Новая женщина, или Кругосветка на колесах

Многие женщины стремились вырваться из установленного веками теругольника – дети, кухня, церковь. Отваживались на это лишь самые активные и непримиримые. В 1898 году, когда британские женщины продолжали борьбу за право иметь свой ключ от входной двери в общий семейный дом, русская дворянка Александра Коллонтай пожелала оставить мужа и сына и ехать в Европу. Теория социализма увлекала ее гораздо больше, чем семья. Она штудировала Маркса, изучала опыт рабочего движения на Британских островах и позднее, уже в двадцатом веке, подружилась с активными суфражистками. В 1913 году Коллонтай опубликовала свой манифест «Новая Женщина», а британские жены получили законное право на собственный ключ от дома. Связаны ли напрямую эти два события, нам не известно, но феминистки высоко ценят идеи и литературные труды этой русской женщины.

Самыми радикальными поборницами прав были суфражистки, часть которых примыкала к анархистам, и они добились существенных результатов в консервативной Британской Империи. Первыми в 1893 году получили право голосовать женщины Новой Зеландии. В Англии в 1894 году женщинам разрешили участвовать в выборах местного управления. Судьбу подданных на остальной, большей части Империи, отложили на потом, когда-нибудь в следующем веке.

Массы не поспевали за авангардом, большинство женщин ограничивались рассуждениями в пользу свободы. Англичанка Б.Поттер, автор и иллюстратор детских книг, демонстративно курила, о свободе писала весьма абстрактно, в основном о собственном творческом потенциале, а к суфражисткам относилась с недоверием, считая их выскочками. Это и понятно – ей ведь никогда не приходилось впахивать по десять часов в день на ткацкой фабрике. Американская журналистка И.Таблер, известная громкими разоблачениями нечистых на руку чиновников и политиков, делала карьеру в столичной газете, но всё же полагала, что удел замужней женщины семья, а не профессия, – семью содержал муж, как ни крути.

Тема Новой Женщины захватывала страницы газет и журналов по всему миру. Не отставали и рекламщики. Символами Новой Женщины стали ключ от входной двери в дом (модный кулон на элегантной цепочке), сигарета (с изящным мундштуком) и брючный костюм для езды (удлиненный приталенный пиджак и бриджи). Фабрики, производившие швейные машинки, открыли новые линии по производству велосипедов. Железа хватало. Реклама призывала женщин сменить одно швейное колесо на два велосипедных. В 1898 году широко известная феминистка Сьюзен Энтони написала письмо редактору велосипедного журнала: «Велосипед сделал для эмансипации женщины больше, чем что-либо другое во всем мире». Действительно, если бы не вело, и моя жизнь пошла бы совершенно по-другому. Моя кругосветка – пройденный этап, о ней написано достаточно. Теперь другое время, и я хочу поговорить о веке двадцатом, чтобы показать: все, что происходило до того, можно назвать разминкой перед боем.

Далеко ли продвинулась Новая Женщина в первые пятнадцать лет двадцатого века?

Самым значительным событием в женском движении я считаю пикеты 1909 года с призывом ко всеобщей забастовке работающих женщин. «Женщины, просто не выходите на работу один день, и жизнь в городе остановится» – с таким плакатом я стояла у Бруклинского моста со стороны мэрии, за что была арестована, вместе с такими же пикетчицами, стоявшими по всему городу. Мне повезло, я провела в тюрьме всего лишь тридцать суток. Мою соратницу Лену Купер, активистку, требовавшую повышения зарплаты для женщин, работающих наравне в мужчинами, сослали на Аляску, осудив еще и за «сексуальную распущенность» – сфабрикованное обвинение, повод убрать «опасный элемент» из мегаполиса. Кстати, ее партнер по «распущенности» не пострадал, потому что не участвовал в протестах и пикетах. Подозреваю, что гусь этот был приставленный к ней агент полиции.

Женщин, подобных мне, считают идеалистками, но мы действительно верим, что существующий порядок вещей можно изменить. Мы не сомневаемся, что в ближайшие годы американки получат права голоса на всех уровнях и во всех штатах. И мы не забываем о тех, кто страдает от несправедливости больше, чем мы, женщины. Это бывшие рабы, которых спустя пятьдесят лет после отмены рабства, не признают полноценными гражданами. Идея о том, что черные – это зло и невежество, а белые – добродетель и знание, стара и порочна так же, как вся западная цивилизация.

Женщины начинают заниматься политикой, потому что хотят честных отношений между гражданами и властью, между мужчинами и женщинами, между рабочими и хозяином их предприятия, между хозяином шахты и малолетками, которых он нанимает. Суфражистки объединяются с социалистами, чтобы бороться за нормальные условия труда и достойную зарплату. По данным за прошлый год, 25% мальчиков от 10 до 15 лет и 12% девочек того же возраста работают на промышленных предприятиях. Закон запрещает нанимать детей младше 12 лет, но рабочую силу малого роста очень удобно использовать в шахтах и платить вдвое меньше, чем взрослым. Мальчики и девочки энергично трудятся за станками, но быстро устают, отвлекаются и теряют пальцы и конечности. Не беда? на их место придут другие голодные дети? Мы требуем запретить детский труд как таковой! Дети должны учиться в школе. Пара сотен детей искалечены или умерли от истощения. Сотни три женщин потеряли заработок, подорвав здоровье в горячем цеху. Сотню негров линчевали. Такое случается, ничего страшного?

Сейчас у хозяев денег есть забота поважнее – война за океаном. А в свободное время – «вечеринки нищебродов», развлечение для топ-менеджеров сталелитейных, военных, нефтяных, транспортных, продовольственных и прочих трестов и холдингов. Господа чтут бедных. На такую вечеринку вас не пустят в приличной одежде. Здесь требуются заплатки, драные карманы, штаны с дырами на коленях, башмаки со сломаными каблуками – всё отменного качества, от дорого портного. В саду для гостей соответствующие мрачные декорации. На серебряных (других не нашлось) подносах – корочки хлеба и пиво в кружках из мутного стекла…

Господа увлечены событиями на другом континенте. Президент с 1914 года призывает нас к «беспристрастности». Как это может быть, скажите на милость, беспристрастность к войне, к массовому убийству? В 1915 году наиболее авторитетные феминистки учредили партию Женщины за Мир. В ее рядах я участвовала в октябрьском марше с двумя требованиями: за мир и всеобщее избирательное право. Мы шли медленным шагом по Пятой авеню и пели хором «Мы растили сыновей не для бойни!» Нельзя сохранять беспристрастность, зная, что под видом нейтралитета правительство ведет с нами окопную войну, наподобие той, что сейчас в Европе. Будь у нас право голосовать, мы бы не позволили «беспристрастным» старикам отправлять наших детей на войну. Правительство занимается т.н. «подготовительными и привентивными законопроектами». В школах, например, начали вводить занятия по военной подготовке для старшеклассников. Нам известно, что в Канзасе и других местах развернуты военные лагеря, где новобранцев обучают стрелять, чтобы убивать людей за океаном. Пока не объяснили, кого именно, с конкретным образом врага еще не определились, но нет сомнений – Америка готовится к войне. Конгресс готов принять закон об антиправительственной агитации, который запрещает призывать, подстрекать или выступать за любое сокращение производства любой продукции, необходимой для ведения войны. Для граждан, распространяющих «пессимистические истории о войне», а также для тех, кто призывает к миру, предусматриваются наказания и запрет на всякую деятельность. Таким образом, партия Женщины за Мир окажется под запретом. И тут я хочу обратить внимание на проблему, которая часто сводит все наши усилия к нулю. В том же 1915 году в ряды партии за мир желали вступить пацифисты мужчины, тогда численность партии могла бы увеличиться вдвое в течение двух-трех месяцев. Мне лично знакомы некоторые из них – это люди, ко мнению которых прислушиваются власти на уровне округов и штатов. И что же? Со стороны лидеров партии последовал отказ: в женский клуб мужчинам вход воспрещен. Отказ, в свою очередь, вызвал недоверие со стороны многих рядовых членов партии, включая меня. Вопрос: имеет ли право гуманистическая партия за мир быть столь селективной в столь тревожное время?

Уточняю для тех, кто не в курсе. Война в Европе идет уже два года.

В июле 1914 года парижанка Маргарит Дюран, главред журнала «Женский взгляд», пламенная суфражистка, которую я знаю более двадцати лет, шла во главе колонны из 5000 французских женщин, требовавших права голоса. Никто не знал тогда, что какой-то анархист в Сараево расстреляет их надежды на будущее. Угроза войны стала очевидной, и во главе движения «Нет войне!» встала Роза Люксембург. Ей быстро заткнули рот военизированные власти Германии, которые вскоре инсценировали бомбежку своей территории со стороны франкофонов и ринулись захватывать чужие поля и города. Французы и бельгийцы стали прощаться с семьями. Заводы и фабрики опустели, урожай на полях собирать некому. К концу 1914 года – около миллиона погибших и раненых. И тут правительство Франции вспомнило про женщин и обратилось к ним по-братски, как никогда: Сестры наши, на благо всей нации, встаньте за станки, выходите на поля вместо стоящих на поле брани мужчин! И женщины вышли на мужские работы, вместе с детьми. Тем временем Розу Люксембург, которая требовала от германского правительства: Хватит отравлять сознание людей патриотическими лозунгами! – посадили в клетку; она и сейчас в тюрьме за пацифизм, за правду о том, что война – массовое убийство, и конечно же за желание поражения своему правительству.

Впервые в истории Франции девушки, женщины и дети стоят за конвейерами военных заводов. Женщины стали водителями грузовиков, омнибусов и трамваев и водят исправно, хотя скептики предрекали множество аварий из-за физической слабости и женской нервозности, якобы. Служащие почты и телеграфа – все девушки, включая кафе и рестораны, где они заменили нагловатых французских официантов. Я говорю о Франции, потому что получаю вести из первых рук от французских друзей – эту страну и ее народ я принимаю близко к сердцу. На своих заводах Ситроен устроил ясли для грудничков, чтобы кормящие матери эффективно трудились, отлучаясь лишь ненадолго в соседний двор к детям. Организованы столовые, чтобы женщины и дети, работающие фактически даром, не голодали, хотя сам г-н Ситроен отправляет свою продукцию на фронт небезвозмезно, мягко выражаясь, не из благотворительности. Задыхаясь в металлической пыли и кислотных парах военных заводов, женщины производят бомбы высотой в собственный рост, и я очень надеюсь, что после войны правительство не забудет их наградить – не медальками, нет, а правами, которых они сейчас лишены.

В армию женщин по-прежнему не берут, опасаясь растления нравов. Из женщин к действующим войскам допускаются артистки, для поднятия духа; даже ветеран сцены Сара Бернар выступает для бойцов.

Хочу упомянуть состоятельную американку, которая верна Франции, как говорится, и в радости и в горе. На собственные средства она открыла хостелы для беженцев, интернаты для сирот и детей фронтовиков. Надо сказать, германцы и их союзники не щадят гражданское население, сбрасывают бомбы на города и деревни. Благодаря этой женщине работает целый корпус санитарных машин Красного Креста, которые обслуживают сестры милосердия и водители женщины. Спасибо вам, Эдит Вартон!

Возвращаясь к вопросу о борьбе за мир по половому признаку, заявляю во весь голос, что есть много феминисток, для которых различия между полами не являются барьером, что женщины и мужчины способны не только вместе отдыхать, но работать и бороться за лучшее будущее. Мужчины, разделяющие наши взгляды, как и все здравомыслящие люди, только укрепят антивоенное движение. У наших сыновей есть отцы, и они тоже растили детей не для бойни. По моему глубокому убеждению, и через сто лет феминистки не достигнут своих целей, если не будут солидаризироваться с мужчинами, желающими нам успеха. Свежий пример – в штате Нью-Йорк готовится закон о предоставлении женщинам права голоса. Разрабатывают его и голосовать за него будут мужчины. Разве не очевидно, что не все мужчины – наши враги. И я призываю всех женщин помнить об этом.

В заключении, помятуя о велосипедной истории Новой Женщины, хочу предложить метафоричный лозунг: «Велосипедист склоняет голову к рулю, но неустанно крутит педали, чтобы вырваться вперед». Я призываю феминисток бороться за человеческое достоинство и справедливость, за равенство перед законом, включая равные избирательные права и равную оплату труда за равный труд.

&ProvodNikа: Феминистки (от лат. femina – женщина) выступают за права женщин в самом широком смысле. Суфражистки (от франц. suffrage – избирательное право) борются за право женщин избирать и быть избранными на всех уровнях государственной власти. В России женщины получили право голоса в 1917 г., в Германии и Великобритании – 1918, в США – 1920, в Турции – 1934, во Франции – 1944, в Индии – 1945, в Китае – 1953, в Швейцарии в 1971, в Ираке – 1980, в Саудовской Аравии – 2015.

«Гусиная Охота» И снова провокация, за которой следует великая бойня между братьями. Новая Махабхарата спустя пять тысяч лет. Вместо стенаний матушки Кунти – плач Матушки Гусыни. Ничего нового. Всё уже написано.

Храбрец , величайший витязь, непревзойденный лучник, умевший попасть в глаз птицы налету или рыбы на плаву, не побрезговал носить женскую одежду, играть женскую роль, чтобы избежать войны с родственниками, – доблетный принц Арджуна стал танцовщицей при дворе дружественного царя, но биться на поле брани все равно пришлось, до последней крови.

Войну затеяли члены одной семьи, лучшие фамилии Европы, так сказать, голубая кровь, самые благородные и образованные аристократы, кузены правящих династий. Когда верхи поступают безнравственно, их подданные привыкают к беззаконию и быстро, со скоросью лавины, срывающейся с гор, перенимают дурные привычки. Всё уже написано: Как вода испаряется, а грязь остается лежать на земле, так грешники, пребывая в невежестве, бьются за управление миром. По этой причине растет беззаконие. Если люди уже уподобились глупой обезьяне и ведут себя как пьяницы, укушенные скорпионом, подчиняясь лишь злому духу, стоит ли толковать о том, насколько они накуролесили?!

Сын – матери (по почте) 3 ноября 1918 г. Франция, Нант. Дорогая мама, первые три дня на пути в Европу все шло прекрасно, а потом меня настигла Madame Influenza, что испоганило следующие 12 дней. Дальше – хуже. В Ливерпуле промозгло, холод как в морге, выгружались на берег под дождем – и пошло по второму кругу. Кроме меня, еще человек 40 заболели, поэтому нас везли во Францию отдельно от здоровых, почти неделю. На континенте погода лучше – организм справился, хотя иногда лихорадит от слабости, но ничего, опасность для здоровья позади. Радуюсь, что никто из заболевших не умер в Европе. Только переплыв океан, понимаем, как мы далеко от дома.

В Нанте полевой госпиталь огромный, 16 корпусов, отделенные друг от друга широкими прощадками, и ставят еще несколько, п.ч. много заразившихся la grippe, как французы называют нашу Флю. Самое печальное, даже трагическое, посреди адской трагедии – это смерть сестры Райс. Помнишь, я рассказывал тебе, та самая женщина, которая учила меня в тренировочном лагере, как с первого раза попасть в вену. Она на западном фронте с весны, болела дважды, с промежутком в полгода, и вот – осложнение на сердечный клапан, сердце отказало посреди работы, когда перевязывала раненого. Не щадила себя, не хотела отлеживаться. Ей было 46. Узнав ее возраст, я подумал: младше тебя. Береги себя, мама! Когда я думаю о тебе здесь, в окружении искалеченных, изможденных 4 годами войны людей, которые мечтают лишь об одном – увидеть родных прежде чем умрут, я чувствую вину перед тобой и отвращение к себе, сукиному сыну «герою». На поверку я слабый человек, хотя и врач. Чтобы закалить нервы, следовало поработать на скотобойне, прежде чем дышать человеческим мясом. Два дня назад смог уже ассистировать, ампутировали кисть французскому лейтенанту, мой ровесник, выжил после ядовитого фосгена, легкие ни к черту, но продолжает упиваться жизнью, болтает без умолку, рассказывает о матери, какая она красавица и рядом с ним выглядит comme belle amie, vouz comprenez… А я в отчаянии, понимая наконец, как убиваю тебя, решив доказать себе, что я настоящий мужчина, бравый сукин солдат. Ясно теперь, что я просто самонадеянный гусак, член клуба охотников за фуражками из французской книжки, которую ты читала мне в детстве. Война – не забава для мальчиков, ты сто раз права!

Прости меня, мама. Давай вместе утешаться тем, что я все-таки приношу некоторую пользу твоей любимой Франции. Сейчас она совершенно не то, что ты рассказывала. Кругом руины, истощенные люди с трудом сдерживают злобу. Гнусным бошам снова не удается покорить французов, и они мстят гражданским ковровыми бомбардировками. Во время болезни, лежа в постели, я в подробностях вспоминал твои рассказы о Франции и задумался: ты не говорила подробно так о других местах, где бывала, а ведь полмира объехала, страшно подумать, всё северное полушарие. Почему? Я хочу знать ответ до возвращения домой. Прошу тебя, напиши, я буду ждать.

Обнимаю с любовью, твой сын.

P.S. Надеюсь, это письмо дойдет быстро, посылаю с одним из наших, списанным по ранению.

«Гусиная Охота» На фронтах воюют открыто, а помимо них завуалировано, например, за эстетской вуалью Нового Искусства. Заморить гуся до смерти теперь легче, чем охотиться на него. Поместите благородную птицу на пару суток в залу, стены которой увешаны новомодными арт-объектами. Побывав в тисках супрематизма гусь выживет, но больше никогда не сможет расправить крылья. Супрематизм и все новейшие измы – схема распада мира. Поделать уже ничего нельзя. Энергии распада противостоять бессмысленно. Зато появился изящный способ умертвить гуся, чтобы приготовить его затем под модернистским соусом с гнильцой германского экспрессионизма.

Связи между явлениями и людьми не подчиняются законам рационального ума. Мир живет по заданной партитуре, не слыша ее. А тот Безупречно Прекрасный Автор, кто ее сочинил, танцует под свою музыку, не глядя на нас. Даже безумный Ницше понимал: если Бог есть, то Он танцует. Кто еще способен петь и танцевать, аккомпанируя самому себе? И пусть весь мир подождет – Ему интересны лишь собственные игры и танцы. Если миру нужно – пусть позовут всем миром, и Он снизойдет, чтобы на миг явить свой космический танец ничтожным земным плясунам.

***.***.***

Мне повезло – три легких ранения за пять военных лет. После революции – работа по специальности. Во второй раз в жизни я попал в Нью-Йорк весной 1925 года, командирован набираться опыта как инженер метротоннелей. Выдалась возможность отыскать Мэри. Написал ей, она согласилась встретиться и приняла меня дружелюбно. Накормила и напоила чаем по-русски. Беседа задалась с первого взгляда. Мне пришлось говорить долго – ей хотелось побольше узнать о Советской стране, об СССР – так стала называться моя родина в 1922 году.

– Была бы помоложе, отправилась бы в Россию строить новый мир. Только социалистическая революция способна уравнять в правах мужчину и женщину, ведь так?

– Социалистическая революция уравняет кого угодно.

– Как ваша семья?

– Скучаю по жене. Уже два месяца в разлуке. Встретил ее на улице год назад. Ангел, летящий на велосипеде. Она совершенно другая. Неколлективная. Если все на трамвае – она на вело, вне толчеи, сама по себе, вне трудящих масс. Оберегаю ее, как могу. Хлопочу, чтобы приехала сюда ко мне.

– Расскажите о себе.

– Что же рассказать? Родился – учился – воевал – учился – работаю.

– Не то. О себе расскажите, как другу – тогда я тоже смогу пооткровенничать. Вы ведь за этим приехали?

Я озадаченно молчал. Мэри ждала, не шевелясь, будто соблюдая команду «замри», которой я не отдавал.

– Хотите, чтобы я раскрыл душу?

– Ну да. Поговорим душевно, по русскому обычаю.

Думал я недолго. В открытое окно мне закивали молодые яблони с розовыми плодами. Начал с волнением, но через пару фраз стал вещать как по сценарию, как чтец из радиотеатра.

– Есть очень важный день в моей жизни. Особенное чувство, какого ни случилось больше ни разу. Начну издалека. 13 октября 1913 года простоял всю заутреню, чтобы первый в России «Вечер речетворцев» не провалился. На моей ответственности лежало оформление сцены и конферанс, голос мой от волнения сел, но друзья мои, молодцы, так проникновенно орали об изнуренных жабах и их доителях, что публика восторженно рукоплескала. Да, мы хулиганили, даже богохульствовали, но в церковь ходили, и Первый Председатель Земного Шара от моей свечи зажигал свою свечу Спасителю, но разве кто всерьез радел тогда о душе – «мы устали звездам выкать, мы познали сладость рыкать» – о душе позаботимся на старости лет, когда придет пора собираться в последний путь. Не пришлось мне проводить любимого товарища в последний путь. Утром около восьми часов 27 июня 1922 года на вопрос хозяйки дома, трудно ли ему помирать, ответил «да» и вскоре потерял сознание, дышал ровно со слабым стоном, периодически вздыхая глубоко, дыхание и сердце постепенно ослабевало и в девять часов 28 июня прекратилось. Опущен в могилу на кладбище в Ручьях Новгородской губернии Крестовского уезда Тимофеевской волости, слева от входа, у самой ограды между елью и сосной. Мне сообщили письмом. Слово в слово. Я прочел и похолодел. Впервые в жизни я действительно, сильно, до боли в печенках испугался смерти, хотя до этого, на западном фронте и в гражданскую много смерти повидал. Не выпуская из рук горестного письма, я спросил себя: что я здесь делаю? Почему мой друг лежит в могиле, а я сижу в комнате, наполненной солнечным светом и ароматом первых яблок? Кто я? Зачем я здесь? Эти простые вопросы меня поразили, ударили в самое сердце так, что я почувствовал себя протухшей жабой. Я жил, мечтал о путешествиях, служил Отечеству, влюблялся, сочинял, дышал полной грудью, – оказалось полный пшик, я не знаю главного. Вечный покой меня страшит, ведь он означает небытие: меня – больше – нет – никогда. И в этот миг что-то внутри меня поднялось со всеми силами моего безумия и закричало: нет, я хочу быть! я хочу знать! С тех самых пор я живу, чтобы найти ответы на два коротких вопроса.

Мэри, сидевшая смирно, широко всплеснула руками и заговорила быстро, словно боялась не уложиться в никем не заданное время.

– Люди думают, что покой это беда. Когда человек говорит «хочу покоя», ему всего-навсего нужно, чтобы дети не шумели, или если человек с фантазией, чтобы недельку на необитаемом острове посидеть, от людей отдохнуть, – в общем, покоя хотят иногда, время от времени, ненадолго… Как говорит мой друг, всё это – птичье трепыхание души. Казалось бы, покой – бездействие, но, представьте, меня это состояние посетило на самой большой скорости. Мой друг, капитан в отставке, увлекается авиаспортом, давно, больше десяти лет, он уже пилот со стажем. В первый раз он позволил мне, вернее, заставил подняться вверх, на машине с велосипедными колесами, большими и тонкими, а мотор и пропеллер были сзади. Я паниковала, но вскарабкалась на маленькое сиденье между двумя крыльями, не птичьими, а лакированными, как у жука или таракана, а я-то мечтала вспорхнуть, как птичка. Конечно, перед полетом капитан меня муштровал по части управления и подтрунивал: если спросят, где научилась летать, скажешь, по самоучителю. Взлетать не трудно, посадка – вот проблема. Наконец я сжимаю руль и киваю механику, потом дроссель, педали – еще пару минут и птичка уже над землей. Лечу! И ничего больше не существует. В воздухе страх пропал, сменился полным покоем от полной, полнейшей свободы от всего, даже от тела. Я потеряла чувство времени, как бы оторвалась от мира. Очнулась, когда машину вдруг подбросило вверх, – ветер – тут только вспомнила про руль и педали. Всего пять минут высоко над землей, а ясность, что есть покой – на всю жизнь. Страх накрыл во время приземления, забыла про педали, но, как видите, всё обошлось. Спасибо другу – слетала покойно. Вот что со мною приключилось.

– Удивительно! И мой покойный друг, о котором я говорил, мечтал о полетах. Он даже слово новое выдумал – лётчик.

– Лёт-чик. Чик? Летающий птенчик?

– Скажите, почему вы не написали книгу о вашей кругосветке?

– Я собиралась. Делала наброски, потому что леди Дейзи, моя патронесса из Калькутты, выделила на это грант, сто долларов ежемесячно в течение года, при условии что книга будет называться «Новая Женщина в Стране Диких Гусей». Мужчин она называла не иначе как гусаками, но для книги взяла слово покорректнее. На публике она всегда была политически корректная дама. Я начала книгу, но, перечитывая написанное, увидела, что зациклилась на страхах и обидах, ведь дома я снова оказалась в крайне стесненном положении, без собственного угла, где можно сосредоточиться, побыть одной. Мне ведь не удалось получить денежный приз – не выполнила условия пари. Если бы не Дейзи, мне не удалось бы начать свой бизнес. Я честно написала ей обо всем – она поддержала, разрешила пустить грант на начальный капитал. И еще стало ясно, что дети пострадали без материнской заботы. Вторая девочка умерла спустя год после моего приезда, затяжной грипп с осложнениями, я недоглядела, моя вина… Пока я наслаждалась свободой, они горевали. Согласитесь, дети не станут относиться ко мне лучше, если узнают, как мне было интересно и даже весело без них. Вы бы тоже обиделись, если бы мать бросила вас на пару лет, ведь так?