Хроники Шеридана

При этих словах Рио фыркнула в свой стакан так, что молочная пена усами осела у неё на верхней губе.

В Городе постоянно плодились самые невероятные слухи. Их источником служили сами жители, ведь многие из них на этом неплохо зарабатывали: чуть не на каждом углу можно было увидеть вывеску, приглашающую доверчивых простофиль посетить «профессионального» колдуна, гадалку или ещё кого-нибудь в этом роде, а уж торговля всякого рода сувенирами и вовсе приносила некоторым целое состояние. Прошлым летом, например, Рио и её приятель Дю неплохо заработали, продав престарелой парочке американских туристов младенческую пинетку Карапуза, до этого без толку пылившуюся в чулане, выдав ее за гномий башмак.

Вот и теперь в воздухе запахло лёгкой наживой.

– Нельзя ли как-то достать угольков с такого пепелища?.. – продолжал между тем Борода.

«Угольков-то я тебе достану – хоть целый мешок! Из Бабушкиного очага, скажем…» – подумала Рио, а вслух сказала:

– Ну, я не знаю… Да и к чему это вам?

Борода улыбнулся. Улыбка у него вышла какая-то уж… Но Рио не обратила на это внимания.

– Люблю интересные вещи, – просто объяснил он. – Может, у тебя или твоих друзей есть что-нибудь эдакое… Например, зуб дракона…м-мм… или… Ну, ты понимаешь?.. Я бы неплохо заплатил! – и он выразительно потер большим пальцем два соседних.

Еще бы она не понимала!.. Похоже, и этим летом не придется клянчить у родителей деньги на мороженое. Для верности Рио решила набить цену:

– Разве вы не знаете? – она сделала «страшные» глаза. – Это же запрещено! А если вас застукают при отъезде?..

Тут надо пояснить, что из Города можно было выехать, равно, как и въехать, только одной дорогой – через Северные Ворота, – так как он лежал в излучине реки, а за рекой простирались дремучие, нехоженые леса – вплоть до самых гор. Поскольку же Долина официально являлась историческим и природным заповедником, то у Ворот было устроено что-то вроде таможни. Иногда там и вправду вспыхивали скандалы, когда Смотрители, как именовали себя тамошние служители, обнаруживали что-нибудь ценное… Правда, никто ни разу не слышал, чтобы какая-нибудь безделушка из задержанной контрабанды оказалась действительно артефактом: так, в лучшем случае, только отпечатки Неведомого.

– Это уже не твоя забота, – мягко ответил Борода. – Только учти, мне нужна настоящая вещь. На-сто-я-ща-я! Слышишь? – раздельно повторил он, глядя ей прямо в глаза.

Но Рио трудно было смутить.

– Конечно! – серьезно подтвердила она. – О чём разговор!– ещё и покивала для солидности.

– Смотри!.. – и бородатый шутливо погрозил ей пальцем.

Тут Рио совершенно некстати снова вспомнила свою прошлогоднюю махинацию. Обман?.. Ну и что?.. Ведь все же остались довольны – и одураченные туристы в том числе. Это просто такая игра. Им хотелось иметь что-нибудь этакое на память о Долине, и они это получили. Обувка её братца небось до сих пор стоит у них где-нибудь на каминной полке на почётном месте среди прочих безделушек. При этой мысли она едва не захихикала, но сумела удержаться. Борода тем временем что-то нацарапал на салфетке:

– Вот номер моего телефона в гостинице, – сказал он, подвигая салфетку к ней поближе, но не давая в руки. – Легко запоминается…

Она взглянула: три чёрные жирные девятки на мятой бумаге и через чёрточку – ещё три такие же. Он скомкал бумажку и сунул её в пепельницу.

– Я пробуду тут ещё недели две…

– Поздновато уже, – промямлила Рио. Ей не терпелось закончить разговор и начать действовать, пока бородатого не перехватил кто-нибудь половчее.

– Будь здоров! – дружелюбно отозвался тот.

В дверях она обернулась, желая еще раз кивнуть напоследок, но мужчина не смотрел в её сторону. Он успел вставить в рот сигару и, прикуривая, поджёг спичкой беленький комочек в пепельнице.

***

Вернувшись домой, Рио прямиком направилась в Кухню.

В огромном зале было темно… Околдованная сумерками, Рио невольно замерла на пороге. Ступеньки терялись во тьме. Лунный свет из высоких узких окон бледными полосами дрожал на каменных плитах, по стенам бродили причудливые тени деревьев. Знакомые при солнечном свете предметы таяли и растворялись в вязкой темноте… Лишь цепи котла над очагом всё так же уходили ввысь – их кольца посеребрила ночь, и сотнями багровых глаз вглядывался в наплывающую черноту угасающий очаг.

Девочка осторожно спустилась вниз, на цыпочках прокралась к обеденному столу и зажгла свечу. Тени тотчас разбежались по углам.

– То-то же!..

Стараясь не шуметь, ей нравилась эта таинственная тишина, она отыскала в одном из ящиков пачку фольги, в которой обычно запекали мясо, и, оторвав кусок блестящей бумаги, свернула кулёк. Наполнив его углями из очага, она вспомнила давешний разговор с бородатым и радостно хихикнула. Звук вышел больше похожим на хрюканье. Это рассмешило её ещё больше. Очарование ночи тотчас улетучилось, всё встало на свои места, и, продолжая похрюкивать, Рио уже совершенно спокойно собиралась уйти.

В это мгновение лунную дорожку на каменном полу пересекла чья-то тень – она скорее почувствовала это, нежели увидела. Девочка быстро обернулась, но невозмутимая луна в окне по-прежнему висела на своём месте.

Затаив дыхание, Рио задула свечу и, подойдя к окну, прижалась лицом к стеклу. Её сердечко колотилось точно бешеное, удары пульса тяжело отдавались в висках… Но чёрные деревья в саду, залитом лунным светом, стояли тихо, убаюканные треском сверчков. Ей казалось, она простояла так целую вечность. «Верно, совы…» Она медленно попятилась назад, не спуская на всякий случай глаз с окна, достигла ступенек и, развернувшись, помчалась вверх, чувствуя, как ожила и зашевелилась темнота за спиной…

Одним махом оказавшись на своём этаже, Рио успокоилась. Она и раньше совершала подобные вылазки. Ей нравилось бродить по ночному Замку – это смахивало на настоящее приключение! Во время таких странствий ей случалось пугаться, но утром всё оказывалось простым недоразумением. Несколько раз ей доводилось слышать стоны и вздохи Привидения, а прошлой зимой – даже звон его цепей!.. Впрочем, другие обитатели Замка тоже могли этим похвастаться, поэтому она никого не удивила.

Пройдя по длинному коридору, освещённому вделанными в стену светильниками, Рио очутилась у своей комнаты. Открыла дверь – и замерла…

На подоконнике распахнутого окна сидела огромная чёрная птица. Тёмные перья отливали стальным блеском. Ворочая головой, птица поглядывала на неё то одним, то другим глазом – злым, чёрным и блестящим.

– П…птичка… – пересохшими губами прошелестела Рио, – Птичка… кыш!.. Кыш!!! – она махнула рукой с кульком, желая прогнать незваную, и угли разлетелись по всей комнате.

Птица раскрыла клюв, и девочка услышала шипение.

– Отдай!.. – вдруг отчётливо проскрипела птица человечьим голосом.

Это было так неожиданно и так страшно!

– Кыш!!! Пошла!.. – завопила Рио.

Птица тяжело захлопала крыльями и снялась с места, словно собираясь улететь, но вместо этого вдруг с удивительным проворством бросилась на неё!

Рио успела прикрыть лицо руками, но получила такой удар по голове, что сознание её померкло… Проваливаясь куда-то в темноту, она ещё увидела, как в комнату вбежала Орфа – простоволосая, в длинной ночной рубашке, – за ней ещё кто-то, и ещё… И свет погас…

…Очнулась она в своей постели. Возле кровати на маленьком пуфике сидел человек. Она узнала его: доктор Сибелиус. Он лечил всю малышню в Городе. За его спиной толпились домашние.

– Только постельный режим! – заявил Сибелиус, закончив осмотр. – И лучше в больнице. Травма может оказаться серьезной… Необходимо сделать снимок и всё такое…

Рио хотела возразить, но от малейшего усилия перед глазами плыли зелёные круги, а к горлу подкатывала тошнота. Откуда-то появились чужие люди, её переложили на носилки. Рио закрыла глаза – так было легче, и поплыла в темноту…

***

Госпиталь Св. Лаврентия – место светлое и тихое: несколько белых кубиков, разбросанных прямо посреди густого яблоневого сада; за садом – горушка, поросшая берёзами, осинками и молодым ельничком, понизу бежит ручей, довольно глубокий и прозрачный, студёный даже летом. Если подняться на горку – перед тобой как на ладони вся Зелёная Чаша: красно-коричневые островерхие крыши среди буйной зелени, вокруг – синяя подкова реки, и снова – зелень, зелень, зелень!– до самого края мира. И облака…

Ей не разрешали вставать, и она лежала, целыми днями бездумно глядя в окно, где купались в солнце незрелые ещё яблоки, и синева неба едва пробивалась сквозь листву. Почему-то ей было очень хорошо, словно она долго перед тем бежала, – на износ, до разрыва легких, – и остановилась, наконец, и бежать ей больше никуда не надо.

Потом к ней стали пускать посетителей – и яблоневая идиллия кончилась. Потянулась бесконечная череда тётушек: охи-ахи, корзиночки с печеньем, шоколад, и снова – ахи-охи… Все были с ней ужасно милы, ужасно болтливы и ужасно-ужасно скучны. Часами просиживая у её кровати, они вели бесконечные разговоры между собой: ей казалось – гигантские шмели залетели из сада и гудят, гудят, гудят… Она засыпала под их гудение, просыпалась, – они даже не замечали! Стоило бы пожаловаться доктору Сибелиусу, но – лень. Да и обидятся… И она снова засыпала.

Ей снились странные сны…

Она видела Долину – полчища тёмных всадников терзали её леса. Дикие, совсем не похожие на людей, они выжигали селения, убивая всё живое: человечье мясо выковыривали они из жёлтых, нарочно заточенных зубов длинными кривыми когтями, и кровь побеждённых бурыми комьями запекалась в их шерсти. Чёрной тучей, словно саранча, прокатились они по Великой Равнине, уничтожая жизнь – до последней травинки! – и вдруг исчезли…

И пришла тишина. Мёртвая тишина над огромной выжженной пустошью. Девочка навсегда запомнит ощущение этой тишины.

А сны продолжались…

Она видела, как первый раз над погибшей равниной восстало Солнце: сколько же долгих дней не могло оно пробиться сквозь клубы дыма! Но напрасно искало светило хоть единую пару глаз, в чьих глубинах нашли бы отсвет его лучи. Искала их и Луна, пришедшая вослед, но так и осталась одинокой в ночи, и холодные бесконечные выси вокруг, населённые облаками и звёздами, казались куда более обжитыми, чем беззвучная твердь у неё под ногами…

Первыми вернулись растения – сначала трава, потом деревья. Вернулись птицы… Немногие уцелевшие люди, – те кто успел убежать в горы, – не торопились возвращаться. Они выстроили в горах деревушки, и лишь редкие смельчаки спускались в Долину, рассказывая, будто по ночам там до сих пор можно услышать приглушенное конское ржание и гулкий мерный топот, словно движется куда-то несметная конная рать…

Однажды ей приснилось, будто она сама стоит ночью на верхушке одной из дозорных горных вышек, и до боли в глазах всматривается вниз, в Долину – и ей мерещатся огоньки костров: кто и зачем зажигает их?.. А другой раз она вдруг увидела себя сидящей у такого костра – и с нею были ещё люди, человек семь. Один из них, собирая сухие ветки на корм огню, наткнулся на странный череп. Неприбранные кости частенько попадались здесь, но этот – обугленный, приплюснутый, с косо вырезанными овальными глазницами, не принадлежал ни человеку, ни животному.

– Череп нигильга… – сказал кто-то, и нашедший испуганно отбросил ногой страшную находку.

Так Мэрион узнала имя неведомого племени, что пришло ниоткуда и исчезло в никуда. Череп подкатился к ногам старика, сидевшего у костра вместе с остальными. Старик долго смотрел в пустые глазницы, потом взял череп в руки, огладил ставшие каменными кости, и сказал:

– Зло ушло отсюда…

– Конечно, ведь он умер, – эхом откликнулся кто-то, но старик покачал головой:

– Нет, не то. Я хотел сказать, они ушли совсем.

– И не вернутся?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Если никто не откроет Врата…

– Какие врата? О чем ты говоришь, старик?..

Но тот смотрел сквозь вопрошавших невидящим взором, точно вслушиваясь в неведомую речь, текущую к нему через пальцы, сжимавшие чужие кости.

– Кто-то открыл Врата, – повторил он, спустя какое-то время, – нарочно, а может, случайно… И они пришли.

Мэрион проснулась тогда со странным ощущением, что знает этого старика, и он часто потом снился ей, но она так и не вспомнила, кто он.

Навещала её и Бабушка. Приходила и Орфа, тоже с корзиночкой. Что-то говорила, но мало… Рио все глядела на неё и удивлялась: такая изящная, хрупкая, и кинулась против Птицы. В память девочке крепко врезалась картина: тонкий белый силуэт на фоне огромных черных крыльев… А волосы у Орфы – того же цвета.

Несколько раз приходила Зануда. Одна… Обе чувствовали себя неловко и больше молчали: обычный их разговор – с взаимными колкостями, подковырками и претензиями – явно был здесь ни к месту.

– Что читаешь? – спросила как-то младшая сестра у старшей, заметив торчащий у той из сумочки золотисто-коричневый корешок.

– Так… – неопределенно отозвалась та. И вдруг в каком-то внезапном порыве склонившись к её уху, прошептала: – Понимаешь, я вот всё ищу в этих книгах, ищу чего-то… Что-то, мне кажется, очень важное. Не знаю что, не помню… Иногда кажется, вот-вот ухвачу, но никак!..

В палату вошла медсестра, и Зануда резко откачнулась назад, точно её застали на месте преступления.

Потом она скупо поведала, что наутро после происшествия с Рио приезжали полицейские, а вместе с ними – два Смотрителя и какой-то чудик из Обсерватории. Они долго изучали с помощью всяких штучек окно в её комнате, но оно оказалось в полном порядке – обыкновенное окно, а не какая-нибудь Дыра или Провал. На полу, правда, нашли много углей, – тут Рио промолчала, – и чудик сунул парочку себе в карман… А потом полицейские долго приставали к Бабушке – по поводу пропажи дедули. Оказывается, тётя Розалия как раз накануне написала в полицию заявление об его исчезновении. Этим они привели старуху в замешательство – она как-то в суматохе забыла о нём… И не только она, впрочем.

– Может, у вас ещё кто-нибудь исчез? – допытывался Рэг Шеридан – глава полицейских, – неодобрительно взирая на любопытных, постоянно заглядывающих в комнату, где шла беседа. – Вон сколько народу – прямо постоялый двор!..

Бабушка лишь пожала плечами.

– У нас не гостиница, сударь, – оскорблённо заметила она. – Мы своих гостей не регистрируем.

– Неужели? – съехидничал тот. – А весьма похоже!

– И вообще, – перешла в атаку Бабушка, – люди пропадают не только в Замке! И всем это прекрасно известно! Мэрия же и в ус не дует, дабы предпринять что-либо!

Неизвестно, до чего они договорились бы, но тут совершенно некстати в комнату с воплями ворвалась Орфа. Оказывается, убираясь в бабушкиных покоях, она обнаружила в её гардеробе кучу скелетов.

– Милочка, – спокойно отозвалась на её вопли Бабушка, – у каждого есть свои скелеты в шкафу, и чем дольше живешь, тем их больше.

Служители закона были вполне согласны с мнением хозяйки, но все же не поленились пойти посмотреть. Разумеется, среди платьев и шляпок они ничего не обнаружили и, в конце концов, были вынуждены откланяться, оставив служанку в полном недоумении.

– Видишь ли, дорогая, – любезно пояснила ей Бабушка, – некоторые фразы иногда обретают буквальный смысл.

***

Домой из больницы Рио забирали Красавчик и тетка Люсильда. Была суббота.

– Родителям что, сильно некогда?.. – обиженно буркнула девочка, забираясь в поданный экипаж.

Красавчик загадочно ухмыльнулся. Тётка нахмурилась, и легонько шлёпнула сына сложенным зонтом, с которым никогда не расставалась, но тот продолжал улыбаться. Его явно распирали какие-то новости, но Рио сделала непроницаемое лицо и отвернулась.

Лошадка неторопливо цокала по мостовой. Утро – нежное, прохладное – благоухало цветущими садами. Тенистые улочки были ещё пусты… Рио почувствовала, как её душу заполняет удивительный покой, словно внутри распрямилась некая огромная пружина, мешавшая с того самого времени, как она стала видеть странные сны.

Блаженство длилось недолго…

В Замке царила страшная суматоха! Всё огромное семейство носилось по дому взад и вперед, захлопывая бесчисленные окна, которые тут же почему-то снова оказывались распахнутыми. Папа, вооруженный огромной шваброй, с воинственным видом высовывался в очередное окно и грозился кого-то убить. Тетушки вопили, счастливые дети – свои и чужие – радостно им помогали. Мама валялась на диване с компрессом на голове, Зануда суетилась вокруг неё с нашатырем, – та героически отбивалась… В углу гостиной, в кресле, мирно похрапывал доктор Сибелиус…

И только Бабушка оставалась спокойной посреди всего этого бедлама. Помешивая в котле неизменную овсянку, она неодобрительно наблюдала за происходящим:

– Ну-ну…

У её ног сидели, преданно заглядывая ей в глаза, два очередных приблудных кота.

– У нас что за праздник сегодня? – поинтересовалась Рио, усаживаясь за стол.

– Ничего особенного, – флегматично отозвалась Бабушка, – просто Аист хочет подарить твоим нового ребенка.

– ?..

Вместо ответа бабуля указала черпаком в окно. Рио подбежала к подоконнику и выглянула на улицу: над Замком и впрямь кружил огромный белый аист. Выглядел он уже изрядно уставшим, но сдаваться, судя по всему, не собирался…

– Прочь! Прочь, негодный! – шумели на него из окон, но он упрямо кружил и кружил в воздухе, надеясь отыскать брешь в обороне противника.

В клюве у него болтался маленький голубой сверток.

– Окно!.. – предупреждающе воскликнула Бабушка, но было поздно.

Заметив образовавшуюся лазейку, Аист со свистом спикировал вниз, на бреющем полете ворвался на Кухню, сметая всё на своем пути, с шумом описал круг над котлом, и, выронив сверток, стремглав вылетел наружу: торопиться ему надо было – судя по крикам, Папа раздобыл ружье.

Грянул выстрел…

Аист испуганно шарахнулся вбок, задел крылом ветку яблони, шлёпнулся оземь. Папа, сверкая очками, издал дикий торжествующий рёв… Аист пешком улепётывал к воротам, обитатели Замка гурьбой бросились за ним. Тут раздался второй выстрел, за ним – ещё!.. Аист скрылся прочь. Домочадцы, успевшие выбежать на двор, залегли кто где… Еще выстрел!..

– Да заберите же у него ружье!!! – истошно завопил кто-то. – Он нас всех поубивает!

Вдалеке завыла полицейская сирена.

Бабушка между тем, охая-ахая, ловко выудила из котла орущий свёрток, и бережно перенесла его на стол. Удивительное дело: кипящая овсянка не причинила подкидышу никакого вреда – орал он больше от испуга или потому, что так было положено.

Рио увидела, как у ворот остановилась полицейская машина, оттуда вышли двое в форме и подошли к парадному.

Пока остальные общались с представителями власти, Бабушка и внучка разглядывали новоприобретенного члена семьи. Заглянувшую к ним Орфу – совершенно обалдевшую от происходящего всякий раз в этом доме – послали будить доктора.

– Если он не сбежал ещё, то веди-ка его сюда! – распорядилась хозяйка.

Сибелиус и не думал сбегать – на своём веку в этом Городе он и не такое видал! – и служанке понадобилось некоторое время, чтобы растолкать его.

Осмотрев ребёнка, доктор остался доволен:

– Славный малыш! Какие умненькие глазки!

Вокруг уже собирались домашние, толкаясь и заглядывая друг другу через плечо. Младенец затих и, суча ножонками, в свою очередь настороженно рассматривал новую родню, посапывая крохотным розовым носиком. Последним в Кухню спустился Папа: полицейские уехали, конфисковав его лучшее старинное ружье. Взамен, правда, они пообещали по возможности не поднимать шума. Хотя стрельба среди бела дня, в городе, набитом туристами… Так что теперь Папа не знал даже, что его больше огорчает: потеря коллекционного ружья или приобретение новой прорехи в семейном бюджете в лице нечаянного младенца.

Протиснувшись к столу, Папа мрачно воззрился на новое чадо. Подкидыш застенчиво засунул кулачок в рот. За спиной отца перешептывались тётушки, обсуждая глазки, носик, ушки и тому подобные прелести дитяти.

– Ну, почему к нам? – попробовал возмутиться Папа, но поймав мрачный взгляд супруги, поспешно поправился: – То есть, я хотел сказать, у нас своих хватает!..

Папе – доброму и славному человеку по сути своей – просто не хотелось лишней, в буквальном смысле внезапно свалившейся на голову, ответственности. Дети – это же, ну, сами понимаете… И неизвестно, что из всего этого выйдет.

Но затравленно оглядевшись по сторонам, он понял, что сочувствия ему не найти: тётка Люсильда укоризненно поджала губы, Красавчик улыбался, Бабушка и дочери взирали на младенца с любопытством и симпатией, в глазах остальных читалось явное осуждение и сладкое предвкушение скандала, вздумай только он выставить кроху за дверь…

Папа снова посмотрел на младенца. Тот победно улыбнулся и забулькал.

– А! Какая разница… – отец махнул рукой и, неловко взяв ребёнка в охапку, с независимым видом удалился.

***

Из-за утреннего происшествия чай сели пить позже обычного и чаепитие изрядно затянулось. Кое-кто вскользь поздравил Рио с выздоровлением, но большинство даже не обратили внимания на её возвращение. Ей, правда, и в голову не пришло обидеться. Она привыкла, что в доме у них вечно было как на вокзале: кто-то приезжал, кто-то уезжал, – родственники, друзья, знакомые, друзья и родственники друзей и знакомых и, как иногда подозревала Рио, совсем уж посторонние люди – иных ведь не могла признать даже Бабушка!.. Некоторые из постояльцев жили у них всего недельку-другую, благодарили за гостеприимство и уезжали. Другие же, как, например, тётка Люсильда или дядя Винки и еще несколько человек, оставались жить годами. Вся эта толпа, а за обеденным столом порой сиживало человек до двадцати, не считая приглашенных, вполне комфортно умещалась в старом Замке, которому это, похоже, нравилось.

Рио давно догадалась, что Замок живёт своей жизнью, наблюдая за происходящим и развлекаясь по-своему: он будто отращивал сам собой новые комнаты, спальни, лесенки, кладовые и коридорчики, когда вдруг жильцам не хватало места, поэтому даже его законные владельцы не смогли бы предоставить точного плана своего жилища, если бы вдруг это потребовалось. Рио знала несколько потайных ходов и дверей, с помощью которых устраивала «сладкую» жизнь тем из постояльцев, которые не особенно ей нравились, и это тоже относили на счет Замка, (хотя Бабушка и Красавчик отлично догадывались, чьих это рук дело!) Но чаще случались странные и загадочные вещи, к которым Рио не имела никакого отношения.

С обеда вдруг нахмурилось и зарядил ливень… Серые тучи висели плотно и низко, точно хотели придавить собою Долину. Бледно-голубые длинные молнии вонзались в почерневшие Холмы, и спустя долгие секунды доносилось ленивое ворчание летнего грома. Сад потемнел и посвежел, благодарно подставляя тяжёлым каплям зеленые ладони; пронзительно запахло травой и землей, на каменных плитах двора вскипели серебряные лужицы… Все звуки сделались тише, словно растворились, – только капли по стеклу, только шорох дождя по листьям, и лишь изредка – приглушённый быстрый смех пробегающих прохожих, да стук проезжей кареты под аккомпанемент подков…

Рио сделалось скучно. Она поиграла с Карапузом, попробовала пристать с какими-то глупостями к Зануде, но та сбежала от неё в библиотеку, и уткнулась в очередную толстую книгу. Поднявшись к себе, девочка включила было телевизор, но тут же выключила его, такая же участь постигла и компьютер, а потом и вовсе свет погас – во время грозы такое бывало нередко.

В Замке засуетились, стали зажигать свечи, во множестве заготовленные специально для подобных случаев. Кто-то предложил разжечь камин в гостиной – в старом Замке, несмотря на начало июня, к вечеру становилось прохладно. И вот по стенам заплясали вытянутые тени и жёлтые отблески свечей, в дальних коридорах сгустились сумерки, и обитатели Замка стали подтягиваться в гостиную, привлеченные теплом огромного камина.

Рио любила такие вечера и настроение у неё поднялось. Она заняла ближайшее к огню кресло – ей всегда нравилось наблюдать игру пламени. Из Кухни поплыл аромат свежей сдобы, и уже расставляли на огромном круглом столе к чаю. Кто-то сел за рояль – звучные арпеджио разогнали остатки её грусти – и нежный женский голос начал старинный романс, к нему тотчас присоединился мужской баритон. Сделалось совсем хорошо и уютно, и все это почувствовали – и от этого стало ещё лучше… За стенами вовсю бушевал ливень, надвинувшийся с Холмов, но тщетно пыталась непогода пробиться сквозь толстые камни – старый Замок надёжно укрывал своих питомцев, – и чем больше злилась гроза, тем сильнее разгоралось веселье в самом его сердце.

Убаюканная теплом камина, Рио прикрыла глаза – очарование вечера и музыки заполнили её душу, как вдруг чьи-то пальцы грубо вцепились ей в плечо.

– Уступи-ка мне место!.. – произнёс простуженный голос, и её бесцеремонно, точно куклу, вытащили из уютного кресла, которое тотчас жалобно заскрипело: огромная туша, пропахшая дорогим табаком и одеколоном, обрушилась в его недра, и засопела, устраиваясь удобнее. Это был дядя Винки.