Полная версия
С Востока свет. Проза татарских писателей
Но Ниса никогда не раскроет этих тайн, потому что она очень далека от этих людей. И этот медный самовар на столе, и крынка, и бревенчатая изба – для неё всего лишь сказка…
Что же творится там, за дубовой дверью? Вдыхая запах хлеба, она пошла по длинному коридору. В просторной комнате справа тётушка Анна возилась у печи. На деревянном столе в несколько рядов лежали караваи, похожие на распустившиеся под солнцем жёлтые цветы…
Внезапно прямо над ухом послышался низкий голос Айдара:
– Как живётся-дышится, дети природы?!
– Слава богу, живы, – ответила старушка, выгребая золу из печи в ведро. – Поешь, сынок.
– Ещё успеется, тётушка Анна. В лесу молоденький соловушка распелся. Прямо заливается. Что это за дела, тётушка Анна, а? Ведь они уже давно птенцов вывели?
– Птицы тоже нынче не те, что прежде, сынок. Если уж весь мир перевернулся, то с этих-то что взять?..
Прижав хлеб к груди, Айдар отрезал ломоть, завернул его в бумагу и сунул в карман.
– Может, встретится по дороге эта соловушка-красавица.
– Хлеб остыл. Давай вези, сынок.
– Вот такая она у нас, бабушка Анна, – сказал богатырь, словно хвастаясь. – Встаёт в три утра и два раза топит печь. Для всей деревни печёт ржаной хлеб. Я предлагал ей привозить из города, но тётушка наша упрямится.
– Вай, сынок, вай. В этом вашем городе хлеб через десять пар рук проходит. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь из них скажет «бисмилла»? А ведь скверна проникает в человека и через хлеб.
– Ты, тётушка Анна, гостью-то не пугай страшными словами, – заметил Айдар и, наклонившись к Нисе, вполголоса добавил: – В последнее время наша русская бабушка всё чаще говорит «бисмилла». Как бы сынок её, Николай, который в городе живёт, бабушку вместе с Сандрой не отправил в дурдом.
– Ты, сынок, насчёт меня не переживай.
Похоже, у старушки был отменный слух.
– Да нет, бабушка Анна, я совсем не о том. Это я по поводу скверны, о которой ты говоришь. Думаю, среди нас нет никого, чей узелок с грехами был бы пуст. Но когда помрём, вряд ли Аллах скажет: «Ты, милок, лишний», надеюсь, каждого он куда-нибудь пристроит.
– А ты куда собираешься идти, ведь там только два места: рай и ад. Третьего нет! – сердито ответила старуха. – На` мешок. Хлеб остыл, грузи давай. Из печи ветром подуло. Барин вернулся.
– Правда, бабушка Анна? Смотри-ка, сегодня вертолёт не особо свистел. Обычно он у тебя золу из печи выдувал…
Парень почему-то не бросился сломя голову встречать хозяина, а начал неторопливо складывать в мешки хлеб.
Ниса размякла. Хлебный дух проник до самых её костей. Эх, сейчас бы, напевая, месить тесто вместе с тётушкой Анной. Но она была здесь чужой…
– Сафарова бы повидать, – сказала она Айдару, который уже закидывал мешок с хлебом на плечо.
– Всё в порядке, сестрёнка. Хозяин ночью звонил. Через полчаса встретитесь…
Для Нисы сейчас ждать полчаса было равносильно тому, чтобы прожить полдня. Она снова повернулась к Аннушке.
– Вам помочь?
Старуха сдёрнула висевший на крючке платок.
– Сначала прикрой волосы. Нарежь хлебушка, три куска. Он голодный, не емши. Позаботиться о нём жены нет, матери нет. Руки помыла?
– Помыла, тётушка Анна. А для кого хлеб?
– А ты с кем сейчас встречаешься? С барином? Вот ему и отнесёшь. И молока отнесёшь. Он сейчас, наверно, в лесу. Поест хотя бы на ходу.
Интересно, эта старуха в своём уме? Как может такой человек, как Бахтияр Сафаров, есть молоко с хлебом?! Такие едят в красивых столовых за роскошно накрытыми столами.
– Тётушка Анна, ты, кажется, смеёшься надо мной.
– А что в тебе смешного? Вроде не худая, не рябая… Только ты барину о Сандре не проболтайся, ладно?
В дверях возник широко улыбающийся Айдар.
– Родина зовёт, сестрёнка! А твои караваи, тётушка Анна, уже покатились в Рахмат-Алан.
Старуха сунула Нисе крепко затянутый узлом свёрток:
– Не опрокинь, держи крепче!
…Конец длинной, словно змея, тропинки убегал в лес.
– Куда мы идём? – спросила Ниса, окончательно потеряв способность что-либо понимать.
– Вот те раз! К хозяину!
Уж насколько Ниса удивлялась местным персонажам, но, похоже, сама она поражала их гораздо больше.
– А разве в лесу тоже есть офис?
– Для него весь лес – офис…
– А где тот соловей, который ест хлеб?
– Так ведь это же Сандра! Она от бабки своей прячется. Боится, что её в дурдом сдадут. Во-он наш хозяин! На пеньке сидит.
Парень легонько подтолкнул Нису в плечо.
Она была босиком. Стараясь не раздавить многочисленных муравьёв, облюбовавших тропинку, Ниса шла по обочине, нещадно терзая ступни прошлогодней хвоей. Кому скажешь – не поверит! Самый крутой чиновник, у которого в казанском офисе охрана стояла даже на внешней лестнице здания, сейчас сидит в одиночестве (!) на пне, а писательница тащит ему молоко с хлебом… Вид усталый… Взгляд устремлён в какую-то точку среди листьев… Но только не на человека по имени Ниса… Словно он её не видит. Да-а, как бы человек ни менялся, но такое качество, как высокомерие, остаётся с ним навсегда. Хотя… Постой, но ведь это же совсем другой Сафаров!.. И дело тут не только в коротко остриженных волосах и синей футболке. Ещё вчера в голове у Нисы роилось столько вопросов: «Почему вы вернулись к первобытному образу жизни? Почему нет электричества, дорог? Где достижения цивилизации – телевизор, телефон?»
Но теперь она видит, что это, кажется, слишком простые вопросы. Слишком простые…
– Я тебя когда-то не принял у себя, ведь так? – Бахтияр Сафаров проговорил это, не отрывая взгляда от той самой точки, словно там была нарисована карта мира, и он теперь изучает её. – Да, не принял. Потом Шахриев меня разбранил. Сказал, что я невежда, который в жизни не прочитал ни одной книги. Что мои два высших образования – это ерунда. Что я завернул от порога талантливого писателя. Он дал мне твою книгу. Я хотел закинуть её на полку, но случайно открыл и прочитал одну фразу.
И она меня так зацепила, что я не мог оторваться от книги. И тогда мне стало очень стыдно перед тобой. И сейчас стыдно. Не такие уж мы бездушные и низкие типы, как вы думаете. В высоких креслах тоже люди сидят.
Отогнув в сторону высокие листья папоротника, Ниса положила узелок на землю.
– Это вам… От тётушки Анны. Ешьте.
– Спасибо.
– Вы, кажется, вернулись из дальних стран…
– Говорят, у шайтана выросла очень красивая дочь.
И будто бы все люди, проснувшись поутру, каждый божий день бегут со всех ног посмотреть на неё. Знаешь, как зовут эту девушку? Мир! Вот и я нынче летал взглянуть на эту самую девушку…
Внезапно глаза мужчины расширились. Вскочив, он защищающим движением прикрыл Нису и вскинул вверх правую руку. Что-то, ударившись о его широкую ладонь, каменными осколками просыпалось на землю… Среди деревьев мелькнул краешек жёлтого платья. Сандра!..
– Какая муха укусила нашу Александру? – пробормотал Бахтияр Сафаров, вытирая листком кровоточащую ладонь. – Впервые вижу её такой безумной.
У Нисы задрожало сердце. Камень был предназначен для неё, если бы Сафаров не успел подставить руку, её череп разлетелся бы одновременно с камнем. Значит, значит… Это значит… Объект ревности Сандры – Сафаров! Она влюблена в него!
– Придётся, наверно, отправить её на лечение в Казань.
– Она, наверно, пошутила. Может, в дерево целилась.
– Не шутила – это точно. Только непонятно, из-за чего злится. Это внучка бабушки Анны. Старуха говорит, что в городе ей не выжить. А здесь, на свободе, говорит, ей хорошо.
Наклонившись, Сафаров развязал узелок.
С ветки кустарника, растопырив лапы, тянул книзу свою нить большой паук. Перехватив его взглядом, Сафаров сказал:
– Смотри, к тебе спускается охрана.
– А где ваши телохранители?
Сафаров налил молоко в две чашки.
– Молоко – от наших коров, хлеб – с наших полей. Короче, всё с нашей родной земли. Давай, присоединяйся, Ниса. Ты говоришь – охрана. Теперь я не держу её. Боюсь, что божьи ангелы скажут мне: «Ага, так ты заботишься о себе самом?» – и лишат меня своей защиты.
– Меня ещё утром тётушка Анна покормила. Вы ешьте, а я погуляю тут.
Выпив наскоро молока, мужчина догнал Нису:
– Только вместе, ладно? Тот камень может оказаться не единственным. Эта тропинка ведёт к озеру, там мы разводим рыбу. О-о, твои ноги!
Босая Ниса, ступавшая по земле осторожно, боясь пораниться, остановилась и покраснела от смущения.
– Мне неудобно на высоких каблуках…
– А ты знаешь, что во время стихийных бедствий сельские жители быстрее находят пути спасения, потому что они пуповиной своей связаны с природой, а городские тут же погибают. – Мужчина ткнул пальцем в одну из кнопок своего мобильного телефона. – Айдар! Принеси галоши самого маленького размера! Быстро!
Да, это действительно был другой Сафаров. Но тот прежний Сафаров, который окружил свой офис охранниками, тоже был жив, и это он сейчас не давал Нисе расслабиться и лишал её свободы говорить.
Вскоре прибыли галоши. Они были выстланы тонкими стельками из овечьей шерсти, и ступни погрузились в них, словно в тёплое масло.
– Подошли? – спросил Сафаров и уставился на Нису, словно собираясь что-то спросить. Его серые глаза пронзали насквозь, словно шило. – Почему ты неразговорчива, Ниса?
– Я слушаю вас, Бахтияр Бариевич.
– Брось, пожалуйста, свой официальный тон! Я – Бахтияр, Бахтияр, который разводит овец!
– Ну и как, прибыльное дело?
– Прибыльное. Заказов много.
«Может, так и есть! Но ведь ты, Сафаров, укрылся в лесу не только для того, чтобы торговать овцами!»
– Если наладим отношения с Австралией, то вскоре в Татарстане появятся породистые ягнята, приспособленные к нашему климату.
– И это всё?
– Как это «всё»? Надеюсь, Айдар показал, сколько у нас земли, скота?..
– А вам это было очень нужно – вернуться к земле?
– Нужно, очень нужно! Я одному учёному заказал составить родословную моих предков. Он два года копался в архивах. Даже в Питер ездил. В восемнадцатом веке земли в этих краях принадлежали моему прадеду – помещику. Я, ни минуты не думая, тут же купил земли моего предка вместе с лесом. Мы живём в эпоху демократии: делим, нарезаем. Никто не говорит: не трогай народную собственность! Впрочем, здесь настоящего хозяина уже и нет. Поля были заброшены, лес заброшен…
«Нет, товарищ Сафаров, не потому ты распрощался с городом, что тебя потянуло на земли твоего прадеда-помещика. Сегодня такими хозяйствами можно управлять, даже сидя в офисе. Достаточно отдавать приказы помощникам. Наша демократия разрешает иметь батраков.
А перед таким богачом, как ты, готовы гнуть спину сотни здоровых мужчин… Ты играешь в какую-то странную игру… Какую? – узнать бы это и поскорее обратно в Казань. А там достаточно шепнуть пару слов Шахриеву, который сам прекрасно понимает, куда катится этот мир…» В кармашке сумки запищал телефон. Ищут… ещё бы её не искали! В городе у неё дел – невпроворот. Но сейчас для неё главное – выполнить «воинский долг». Сафаров должен, наконец, раскрыть своё истинное лицо.
Сафаров шёл рядом, беспечно скидывая носком ботинка сосновые шишки, щедро усыпавшие тропинку, пока дорога не вывела их на поляну. Мужчина присвистнул:
– Ого! Мостик сломали! Надо полагать, медведь плясал.
Ниса, которая шла с тяжело опущенной от тяжёлых мыслей головой, вздрогнула. Кто сломал?!
– Что-то Александра бузит, – сказал Сафаров. – Где только силушка берётся?
А ведь девушка преследует Нису. Нашла к кому привязаться!
– Это естественный овражек. По нему течёт вода из семи родников. Пошли! – Мужчина повёл её вниз. Просто перепрыгнуть через ручей было невозможно. Скинув ботинки, Сафаров перебросил их на другой берег. – Вода холодная, как лёд, вы, городские, все неженки… Ещё заболеешь, иди сюда!
Ниса хотела было сказать «нет!», но мужчина уже подхватил её на руки. Для женщины, которая привыкла гнуться под тяжестью жизненной ноши и до сих пор никогда ни с кем не делила эту тяжесть, ситуация была незнакомой и вызывающей странные ощущения. Посмотрите, её подняли вместе с её грузом! И тот, кто поднял, нисколько не тяготится этим.
Посреди ручья Сафаров остановился.
– Тогда я тебя не принял. Сегодня я должен исправить свою ошибку. Что же нужно от нас госпоже писательнице? Давай говори свою просьбу!
– Вода холодная, – сказала Ниса.
– Мы – народ закалённый.
– Мне интересно…
– Что интересно?
– Вот вы поселились в лесу. Наверно, для этого была причина?
– Была.
– Я ищу персонажи для своего нового произведения. Сами знаете, писатель сначала изучает людей…
«Боже, какая наглая ложь!»
– Пожалуйста, моя душа открыта! Но только сначала немного поживи в лесу. Посмотри, понаблюдай.
– Может, встретимся в Казани – в редакции?
– С городом, друг мой, я все счёты закрыл…
В воду с шумом шлёпнулась доска. От неожиданности Ниса уткнулась лицом в грудь Сафарову. Хотя никакой опасности не было. Просто Сандра злится…
– А у тебя дыхание – нежное… – сказал мужчина.
…Отогрелась она только в жаркой бане. Как будто холод семи родников заполнил все клеточки её тела и застыл как лёд. В углу на деревянной скамье в белых одеждах сидит Аннушка. Старуха караулит Нису… На неё она не смотрит, лишь бормочет себе под нос.
– Николай женился и сгинул в этом своём городе. Он приезжал за Сандрой, чтобы сдать её в дурдом, но я прятала внучку. Ей муж хороший нужен. Если повезёт с мужем, Сандра успокоится…
Ниса не понимала, совершенно ничего не понимала. Сафаров держит её на руках, они стоят в воде… Сверху на них летит доска… Почему она тогда не высвободилась из его рук и не выбежала на берег?! Может, у неё в тот момент отключился разум?
– Если помру, Господь, чай, не оставит Сандру. Мы каждый день в молитвах. А он слышит молитву каждого – и твою, и мою, и птиц, и насекомых. Лишь бы Господь не оставил человека наедине с самим собой. Даже на полминуты. Ведь без Бога человек может натворить разных грехов. Что будет, если мать оставит малое дитя одного? Ребёнок или в огонь руку сунет, или упадёт и ушибётся…
«Дыхание нежное…» Наверно, так и есть. У ореха вон тоже, скорлупа жёсткая, а внутри… У Нисы эта жёсткость, отпугивающая мужчин, только снаружи… Она никогда не кокетничала с мужчинами. Её чувства таились глубоко, очень глубоко, и только очень чуткий человек мог их уловить. Ведь чувство – это не то, что можно нащупать руками, для него нужно сердце…
– Болезнь Сандры – это наказание, посланное Господом на наш род. Когда-то давно царь насильно крестил наших предков. Так из рода ушла вера. Но мы так и остались в глубине души мусульманами. Как-то раз во сне мой дед дал мне в руки Коран. И сказал: вернись, Аннушка, в нашу веру. Сказал: после этого твоя внучка поправится. Я, слава Всевышнему, намаз читаю. Когда готовлю еду, обязательно бисмиллу говорю. Николай ругается: «У нас, мать, есть свой Бог!» Нет, двух богов не бывает! Коли было бы так, то началась бы война, мир перевернулся, горы обрушились. Только Он один правит миром. Ведь машину два шофёра не ведут, она подчиняется только одному…
Старухин голос просачивается к Нисе сквозь её собственные мысли.
– А что говорят в деревне, тётушка Анна?
– Язык человеческий – без костей, чего не скажет. Я одного только Господа и боюсь.
– А почему ты меня в баню привела средь бела дня, тётушка Анна?
– Обычай таков. Гостю положено трижды угодить: хлебосольством, мягкой периной да жаркой баней.
«Да-а… Но я здесь не гость. Я – шпион».
– Барин, надо думать, решил тебе сердце открыть. Доселе он был хмурый, грустил всегда. А сегодня первый раз рассмеялся. Я Сандру угомоню, только ты зла на неё не держи…
«Зачем тебе эти странные лесные люди, их странные дела?.. Нет, держись от них подальше, Ниса. Барин, видите ли, сердце хочет открыть. Просто смешно! Не думаю, что это сердце вообще когда-нибудь было закрыто для женщин! Постой, но почему это так её задевает? Как будто они помолвлены! А как бы всё сложилось, если бы мостик не был сломан?.. Если бы он не ощутил её дыхания… Может быть, желая, чтобы двое встретились, судьба порой и не кружит их по окольным дорогам.
О Боже, кажется, Ниса начала мечтать… Та, которая целую сотню своих героев щедро одарила великим счастьем любви, сейчас оказалась не в состоянии написать сто первую историю – свою собственную…»
…Она вытерлась длинным льняным полотенцем и оделась. Только после этого старуха поднялась со скамьи.
Ниса сушила волосы на солнце, когда появился Айдар и протянул ей листочек бумаги:
– Хозяин срочно улетел за границу. Он ведь возвращался только ради тебя, не закончив дела, – сказал парень.
Ниса торопливо прочитала сложенную вдвое записку. Послание было коротким: «Не уезжай, жди!»
Она будет ждать! Будет! И пропади пропадом все остальные дела! Что же с ней творится?! Похоже, у неё крыша едет?.. Теперь и она станет, как Сандра?..
– Эй, постой! – очнулась она, увидев, что Айдар поднимается в кабину трактора. – Меня тоже прихвати! – И Ниса опрометью бросилась к своей машине…
9…Квартира была высоко. Она выглянула в окно на шумную улицу. У самого края тротуара сидел инвалид с деревянной ногой и играл на гармони. На нём была обтрёпанная одежонка, в волосах торчали колтуны. Проезжающие мимо водители – те, что посердобольнее – кидали ему в окошко мелочь. Эх, гармонь, гармонь… А ведь всё из-за тебя… Где сегодня этот распутник Авзал? Скольких женщин ещё он сделал несчастными? Теперь ей противно даже вспоминать о нём… А душу гложет какая-то щемящая боль… Кажется, это снова её тоска по деревне, которую всколыхнула незатейливая мелодия уличного гармониста.
– Сколько ему лет? – спросила металлическим голосом Сандугач, не в силах повернуться одеревеневшим телом.
– Бадри? Не считала, милая.
Прислуга была малоразговорчивой. Не считала, видите ли. Старый, конечно, старый!
– Я не люблю его!
– Э-э, разве женщине нужно любить. Пусть мужчина любит. С тех пор, как тебя увидел, он стал какой-то потерянный. Давай одевайся, умывайся, причешись… Обедать будете вместе.
Сандугач была не из тех, кто будет сидеть и плакать, глядя на запертую дверь. Если она захочет, то вырвется на свободу любой ценой. Она осталась по своей воле… Она не стала противиться своей судьбе… Мужчин, среди которых она могла бы выбирать, уже давно разобрали: «зёрна» – то есть те, кто чего-то стоил, – были уже в мешках (женаты, растят детей), а мякина (пьяницы да замухрышки) выброшены на улицу. Сандугач тоже хотя бы раз нужно было побывать в статусе замужней женщины. Всю жизнь она испытывала стыд из-за того, что была брошена. А так она станет замужней женщиной. Всё-таки какой-никакой статус, который позволяет в обществе высоко держать нос.
Глубоко вздохнув, Сандугач сказала:
– Говорят, что утка, попав в безвыходное положение, нырнула хвостом вперёд… Я тоже нырну. В озеро судьбы.
– Тогда с богом…
Служанка, похоже, выполняла во всей этой истории роль свахи. Удалившись в соседнюю комнату, она шёпотом поговорила по телефону. Вскоре, запыхавшись, как только что вскипевший самовар, прибыл Бадри Саматович. Смеялось всё его широкое лицо, смеялись его маленькие глаза-пуговки…
– Сандугач, мне Рокия сообщила приятную новость. Ты согласна… Я хотел сделать тебе предложение…
– Посадив меня под замок? – спросила Сандугач, вглядевшись в него.
«Постой, но ведь это же просто старый влюблённый дурак!»
– Но… Если упустишь из рук птицу счастья, ищи её потом!
«Об него можно ноги вытирать! Но мне, наверно, будет жаль беднягу… Пусть только он не поёт мне о чувствах. Негоже старым губам говорить слова любви!»
– Не станем откладывать в долгий ящик, – сказал мужчина, прихлёбывая суп. – Как тебе удобно – в начале, середине или конце недели?
– В конце.
– Где будешь шить свадебное платье? В Казани, Москве?..
– Я не хочу в белом.
– Ладно, надевай что хочешь. Пригласи всех своих друзей, родственников. Сто, двести человек – решать тебе. Если заранее составишь список, то разошлём приглашения.
– Две.
– Что две?
– На свадьбу придут только две мои подруги.
– Ладно. Какой ресторан хочешь?
Старикан, который, как джинн из лампы, был готов мгновенно выполнить любое желание, сейчас буквально плясал на ладони у Сандугач.
– Пусть свадьба пройдёт на природе. За городом, на какой-нибудь лесной поляне. Моё последнее условие: на свадьбе должны быть десять гармонистов.
Мужчина поперхнулся. Рокия тут же подбежала к нему и – то ли похлопала его по спине, то ли погладила… Глаза у обоих округлились. О чём она говорит, а?! Какой лес, какая гармонь?
– Я же не прошу у вас сказочный дворец, – примиряющим тоном сказала Сандугач, увидев замешательство на их лицах и даже пожалев их немного.
– А ты не стесняйся, проси самое лучшее. – Мужчина взял себя в руки. – Для тебя ничего не жаль. Только на природе будет как-то слишком уж просто.
– А я и сама, Бадри Саматович, простая, деревенская.
– Ладно, ладно, давай не будем портить отношений.
Нашлись и лес, и подходящая поляна. Были возведены три шатра, а к ним проложены дорожки из камня. Специально вызванные с санэпидстанции санитары обильно обработали деревья и кусты вокруг поляны. Комары и мухи не должны были докучать высокопоставленным гостям.
Нису не удивили эти капризы невесты. А Шакира то и дело начинала возмущаться:
– Ты, подруга, вообще-то в своём уме?! Почему не потребовала ресторан «Нурбакча»?! Там бывает только самое крутое начальство. Там даже ручка туалетной двери золотая! Там змей и лягушек привозят на самолёте из Африки и жарят прямо у тебя на глазах! Стыдоба, из-за тебя такие люди пачкают в траве ботинки. Да и пришли сюда, наверно, через «не хочу». Не пришли бы, да Бадри Саматовичу угодить нужно… Слушай, Ниса, а наша птичка-то нам ни слова о том, кого на крючок поймала, да? Ну и скрытная!
– Это её личное дело, – спокойно ответила Ниса.
Но Шакира не могла успокоиться:
– Ба-а, а эти тупые гармонисты – это что, колхозная самодеятельность? Другой бы по такому случаю пригласил артистов из Москвы. А ты сама-то, птичка, чего такая кислая? Пожелтела вся, словно отца родного хоронишь. Радуйся, прыгай, пляши! Ты теперь жена такого богача! Кстати, и муж твой не такой уж и старый…
«Не старый…» До свадьбы Бадри Саматович съездил в одну из московских клиник и значительно «уменьшил» свой возраст. Его лицо теперь было гладким, словно после утюга. Да, лицо, конечно, было гладким, но вот под одеялом «следов молодости» почти не ощущалось. И если изношенное годами тело кудесники могли хоть как-то преобразить, то пробудить в нём молодую страсть было не в их силах. Пропитанный запахом старости Бадри Саматович был подобен старому пальто, насквозь пропахшему нафталином. Не разумно возлагать надежды на мужчин, чьё солнце жизни склоняется к закату. Так свеча, перед тем, как погаснуть, вдруг неожиданно вспыхивает. И ты по глупости своей удивляешься: «Какое удивительное сияние!» Но затем свеча гаснет навсегда…
Во время перерыва Шакира снова начала зудеть:
– Здесь есть евреи, русские. Почему тамада только по-татарски тарахтит? Устроила тут комедию на деревенский лад!
И тут Сандугач взорвалась. Её душа и без того рыдала, весь мир катился в тартарары! Заодно досталось и не виноватой ни в чём Нисе:
– Пусть научатся понимать! Раз уж на татарской земле живут! А вот вы, татарки, должны ещё похвалить меня. За то, что я уважаю свой язык. Хотя… татарского в вас – кот наплакал. Что, например, татарского в Нисе? Разговаривает по-татарски – и всё! На правильном книжном языке. Это, видите ли, литературный язык! Но что в нём есть от народа? Вы, городские мадонны, не знаете вкуса настоящего татарского языка!
Потом, конечно, Сандугач было стыдно за свою выходку. Ведь среди двух сотен гостей действительно близкими людьми для неё были только Ниса и Шакира…
Ах, какая это была ночь на лесной поляне! Создавая иллюзию душистого деревенского вечера, в небе зажглись тысячи звёзд, и эта бесконечность над головой словно всасывала в себя томительные звуки гармони. И уже было не понятно – то ли стонет вселенная, то ли плачет душа Сандугач…
Налаженную жизнь влюблённого старика молодая жена постаралась не нарушать. И сам Бадри Саматович, поначалу изо всех сил пытавшийся угнаться за молодостью, трезво оценил свои возможности и отказался от «соревнования». Искусственная страсть утихла, движения сделались неторопливыми. Гладкая кожа лица постепенно начала приобретать прежние формы.
Так они и жили… Одно только название и было – муж… Одно только название было – жена… В этой семье из трёх человек каждый занимал своё место. Вот Рокия, например, готовила еду, которую любит Бадри Саматович. Раньше она пекла пироги из зайчатины. Но Сандугач отучила. Сказала как-то, что длинноухий плачет совсем по-человечески, и – сама расплакалась. А слёз своей молодой жены Бадри вынести никак не мог и сдавался.
