Воля над Хаосом

С этим различением связаны два способа обращения с прошлым. Говоря гипер, мы не отрицаем цивилизацию как таковую – надстраиваясь над ней, мы проецируем ее содержания во всей их полноте на новые уровни организованности и мощи. Мы создаем новый мир, продолжая, сохраняя, преобразуя и усиливая ценности прежнего, создавая тем самым более сложную систему, одним из уровней которой остается прежняя система – цивилизация. В рамках гиперцивилизации цивилизация как таковая продолжает функционировать, но она становится частью гиперсистемы. Пост, после означает, что ряд важных характеристик цивилизаций как таковых (духовность, культура, субъектность отдельных людей) будет навсегда утрачен. Когда мы говорим пост, то подразумеваем – то, что было, исчезнет, не преобразуясь в новые реальности, а просто заменится чем-то другим, не более сложным, чем прежняя система – цивилизация:

«Переход к эпохе сверхобществ, сохраняя и приумножая многие достижения эпохи обществ, одновременно означает и утрату многих достижений эпохи обществ. Среди этих потерь следует назвать резкое сокращение числа участников эволюционной конкуренции… миров, способных сражаться за самостоятельный эволюционный путь, на планете осталось совсем немного. До недавнего времени главными конкурентами в борьбе за мировую эволюцию были коммунизм и западнизм. После поражения советского коммунизма инициативу захватил западнистский вариант эволюции. Прочие варианты (мусульманский мир, Африканский континент, Южная Америка) суть либо эволюционные тупики, либо подражания западнизму, либо зоны колонизации для Запада. Во всяком случае, что бы ни происходило в этих регионах, изменить направление социальной эволюции уже невозможно…»[21].

Подобное событие однажды уже состоялось, когда родоплеменной (варварский, предцивилизационный, догосударственный) мир преобразовался в цивилизации. Традиционная цивилизация – это гиперплемя, современное секуляризованное сообщество – постплемя. Традиционное мышление – это гипермиф, полностью эксплицитное программистское мышление – постмиф (и даже постмышление).

Приставка пост всегда появляется, когда что-то заканчивается, а ничего нового не возникает. Тогда для существования-после нет своего имени. Есть, например, постсоветская Россия. Это никакая Россия, она живет лишь инерцией СССР и пародийными заимствованиями извне, это Россия, утратившая свой статус сверхдержавы-сверхобщества и ничего не создавшая взамен. Парадокс, однако, в том, что процесс порождения новых идей интеллектуальной элитой стал неизмеримо мощнее, просто эти идеи по-прежнему и столь же безнадежно не проникают в сознание политического класса, как и в советские времена. Они потому и не нужны, что это идеи не для региональной державы, а для сверхдержавы. Обычные маленькие идеи в России уже рождаться не будут – во имя существования сверхдержавы-сверхобщества многие естественные компоненты малой державы, обычного общества были уничтожены. Опыт жизни-сверх необратим.

Опыт распада СССР показал, что сверхобщества могут существовать лишь тогда, когда есть социальная и культурная инстанция, надстроенная над социальными, экономическими и политическими процессами. Такая инстанция не является частью общества, у нее свои цели и она не выполняет никаких функций внутри общества, над которым она надстроилась. Как только она становится частью, а не надстройкой, статус сверх теряется. Восстановить его можно лишь опять введя сверх, никак не связанное с насущными потребностями просто-общества.

Отсюда буквально заклинания русской интеллектуальной элиты от Проханова до Кургиняна (при всем глубоком отличии их позиций): для развития нужен сверхпроект, нужно нечто, выходящее за рамки обыденности. Иначе обыденность, лишившаяся самодостаточности за время, проведенное в сверх, просто не выживет.

Сверхобщество – это большие цели, большие задачи, выходящие за рамки общепризнанных потребностей. Это особый тип элиты: не передовой отряд общественного организма, обслуживающий его интересы, а управляющий слой, формулирующий и осуществляющий цели вне этих интересов.

1.4.2. Сверхобществу соответствует сверхпроектность. Сверх-проектность – это не создание Большого или даже Очень Большого Проекта. Сверхпроектность – это особый слой деятельности, не соотносящийся с проектами как таковыми, а порождающий проекты. Обычно Большие Проекты приходят как данность, они скорее опознаются, выявляются как подлежащие реализации возможности. Большие проекты рождаются как очередной шаг, проистекающий из логики культурогенеза, и в силу этого, если они сами и непредсказуемы, то по крайней мере логика их возникновения ретроспективно становится понятной. Большой Проект до своего возникновения содержится в теле Культуры в скрытом виде. Культура чревата Большим Проектом, и рано или поздно он начинает реализовываться. Сверхпроекты – это Иное. Это то, что актуально не содержится в Культуре. Сверхпроекты создаются в том же слое Сознания, из которого рождаются культуры. Претензия на сверхобщество, а значит, и на сверхпроектность означает претензию на превращение Сознания в творящую инстанцию, равносильную Культуре.

Культура приходит на помощь Сознанию, когда оно отказывается от своей активности, от той свободной творящей Воли, которая лежит в основе Сознания. Отказавшись от реализации волевых актов, Сознание перестает создавать из себя языки, картины Мира, поведенческие нормативы. Эту работу берет на себя Культура. Но Культура, как и каждый живой организм, обладает ограниченным запасом возможных вариаций своей формы и ограниченным сроком жизни. Когда исчерпываются базовые идеи и падает пассионарный тонус, общество рассыпается и народ, превратившийся в население, становится материалом для новой Культуры. Начинается новый цикл. В основе идеи Сверхобщества лежит представление о слое Сознания, способном порождать новые проекты и новые мотивации, том числе и в условиях отсутствия мотивации.

1.4.3. Сверх- и посторганизмичность. Концепция сверхобщества содержит в себе в неявном виде идею управления организмическим процессом, преодоления организмической фатальности, выход за рамки цикла.

Циклические модели позволили расширить представление об организме на весь мир: мы обитаем в живом мире, живое первично, косное, механическое – это вырезанная из организма, лишенная самостоятельности и убитая часть живого[22]. Космос – организм, планета – организм, биосфера, цивилизация, языки и народы – все это организмы, подчиняющиеся главному закону жизни – основному организмическому процессу. Можно ли преодолеть этот главный закон, гласящий, что жизнь – роковой путь от высокоэнергетичных и малодифференцированных состояний к дифференциации, специализации, упадку и смерти и к тому же регулярный выбор одной-единственной возможности и необратимая утрата всех остальных? Проистекающий из концепции ООП диагноз текущего состояния – упадок культуры, нация на грани исчезновения, замена соприкосновения с Истиной на изображения изображений и прочее, и прочее, и прочее – не всегда устраивает сознательное существо. Все это влечет за собой постановку задачи: как преодолеть этот рок. Есть два способа это сделать, два способа подчинить себе естественные организмические процессы.

Один – упростить организм, концептуально расчленить его на мертвые части, а затем довести его до уровня машины, построенной по теоретическому проекту и соответствующей формам рафинированного мышления. Мышление – полностью подконтрольная нам функция, а значит, то, что можно сделать на ее основе, будет полностью подчинено нашим желаниям. Мышление проще жизни и подчинение ему означает расчленение живого на ряд мертвых, а потому не равных нам, соответствующих лишь одной из частей нашего сознания, фрагментов. Упрощая жизнь до уровня мышления, мы создаем предпосылки для преодоления ее фатальностей – циклов, однонаправленности процессов, судьбы. Убив живое и превратив его в машину, можно, опираясь на рассудок, до бесконечности менять его износившиеся части, как в машине, и тем самым создать иллюзию бессмертия. Именно такую стратегию социального управления, основанную на «утопии цифры», мы и наблюдаем сейчас.

Управлять однородными единицами гораздо легче, чем разнокачественными индивидуальностями и сообществами. Отсюда и этнокультурное смешение, и диктатура политкорректности, запрещающая апеллировать к различиям рас, этносов, культур и полов.

Однако экспансия искусственности подходит к своему концу. Стабильность подобных обществ требует исключения из культурной осознанности многих факторов – расовых, религиозных, культурных. Но они есть, они уходят в фон и разрушительно действуют оттуда.

Есть и другое решение – волевое преодоление живого, одухотворение живого, увеличение его мощи, возможность свободного движения жизни не только по предопределенной траектории, но и вспять естественному движению к упадку и смерти: «Естество попирая и страх, Встанет раса труда и свершений…»[23]. Воля над жизнью, а не жизнь под управлением машины. Воля, будучи более мощной инстанцией, нежели жизнь, в состоянии управлять жизненными потоками, направляя их в то русло, которое не было предусмотрено природой, усиливать жизненную силу, а не уничтожать ее. Это требует особой элиты, руководствующейся не стимулами, а свободной волей, культивированием функции принятия решений, отнюдь не связанной напрямую с аналитикой. Для такой элиты ясное сознание становится одной из главных ценностей. Элита решает, что ей делать не потому, что ее к этому что-то понуждает, а потому, что она внутренне свободна. Если это становится ценностью, то элита стремится занимать такое положение, которое обеспечивает ей большую мощность, нежели окружающая реальность.

При такой установке траектория развития гиперцивилизации, в отличие от обычной цивилизации, не является постоянной потерей нереализованных возможностей. Воля как ведущая сила гиперцивилизации обеспечивает возврат к точкам бифуркации и расширение объема параллельно реализующихся возможностей. Это следствие главной особенности людей гиперцивилизации – активного сознания.

Если постцивилизация требует потери субъектности, превращения основной массы в реагирующие на стимул объекты, то гиперцивилизация, наоборот, возможна лишь при условии активного сознания, постоянно порождающего новые реальности и реализующего их.

Такого общества пока еще нет. Оно существует только как проект отдельных людей. Но в силу того, что люди воли рождаются постоянно, они неизбежно образуют это новое сообщество, сообщество существ определенной породы – волевой породы.

1.4.4. В концепции Перехода отражается архетип радикального скачка, «нового Неба» и «новой Земли». По отношению к этому событию используются термины «фазовый переход» (С. Переслегин), «Иное» (В. Никитин, Ю. Чудновский), транзитология (С. Дацюк), «сингулярность» (Виндж, Курцвейль). За всем этим стоит целенаправленный отказ от любых известных и понятных форм жизни, «аттрактор тайны». Переход – это либо ответ на кризисные явления и план их преодоления, либо свободное действие, порождающее новое, Иное. Если это ответ на вызов, то что именно следует преодолеть? Если воля к Иному, то как начать путь к этому Иному?

Увы, нас все-таки подстегивает кризис, свободное действие лишь использует энергию несогласия цивилизации со своим фатальным концом. Момент кризиса ослабляет автоматику истории и дает шанс выйти за пределы исторической обусловленности.

О наступающем кризисе пишут многие авторы. Признаки кризиса достаточно очевидны.

СЕРГЕЙ ДАЦЮК:

«Как и почему происходит общий кризис цивилизаций?

Всякий цивилизационный кризис имеет такие признаки:

1) цивилизация не может более вести экспансию или даже сохранять себя на всей наличной территории;

2) культура не развивается, происходит процесс повторения и копирования эталонов, образцов, норм;

3) происходит кризис смыслов: старые смыслы утрачиваются, новые не появляются или блокируется их перевод в новые мотивации;

4) происходит всеобщий мотивационный кризис, сопоставленные старым смыслам мотивации перестают мотивировать;

5) происходит упадок морали;

6) будущее становится неясным, представляется негативным или страшным;

7) умирает или сильно сужается пространство духовности;

8) духовные люди не поддерживаются и не имеют сколь-нибудь заметного влияния на социальную жизнь»[24].

Трудно не согласиться, что большинство этих признаков в технологически ориентированных обществах в той или иной мере действительно просматриваются. Следующий шаг – разработка средств преодоления кризиса, средств, позволяющих совершить жизнепорождающий маневр. Но для этого нужны средства управления таким маневром. Проблема осложнена тем, что постановка этих задач опережает разработку средств их решения: есть методы построения механических систем, но нет средств порождения организмических, в том числе цивилизационных, процессов.

1.4.5. Вынужденный и негарантированный Переходы. Переход может рассматриваться с позиций стадиальных моделей как следующий неизбежный эволюционный скачок, но может пониматься и как преодоление эволюционной каузальности – как Невозможный Переход. Преодоление каузальности представляется невозможным – история действительно роковым образом демонстрирует фатальность движения по пути ООП – высокие смыслы Культуры переходят в упрощенные и имитационные формы, что, собственно, и декларируется в идеях цифровизации всех форм жизни. Но помимо подчиненности ООП есть и другой путь – негарантированный скачок в нечто радикально отличное от пути, предусмотренного стадиальными доктринами, – скачок в нечто радикально Иное. Речь идет о негарантированном Переходе, который отнюдь не вытекает из логики и инерции предыдущего развития.

1.5. По отношению к будущему России существуют четыре типа проектов, каждый со своей мотивацией: разрушение; сохранение в существующей форме; развитие по одной из наличествующих траекторий; принципиальное преобразование во что-то Иное. Они и предопределяют выбор модели и исторического нарратива. Наш вывод: в силу проектной исчерпанности единственным приемлемым для России классом проектов может быть только класс доктрин Перехода. Причем негарантированного Перехода. Можем ли мы обнаружить в истории России основания, линии, ведущие к такой постановке задачи?

Глава 2

Историопластика

2.1. Повторим: выбор модели – это выбор объекта воздействия, предопределяющий, чем предполагается управлять – линейным процессом, циклами, Переходом или скачком в Иное. Модель в очередной раз восстанавливает целостность моделируемого объекта, но каждый раз это новая целостность: по-новому группируются и трактуются исторические события, выстраивается другая иерархия значимых факторов, дается новая трактовка тех или иных исторических явлений (то, что раньше было плюсом, может стать минусом и наоборот), выявляются иные, чем в других концепциях, зерна, из которых произрастают современные линии развития и т. д. Модель вводит в качестве квази-идеального образца либо чью-то уже состоявшуюся историческую траекторию, либо, наоборот, свою, потенциальную, но еще не развернувшуюся. История может предстать и как цепочка побед, и как серия неудач, и как последовательность заимствований, и как проявление собственной специфики. Модель предопределена проектом и, в свою очередь, предопределяет проект.

Многие авторы указывают на специфику русской истории. С европоцентристских позиций она вызывает недоумение, поскольку многие исследователи не находят в ней ни последовательного непрерывного роста, ни выраженных фаз упадка, но обнаруживают череду политических катастроф. Это служит основанием для ряда работ, описывающих русскую историю в терминах «застой – модернизация», как у С.А. Ахиезера[25], или «историопластика» М. Эпштейна[26]. Если концепция «застой – модернизация» нам ничего не дает, то концепция «историопластики», использующая тезис Н. Бердяева о «пяти Россиях», действительно отмечает специфику исторического существования России.

Н. БЕРДЯЕВ:

«B истории мы видим пять разных Россий: Россию киевскую, Россию татарского периода, Россию московскую, Россию петровскую, императорскую и, наконец, новую советскую Россию»[27].

То же у А. АХИЕЗЕРА:

«Анализ истории страны показывает, что для нее характерны периодические резкие глобальные, т. е. охватывающие все общество, повороты в системе ценностей, периодические попытки повернуться спиной к своему вчерашнему опыту, к своим царям и вождям, с тем чтобы то ли прорваться к будущему, то ли вернуться к позавчерашнему дню»[28].

В. РОЗАНОВ:

«Вся наша (русская) история – особенно в эти два века, и чем дальше, чем хуже – носит характер хаотичности; все в ней «обильно», «широко» – и все «не устроено»; мы как бы живем афоризмами, не пытаясь связать их в систему, и даже не замечая, что все наши афоризмы противоречат друг другу; так что мы собственно, наше духовное я — не определимы, не уловимы для мысли, и вот почему мы – не развиваемся»[29].

У М. ЭПШТЕЙНА это звучит так:

«Россия – самая большая страна не только по территории, но и по исторической вместимости. Она не столько двигалась вперед во времени, сколько испытывала все новые и новые варианты своей исторической участи.

Эту способность цивилизации сохранять свои основные свойства, проходя через многочисленные, диаметрально направленные формации и деформации, можно назвать историопластикой. Прогрессивность и пластичность – разные характеристики исторического движения: первое определяет меру развития, второе – размах колебаний»[30].

Из его же «Экзистенации»:

«Ни православие, ни соборность, ни коммунизм, ни космизм, ни евразийство не способны исчерпать, выразить и оформить сущность России, потому что эта сущность ставится как задача и в такой постановке всегда удаляется от ищущего»[31].

Если отвлечься от домонгольского периода, Литвы и Новгорода и рассматривать только Большие Проекты России, то действительно обнаруживаются три большие исторические реализации: Третий Рим (Московское царство), Российская Империя и Советский Союз. Каждый последующий исторический этап отрицает предыдущий и использует принципиально другие способы социокультурной регуляции. Причем отрицание прежнего проекта и переход к новому происходит не после исчерпания (как это обычно осуществляется в Европе), а на пике предыдущего: Раскол знаменовал собой высшую точку в развитии идеи Третьего Рима, революция случилась, когда культура России и планы ее развития находились на взлете, распад Советского Союза произошел на переходе режима в зрелую фазу (а отнюдь не в фазе «загнивания», как принято считать в либеральных кругах). Большие проекты не успевают состариться и умереть своей смертью, они отбрасываются, и их актуальные результаты и перспективы «уходят в фон», формируя все более объемное (и тем не менее не удовлетворяющее русских) понимание фундаментальных задач. Этот момент отмечают многие исследователи:

«Здесь нет постепенного прогресса от успеха к успеху, который должен в конце концов осчастливить мир, а есть лишь внезапное преображение мира»[32].

Более того, историопластика распространяется и на трактовку прошлого России, формируя альтернативные образы настоящего. Так, евразийская концепция от Савицкого и Трубецкого до Льва Гумилева дает совершенно иную трактовку монгольского периода, нежели «нормативная история», не говоря уже о совершенно фантастической виртуальной истории Фоменко и Носовского.

2.2. Но что означает столь резкая и регулярная смена проектов? Именно та историческая линия, которую выделил Эпштейн как враждебную и бессмысленную по отношению к «нормальной истории», и представляется наиболее перспективной и проясняющей возможную вариативность дальнейшего развития. Не он один останавливается на этой теме. От «пяти Россий» Бердяева до А. Проханова («мы развиваемся, достигаем вершины, а потом падаем вниз и исчезаем, как будто навсегда») русские мыслители отмечают особенность России: казалось бы, несоединимые куски истории образуют тем не менее некоторое сверхрациональное единство. Обычные исторические организмы развиваются последовательно: зародыш – младенец – подросток – юноша – зрелый мужчина – старик – труп.

При всем отличии старика от зародыша есть последовательность стадиальных преобразований, в основе которой и лежит «культурная ДНК». Если в истории российской цивилизации последовательно реализуются разные и несовместимые друг с другом «культурные ДНК», не означает ли это, что ее существование и вариативность определяются некоей «супер-ДНК»?

При этом речь идет не о вариативности одного культурного организма, а вариативности, порождающей разные организмы – разные типы культур. Можно, конечно, вычленить передающиеся культурные стереотипы, они есть и легко выявляются (см. трехтомник Б. Миронова «Российская империя: от традиции к модерну»[33]), но среди них всё равно будет присутствовать способность начинать свое существование заново, пройдя сквозь историческую катастрофу.

Единство истории при этом обеспечивается позицией, находящейся Над текущими событиями, позицией, позволяющей «смотреть на» разворачивающиеся линии развития и катастрофы. Россия в своей истории время от времени достаточно резко переходит от одной формы к другой, изменяя свою «культурную ДНК», но сохраняя при этом себя как Россию. Это свидетельствует о наличии более высокой управляющей инстанции, стоящей над организмической автоматикой. «Всемирная отзывчивость», о которой часто пишут, коренится в этой особой позиции-Над[34] – если внятны собственные радикальные преобразования, порождающие столь различающиеся культурные проекты, то столь же внятными становятся и чужие. Другие цивилизации реализуют свой единственный проект, порождая предзаданность собственной исторической траектории. То, что называется прогрессивным развитием, представляет собой последовательное развертывание вполне определенных потенций. Собственно, к цивилизациям такого типа и применимы шпенглеровские модели, но не к России с ее резкими переходами. Позиция-Над обеспечивает потенциальное разнообразие различных исторических решений и, более того, их сочетание, иногда даже – сочетание несочетаемого.

2.3. Воля и Хаос. Цивилизация есть заклятие Хаоса, превращение его в организованные и управляемые формы. Хаос непереносим для Сознания в той мере, в которой он обусловливает Сознание и управляет им. Социокультурную же форму удерживает внутренняя идея:

«Форма есть деспотизм внутренней идеи, не дающий материи разбегаться»[35].

Цивилизации – и прежние, и существующие – заклинают Хаос правилами и нормативами, и, создавая стабильные институты, превращают социокультурную магму в организованную целостность. Но правила, нормативы, институты порождаются мыслительными конструкциями, а мышление – лишь один из огромного множества аспектов жизни сознающих себя существ. Мышление дает понимание многих процессов, но как конструирующая и созидающая инстанция оно стоит ниже жизни. Не будучи способным управлять течением жизни, создавая равноценные ей формы, оно регулирует жизнь цивилизации лишь введением многочисленных ограничений.

Нам известна только одна доступная нам инстанция, стоящая выше жизни. Это Воля в ее творящем аспекте, не обусловленная никакими нижележащими – ни механическими, ни организмическими – факторами. Воля, «заклинающая» Хаос не приданием ему стабильных форм, а управлением его изменчивой стороной.

Борьба трех начал – Воли, Стабильности и Хаоса – хорошо заметна в русской истории. Воля творит новые формы – и, творя их, тем создает Стабильность, пока не «засыпает». Но, когда она «засыпает», тогда и начинается Смутное время: не ограниченный правилами Хаос, выйдя из-под контроля Воли, ломает ранее созданные формы Стабильности. Преодоление Смутного времени означает, что Воля вновь начинает создавать организованные формы над Хаосом. Но это именно новые формы, а не продолжение прежних (для продолжения предыдущего не требуется Воли, достаточно инерции). Это и есть циклы историопластики.

Такое существование рискованно (катастроф в русской истории хватает), но оно выводит из ситуации жесткой предопределенности и скованности нормативами. В дилемме «риск катастрофы или гарантии обусловленности» Россия регулярно выбирала риск катастрофы. Вопрос в том, как придать такой форме исторического существования осознанный и управляемый характер, как надстроиться над историопластикой.