Гнездо летучей крысы

4

– Ещё два нефильтрованного, пожалуйста, – говорит Марлон официанту, после чего разворачивается ко мне.

Марлон, тот, что Марлон Оутис – мой лучший, горячо любимый друг и водитель по совместительству. Нет, я не плачу ему деньги за потраченное время и бензин – мы нередко катаемся вместе, вот в чём дело.

Только катаемся.

Не опошляйте.

– Какие планы на завтра? – спрашиваю я.

– У Эрмы день рождения…

– Всё ясно.

– Да ты послушай, – наклоняется Марлон, – я поздравление придумал.

– Ну давай, жги.

– Погоди, – друг прячет руку в карман брюк и извлекает оттуда свёрнутый клетчатый листок, – вот.

Он прищуренно вчитывается в написанное, после чего прячет текст обратно и, поглаживая густо заросший подбородок, говорит:

– Когда-то мы с ребятами называли тебя не иначе, как стальная челюсть, а теперь… Я, чёрт подери, люблю тебя!

Я всё так же смотрю на Марлона в ожидании продолжения.

– Ну как?

– Это всё?

– А что ещё надо?

– Подарок. Как минимум.

– Подарок будет, – кивает Марлон, – фраза-то как? Сойдёт?

– Я бы сказал, что она восхитительна, но…

– Но?

Мой собеседник заинтригован, а значит, сейчас самое подходящее время избавить его от ярко-розовых очков:

– Это – полное дерьмо, Марлон.

Марлон испепеляет меня ненавистным взглядом и уже готов всадить мне зубочистку в кадык, но он этого не сделает. Хотя бы потому, что пить в одиночестве – прерогатива неудачников, к слову обо мне.

А вот и напитки. Я киваю официанту:

– Спасибо.

Марлон по-прежнему сверлит меня карими глазами.

– Да что с тобой?

– Ну ты и урод.

– Расслабься, друг, – я бью своим бокалом по сосуду, стоящему напротив и не без удовольствия заправляюсь содержимым.

Мой друг так же делает глоток, после чего ставит бокал уже с более приятной физиономией.

– Ты прав. Кактуса будет достаточно.

– Кактуса?!

– Ну да.

– Ты собираешься подарить ей кактус?!

– А что такого?

Действительно, что такого?

– Смотри сам.

– Это всё-таки альтернатива тем же… розам. Они тоже колючие.

И не поспоришь ведь.

Марлон уже осушил бокал, когда у меня оставалась ещё половина.

– Поехали отсюда.

– Может, позволишь мне допить?

– Что ж, допивай, – пожал он плечами.

Кажется, Марлон уже пьян.

Поездка явно не будет скучной.

***

Город, в котором я живу, не отличается большими размерами, и именно по этой причине мы едем чуть быстрее, чем медленно. Марлон, мой пьяный водитель, наслаждается музыкой и ощущением руля в руках. Диск, что сейчас звучит, мне тоже по душе, поэтому я стараюсь сохранять молчание.

– Как дела у Валери? – пропел Марлон, качая головой в такт.

– Чёрт её знает. Но я полагаю, что неплохо.

– Что это значит, – резко поворачивает голову в мою сторону Марлон, – вы снова поругались?

– Нет, всё закончилось довольно спокойно. Я узнал, что у её влагалища есть ещё один постоянный гость.

Марлон нахмурился:

– Что за бред? Тампон, что ли?

– Нет, мужик, – усмехнулся я, – это не тампон, и не овощ, и не резиновый член. Валери сама призналась мне в том, что её трахает кто-то другой.

– Вот шлюха! – прокричал мой друг. – Чёрт, Макс, целых два года ты делил её с каким-то уродом!

– Полтора. Смотри на дорогу!

– Да, прости. Вот шлюха-то какая!

– И не говори.

– Почему ты сразу мне об этом не сказал? – снова посмотрел на меня Марлон.

– Честно говоря, я и не думал об этом.

– Тебе всё равно?

– Надеюсь, что да.

– Кажется, я снова узнаю настоящего Макса! – ударил по рулю Марлон. – Снова пустишься в омут из мокрощёлок?

Как бы это отвратительно не звучало, я рассмеялся. Говорить мерзкие вещи и тем самым вызывать хохот и одобрение – это одна из главных черт моего друга. В этом весь Марлон.

– Хотя, ты из него и не выходил, из омута этого, – добавил он. – Сколько девок ты перетрахал, пока имел связь с этой потаскухой Валери? Четыре? Семь? Двадцать три?

– Ну, не двадцать три.

– Но и не семь! На самом деле я помню каждую из твоих девок, я просто пытаюсь тебя взбодрить, – снова вскинул брови Марлон.

Брови. Брови – это самая активная часть лица моего друга. Они двигаются постоянно, вне зависимости от того, что чувствует Марлон. Этакие пушистые волны над карими сонными глазами. Марлон – это всегда артист, пускай даже с пристёгнутым ремнём.

– Каждый раз, когда ты избавляешься от сучек, ты становишься лучше. Вспомни, что было после Кристины, ты стал совсем другим, и всё назло ей!

– Ну, не то, чтобы назло.

– Заедем за хот-догами, – облизал губы мой водитель. Я киваю ему в ответ и засовываю руку в карман джинсов в поисках хоть каких-то денег. Тем временем, мы подъезжаем к круглосуточному кафе у заправки.

– Прибавь громкость, чтобы все знали, что мы слушаем! – завизжал Марлон.

Я всегда поддерживал подобного рода идеи, будучи выпившим, поэтому увеличил звук до максимума. Мы выходим из автомобиля, а «Фольксваген» кричит нам в след голосом Тома Уэйста.

Красота, не правда ли?

– Полный бак, сеньор! – бьёт по холодильнику Марлон. Я отвешиваю ему лёгкий подзатыльник:

– Мы не собираемся заправляться, идиот!

– Два хот-дога, Сеньор, – уже тише сказал Марлон.

– И кофе, – добавил я.

Забегаловка напоминала всем своим видом спальню шаблонного девственника – везде были салфетки и журналы эротического содержания, что весьма странно для общепита. Да и юноша-кассир всем своим жалким видом как бы намекал: «Ребята, снимите мне, пожалуйста, девочку, а?» Но, заметив, что мы пьяны, парень решил включить крепыша, заговорив с интонацией старого морского волка:

– Соусы добавлять?

– Добавлять, – прищурился Марлон. Нет, это не значит, что он что-то подозревает. Если Марлон щурится, значит у него хорошее настроение.

– Лук добавлять?

– И соусы, и лук, и сосиску, – устало протянул я, на что кассир вытянул шею, подобно ужаленному гусю:

– На тон пониже, пожалуйста.

– А что Вас, собственно, не устраивает, сеньор? – возмутился я, облокотившись на стойку.

– Я ещё раз повторяю, на тон пониже, пожалуйста.

Голос кассира уже дрожал, а глаза покраснели.

– Нет, – задумчиво начал рассуждать Марлон, – Вы не можете повторять ещё раз, потому что Вы это сказали всего один раз. Следовательно, правильно было бы: «Я повторяю, на тон пониже, пожалуйста», без всяких там «ещё раз».

О, да, я, хорошо понимаю, о чём говорит мой друг. А он всё продолжал:

– Я хочу Вам дать один совет, сеньор. Но не знаю, какой.

Эти слова очень сильно рассмешили меня, и я снова хлопнул компаньона, на этот раз по плечу, после чего снова обратился к кассиру:

– Давайте побыстрее, пожалуйста.

Юноша молча продолжил осуществлять заказ, изредка поглядывая в нашу сторону. Нервно стискивая пластмассовую бутылку с кетчупом, он тщетно пытается выдавить содержимое на сосиску, пока уложивший свою голову на стойку Марлон изображает громкий храп, еле-еле приоткрыв глаза, чтобы видеть мою реакцию. Я снова смеюсь.

– Хватит! – завизжал кассир. Если бы я услышал этот звук за стеной, то точно бы предположил, что кого-то насилуют.

– Чего орёшь? – приподнял глаза Марлон.

– Действительно, что-то ты рановато, – раздался голос позади. Обернувшись, в самом тёмном углу помещения я разглядел фигуру с бумажным пакетом на голове, в котором было три дырки: две для глаз и одна для рта, соответственно. Третье отверстие было очень кстати – человек в тёмном углу пускал густые облака табачного дыма. – Забирайте заказ и идите домой, ребята.

– А в чём, собственно, дело? – поинтересовался Марлон.

– Ну, скажем так: это ограбление, – объяснил человек с пакетом на голове, после чего положил на свой столик увесистый чёрный пистолет.

– Потрясающе, Макс! Мы стали жертвами ограбления! – захохотал Марлон.

– Нет, не вы, – воскликнул человек в тёмном углу.

– Забирайте всё, что Вам нужно! – снова завизжал кассир. Человек с пакетом продолжал:

– Да уйдите же вы, наконец!

– Пойдём, приятель, – я указал глазами в сторону двери, затем повернулся к человеку с пистолетом. – За заказ, как я понимаю, платить не обязательно?

– М? Не обязательно ведь, юноша в красной кепке?

– Нет, совсем нет, – уже плакал кассир.

– Молодой человек говорит, что не обязательно, значит, дело за вами, господа.

Марлон тут же схватил картонные коробки с хот-догами и направился в сторону выхода.

– Всем спасибо, – бросил я напоследок.

– Да не за что, – пожал плечами человек в тёмном углу.

***

– Поверить не могу, мы стали жертвами ограбления!

Я молча киваю в ответ, пока Марлон озабоченно рассуждает о случившемся.

– Макс, что с тобой?

– Я хреново себя чувствую, приятель. Отвези меня домой.

– Но ты даже не доел хот-дог.

– Отвези, – успел сказать я перед тем, как высунуться в окно и выпустить из себя всё съеденное за день.

– Твою мать! Ты попал на машину?

– Не знаю.

– Нам надо срочно помыть машину! Меня отец убьёт!

– Я не попал, успокойся.

– Точно?

– Проверь!

После короткой паузы, Марлон ответил.

– Я тебе верю.

– Серьёзно?

Марлон снова обратил свои брови в домики:

– Ну да.

– Тогда будь добр, отвези меня домой.

– Ла-а-а дно, – протянул мой друг.

Минуты молчания тянулись ровно столько, сколько я и предполагал. Теперь автомобиль Марлона «кричит» уже под моими окнами.

– Неужели твоих родителей так сильно волнует внешний вид твоей машины? – спросил я, сделав акцент на предпоследнем слове.

– Ну да. Она общая.

– Общая?!

– Да. Всё, выходи.

– Целых три месяца ты уверял меня, что это твоя машина. Машина, купленная на твои же деньги.

– Ну да. Я скинулся.

– Всё ясно. Спасибо за вечер.

– Пока, – протянул мне руку Марлон, – ещё раз с днём рождения.

Я ничуть не удивлён, что машина принадлежит не ему. Более того, мне абсолютно наплевать. Привычка обманывать друзей ничуть не портит моего друга. В этом весь Марлон.

4

– Бежим, Макс!

И я бегу. Бегу, держась за её руку, пытаясь обогнать и быть чуть впереди, то и дело поскальзываясь на мокрой траве и падая, но почему-то тут же подымаясь обратно.

– Скорее!

И я ускоряюсь, что даёт обратный эффект – теперь мне кажется, что я стал двигаться значительно медленнее, да и не только я: она будто бы застыла, изображая бег, в то время как дом, к которому мы якобы бежим, становится всё ближе и ближе. Мы – я и она – словно пластмассовые игрушечные люди, которых двигает детская рука к такому же пластмассовому миниатюрному сооружению. И хоть я уже и не двигаюсь, но постепенно начинаю чувствовать сильную усталость. Когда до дома остаются считанные шаги, я снова поскальзываюсь и на этот раз отпускаю её руку, приземляясь лицом в неизвестно откуда взявшуюся грязь. Я переворачиваюсь на спину и протираю глаза.

Ночь?

Уже?!

– Валери!

Вокруг – ни души. По крайней мере, я никого не вижу. Снова та же трава и несколько звёзд на куполе, что надо мной. Да, именно на куполе. Я не верю в то, что это небо. Я не уверен, что это всё по-настоящему. Но всё же я вновь зову её:

– Валери!

Тишина.

Я встаю и начинаю идти. Просто идти, без каких-либо мыслей, как вдруг появляется свет. Я не знаю, насколько он далеко, да и свет ли это вообще – есть подозрения, что всё это иллюзия. Но я иду. Сияние становится всё ближе, и я начинаю различать дом. Дом, до которого бежал, держа за руку свою спутницу.

Это что ещё за шум?!

Я останавливаюсь, и, как оказалось, правильно делаю – мимо меня проносится поезд, поезд без начала и конца. Но я не отчаиваюсь. Это же, блядь, вымысел. Ведь оказавшись ночью в мокрой траве перед бесконечным составом поезда невозможно почувствовать тепло одеяла и шершавый язык пса в области рук.

– Квентин, отвали.

Английский кокер-спаниель, навострив свои рыжие уши, перешагнул кусок одеяла и принялся вылизывать моё сонное лицо.

– Квентин!

Спрыгнув с кровати, пёс, виляя крохотным кусочком купированного хвоста, посмотрел на меня и убежал в коридор.

– Доброе утро, сынок.

– Доброе утро.

Я целую в щеку склонившуюся надо мной маму. Она ничего не помнит, зато свежо выглядит. Так было всегда. Да и вряд ли что-то изменится.

– Я пожарила тебе яичницу.

– Спасибо.

– Покажешь мне подарки?

– Они на кресле. Я пойду в душ.

– Этот пудель, как настоящий!

– Угу.

Закрыв дверь ванной, я поворачиваюсь к зеркалу. Недурно, Макс, недурно. Самое пивное лето в моей пока ещё короткой жизни наградило меня круглым пузом, пусть и не большим, но пузом.

А что, это тоже неплохо. Всегда считал, что накачивая пресс, молодые люди показывают скрытое желание отсосать собственный член.

Вздор.

Мне всего лишь лень что-либо делать с собственным телом. И этот шар я оставлю. Уеду в Ирландию, вылью в себя весь «рыжий» бар и подерусь с каким-нибудь работягой, после чего станцую, выкатив в руки официантки своё ПУЗО. На данный момент это всё, чего я хочу от жизни.

5

– Что бы ты сделал, застав их в постели?

– Ничего.

Оуэн ехидно рассмеялся. Пожалуй, это единственное, что он может сделать, если беседа никак не складывается.

Оуэн – человек, которого я знаю со школы. Он водится с такими ребятами, как я и Марлон. Никогда не слышал, чтобы он общался так же тесно с кем-то ещё. Тем не менее, я не могу назвать его своим другом.

Оуэн – товарищ.

Нет.

Оуэн – знакомый.

Верно.

– Всё будет хорошо, Макс, – хлопнул он меня по плечу.

– У меня и так всё хорошо, Оуэн.

Он опять рассмеялся, после чего сделал такое лицо, будто бы это он изменил мне. Оуэн всегда переигрывает, и всему виной – дешёвое кино, которое он смотрит каждый вечер вместе со своей девушкой.

– Думаешь, я не понимаю? Это всё эгоцентризм, Макс.

– Что?

– Я не то хотел сказать.

– Вот тебе и восемь классов образования.

На самом деле, я не считаю, что школа и образование – вещи тесно связанные. Я всего лишь хотел разозлить Оуэна. И у меня это получилось.

– По крайней мере, я работаю.

– Разносчиком газет.

– Но я работаю! – уже вопил Оуэн.

Я решил сменить тему, и, указывая на кипу газет, спросил:

– Что бы ты сделал, застав их в постели?

– В смысле?

– В прямом. Подъезжаешь к дому на своём велосипеде, хватаешь транспорт и несёшь его до самой квартиры, пешком, целых три этажа. Ну, как обычно. Открываешь дверь, паркуешь велик возле кладовки, заходишь в спальню, а там лежит вот эта куча газет.

– Что ты несёшь? – процедил сквозь зубы Оуэн.

– Я что, сказал какую-то ерунду?

– Ты городишь полную чушь, Макс.

– Взаимно, Оуэн. И на этой не самой весёлой ноте я предлагаю закончить наш разговор, Оуэн. Спасибо за чай, Оуэн.

Проводив меня взглядом до самой двери, он молча протягивает руку. Проигнорировав этот жест, я выхожу в парадную и, уже спускаясь вниз, говорю:

– До свиданья, Оуэн.

Квартира разносчика газет позади, а значит, вечер не совсем испорчен. Да, этот маленький городок слишком мерзок и дождлив для пеших прогулок, но в его подземке достаточно уютно. Псевдокалеки, шпана, эксгибиционисты, проститутки – весь звёздный состав низшей криминальной ступени как на ладони.

Сегодня это место забыто не только Богом – на этот раз здесь почему-то пусто. Жёлтая исписанная кафельная плитка по обе стороны перехода ведёт меня к распутью, и я сворачиваю направо, туда, где никогда не горит свет, а затем налево, к выходу на нужную мне улицу. Барабанная дробь, и я замечаю у стены парней. Пока один из музыкантов с ударным инструментом, висящем на шее, отбивает ритм, второй смотрит в мою сторону и поглаживает гитару. Я останавливаюсь напротив них, и, прислонившись к стене, закуриваю сигарету.

– Человек заинтересован, Ронни, остановись!

Парень по имени Ронни тотчас прекращает игру.

– Чего желаете?

– Что-нибудь пасмурное, с привкусом ЛСД.

Под одобряющие взгляды музыкантов я, засунув руку в карман, пытаюсь угадать, что за мелодия неприятно облизывает мои уши. Увидев недоумение на моём лице, Ронни спрашивает:

– Не угадал?

– Честно говоря, нет.

– Это же Джимми Моррисон!

– Ох, и в правду же, – понимающе кивнув, солгал я.

В ответ громко проурчал чей-то желудок.

– Мне больно жить в мире, где срок годности молока составляет всего семь дней, – схватившись за живот, выдавил Ронни.

– Всего семь дней?! По-моему, этого достаточно, – наконец заговорил второй музыкант.

– Но…

– Замолчи, Ронни, в этом только твоя вина.

Покосившись на приятеля, Ронни принимается складывать барабанные палочки в рюкзак.

– Ну и какого, блядь, хрена ты делаешь? – спокойно поинтересовался парень с гитарой.

– Собираюсь уйти, это же очевидно, – так же невозмутимо ответил Ронни.

В это же мгновение мы будто перенеслись на столичный вокзал – крики, топот и прочий шум приближался оттуда же, откуда сюда пришёл я.

Зачем-то прислонив указательный палец к губам, гитарист прошептал:

– Очень даже вовремя. Я люблю тебя, Ронни.

Я не видел, куда упал окурок. Наверное, он коснулся земли лишь тогда, когда переход со всем этим шумом остался позади, и мы уже бегло топтали улицу.

***

– Хорошенькая официантка.

– Успокойся, Ронни. Она доступна только красавчикам. Либо неудачникам. А ты, – гитарист нахмурился, затем оживлённо щёлкнул пальцем, – а ты везучий уродец.

– Иди к чёрту, Слоан!

– Ладно, ладно, – как бы защищаясь, отодвигается Слоан, после возвращается в прежнее положение и, треснув кулаком по столу, завершает, – ты уродливый везунчик.

Мне смешно. Ронни так же разглядел шутку и с улыбкой прикрылся ладонью.

– Необычное имя, Слоан.

– Ну, конечно, куда лучше назвать ребёнка Макс, да, блядь?

Я недоумеваю:

– Откуда ты зна..?

– Я что, правильно назвал твоё имя?

– Да, ты абсолютно правильно назвал моё имя.

Слоан, разглядев моё замешательство, тянется к моему затылку, делая резкое движение рукой так, что я рефлекторно моргаю, и вот он, мой проездной билет в его левой руке.

– Больше не теряй.

– Хороший фокус, спасибо.

– Да это и не фокус вовсе, – отмахивается Слоан, – солгал я тебе, когда ляпнул чушь про твоё имя. Приятно познакомиться, Макс.

– Да, приятно познакомиться, – подхватил Ронни.

– Взаимно, парни.

– А вот и пиво.

– Спасибо.

– Спасибо!

– Пожалуйста. Что-нибудь ещё?

– Чуть позже. Благодарю.

Пока Ронни провожает взглядом официантку, я обращаюсь к Слоану:

– Почему мы побежали?

– Это всё гопота. Гопота, кокни, мусор, уроды, да как хочешь. Собирают дань с попрошаек да музыкантов.

– Да, они терпеть не могут музыкантов, – очнулся Ронни.

– Уличных музыкантов, – уточнил Слоан.

Я поднимаю свой бокал:

– Что ж, за музыкантов.

– За музыкантов!

6

Автомобиль плавно останавливается у недавно построенного четырёхэтажного дома. На улице на удивление тихо. Тихо и темно. Марлон отстёгивает ремень безопасности и упирается подбородком в руль.

– Всё-таки кактус – идиотский подарок.

– Ты сам, как кактус, друг, – по примеру Марлона я освобождаюсь от ремня и отодвигаю сиденье, – в день рождения любимой мог бы и побриться.

Не меняя своего положения, он пробубнил:

– Я не люблю её. И с бородой я выгляжу мужественно.

– Мужественно? Не забывай, что ты по-прежнему живёшь с родителями.

– Это не важно. А вот и Эрма.

Марлон потянулся к ручке двери и тут же вернулся к рулю, округлив глаза и наблюдая через лобовое стекло за Эрмой.

– Что за?..

– Она всего лишь выбрасывает мусор.

– Ага. Ночью. Она наверняка что-то скрывает от меня.

– Тогда почему ты до сих пор здесь?

Повернувшись ко мне, Марлон разводит руками:

– Потому что нужно подождать, Макс!

Действительно.

И снова тишина. Слишком громкая тишина, чтобы чувствовать себя спокойно. Марлон вылезает из машины:

– Пошли!

– Куда?

Просунув голову в салон, он объясняет:

– Я собираюсь проверить наличие презерватива в мусорном баке.

– Я не собираюсь рыться в проклятом мусорном баке вместе с тобой!

– Рыться не придётся, пакет лежит сверху, – на ходу объяснил Марлон.

– А ты отчаянный, никогда не замечал за тобой этого.

– На этой улице даже помойка не воняет, – окунув руку в мусорный бак, продолжал он, – я хочу быть уверен в том, что Эрма верна мне.

– Откуда взялись эти слепые суждения по поводу неверности? – воскликнул я. Вероятно, моё недоумение хоть как-то его успокоит.

– Вот он, – промолвил Марлон, разорвав пакет и вывалив содержимое на плитку, – вот он.

– Зачем ты мусоришь?!

– Вот он! – повторил Марлон.

– Это пищевая плёнка!

Бросив пустой пакет на кучу мусора, мой друг отправляется к машине:

– Я слишком сильно забиваю себе голову.

– Вот именно, блядь.

– Я слишком сильно забиваю себе голову! – рыкнул он и ударил ногой по двери.

Марлон поцарапал машину, которая принадлежит его родителям.

– Твою мать!

– Как видишь, есть проблемы посерьёзнее.

– Твою мать!

– Садись за руль, пора по домам.

– Но я хочу кофе. Поехали к тебе.

– Господи, Марлон! Поехали ко мне…

7

Мама часто говорит мне, что вот-вот сядет на диету, чтобы к возвращению отца выглядеть так, как двадцать лет назад. Она обещает и мне, и самой себе, что бросит алкоголь и перейдёт на воду и творог. И я задумываюсь. Верю ли я ей, потому что безумно люблю, или мне уже плевать, потому что всё, что мама говорит, мне безразлично? Чертовски неприятно, но всё же, я размышляю об этом каждый раз, когда вижу маму на кухне с бокалом пива в руке. Сейчас она разговаривает по телефону. Услышав, что я зашёл, она обращается ко мне:

– Иди поздоровайся с бабушкой.

– Я здороваюсь с ней каждый день.

Каждый день.

Каждый божий день моя мама созванивается с бабушкой, а если этого не происходит, значит, в доме нет того, что заставило маму позвонить – алкоголя.

– Ты давно с ней не разговаривал.

– Мама, я не один. Марлон, заходи быстрее.

Когда на пороге появился Марлон, мама тут же оживилась:

– Кофе?

– Здравствуйте, тётя Хелен. Кофе.

До двух часов ночи мы пили кофе, коньяк, снова кофе, курили и спорили, какую песню поставить под атмосферу, царящую на кухне.

Метаясь от Джими Хендрикса и «Джефферсон Старшип» до Брайана Ферри и «Мэззи Стар» мы-таки осушили бутылку, молча слушая Мадонну.

– Проводи меня. Доброй ночи, тётя Хелен, спасибо Вам.

– Приходи ещё, Марлон.

«Приходи, дорогой друг, но, пожалуйста, не учуди ещё что-нибудь», – думал я, глядя на пламя, поднявшееся в подъезде над Марлоном.

– Зачем ты поджёг провода?!

Сквозь слёзы пьяной радости он провизжал:

– Пока!

Двери лифта захлопнулись.

Докуривая сигарету, я простоял ещё несколько минут, глядя на огонь.

– Макс, – послышалось сзади.

Лори. Милое создание Лори, скажи мне, почему ты так красива?

– Добрый вечер.

– Уже ночь, вообще-то, спать пора, – сонным голосом пропели улыбающиеся губы девушки.

– В таком случае, спокойной ночи.

Я приобнял её. Она медленно поцеловала меня в губы и тут же отстранилась. Лет семь назад она даже была в меня влюблена.

– Я вышла на запах дыма.

– Понятия не имею, как это случилось, руки бы оторвал этим паршивцам.

– Нам не отключат телевидение?

– Отключат. Но только не из-за пожара, это уже слишком.

– Если отключат, ты ведь всё сделаешь, как было, да?

– Да, как было, – передразнив Лори, улыбнулся я.

– Дурак.

– Идиот.

– Не идиот. Просто дурак.

– Странно, что ещё никто не вышел.

– Все, наверно, спят. Одни мы с тобой бодрствуем.

Я вздохнул, чувствуя, что разговор не особо клеится:

– Увидимся. Милая, милая Лори.

– Пока, – соблазнительно протянула девушка, снова поцеловав меня в губы.

***

Нас не возбуждают женские руки, потому что они доступны для того, чтобы на них взглянули или потрогали их. В эпоху порнографии нам доступны все части тела. Идеальная женская грудь на голубом экране – такое же обычное явление, как второе число в сентябре. Вероятно, именно поэтому меня привлекают барышни не лучшего, точнее, не общепризнанного сорта – то, что они скрывают под одеждой, удаётся разглядеть значительно реже. От нас упорно пытаются спрятать то, что принято считать безобразным. Но кто-то же начал осваивать Космос, не так ли?