Мы люди

К обеду они валки сложили в небольшие копны и собрались их сносить. Это самое трудное дело, понятно, что дед поставит нести копну на носилках сзади, это ничего, а вот когда слепень на руку сядет да кусать начнет, вот тогда и захочется его прихлопнуть, только носилки не бросишь. Пока донесешь до поддонка, аж пот выступит. Зато Змитрок вытаскивал носилки из-под копы и одну давал деду, он считал себя равным в этом деле, так думал Змитрок, а Степан подмечал внуково старание и радовался. Если неудачно подбили носилки и одна сторона переваживала, чтобы не опрокинулась копа, нужно было поднимать носилку выше. Несколько шагов это еще ничего, а если далеко нести, тогда Степан находил причину: то ругал слепней, то корч, что был на дороге, и предлагал остановиться. «Передохнем минутку и дальше», – говорил он. Разве детское это дело, а вышло детское, они уже второй раз были в этой делянке, раньше было много людей: и Арина, и Антон с Алесей, а сейчас вот вдвоем. А Антон, где он сейчас? Писал, что их направляют сюда на запад. Так здесь же война.

Обедать сели в тени или, как говорил Степан, в тенечке, где был выкопан маленький погребок для молока. Расстелили на ветки и сено свои пиджаки и прилегли. Для Степана такая работа в лесу на природе была в радость. Для труда нужны силы, и приходил момент приема пищи. Степан бережно относился к еде и тому, что дала жена. Сразу вспоминал Арину и чувствовал в собранной ею еде заботу и теплоту. Разложил на своем пиджаке что было в торбочке, получилось немало. Змитрок с интересом наблюдал, как дед раскладывал содержимое торбочки, и почувствовал голод. Ели они не спеша, вернее Степан ел как бы вслушиваясь в каждый кусочек пищи. Змитрок вначале хлеб с вареным яйцом съел быстро, потом, чуть насытившись, начал подражать деду. Поели они, как говорил Степан, «плотно». Змитрок прилег, и глаза закрылись, он заснул. Ясное дело – дитя, ему еще рано выполнять такую работу. Да что такое рано, в этом возрасте и Антон ходил сюда, и малые дети были, когда приезжали на телеге.

Степан тихо встал, подошел поддонку и начал укладывать сено, они все копы снесли до обеда. Набирал на вилы охапку сена и, с силой перевертывая вилы, вкладывал его по кругу. Складывать стог, если умеешь, дело простое, а первый стог у него не получился, раз – и съехал на бок. Тогда ему было тринадцать лет, конечно, еще был пацаном, два раза тогда перекладывал, но сложил. Со временем верхушка его стога все же покосилась, но удержалась, хотя в том месте было сено чуть прелое. С такими воспоминаниями Степан продолжал складывать стог. Только опять который раз его думы возвращались к Антону. Что-то тревожило и беспокоило его, и это беспокойство шло и от погоды, и от колодца, возле которого пили воду, и от этого места, где они сгребали и складывали сено. Степан уже не доставал хорошо подбить и уложить сено с вил в центре стога и пошел будить Змитрока, которому, по-видимому, что-то снилось. Степан постоял, присел и дотронулся рукой до волос, хотелось обнять и прижать этого маленького человека, взять на руки – и пусть спит. Змитрок проснулся и присел, улыбнулся, увидев деда.

– Давай, Змитрок, продолжим, сложим стог и домой, вон еще сколько нам идти назад. Змитрок влез с помощью деда на четверть, уже сложенную часть стога, и старательно начал утаптывать сено.

– Надо сено сюда, где я стою, яма здесь, – быстро он говорил деду, и Степан аккуратно забрасывал ему охапку сена на вилах в то место. Работа у них спорилась, они уже начали вершить стог, когда послышался гул самолетов.

– Дед, смотри, бомбовозы летят, – Змитрок, опираясь на грабли, смотрел вдаль, откуда слышен был гул. Там, в стороне уже перешедшего жару солнца, были видны самолеты. Степан тоже отошел от стожка и вгляделся в небо. Не успел он вернуться, как почти над ними пролетели два быстроходных самолета с черными крестами.

– Немецкие! – закричал Змитрок.

Самолеты начали набирать высоту, и здесь с высоты на них налетели два небольших самолета со звездами. Один немецкий самолет задымил и полетел со шлейфом дыма в сторону, куда улетели бомбовозы, а второй развернулся, и вскоре уже загорелся самолет с красными звездами, и из него что-то вывалилось и начало спускаться, наверное, на парашюте летчик, так подумали Степан и Змитрок. Над ним пролетел еще раз немецкий самолет, возникла вспышка на парашюте, и он быстро начал падать.

– Сбил нашего, – проговорил Степан.

А немецкий самолет взмыл ввысь и вдруг появился над ними. Змитрок от испуга, что он летит так низко, поднял грабли и в этот момент услышал стрельбу и кубарем свалился со стога на землю. Степан кинулся ко внуку и вдруг увидел, что горит сено, которое осталось уложить на стог. Он схватил пиджак и давай им его тушить. Самолет опять низко летел на них, Степан кинулся к Змитроку и упал на него. Пули ударили по пиджаку Змитрока, и все стихло. Степан своим пиджаком затушил огонь, который еще не дошел до стога. Вместе с внуком они отбежали от стога в березняк и затаились. Степан дрожал, прижимая к себе Змитрока, и молчал. Смерть пронеслась мимо них. Мы же не стреляли в них. В который раз он всем телом почувствовал, что это война, и война страшная, и, наверное, долгая. Постояли минут десять, успокоились и пошли к стожку. Остановились возле пиджака Змитрока, он был с огромной дырой на всю полу. «Видишь, целил в дитя», – подумал Степан. Они работали молча и украдкой посматривали на небо и спешили, хотелось быстрее домой.

По дороге возникала мысль: неужели война дойдет до наших мест? Это Степану пока не представлялось. Он видел беженцев и порой не понимал, почему они уходят с родных мест, что заставило людей отчаяться на такой шаг. А их немало шло по тем дорогам, где они гнали стадо коров. Должно же все образумиться, да и армия у нас ого. Только произошедшее сегодня: падающий летчик, стрельба с самолета по ним возле стожка – никак не укладывалось в голове Степана. Его пугал пробитый пулями пиджак внука. «Он что, целил в дитя? – задавался он вопросом. – Это же дитя. Мог быть внук на том пиджаке, не дай бог и не доведи господь». Степан взял за руку Змитрока, и долго они так шли держась за руки. Змитрок забыл уже, как он падал со стожка и как закрывал его дед, ему было спокойно, и он порой хотел что-то рассказать, но задумчивый вид деда останавливал его. Идя рядом с внуком, Степан вдруг ощутил, как много изменилось с утра, когда они шли по этой дороге, война была уже на подходе к их местам. А если так, надо думать, как дальше жить. А перед глазами расстрелянный пиджак, а как же Антон, где он? Домой они пришли в сумерках.

В деревне все замерло. Перестал ходить бригадир и определять, какую надо сделать работу, мало кто приходил на колхозный двор. Все, что казалось раньше таким важным и необходимым, стало почти ненужным.

8

По прибытии в дивизию Антона встретила приятная новость: ему присвоено звание лейтенанта. Эта радостная весть, как звездочка в ночи, прочертила след и исчезла за новыми заботами и делами его как командира батареи. Они свалились в одночасье: одни нужно было решать еще вчера, а другие немедленно сегодня. Дивизия получила приказ передислоцироваться. Дня не хватало на все дела. Наконец вся материальная часть была закреплена на платформах, а личный состав распределен по вагонам и теплушкам. Уже была дана команда на движение, но вдруг обнаружилось, что старшина оставил свой заветный старшинский чемодан, и нужно было его быстрее нести и грузить в теплушку. Поезд тронулся, последним в вагон вскочил Антон. Был душный вечер 18 июня 1941 года. По расчетам должны были прибыть на конечный пункт разгрузки 24 июня. Улеглись волнения, и можно было отдохнуть. Эшелон часто останавливался, его обитатели пребывали в созерцательном настроении, были веселы и радушны. Привлекали новые места, природа, люди – все это обсуждалось с шутками, смехом, а порой ржанием. Со стороны казалось, что в теплушках и вагонах едут несерьезные люди и едут отдыхать, а не заниматься военным делом. Зачехленные гаубицы казались игрушками этих взрослых дядей. Через три дня пути безделье и дорога начали тяготить и красноармейцев, и командиров. Пошли разговоры: куда едем и как там. Нашлось много различных доводов и догадок о новом месте дислокации: как там будет трудно, а может быть, так же и хорошо. Одним словом, разговоры в основном пустые. В воскресенье эшелон двигался по харьковщине, в этот день объявили, что будут на станции кормить горячей пищей, может, от этого на лицах выражалось веселое и радостное настроение, теплушки прогрохотали по железнодорожному мосту через большую реку, на берегу уже загорали и купались люди. «Вот бы где искупаться!» – раздавались голоса в теплушках, а уже поезд мчится мимо деревни, утопающей в зелени. Красивые были места! Проезжая мимо полустанка, увидели людей, стоящих у здания, озабоченных и встревоженных, что у них там случилось? Сразу нашлась масса догадок. От болезни до расстроенной свадьбы. Тревожно выглядели люди. Уже к обеду эшелон двигался через небольшой городок, на станции тоже стояли встревоженные люди, на веселый вопрос: «Чего носы повесили?» Услышали – война. «Где война, с кем война?» – посыпались такие вопросы друг к другу. Стало меньше разговоров, утихли балагуры. Вагоны, теплушки с личным составом и платформы с орудиями батареи, которой командовал Антон, находились в голове состава. На следующей стоянке эшелона Антон спрыгнул на перрон и с тревогой наблюдал, как комендант станции и еще несколько военных и гражданских человек что-то обсуждали с командиром дивизиона и сопровождающим от полка офицером, после этого побежали красноармейцы собирать комсостав.

Антон прибыл к вагону командира дивизиона одним из первых, комдив был несколько растерян и встревожен.

– Проходи, комбат, присаживайся, пока место есть. Ничего говорить не буду, соберутся все, тогда и доведу обстановку.

И стал перекладывать, какие-то листки. В углу суетился политрук. Собрались все быстро, рассаживались молча.

Командир дивизиона встал за своим столиком, поправил гимнастерку, принял стойку смирно и начал доводить сухим голосом сложившуюся обстановку:

– Сегодня утром немецко-фашистские полчища, вероломно, без объявления войны напали на нашу Родину. Наши войска ведут успешные бои, и ближайшие дни враг буде изгнан из нашей земли. Мы продолжаем эшелоном двигаться на конечный пункт. Надо провести среди личного состава разъяснительную работу. Чтобы без паники. Может, это просто провокация. Усилить охрану орудий в теплушках и вагонах. Никому никуда не отлучаться. Дальше доведет указания политрук.

Стояла тишина. «Неужели война? – носились тревожные мысли у Антона. – Как же так, да их разобьют, пока мы прибудем на место». Но тревога не уходила. Политрук говорил о повышении бдительности, необходимости сплотиться и не поддаваться панике, с паникерами будут поступать по законам военного времени. Его голос, казалось, раздавался откуда-то издалека и заглушался наплывающими мыслями, тревожными думами и образами, которые приходили Антону в раннем детстве во сне.

– А сейчас по своим местам и давайте там, смотрите! – были напутственные слова командира дивизиона. Только что смотреть и что еще делать, было непонятно.

Побежала новость по эшелону – война. А в памяти возникла Алеся, дети, отец с матерью, как они там будут. Уже знали, что выступал по радио Молотов. Были слова: «Победа будет за нами». Пошли разговоры и воспоминания о войне, немцах или, как еще их называли, фашистах, а в деревне их называли германцами. «В Гражданскую их побили, а сейчас вон какая у нас сила, побьем, кто этих немцев не бил», – заключил Иван, заместитель командира батареи. В этом тогда никто не сомневался. Но все вдруг странно изменилось, по-другому как-то светило солнце, более блекло выглядела природа, меньше стало улыбок, у людей изменилась походка, шли больше с опущенными головами, неся тяжелые мысли. Хотя война была где-то далеко на границе. Поезд все еще двигался по территории Украины, движение замедлилось, чаще стали встречаться поезда с наспех упакованным на платформах оборудованием и полными людей вагонами. Вечером проследовал поезд, набитый беженцами, а за ним санитарный. Чаще останавливались на полустанках, и первым делом было узнать новости, командование ничего нового сказать не могло, информации не поступало. На остановках усилили охрану платформ с техникой, теплушек и вагонов, в пути стали больше проводить занятий с красноармейцами-артиллеристами по военной тематике, меньше было слышно смеха, стали чаще писать письма родным и близким. Подходил срок прибытия к месту назначения, эшелон с частыми остановками двигался по Белоруссии, Антон был рад, что будет близко от родных мест, и тайно думал, может, удастся заскочить к родным в деревню. Ночью пересекли Днепр и подъезжали к большой станции, завыли сирены, поезд замедлил ход, с громкоговорителя неслись слова: «Воздушна тревога, воздушная тревога». Недалеко раздался взрыв, вагон сильно дернулся, кто-то упал на пол, Антон вскочил и, как старший в вагоне, закричал:

– Без паники, ложись!

Прогремел еще один взрыв, вагон еще раз дернулся, и колеса застучали на стыках рельсов. «Быстро побежал, значит, уезжаем со станции», – подумал Антон. Недалеко что-то горело, в отблесках огня мелькнула вывеска названия станции. «Так это же совсем недалеко от родных мест», – то ли с радостью, то ли с удивлением пронеслась мысль у комбата, а поезд набирал скорость. Опять остановка, утром обнаружили, что эшелон сократился, за локомотивом двигалась их батарея и несколько дивизионных платформ с различным имуществом и боеприпасами. А где же командир дивизиона, где остальные батареи? Только решил начать разбираться, как паровоз завыл короткими сигналами. Что, опять воздушная тревога? Над полустанком пролетали немецкие самолеты. Так вот они немцы, а где же наши самолеты? Но послышался вой и сильный взрыв недалеко от вагонов, и одновременно со взрывом вагон резко дернуло и он начал движение, все ускоряя и ускоряя свое движение. Многие снова упали на пол, послышались крики и стоны. Хотелось как можно быстрее и дальше уехать этого опасного места. Прогремело еще два взрыва, поезд мчался на северо-запад подальше от бомбежки. Еще один раз на полустанке эшелон был обстрелян самолетом. Война пришла в батарею Антона, на платформе был убит часовой, а в вагоне ранено три человека. Раненых сняли на полустанке и отвезли в местную больницу, а убитого похоронили на поселковом кладбище. Встретившись с начальником станции и председателем поселкового совета, Антон узнал об объявленной мобилизации, об эвакуации предприятий, животных и сельскохозяйственной техники. Указаний о том, куда должен двигаться эшелон, не поступало, связи с железнодорожным узлом не было. Начальник станции предлагал отправить их дальше на узловую станцию, где, по его сведениям, должна была быть связь и известно место прибытия эшелона. Они стояли возле небольшого утопающего в зелени станционного здания. Иван вместе с председателем местного колхоза занимались организацией питания личного состава батареи. Неподалеку собралось много мальчишек, стали подходить жители, пошли расспросы. А что могли ответить разминающиеся от долгого нахождения в пути люди? Но отобедать в этом гостеприимном месте не удалось. Послышался гул, высоко в небе летели немецкие самолеты. Жители и дети начали быстро разбегаться, часть красноармейцев кинулась загружать приготовленную пищу в вагоны и теплушки. Начальник станции торопил с отправкой эшелона на узловую станцию. Шел пятый день войны, а казалось, мирная жизнь была где-то далеко-далеко. К вечеру эшелон был остановлен на переезде недалеко от неизвестной станции. Антон выскочил из вагона и направился в голову эшелона узнать, что случилось. На переезде стояли два железнодорожника и поджидали его. Один из них, пожилой с пышными усами, остановился в трех шагах и заговорил:

– Товарищ военный, дольше поезда приказано не пропускать, там дольше немцы.

– Какие немцы? – вырвалось у Антона.

– Здесь недалеко в лесу много военных, может, обратитесь к ним, если разрешат, мы пропустим эшелон.

– А можете отвести к военным?

– Так вон они возле леса идут.

Вдоль леса шло несколько человек в военной форме. Антон и железнодорожники повели разговор в их ожидании. Антона волновал вопрос, правда ли, что немцы недалеко, в это поверить он никак не мог. Железнодорожники рассказали об отступлении наших, что немцев видели на узловой станции и в лесу военные роют окопы и готовят, как видно, оборону. Так неужели немцы уже здесь, так что родное село уже под ними? Трое военных в пятнистых маскхалатах подходили к переезду. Антон отправился им навстречу. Они представились, представился и Антон. Рассказал, почему он здесь, и спросил, как действовать ему дальше. Разведчики довели, что командует здесь полковник, командир дивизии, и необходимо быстрее идти к нему, они готовы проводить. Антон взял с собой командира взвода и двоих красноармейцев, и они быстро пошли за разведчиками.

9

Кольцо окружения сжималось. Это можно было узнать от тех, кто из него вырывался, отступал, убегал от обрушившейся войны. Их останавливали, назначали в подразделения и выясняли, где они вступали в бои с немцами. Оказалось, что бои идут на всех направлениях. Немцы атаковали днем непрерывно. Постоянные бомбежки с воздуха. Ночью бои стихали. В полках и частях заканчивались боеприпасы, взаимодействие и устойчивая оборона между полками нарушена. Связи со штабом армии не было. В наспех оборудованном командном пункте командир дивизии полковник Диев, усталый от бессонницы и непрерывного напряжения, обсуждал с начальником штаба, что делать дальше. Начальник штаба был расстроен и выглядел каким-то испуганным. С ним долго не повоюешь, подумал комдив и для себя решил, что надо готовить людей для прорыва, пока еще нет плотного кольца окружения, иначе немцы завтра рассекут нашу жидкую оборону и с дивизией будет покончено. За три дня боев, как он считал, немцы его научили воевать больше, чем учения на командирской должности за пять предвоенных лет. Чтобы решить поставленную задачу, все исполнители должны ее понимать, как можно более досконально, и прочувствовать ее, такая мысль укрепилась у Диева. Тогда нужно собрать командиров послушать их и убедить, что нужно прорываться.

– Давай соберем командиров полков и основных частей и будем ставить задачу прорываться. Через сколько времени можно собрать? – прервал он свои размышления.

– Через час будут здесь.

Диев прилег и попытался заснуть. Сон не шел. Начальник штаба отдал указания и вышел. Все острее и острее вставал вопрос перед Диевым, почему так получилось. Дивизия в окружении, от штатного состава осталось два полка, остальных судьба неизвестна. В двух командирах полков он был уверен, они смогут выполнить поставленные задачи и не погубить зря людей. Может, вот так же они блуждают по лесам и пытаются пробиться к фронту, а может, уже раздавлены этой силищей? Разве он думал, что сразу после передислокации, еще не развернувшись, придется вступать в бой? Нужно было хотя бы дня три, и тогда можно было организовать оборону на указанных рубежах, провести разведку, расположить артиллерию на опасных направлениях. Кабы да кабы, все умны задним числом, а ты попробуй вот в такой обстановке воевать. Диев встал и начал нервно ходить, ожидая прибытия командиров. Что им сказать, чтобы они поняли, что другого выхода нет, как прорываться и идти к Днепру, к переправам, там должна быть организована оборона и сильная, время для этого есть. Там надо эту силу вражью остановить и дальше гнать отсюда, не давая им передыху. А сейчас он гоняет дивизию, да какую дивизию, остатки одни, опять сам с собой разговаривал Диев. Вышел из сооружения командного пункта. На западе были слышны взрывы, значит, там наши. Что-то полыхало на юге, недалеко послышалась стрельба и прекратилась, стоял тихий и теплый июньский вечер. Как все просто: небо, воздух, вода – они как вчера, так и завтра будут такими же, только у людей многое изменится. Хорошо, что успел отправить к родителям жену с детьми, где они сейчас, уже должны добраться. Стали подходить командиры полков.

Диев сидел за столом и рассматривал карту. Начальник штаба доложил, что все собраны. Диев попросил доложить кратко обстановку в полках. Если кто начинал докладывать свои рассуждения, прерывал конкретными вопросами. Он экономил время. Июньская ночь короткая. Приняли решение прорываться, уточнили направление прорыва и дальнейшего движения. В передовой отряд командир дивизии назначил полк, который дислоцировался здесь, в Белоруссии, и был передан в состав дивизии несколько дней назад. Командовал полком молодой, стройный и энергичный майор. Чувствовалось, что в полку его уважали. Диев встал и кратко отдал приказание:

– Артиллерию привести в негодность и оставить, захватить с собой только сорокопятки. Всем по возможности отдыхать, время выступления доведу дополнительно.

Командиры разошлись к своим частям, остался начальник разведки. Диев подозвал к карте начальника разведки и поставил задачу как можно скорее узнать обстановку в направлении деревни на юго-востоке от их места обороны.

– Когда придут разведчики, тогда и определим время начала выступления. Пойду прилягу, – обратился Диев к начальнику штаба.

Разведчики вернулись к часу ночи. Командир дивизии к этому времени вызвал командиров и хотел объявить о начале прорыва, но доложили о прибытии разведчиков. Зашли в другую половину дома, он разложил карту, чтобы отметить, что узнали разведчики, а узнали они мало. Везде были немцы. Командир уже несколько раз смотрел на карту и пытался в тиши прочувствовать, куда направить прорыв. И склонялся к тому, что надо преодолеть быстро поле, что распростиралось сразу за лесом, и дальше на шоссе. Там немцы будут ожидать прорыва меньше всего. Дальше на юг к лесному массиву, там дороги ведут к реке, а может, там наша оборона. Сведения, полученные разведкой, укрепили его план. Не дослушав разведчиков, он вышел к командирам и поставил им задачи на прорыв. Диев замолчал, посмотрел на командиров, которые должны были через некоторое время вести людей против до зубов вооруженных, уверенных в себе и сильных захватчиков. Оставалось сказать те слова, которые бы мобилизовали и заставили отпустить страх и повиноваться воле старшего. Диев встрепенулся, приподнял голову и сказал то, что считал необходимым в сложившейся обстановке:

– Постройте людей и поставьте им задачу. Простую и ясную, сможете довести, что этот прорыв дает нам мизерный, но шанс, остаться жить и выполнить свой долг перед Родиной. Чем больше ваших бойцов поймет это, тем больше нас останется живых и нужных для разгрома немцев, – потом, надевая на голову фуражку, закончил свою речь словами: – Начальник штаба идет с группой на левом фланге, я на правом, комиссар с группой сопровождения раненых, выступаем через час, передовой отряд через сорок минут. Все по местам.

Командиры молча выходили в ночную темноту. Диев взмахом руки попросил задержаться командира полка, который возглавлял передовой отряд.

– На твоей группе лежит тяжелая задача, главное не останавливайся. Почувствуешь их яростное сопротивление, бери южнее, знаешь, как заяц убегает.

Командир дивизии понимал, что будет как-то не так, в то же время чувствовал, что передовой отряд вырвется из окружения, и он приказал его усилить за счет правого фланга.

Минут через десять взлетела ракета. «Вот она – минута торжества и неизвестности», – подумал Диев и с группой разведчиков заспешил на правый фланг. Послышалась стрельба, завязался бой, он то усиливался, то затихал, то смещался к центру, и люди двигались в этом направлении. По движению можно было понять, что передовая немцев смята. Быстро несли раненых, бой вдруг разгорелся на правом фланге, Диев туда бросил свой резерв со штабной группой.

Прорыв удался. Без большого боя удалось преодолеть шоссе и выйти к лесу, где встретили небольшую группу наших, узнали, что их немцы блокировали, сразу приняли решение прорывать окружение там же и двигаться к речке. Бой был короткий: смяв немцев и не дав им опомниться, расширили фронт прорыва, вышли к лесу и устремились туда, ища там защиту. Диев дал команду занимать оборону, сам разместился под сосной, приказал собрать командиров. Многие пришли, кто был там, на командном пункте, который остался далеко позади, но были и новые. Не было комиссара и части раненых. Из кратких докладов было ясно, что люди почувствовали свою силу и было желание прорываться дальше. Начальник штаба доложил, что появилось около двухсот человек пополнения, которых встретили во время прорыва недалеко от леса, свои потери уточняются.

Диев поблагодарил командира передового полка за успешные действия по прорыву окружения и кратко поставил задачу на занятие обороны, ведение разведки и подготовке к выдвижению тем же вечером. Определили места обороны.

К обеду стало ясно, что они снова в окружении. Только кольцо это не плотное. Но в светлое время выступать нельзя – немцы вызовут авиацию, и тогда конец. Опять с начальником штаба сидели над картой и размышляли над дальнейшими действиями. К мосту идти было нельзя, там наверняка сильная оборона. Оставалось идти вдоль дорог на деревню и оттуда на восток, потом к речке. Казалось, спасение там, за рекой.