Новая женщина, или Кругосветка на колесах

Сегодня 30 мая 1894 года. Меня зовут Мэри Бэрри, а этот пароход называется «Турин». Меня можно считать непоседой, и здесь много таких, кому не сидится дома, – эмансипированные женщины, игроки в гольф, тайные любовники, дамы с ручными собачками, дети, которые учиняют полный бедлам на палубе, девушки легкого поведения, которые ведут себя как паиньки, черные музыканты из джаз-бэнда и даже лиллипуты из шоу фриков. Не исключено, что по ходу плавания на борту может обнаружиться кое-кто еще. Внешне я ничем не примечательна и легко затеряюсь в толпе, прогуливающейся по средней палубе, однако меня уже начали узнавать и зовут «наша Ягодка Мэри». Звучит слащаво для активистки женского движения, но я не возражаю. Главное, чтобы пассажиры, обычно скучающие от безделья, занялись делом после моих лекций, которые, несомненно, принесут им пользу. Мне удалось приступить к делу на второй день плавания, когда пассажиры разделились на два класса (независимо от класса занимаемой каюты): жертвы морской болезни и те, кто ею не страдает. Мне повезло – я морской болезнью не страдаю. В открытом море этим можно гордиться. Человек, желудок которого ведет себя прилично в первые дни плаванья, проникается самодовольством и берется руководить «пациентами». Фрацузские стюарды успокаивают пассажиров дежурной шуткой: «Только бутылки в баре хорошо переносят качку. Составьте им компанию, господа!» Мне же, с белой ленточкой на шляпке, в бар лучше не входить.

Достаточно было выехать на палубу на колесах (разрешение у помощника капитана получено заранее), как собралась куча желающих научиться езде на вело. Таким образом, я сделалась для многих первым в их жизни велосипедным тренером, занятия расписаны по часам, и качка нам не помеха. Пассажиры ищут общения где придется, чтобы не умереть со скуки между завтраком, ланчем и обедом. Кажется, люди нигде не говорят так много, как в открытом море. Для некоторых разговор становится способом забыться, и они несут всякую чепуху, однако большинство рассуждает здраво, а уж если вам повезет встретить остроумных людей, – дальнее плавание превратится в роскошное общение. Благодаря моим урокам езды на колесах и лекциям о женском движении образовался дискуссионный клуб. Темы возникают стихийно, обсуждения проходят бурно и нередко достигают точки кипения. К примеру, вчера одна дама из Парижа одобрила мою приверженность женскому костюму. Началось с юбки, а пошло-поехало-вам-судить-куда. Пуритане не дремлют.

– Брюки для женщин отвратительны! В Нью-Йорке я такого не видела, а вот в Париже глаз часто бывает оскорблен грубым и даже безобразным видом женщин с болтающимися во все стороны штанинами.

– Я тоже протестую против идеи мужского костюма для женщин. С тех пор как появился велосипед стало исчезать чувство стыдливости. Общественное мнение не стоит нынче ни гроша!

– Велосипедистки намерены разбить чистый женский идеал. Если они победят, то предадут свой пол. Велосипед получает такое распространение, потому что дает возможность укоротить юбку и показать ножки.

– Мне кажется, вы приувеличиваете. Велосипед – просто удобный вид транспорта для активной женщины, – напоминаю я присутствующим.

– Я не понимаю велосипеда для истинно изящной женщины. Это спорт антиженственный, хотя некоторые дамы смотрятся в панталонах весьма недурно, как мальчики, – басит бородатый джентльмен.

– Погодите! Вам, мужчинам, скоро надоест встречать женщин, похожих на вас. Уверена, что в моду вернутся длинные в платья в пол.

– Тут главное определить пол… – пытается вставить слово другой бас.

– Тут не до ваших острот, разговор серьезный. Мы обязаны сохранить нашу юбку, одну из привилегий женщины, и оставить штаны тем, кто мнит себя нашими господами.

– Лично я не имею определенного мнения о велосипеде… Я всю ночь не могла уснуть…

– Попробуйте с бурбоном, он усыпляет. Я смело заявляю: в качестве одежды брюки на женщине сме-хо-твор-ны! – Ну разумеется, это мнение мужского рода.

– Мечтаете об эмансипации, а говорите лишь об одежде. Зачем вам право голоса, мадам? Укоротите юбку до колен – и весь мир будет у ваших ног. – Это тоже мужчина, французского рода.

Слышатся односложные, как в английском парламенте, одобрительные реплики джентльменов и смех. Стюарды разносят напитки, ухмыляясь в модные французские усики.

– Вот и в газете пишут, что Сара Бернар подозревает велосипед в посягательстве на традиционную мораль. Читаю: «Все эти молодые женщины и девицы, проносящиеся мимо нас на вело, в значительной мере отказываются от семейной жизни. И так уж ли точно доказано, что велосипед не вреден для мышечной и нервной системы?»

– Вот именно! Чем больше циклистка набирает мышечную массу, тем меньше она становится похожа на женщину. Чем прикажете утешаться мужчинам? Неужели железными мышцами?

– Велосипед не может заставить женщину отказаться от кокетства.

– Женщина – она вообще есть кто?!

– Вот в чём вопрос!

– Надо различать: есть истинная женщина, а есть синий чулок.

– Именно! Дело не в велосипеде, а в самой женщине.

– Нас, женщин, требующих эмансипации, удивляет, отчего крутить педали велосипеда считается делом неженским. Вы когда-нибудь интересовались мышечной массой ног портнихи, которая целыми днями крутит колесо швейной машины?

– Господа, выражайтесь аккуратнее, здесь дети!

– Женщину следует освободить прежде всего от дорогой мишуры, нарядных тряпок, чтобы остряки типа Оскара Уйльда перестали называть вас декоративным полом, – снова вступают басы.

– Вы полагаете, что когда ее перестанут украшать турнюры и шляпы наподобие висячих садов Семирамиды, к ней можно будет подступиться как к нормальному человеческому существу?

– Позвольте! Вы имеете что-то против шляпы моей жены?

– Господа, вот вам презабавный случай. В окрестностях Лондона к церкви подъехал свадебный кортеж на велосипедах. Невеста и жених были одеты на один манер, в широких бриджах и сюртуках серого цвета Жених был гладко выбрит и так же розовощек, как и его избранница. Когда молодая пара предстала перед священником, тот смутился и прежде чем приступить к венчанию тихо спросил: Позвольте же узнать, кто здесь жених, а кто невеста?

– Чудовищно!

– Унисекс?! Смешно!

– Замечательно!

– Куда катится Европа?!

– Боже, храни Америку!

Еженедельник «Пара Колес» 6 июня 1894 г. В порту Гавр меня встретил американский консул д-р Чанслер и помог с формальностями на таможне. Он выручил мой «Стерлинг», который французские бюрократы не желали возвращать в тот же день. Неужели для «железного коня» требуется карантин?

Д-р Чанслер вручил мне американский флаг и зонт, раскрашенный в цвета флага, и посадил на поезд до Руана. Поездка была недолгой. В Руане, по договоренности с консулом, меня встретил французский журналист г-н Моро и его товарищи из Лиги французских велосипедистов. После непродолжительного отдыха и прекрасного обеда, устроенного в мою честь, мы сели на велосипеды и отправились в Париж. По пути следования мы будем останавливаться в городах, где я намерена рассказывать публике об Америке и отвечать на любые вопросы. В следующем номере читайте о моем прибытии в Париж! Ваша Мэри Берри

Из книги «Гусиная Охота» После мучительного путешествия на пассажирском пароходе, которое принято изображать как растянувшееся на неделю веселье, пассажиров из Америки встречали французские бюрократы, но когда после таможенников и железнодорожных контролеров они наконец добирались до Парижа их настроение менялось кардинально. Американцы, в особенности те, кто впервые пересекали океан, были провинциальны, мало читали, не знали французского и не могли даже вообразить, что Париж – это город всех на свете соблазнов, где даже завтрак может стать изысканным пиршеством. В Париже они начинали понимать, что Старый Свет действительно стар, просвещен, изощрен, а местами даже прекрасен.

В те прекрасные времена мужчины при встрече снимали шляпы, кланялись и не глазели бесстыдно на женщин, как хамоватые ковбои. В Англии мужчины ждали, пока женщина подаст знак, что с ней можно поздороваться. Во Франции мужчины целовали женщинам перчатки. В России, если женщина роняла платочек, мужчина подбирал его и с поклоном подавал даме. Мужчины в присутствии дам садились только по их приглашению и вставали, если вставала дама. Однако же в эту Прекрасную Эпоху прекрасный образ жизни вели только представители верхних сословий. Низкие (они же подлые) сословия, не обремененные условностями этикета, наблюдали прекрасную жизнь со стороны. Если крестьяне и снимали шляпы в присутствии женщин, работавших в поле наравне с мужчинами, то лишь для того, чтобы утереть пот со лба. Редкие исключения из простонародья, которым удалось из грязи прорваться в Прекрасную Эпоху, описаны во французских и русских романах второй половины девятнадцатого века. В описываемую эпоху без шляпы на улицу могли выходить лишь представители низших классов.

Женщины не употребляли алкоголь и не курили в обществе, это считалось вульгарным. Мужчины покручивали усы и курили сигары и трубки, некоторые по-старинке нюхали табак. Взрослые люди были вежливы и учтивы друг с другом, а молодежь не фамильярничала и не занималась любовью до свадьбы. Случалось, что девица могла соблазниться и забеременеть, тогда плод запретной связи отдавали в приют, где о нем пеклись за казенный счет. Господа, декларируя свободу и демократию для всех и каждого, крайне редко признавали своих бастардов. Случалось, что кучер, возивший законных детей дворянина, которого считали совестью нации, был одним из его незаконнорожденных отпрысков. Случалось, что известные писатели гуманисты в молодости ловили девушек в полях, а много лет спустя, постарев, пытались раскаяться на бумаге и призывали нацию к воздержанию. К началу следующей и далеко не столь прекрасной эпохи открылось больше приютов для сирот и сумасшедших домов, зато нюхать табак почти перестали.

В Прекрасную Эпоху бурно развивалась промышленность и всемирная торговля, в магазинах было всего вдоволь, от свежих устриц до шоколада, и люди состоятельные все это потребляли. А люди бедные верили, что вскоре придет конец их тяготам, настанет эра справедливости, когда все, а не только богатые, будут жить сытно, чисто, с полным комфотом, – ведь так утверждали теоретики, выпустившие бродить по Европе призрак коммунизма. Прекрасная Эпоха – время научных и социальных чудес, поэтому ничто не казалось невозможным. Ничто не слишком, особенно после того, как Жюль Верн предложил покорить Луну с помощью пушки, а Герберт Уэльс изобрел машину времени.

Фантасты перестали отличаться от ученых. Империи мечтали о мощных орудиях и снарядах, способных уничтожить целые города. Фантасты описывали перспективы захвата новых планет, не размениваясь на неосвоенные территории на земле, и вовлекали ученых в горячие споры о перспективах освоения космоса. Кстати, писательский труд стал гораздо продуктивнее – на смену гусиным перьям пришла перьевая ручка! Правда, гусям от этого легче не стало…

В ту пору европейцы, т.е. белые люди, не подозревали, что все они, за редким исключением, расисты и ксенофобы. Их интерес к неграм, бедуинам и прочим аборигенам захваченных ими территорий подпитывался, в первую очередь, жадностью. Ближе к концу девятнадцатого века в моду вошли всемирные выставки, на которых, помимо достижений материальной науки, индустриальных новинок и нового искусства, демонстрировались этнографические инсталляции. Организаторы выставок знали, что европейцы желали видеть образцы экзотических народностей и племен из колониальных окраин. Известен забавный случай. На всемирной выставке в Париже перед бамбуковой хижиной сидели полуголые канаки из Новой Каледонии (куда французы ссылали уголовников, анархистов и прочих лишних людей) и кремнем точили каменные пики, чего прежде никогда в своей жизни не делали, потому что служили мелкими чиновниками в колониальной администрации. После закрытия выставки парижский музейный департамент направил их вместе с инсталляцией в турне по европейским столицам. Канаки писали прошения директору департамента, им хотелось поскорее вернуться на свои острова, к привычной теплой жизни. Не дождавшись ответа, они сбежали и тайно сели на корабль, который якобы шел на восток. Моряки, обнаружившие беглецов в трюме, объяснили, что корабль идет в Африку, но были рады помочь, кормили их, от души хохотали, слушая рассказы о глупых посетителях выставок, и помогли найти в Каире корабль, направлявшийся в Полинезию.

У непросвещенных читателей может возникнуть впечатление, что в ту эпоху царили мир и благодать. Как бы не так! Все крупные державы приняли участие как минимум в одной войне. Убийства первых лиц разных государств посредством бомб, пуль и ножей происходили регулярно. Динамит был изобретен и запатентован Альфредом Нобелем для горного дела и стал применяться в Прекрасную Эпоху не только в мирных целях. Появились новые бомбы, в том числе c отложенным временем взрыва. Анархисты, динамитчики, бомбисты держали в страхе весь континент. В 1876 году был убит султан Турции (оккупант и тиран), в 1881 – российский император Александр II (освободитель), в 1894 – президент Франции Сади Карно (ни то ни сё). В 1896 убили шаха Персии, в 1897 – премьер-министра Испании, в 1898 – императрицу Австрии, в 1900 – короля Италии… Многое из этих страстей человеческих можно было увидеть своими глазами, ведь появился – чудо из чудес! – кинематограф. Кто-то скажет «золотые годы мира», «новый Ренессанс», однако же приемы и методы охоты на гусей в этот период не изменились совершенно, хотя и появилось принципиально новое оружие punt-gun, тяжелый крупнокалиберный дробовик с очень длинным стволом, называемый также «утятница» либо «гусятница». Английские пантганы использовались для промысловой охоты на крупную дичь и позволяли убить столько птиц, сколько необходимо. Американские конструкторы удлиннили ствол пантгана, чтобы убивать столько, сколько возможно. Одним выстрелом жадные до денег живодеры убивали 40-50 птиц. Дороже всего, как несколько лошадей, пантган ценился в России. Естественно, что поголовье уток и гусей в Европе и Америке начало катастрофически сокращаться. Маргиналы из секты защиты Матери-Земли выступили с требованием одновременно запретить использование пантгана для охоты на дичь и разрешить использовать его против политиков и бюрократов, которые воображают себя гусаками-троглодитами на крыльях бессмертия.

Дневник Мэри. 7 июня. Консул заверил, что мы поймем друг друга. Француз Моро говорит по-английски ужасно, с акцентом, трудно разобрать, но делать нечего, другого гида до Парижа нет. Велосипед у него, в отличие от моего, с ручным тормозом и переключателем скорости. Зато мой легче. Дорога хорошая. Ночлег в уютной гостинице. Очень вкусный сыр бри – ела впервые.

9 июня. В Париже первым делом заехали в редакцию и типографию газеты, где он сотрудничает. Тип газеты – американский, та же погоня за сенсациями, десятки репортеров, лихорадка, бесконечные телеграммы, стенографистки, беготня по этажам… в целом, ничего нового. Обещает показать «настоящий Париж». ОК – поглядим. Хочу пробыть в Париже min. пару недель.

В Н-Й пришлось укоротить юбку. Во Франции придется укоротить гордость, чтобы сменить юбку на шаровары, иначи никакой езды – одна морока, мучение.

«Утренняя Звезда» Мэри Берри из Парижа. Самое колоссальное впечатление производит железная башня, построенная господином Эйфелем. Она гораздо выше статуи Свободы, подаренной нашему государству Французской Республикой, и совершенно не похожа на что либо виденною прежде наяву. Башня Эйфеля была гвоздем всемирной выставки 1889 года. Теперь же ее обслуга с горечью наблюдает немногочисленную публику, не то что раньше, когда гости выстаивали по нескольку часов перед кассами. Башню даже перекрасили, чтобы придать ей новую наружность, посветлее и пожелтее. А вот известные парижане, которые изначально считали «железную даму» бесполезной и чудовищно уродливой, обедают в ее чреве. На вопрос: «Почему?» – они отвечают: «Это единственное место во всём Париже, откуда её не видно». Изнутри ресторанный зал украшен резными деревянными сводами, напоминающими русский головной убор кокошник. На мой вопрос, не в угоду ли это русским гостям, которых в Париже больше прочих иностранцев, французы только пожимают плечами.

Русских здесь действительно много, особенно среди студентов, которые составляют 27% от общего числа иностранных студентов, а на медицинском факультете их около 80%. На втором месте по большинству студенты из Америки. Для американцев, как и для русских, Париж – светоч цивилизации, поэтому сюда так стремятся будущие врачи. Отсюда американцы вывезли метод лечения под названием method expectante, согласно которому врач помогает организму пациента самому бороться с болезнью. Наша несравненная соотечественница Элизабет Блэквелл, первая женщина врач в Америке, основала первую клинику с женским персоналом именно после обучения в Париже.

Наука открыта для самой широкой публики – в Морг допускаются все, кроме слабонервных. Чарльз Самнер, уроженец Бостона и сенатор (ныне покойный), в молодости слушал лекции по естествознанию и мировой истории в Sorbonne и часто бывал в анатомическом театре вместе с друзьями медиками. Он был поражен тем, что наряду с белым большинством в университете обучаются темнокожие молодые люди, что в корне опровергало идею, с детства навязанную американским воспитанием: чернокожие по природе своей тупы, ленивы и к развитию не способны, поэтому находятся в рабстве. Вернувшись домой, он посвятил свою жизнь борьбе против рабства и сегрегации.

«Беспечный Ездок» Париж – такой же современный Вавилон, как и Нью-Йорк, однако черные африканские лица тут редкость, поскольку большинство местных африканцев родом из французских колоний между Средиземным морем и пустыней Сахара, где обитают светлокожие магрибские арабы и смуглые берберы. О Париже написано и пишется очень много авторами гораздо лучше меня. Скажу главное: чудесно видеть собственными глазами то, о чем столько читала и слышала. Здесь всё кипит, бурлит и пенится, от шумных улиц до знаменитой французской кухни! Грохочут тяжелые трамваи, мостовые заполнены фиакрами, между которыми ловко снуют camelots (разносчики газет), выкрикивая сильными голосами свежие новости.

Темпераментные французы не терпят длиннот и усложнений: пусть дорога будет прямой, как полет пчелы, а речь быстрой и хлесткой. В обыденной речи парижанин говорит «Бульмиш» вместо длинного «бульвар Сан-Мишель» и уж, конечно, никто не станет утомлять себя длинным словом «велосипед», здесь это просто «вело». А я теперь «сиклист», как и тысячи других французских велосипедистов.

Великая Велосипедная Революция совершилась во Франции. Именно здесь появилось новое существо – «человек-вело», в отличие от простого смертного, из мяса и стали. Прежде транспорт представлял собой содружество двух живых существ со своей волей и характером, и не всегда им удавалось договориться и уладить разногласия ненасильственным путем. Теперь человек оседлал железного коня, который быстрее животного и не подведет хозяина, потому что не нуждается в пище, воде и отдыхе. Он скорее всего переживет своего хозяина и перейдет в другие руки. В Европе первенство по производству велосипедов принадлежит фирме англичанина Джеймса Старли, а среди лидеров французского велосипеда – фабрики La Gauloise и Peugeot, их машины продаются повсюду.

Вчера на Елисейских полях был устроен национальный парад велосипедистов, на котором энтузиаст велосипедного дела во Франции мэтр Филипп Гонкур произнес речь.

«Господа! Мы связаны новыми, восхитительными и жизнерадостными ощущениями. Благодаря велосипеду мы научились уважать и любить друг друга. Велосипед способствует нашему сближению и примирению на всех фронтах. Он служит устранению предрассудков и грустных недоразумений в наших личных отношениях, ведь он дает новую формулу братского и романтического общения. Вот почему, друзья мои, сегодня я буду пить шампанское – и призываю вас к тому же – за единение душ и народов через вело, новый символ человеческой свободы. Ура!»

Среди других выступавших был Гораций Тисье, доктор и внештатный корреспондент журнала «Сиклист». Он ярый сторонник женского спорта. Вот что сказал доктор: «Верховая езда труднее велосипедной, однако же у нее все еще много противников. Вы хотите запретить женщинам езду, гимнастику, фехтование? – спрашиваю я вас. – Отлично! Оставьте их в пропитанных духами будуарах, на мягких софах, а вечером посылайте их в театр или на бал дышать спертым воздухом. Что вы получите? Совершенно нездоровое существо. Лучше спросите самих женщин, чего хотят они. У меня есть пациентки, теперь уже бывшие, которые были очень слабого здоровья и не могли выносить малейшего утомления. Сейчас они ездят на велосипеде по три-четыре часа без устали! Я рад, что велосипедный спорт завоевывает цивилизованную часть общества. Одно из доказательств тому – наша гостья из Америки, преданная пропагандистка двухколесного дела мисс Мэри Берри».

«Женщина на Колесах» 16 июня 1894 г. Разноязыкая речь слышна отовсюду, но сами французы говорят исключительно по-французски. Кажется, они презирают любой другой язык, в первую очередь, английский. И это главная причина, по которой диалога у нас не возникает, – согласно договору с моим спонсором, я должна говорить только на родном языке. По-английски со мной говорят русские дамы, которые уверяют, что любят пожить в Париже и напитаться его духом, и соблазняют меня последовать их примеру. Только в Париже художественная натура может представить свои работы на суд всего мира и понять себе цену.

Мне повезло встретить двух ярких молодых женщин из России. Мисс Татиана Коперник путешествует с подругой артисткой, для которой переводит на русский пьесы европейских авторов, в том числе Уил.Шекспира. Их связывают самые нежные отношения и любовь к Искусству, поэтому в кругу друзей их называют «сирены Лувра». С юных лет девушки слышали о великой Саре Бернар, об ее эксцентричности, будто спит она в гробу в костюме печального Пьерро и одевается в просторные тоги, чтобы скрыть невероятную худобу. Когда же наконец добрались до парижского театра, увидели на сцене располневшую женщину со сделанным с помощью косметических ухищрений лицом, которой, кажется, уже играть лень. Газеты пишут о новом увлечении «божественной Сары» – это модная в Европе интеллектуальная игра «сальта», которая помогает достичь вершин комбинаторики, сохраняя таким образом ясную память и здравый ум, что весьма полезно в почтенном возрасте.

Мисс Коперник посвятила меня в некоторые языковые тонкости. Французский в последние годы переживает странную эволюцию, так что многие из новых словечек возмущают знатоков классического французского языка, которым совершенно невдомек, что сие может означать. Сама она в полном восторге от свежих французских mots – делимся с читателями:

аlphonse – Альфонс = мужчина, живущий за счет женщин (ролевая модель входит в моду);

bleu – голубой = новобранец (у нас таковых называют «зеленый»);

douloureuse – печальный = счет в ресторане;

faire la bombe – сделать бомбу = кутнуть;

canard – утка = газетное вранье;

bout-coupé – намек = еврей;

mal-blanchi – неотбеленный = негр;

kif-kif – окей по-арабски = араб, мавр;

être chocolat – быть в шоколаде = остаться в дураках (!)

Теперь о трудностях перевода. К примеру, обычная фраза – Она хороший человек. - переводу с русского на французский не поддается. У французов слово homme (человек) обозначает мужчину; женщину можно называть словами персона, существо, создание, но не человек. То же самое с английским. Таким образом, «Декларация прав человека» буквально значит «декларация прав мужчин»! При этом художники для изображения Свободы, Равенства и Справедливости пользуются женскими фигурами. «Несомненно, что дух языка всегда соответствует духу нации», – делает вывод мисс Коперник. Если так, значит, в России женщина – человек равный человеку мужчине. Для меня это новость, причем отрадная. Прикачу в Россию – проверю! До следующей встречи, ваша Мэри Cyclist

Дневник Мэри. Тат.К. говорит, что в Париже лучше не иметь угла, чем красивого платья. Советует мне прекратить одеваться в серое, чтобы выглядеть привлекательно, потому что это всегда выгодно. Повела меня к своей модистке выбрать яркую шляпку. И заплатила за нее вопреки моим протестам – невероятно! Потом в «Американское Кафе» на бульвар Капуцин. Улица названа в честь монахинь, но будто впику им устроена для всяческих соблазнов и разврата. У Коперник колоссальные связи. Представила меня своим русским друзьям, их здесь много, все очень щедрые люди. Или любят показать, что богаты? Платят всегда и везде мужчины – ж. в голову не придет платить за себя в присутствии м. Я мило улыбалась, демонстрируя новую шляпку, а в душе испытывала злобу на собственную нищету. Как хочется сейчас же покончить с этим жалким существованием! Вспомнилась убогая квартира, жадный до денег хозяин, бесконечные счета за газ, воду… муж… ненужный, ничтожный… Тут К. громко объявила, что пора сменить американку на курятник, – я опешила, почувствовала себя еще хуже. Довольная произведенным на меня эффектом и дружным хохотом друзей, К. объяснила, что курятником они называют сумасшедшее заведение Фоли-Бержер. Столько шампанского я не пила еще ни разу в жизни, но помню каждую подробность. После шампанского и танцев, все сильно разгоряченные, стали вдруг без свякого повода обсуждать статью Толстого «Неделание»: любить полезнее, чем трудиться, а всего полезнее то, что для души – короче, спасение в нас самих, далеко ходить не надо. К. заявила, что хочет сделать новый перевод, п.ч. тот, что французы делали никуда не годится, скверный. Тут все, перебивая друг друга, заругали французов: непонимание тонких материй, меркантилизм и т.п. Потом потребовали еще шампанского, чтобы выпить за русскую душу. Подруга К. громко захныкала, что соскучилась по России. Провозглашали тосты за отсутствующих друзей, причем три раза подряд за «милого Чехова».