешливое презрение ко всему восточному и стала моим постоянным спутником. Я никогда не покупала восточные сувениры, не смотрела фильмы китайских и японских кинематографистов, не заходила в китайские и японские лавки. Я не восхищалась традициями и чудесами Поднебесной или Страны восходящего солнца, я даже не верила в эти чудеса. И так было до тех пор, пока жизнь не подвела меня, как поводырь слепого нищего, к одному событию, с которого все и началось…

1 глава

…Их было двое. Один худой и высокий, другой коренастый, плотный. Они вышли из-под арки ворот, словно материализовались ниоткуда, и угрожающе встали перед ней. Молча. Где-то безумно далеко, в бездонно черном ночном небе, слабо поблескивали звезды, остроносый месяц ничего не освещал, и только одинокий фонарь на углу улицы обозначил силуэты этих двоих. Кто они? Что хотят? Судя по их напряженным позам – точно не проводить домой. Может, им сразу отдать сумку с деньгами и документами? А, может, им нужна совсем не сумка, а она сама?

Все эти мысли за одну секунду пронеслись в Асиной голове, возникло четкое понимание, что спасения не будет. И тогда она, не раздумывая, резким движением отбросила сумку назад и, чуть согнувшись, со всей силы нанесла правой ногой удар коренастому в пах. Это случилось молниеносно, почти без звука. Коренастый крякнул и согнулся, его удивленное лицо наклонилось к выброшенному вверх Асиному колену, руками она со всей силы надавила на стриженый затылок, придав ускорение. Коренастый как-то странно расслабился и некрасиво завалился набок, раскинув руки. Кажется, она ему сломала нос. Болевой шок.

– Ах ты с-сука!

Худой зашипел и выхватил нож, тонкое лезвие блеснуло в неверном свете фонаря. Но, пока он замахивался, невысокая Ася молнией кинулась ему под руку и вонзила сложенный кулачок в яремную впадину. Лезвие скользнуло по ее плечу, нож полетел на землю, худой схватился за горло и начал ртом ловить воздух, глаза его вылезли из орбит. «Я повредила ему трахею», – равнодушно подумала Ася, наблюдая, как он осаживается на грязный асфальт. Тело его задергалось, и скоро он затих.

Ася оглянулась, нашла сумку, подняла, спокойно отряхнула от пыли. Адреналин схлынул, вместо него накатила паника. «Я их убила? Где я, что это за улица?» Женщина растерянно оглянулась, понимая, что никогда не видела этого странного полуслепого фонаря. Ей стало страшно – так страшно, как бывает только перед смертью, и в этот момент реальность поплыла, стала скручиваться в тугую черную воронку. Ася проснулась.

В комнате было очень тихо. И тепло. На стене тикали часы, но их она давно не слышала. Рядом спал, чуть посапывая, Глеб. Сквозь задернутые гардины пробивалась узкая полоска света от включенной на крыльце лампочки. Сердце бешено колотилось. Ася прижала руки к щекам – пальцы оказались ледяными. «Надо выпить горячего чаю». Осторожно, стараясь не разбудить мужа, она сползла с кровати. С трудом нашарив ногами тапки с помпонами, сунула в них ступни и побрела на кухню.

Яркий свет и бодро зашумевший чайник разогнали ночных химер, подняли настроение. Ася заварила чай, села за стол и обхватила ладонями чашку. «Что со мной происходит? Это уже не первый кошмар, в котором я убиваю. Значит, я готова убивать и в жизни? А если я себя уже не контролирую? Во мне живет чудовище, которое вот-вот вырвется наружу и натворит настоящих бед! Надо с этим что-то делать. Но что? А с чего вообще все началось? Как я такой стала? Зачем научилась войне?»

Ася задумалась, мысли унесли ее в далекое прошлое – в тот самый первый раз, когда мир по-настоящему повернулся к ней своей темной стороной.

Первые восемь лет своей жизни Ася прожила в любви и заботе, под крылом бабушки с дедушкой. Но этого было слишком мало, чтобы научиться жить. К тому же, она оказалась крайне проблемным ребенком. Ее чувствительность долгое время – лет до пяти – оставалась потрясающей. Она постоянно видела сны, которые были реальнее любой реальности, в ее незащищенную душу врывались призраки и оборотни, она кричала от ужаса по ночам. Бабушка ходила в церковь, приглашала гадалок и целительниц, они выливали на воске испуг, якобы от соседской собаки. Но ничего не помогало. И со взрослыми оказалась полная несуразица – маленькая Ася могла читать их мысли, начинала думать, как они. Ее это озадачивало, девочка не понимала, почему взрослые так подавлены и удручены, почему так несчастны. Иногда своими взрослыми высказываниями Ася до слез пугала бабушку, которая записывала ее слова в дневник и называла внучку ребенком из будущего.

Родители так не думали – они были рады от дочери избавиться. Любой приезд Аси к ним, даже на время, они считали катастрофой: их маленькая дочь была непослушна, болезненна, любопытна и своенравна. А потом бабушка умерла. И девочку пришлось забрать родителям.

Асина семья была очень обеспеченной.

Отец – управляющий главного банка города, человек известный и очень уважаемый. Мать – красавица Анфиса Третьякова, известная театральная актриса, ведущая телепередач и просто очаровательная женщина – всегда была в центре внимания публики. Местный бомонд ее обожал. Конечно, воспитанием дочери она не занималась – приглашались гувернантки и репетиторы. Поэтому Ася росла не по возрасту умненькой и начитанной. А вот с материнской любовью ей не повезло. Эгоистичная Анфиса не терпела рядом с собой других женщин и расстроилась, когда родила дочь. А вдруг она вырастет хорошенькой, вдруг на нее начнут обращать внимание, как в сказке про Белоснежку? Богатое воображение Анфисы уже рисовало ужасающие картины.

Пока Ася жила у бабушки, тяжелые мысли у новоявленной матери как-то не возникали. Но после возвращения к родителям Анфиса стала ревностно следить за тем, чтобы подрастающая девочка особенно не мелькала перед гостями. Ася часто слышала от нее: «Боже, ну в кого ты такая? Как у меня могла родиться некрасивая дочь? Чем я заслужила такое наказание?» Если бы можно было сослать родную дочь куда-нибудь с глаз долой, Анфиса это бы сделала незамедлительно. Но близких родственников больше не было, да и в провинции, где все были на виду, такое не приветствовалось. Что люди скажут?

Настоящая трагедия случилась, когда Асе исполнилось десять лет. Анфиса очень любила принимать в доме гостей, некоторые из них жили подолгу – особенно приезжие. Это были артисты, художники, писатели, модельеры – в общем, богема. Однажды в особняке поселилась Мария – неудачливая актриска из какого-то захудалого театрика. Она была старше Анфисы, да еще беременная, поэтому та ее как соперницу не восприняла, посчитав несчастной обманутой простушкой. Ася сразу стала называть ее тетей Маней.

Тетя Маня оказалась доброй, тихой и веселой, они с Асей подружились. И, поскольку в особняке они часто оставались одни, проводили вместе много времени – гуляли в саду, читали книги, купались в бассейне. Ася с удивлением разглядывала ее растущий живот, но это в ее глазах был единственный недостаток новой подруги. К тому же, тетя Маня, в отличие от матери, оказалась потрясающе аккуратной. Она всегда сама тщательно заправляла постель, на ее одежде не было ни единого пятнышка, прическа всегда была такой, будто она только вышла из парикмахерской. Скоро Ася всей душой полюбила Маню и стала страстно мечтать о том, что хорошо было бы иметь такую маму, как она. Конечно, все свои переживания она записывала в дневник с мельчайшими подробностями, и постоянно осуждала свою мать – какая она неряшливая, злая, равнодушная, скандальная.

Так прошло пять месяцев, тетя Маня была уже на сносях. Анфиса с мужем и дочерью отправились отдыхать на море, в санаторий. Отдых с родителями для девочки казался ужасно скучным, но она знала, что совсем скоро они вернутся обратно, и она снова увидит свою любимую тетю Маню. Как-то раз мать осталась в номере отдохнуть после долгого ночного банкета, а отец взял Асю погулять по набережной. Она запомнила яркое полуденное солнце, толпу загорелых отдыхающих, шоколадное мороженое на деревянной палочке, которое отец ей купил в киоске под пальмами. В этот день рядом с отцом она почувствовала себя по-настоящему счастливой, ей казалось, что все складывается очень хорошо. У нее теперь была тетя Маня, а мать… О ней лучше было вспоминать.

Когда они вернулись в номер, в дверях их встретила Анфиса – злая, как фурия. В руках был раскрытый Асин дневник, которым она сразу стала махать перед лицом отца, словно захваченным у врага штандартом.

– Нет, ты это видел? – она страдальчески закатила глаза, красивое лицо пошло пятнами.

Отец, плохо переносивший скандалы, нахмурился.

– Фиса, что случилось? Зачем ты машешь этой школьной тетрадкой?

Мать швырнула тетрадь девочке в ноги и громко зарыдала. Ася сразу поняла, что она прочла дневник. «Странно, я прятала его в своих вещах, зачем она там рылась? И зачем читать чужие дневники? Это нехорошо!» Так подумала маленькая Ася, мысли оказались тоскливыми, безысходными. Да, ее мать была гениальной, и, значит, всесильной, ей позволено было всё, как богине. Разве могут быть богини такими подлыми? Ася осталась стоять у входа в апартаменты и, понурив голову, с тоской смотрела на дневник – своего родного, любимого и единственного друга, который, как она думала, не мог подвести. И вот, подвел. Кажется, мать его пыталась порвать, он стал мятым, покрылся пятнами. Но это было уже неважно. Ее дневник умер, перестал существовать. Ася тогда еще до конца не прочувствовала ужаса свершившегося, но четко поняла – мать отомстит. Эти мысли промелькнули в ее сознании чужим равнодушным шепотом, и уже не верилось, что еще час назад было море, мороженое, пальмы, улыбающийся отец, по которому она так скучала. Счастье исчезло, наступила глухая тишина.

В тот день Анфиса рыдала и скандалила до вечера, обвиняя отца в том, что он решил жениться на тете Мане, что они уже обо всем договорились. Отцу было не до Аси, в ее сторону он не смотрел и ни одного слова защиты не произнес. У его жены был талант не только играть на сцене, но и устраивать многочасовые скандалы, не давая ни минуты отдыха. В конце концов, он не выдержал Анфисиных завываний, собрал вещи и увез семью домой. Ночью скандал продолжился – уже с тетей Маней. Под утро скорая увезла ее рожать, родила она раньше срока, на восьмом месяце. Но, к счастью, мальчик выжил. Пока она две недели лежала в больнице, отец, вопреки злобным нападкам жены, нашел ей квартиру и после роддома перевез туда, помог обустроиться, чем вызвал новый шквал скандалов.

Ася пряталась от родителей в своей комнате или в саду, происходящее пугало ее до слез. Она даже стала немного заикаться, о чем Анфисе осторожно доложила гувернантка. Но та послала ни в чем не повинную девушку грубым матом и пожелала дочери сгинуть в преисподней. Ася в тот момент находилась недалеко от бассейна, где в шезлонге возлежала мать, и всё слышала. «Что такое преисподняя, и что значит сгинуть?» Она задала вопрос гувернантке, но та почему-то заплакала и сказала, что мама репетировала злую сказку.

Но всё когда-нибудь заканчивается, угомонилась и взбесившаяся Анфиса. В доме воцарилась благостная и немного странная тишина – будто по комнатам пронеслась буря с демонами и чертями, и только теперь, спустя время, эти злобные твари сгинули, оставив после себя разодранное в клочья пространство. Девочке казалось, что солнечные лучи, пробивающиеся сквозь занавеси, как-то незаметно искривлялись, если не смотреть на них прямо, а в углах все еще волновались едва заметные тени.

Через месяц Анфиса после долгих разговоров посадила дочь на такси, они направились к тете Мане. Актриса затолкала дочь в подъезд, сама осталась ждать возле машины. Девочка хорошо запомнила, как поднялась на пятый этаж – почему-то сильно болели колени, ноги не шли. Осторожно позвонила. Тетя Маня – похудевшая и по-прежнему такая же прекрасная, обрадовалась, обняла девочку, повела в комнату.

– Как ты живешь, Ася? Ну, расскажи мне быстрее! Я так соскучилась!

То, что предстояло сделать десятилетней девочке, было ужасным, но она клятвенно пообещала матери выполнить все ее указания. Отказаться возможности не было – она была еще слишком мала, а мать слишком настойчива и почти ласкова. Асино сердце разрывалось на части. Она смотрела в счастливые голубые глаза тети Мани, окруженные сеточкой мелких морщин, чтобы навсегда запомнить ее милое лицо, и понимала, что видит ее в последний раз.

– Те-те-тя М-ма-ня, я-вас не-не-на-ви-жу, – Ася от волнения стала заикаться, произнесла эти слова с трудом, сбивчиво.

– Что? – женщина отшатнулась, в недоумении посмотрела на гостью. – Что ты сказала, девочка?

– Я! Вас! Ненавижу! – второй раз Ася произнесла эти страшные слова так, словно призналась ей в настоящей любви, которую никогда больше не испытает в своей жизни. – Так п-приказала вам сказать моя м-мама, – губы Аси задрожали, но она не заплакала, сдержалась.

– Твоя мама?

Лицо тети Мани стало о грустным, словно невесомое облачко набежало на цветущее поле ромашек. Но она прогнала грусть и снова тепло улыбнулась, как улыбалась когда-то. Как же Ася любила эту улыбку! Захотелось броситься ей на шею и никогда больше не отпускать! Тетя Маня это поняла, поэтому обняла ее сама, прижала к себе. Потом отстранилась.

– Иди, девочка. Маму надо слушать. И не бойся. Всё будет хорошо.

Ася ничего больше не смогла сказать и выскочила из квартиры, а в машине мать вложила ей в дрожащие руки новую куклу в платье невесты – плату за послушание. Так Ася предала своего любимого человека. Предала дважды – когда взяла на отдых дневник, и когда произнесла страшные слова вслух. После этого она разучилась радоваться, а Анфиса стала дочерью «заниматься», если это можно было назвать материнским вниманием. Она таскала ее на репетиции, премьеры, сажала в углу во время бомондов и постоянно за ней наблюдала. Наверное, боялась, чтобы на пути дочери опять не встретилась какая-нибудь новая «тетя Маня». Впрочем, это подарило Анфисе новые преференции – ее стали читать заботливой матерью.

Последующие годы прошли скучно – унылые школьные коридоры, бесконечная зубрежка английского, насмешки одноклассниц, которых нелюдимая Ася сторонилась. У нее была только одна подруга со смешной фамилией – Ира Тряпкина, толстая прыщавая девочка. Но и та норовила улизнуть от Аси, если ей находилось место в общей компании. Это Асю не сильно расстраивало, ей нравилось быть одной.

События, превратившие Асю в асексуальное существо с аморфными желаниями, начались спустя семь лет, когда она заканчивала школу. У ее блистательной матери по-прежнему было много поклонников, и отец на это смотрел сквозь пальцы. К тому времени Ася подозревала, что они давно не жили как супруги, у отца тоже были свои милые радости. Дома она его почти не видела – время он проводил в банке. Если отец и появлялся в усадьбе, на дочь смотрел, как на случайную тень. Иногда в его глазах мелькало презрение, иногда – жалость.

В конце концов, Анфиса, озабоченная присутствием взрослой половозрелой дочери, решила поскорее выдать ее замуж, но непременно за кандидата с квартирой, чтобы Ася не села ей на шею. Скоро она привела в дом Артура – молодого оформителя-дизайнера – и начала Асю активно сватать за него. Артурчик, смазливый и подозрительно приветливый, был, кажется, не против. Асе было все равно. Дело успешно двигалось к первому с ним совместному походу в кафе, пока однажды она, проходя по театральному коридору, случайно не услышала разговор матери с главным режиссером – пожилым грозным дядькой. Он громко произнес ее имя, Ася остановилась, как вкопанная, стала жадно вслушиваться.

– Ты об Асе подумала? Фиса, что ты творишь? Неужели тебе безразлично, что будет с дочерью? Она же ребенок!

Голос матери был равнодушным и усталым, словно разговор ей смертельно надоел.

– И что? Зато у нее будет своя квартира и, возможно, дети. Мне надоело таскать ее за собой.

– А зачем таскать? Через два месяца она получит школьный аттестат и пусть идет в университет, учится.

Мать тяжело вздохнула.

– Ну что ты лезешь не в свое дело? Тебе оно надо?

– Да кончится это плохо, девчонку жалко, – голос ее собеседника гремел, он злился. – К тому же разговоры пойдут.

Мать расхохоталась.

– Про нее? Да мне все равно. А квартиру я потом отсужу.

– Дура! Про тебя!

– С чего это?

– А с того, что Артурчик гей, и про это всем известно! – при этих словах Ася вздрогнула. – Конечно, у нас в театре каждый волен спать, с кем захочет, хоть с прожектором на галерке, но ты ведущая актриса! И мне сплетни не нужны, так и знай!

Мать что-то недовольно пробормотала, Ася не расслышала. А дядька, хлопнув дверью, выскочил из гримерной – она даже не успела спрятаться. Он грозно взглянул на девушку, словно она уже собралась с Артурчиком лечь в постель, и кинулся прочь, лицо его было багровым от ярости. Ася бросилась в другую сторону и остановилась только за углом, в рекреации, чтобы отдышаться. Услышанное поразило ее каким-то особым цинизмом. Мать явно относилась к ней, как к обузе, и готова была сплавить, кому угодно. Но то, что она за ее счет собиралась приобрести еще одну квартиру, стало для девушки полным откровением. Неужели ей было мало того, что она уже имела, будучи замужем за банкиром?

Как бы то ни было, но ухаживания Артурчика быстро прекратились, и Ася вздохнула с облегчением. В июне она благополучно поступила в университет на филологический факультет и начала осваивать скучные азы высшей науки. О поклонниках, занятая учебой, она больше не думала и вздохнула с облегчением, уверенная, что статус студентки защитит ее от домогательств материного бомонда. Но злой рок преследовал Асю неустанно. В этот раз он явился в обманчивом обличье двадцатилетней красавицы, дочери одной из подруг Анфисы.

Праздновали день рождения матери, в особняке было много гостей. Ася рано отправилась спать, часов в одиннадцать, но скоро к ней постучалась молодая красавица и попросила провести с ней время – слишком шумно и скучно было на вечеринке. Девушка оказалась приветливой, веселой, рассказывала смешные истории о своих поклонниках, потом предложила выпить шампанского. Ася отнекивалась, она устала, но ее новая подруга даже слышать не захотела – ушла вниз и вернулась с двумя высокими бокалами, в которых пенилось ледяное шампанское.

– Давай, милая, за знакомство! Мне с тобой так интересно!

Совершенно сбитая с толку непривычной лестью, Ася незаметно выпила бокал и будто провалилась в странный, тягучий сон, в котором видела себя почему-то без одежды. Внизу гремела музыка, рядом с ней кто-то был, но кто – она не понимала. Слова исчезли, будто она разучилась говорить, хотелось смеяться, но она не могла издать ни звука. А потом сон стал окончательным, темным, беспробудным. Проснулась Ася с тяжелой головой – она действительно оказалась под одеялом совершенно обнаженной, ее морозило, руки и ноги были холодными. Когда она попыталась подняться, ей стало больно. Источник этой боли был где-то в промежности, а простынь оказалась в крови. В ужасе она собрала простынь в ком, спрятала ее и направилась в ванную. Исследование собственного тела подтвердило худшие опасения – ее изнасиловали. Та самая новая обаятельная подруга. Но как? Зачем? Случившееся не укладывалось в голове, признаться родителям она не могла бы даже под пытками.

Весь день ей казалось, что вот-вот наступит умопомрачение – Ася не могла прикоснуться к собственному телу, с омерзением разглядывала на руки, ноги, бедра, будто кожа покрылась мерзкими жабьими наростами. «Почему это произошло именно со мной? Разве это справедливо? И как мне теперь с этим жить? И главное – никому об этом невозможно рассказать, меня засмеют – я же сама выпила это проклятое шампанское!» Хотелось выть, биться головой о стену, крушить мебель и зеркала. Но Ася нашла какие-то успокоительные таблетки, выпила сразу две и ушла в сад с книжкой. Там она благопристойно просидела на скамейке несколько часов, делая вид, что увлеченно читает. Буквы расплывались, и она начинала их считать. Когда доходила до тысячи, становилось чуть легче. К вечеру боль в теле утихла, а вместе с ней отступило и отчаяние. Ночь сгладила остроту ее горя, а утром она решила навсегда забыть случившееся, будто это произошло не с ней. И забыла.

Спустя год в усадьбе появился молодой слесарь – забарахлил автомобиль Анфисы. Миша был младше ее на десять лет и старше Аси на целых четырнадцать. Так получилось, что Миша с Асей быстро подружились – она часто подходила и смотрела, как он возится с машиной, вместе они пили кофе на скамеечке, он ее угощал конфетами. Миша оказался простым доброжелательным мужиком, к себе относился с юмором и без обиняков рассказал ей, что он закодированный буйный алкоголик и имел почти двадцать приводов в полицию. Асе показалось, что он этим даже немного гордился. Как ни странно, ее этот факт не испугал – разговаривать с ним было интересно, он относился к ней по-доброму. Да и конфетами ее никто не угощал так весело и просто, как он, – словно маленькую девочку. Это Асе тоже очень понравилось.

Очень скоро на симпатичного работника обратила внимание Анфиса и сделала его своим любовником, о чем стало известно всем домочадцам и прислуге. Через две недели Анфиса перестала приглашать Мишу к себе в спальню, и в это же время он стал проявлять к Асе интерес далеко не дружеский – прикасался локтем, брал за руку, останавливался как-то непозволительно близко. Девушка смущалась, но его не отталкивала, потому что привыкла к нему. Миша ей нравился – был намного старше и мужественнее ее юных глупых однокурсников.

Однажды, когда они сидела на скамейке возле маленького прудика с лилиями, он вдруг повернулся к ней всем телом и горестно произнес:

– Маленькая, ну, что ты со мной делаешь?

В первый момент Ася не поняла, о чем он говорит и как-то очень невпопад спросила:

– Что …что я делаю?

Миша не стал отвечать, обнял ее большой рукой, притянул к себе и поцеловал. Это был первый в ее жизни поцелуй с мужчиной, Асю новое ощущение покорило. От Миши упоительно пахло легким парфюмом, чистой кожей и чуть-чуть бензином. От этих запахов у нее закружилась голова. Руки у него оказались сильные и ласковые, губы – горячие, требовательные, нетерпеливые, будто он только так мог доказать ей, неумелой девочке, свое неистовое мужское желание. Они долго целовались на лавочке, забыв обо всем на свете, а из окна второго этажа, чуть отодвинув занавеску, за ними жадно следила Анфиса.