Тиара боли

Полковник в равной степени не любил столичных гостей, мистику, продажную любовь, осквернителей могил и наглых подростков. «Ну, брат, ты сегодня сорвал джек-пот», – мысленно сказал себе Волошин. С того часа, как из Москвы повеяло вестями об особом характере расследования, у него началась изжога и разболелся зуб. А теперь ещё этот неуставной столичный офицер со своими молодыми клевретами несёт невероятную чушь, одновременно требуя, чтобы по его указке работало всё отделение. Поморщившись, Волошин неприязненно окинул взглядом раздражающую компанию, получив в ответ безмятежные улыбки. «Да что за день сегодня», – вздохнул полковник.

– Егор Никифорович, – подчёркнуто-вежливо произнеся уютное русское имя, Мунн впилась цепким взглядом в полицейского, – Мы все связаны долгом и службой. Давайте работать вместе усердно и честно. Быстрее закончим – быстрее сможете от нас избавиться.

Отметив резонность её слов, Волошин засопел и поинтересовался:

– Вы же не собираетесь торчать тут весь день? Если закончили с осмотром, самое время поехать в отдел, предоставлю вам все документы, и сделаем перерыв на обед. Нечего на голодный желудок по борделям лазать.

Полковник заставил себя приструнить эмоции и возрастное ворчание. В конце концов, за мощной поддержкой ОО на самых верхушках вертикали власти стоит явная нужда в существовании подобных ведомств. И вообще, всё это – не его ума дело. Навидался умудрённый годами полицейский ситуаций и почуднее.

Антонов всегда относился с ироничным сочувствием к потрепанным бессонницей и повседневными заботами руководителям локальных силовых структур, впервые сталкивавшихся с вмешательством Особого Отдела. В девяноста процентах случаев он видел их именно такими: недоверчиво, а то и презрительно, раздраженными, угрюмыми и настороженными. В отличии от некоторых своих коллег, Роман Андреевич старался обходиться без явного давления и «барщины» по отношению к поставленным в затруднительное положение, и сотрудничавших по принуждению офицеров и чиновников (кроме самых тупых и наглых, какие тоже были не редкостью, но Волошин к этой категории гнилых яблок системы не относился). К тому же, следователь ОО прекрасно понимал, как выглядит его группа со стороны.

– Благодарю вас, но бумажки подождут, а перекусим мы по дороге, походным запасом, – поставил точку в распределении времени подполковник, – Если наша наспех созданная версия окажется верной, и тела не прибрал к себе какой-нибудь мирный отшельник-извращенец, а буйная молодежь и близко не подходила к захоронениям, то последствия могут быть куда серьёзнее чем кажется.

– Но разве вы не хотите сами ознакомиться более детально с обстоятельствами исчезновения живых людей? На данный момент следственные действия продолжаются, будут всплывать новые факты.

– О которых вы нас незамедлительно уведомите. Резкое обогащение и сад наслаждений поблизости – что может быть очевиднее, чем цепочка, связывающая два этих факта при анализе действий неблагополучных подростков? Мы займёмся их поиском немедленно. А вы – всеми возможными странностями в округе за последнее время. Особенно, имеющих явно кощунственный характер. Может быть, расчленение животных, надругательства над религиозными символами, ритуальное членовредительство, или эпизоды явно психически нездорового поведения. Если мы имеем дело с колдовством (тут Волошина передернуло), то нельзя пренебрегать никакими свидетельствами, которые могут вывести на след.

Снова подул холодный ветер, промчавшись резким порывом над зияющими могилами, словно разыскивая пропажу. Сочно-зелёная на ярких картинках весна не торопилась в здешние края, и если в лесном массиве сосны неизменно и стойко возвышались эстетической бессменной декорацией природы, то на кладбище сохранялось умеренно-скорбное уныние раннего апреля, что бывает неуютнее и серее осенних месяцев.

Роман Андреевич ещё раз окинул взглядом осквернённый погост, прежде чем расстаться с полковником и приступить к выполнению основного задания. Он вдруг вспомнил, как Алиса говорила за ужином, что иногда не события притягивают людей с определённым характером, а сами люди притягивают к себе определённые события. И, порою, очень не вовремя. Ох, не нравилось подполковнику что-то на этом кладбище, совсем не нравилось. Всё было неправильно, грубо и глупо. А объяснить, почему, он не мог. Пока не мог.

– Но зачем? – удивительно немногословно поинтересовалась дознаватель, когда следственная группа покинула неприветливое место.

Антонов, проявив сообразительность, легко расшифровал требовательный вопрос своей спутницы, пока Тимур равнодушно заканчивал походную трапезу в машине, не дождавшись остановки на обед.

– Ты и правда думала, что я брошу спецгруппу штурмовать Гоморру без разведданных? – Он вздохнул, понимая, что бойкая девица нуждается в объяснениях, и продолжил, – Во-первых, члены администрации подобных заведении чрезвычайно самонадеянны. Они непременно постараются взять нас «за мягкое», привлечь на свою сторону. Будет интересно узнать, что они могут предложить. Уже оскалив зубы, Отдел раскроет себя, и другого шанса на внезапность у нас не будет. А во-вторых, кто знает, не найдём ли мы и правда следы пропавших подростков в этом чудесном месте.

– То есть, вы действительно сами поверили в эту наспех сколоченную версию?! Почему?

Ответить подполковник не успел, пришлось отвлечься на входящий вызов и достать смартфон. Согревая отваром шиповника из термоса только что простуженное горло, Тимур наблюдал, как игнорируя нетерпение Мунн, Антонов размеренно кивал невидимому собеседнику, и на лице подполковника появлялось мрачное удовлетворение.

– Полиция установила, что трупы действительно перевозились в «газели», принадлежащей отцу девочки-подростка, единственной даме среди сверстников мужского пола. Преступники были не слишком аккуратны при транспортировке, добавил Антонов без подробностей.

Не убедил.

– Вот он, – неприлично ткнула пальцем Мунн в невозмутимого эксперта, теперь приводящего в порядок растрепавшуюся прическу, – полон энтузиазма перед невинной экскурсией в элитный бордель. А наше начальство предпочло бы более решительные действия. Перевернуть бы там всё вверх дном, и получить поощрение за усердие. Вот это по-военному. И вернёмся к настоящей работе, даже можем всерьёз поискать ваших пропавших деток.

– Что делаешь – делай хорошо, – с удовольствием процитировал Роман Андреевич, – Мы будем вести следствие, а не воевать, – уверенно закончил он.

Тем временем, события этого дня продолжали развеивать сомнения насторожившегося по непонятной причине подполковника в естественности произошедших событий. Поступил отчёт аналитиков, убедительно показывающий, что все отклонения в атмосфере кладбища находятся в пределах нормы. Так же, снова вышел на связь начальник полиции, уведомив о том, что все подростки пропали одновременно, хотя заявлено о том было с разницей во времени, и в последний раз их видели в состоянии сильного алкогольного опьянения. «Никаких нечистых сил на охоте за детинами замечено не было, мётла из домов не пропадали», – съязвил Волошин, заканчивая доклад. Да и на улице распогодилось, а в плотном окружении сосен, где, по дороге в лупанарий, останавливались на пикник сотрудники Отдела, не было ни ветерка и приятно пахло хвоей. Даже Мунн наконец угомонилась, и пустилась в пространные рассуждения о мотивах человеческих поступков, относящихся к девиантному с точки зрения общества поведению. Сытный обед, свежий воздух вдали от загазованного мегаполиса и изобилующий психологической терминологией монолог старшего лейтенанта действовали умиротворяюще на всех членов группы, включая её саму.

Тимур заметно приободрился, и снова с интересом поглядывал на неуёмного дознавателя, впрочем, без мужской увлечённости. Он думал о том, что такие социально активные девушки, привыкшие находиться в состоянии конфронтации с окружающим миром, наверно когда-то стояли на баррикадах революции. Интересно, кто-то уже пытался говорить им, что весь их внутренний огонь не врождённая жажда справедливости, как часто преподносится, а обычная любовь к бунтарству и «драйву». «Эх, психологи», – хмыкнул про себя эксперт, – «сапожники без сапог».

– Вы думаете, полковник что-то раскопает в продолжение этой кладбищенской истории? – обратился эксперт к следователю, чтобы прервать содержательный монолог Мунн, и заработал понимающий взгляд Антонова с нотой насмешливой благодарности.

– Обстоятельства так надежно указывают на отсутствие аномалий, что начинаешь забывать, какое всё-таки применение некто найдёт похищенным телам. Кроме того, я чувствую сильное противоречие в ситуации: с одной стороны, у заказчика есть незаинтересованные и крайне ненадежные для хранения таких секретов исполнители, у которых скорее всего, притуплен даже инстинкт самосохранения, так что запугивание надолго не поможет. С другой, их число достаточно велико, а шаг от кощунства и надругательства до массового убийства как-то не вписывается в общую картину. Значит, тот, кто всё это затеял, либо слишком глуп и не думает о последствиях, либо всё-таки рассчитывал втянуть исполнителей в свои планы, либо… задумал что-то, ради чего забрать семь жизней – малая цена. Боюсь, в этом случае, он будет действовать быстро и решительно. Возможно, уже слишком поздно, и буйные подростки больше никогда не побеспокоят местную полицию.

– Но ведь ещё остаётся шанс, что несовершеннолетние хулиганы просто одурели от дешевой наркоты и устроили тошнотворный перфоманс, – проворчала не желающая сдаваться Мунн, и добавила более профессиональным тоном – Асоциальные личности могут очень далеко зайти в своём стремлении эпатировать общество. Вот сейчас кто-нибудь позвонит и скажет, что в интернете появились шокирующие кадры хулиганской выходки… ну и так далее.

На этот раз Тимур не стал отвлекаться на упрямую спорщицу. Он вспомнил ещё одну странность в этой неуклюжей миссии Отдела.

– Почему никто не сказал об украденных телах? Это ведь уже не обычный вандализм.

Он только сейчас понял, что само действо было принято ими как должное, но, по факту, имело место подозрительное замалчивание основной детали на момент формирования следственной группы.

– Конечно же, руководству нужно было услышать от меня обещание в первую очередь заниматься оговоренным делом. Уверен, что все чувствовали дурной запашок от информации о разграблении здешних могил, но предпочли не настраивать нас на отвлечённые темы. Некоторые до сих пор не понимают, что в нашей работе основная опасность исходит не от действа, а от того, кто его совершил, – покачал головой Антонов.

Прошло меньше получаса следования по извилистой дороге, когда машина резко сбавила скорость перед съездом на прилегающую просёлочную дорогу. Широкий накатанный путь долго вёл автомобиль в рыжине старых сосен к резкому спуску, направляя автомобиль в глубокую низину. Васильковая твердь небес, испачканная кляксами игольчатых верхушек дерев, отдалилась и потускнела. Вскоре впереди показались массивные таблички со строгими предупреждениями о въезде на частную территорию. Затем – тяжелый шлагбаум из цельного металла, почему-то открытый. Рядом блеснула мутным окошком сторожевая будка охраны, но никто не вышел из неё. Когда следственная группа миновала первый рубеж, Тимур почувствовал беспричинную тягость, непохожую на обычное волнительное напряжение. Антонов морщился и смотрел только на дорогу прям перед собой. Мунн, принявшаяся было снова поносить распущенных сластолюбцев, стихла и только бросала исподлобья взгляды рассерженного хорька. Около двух километров по заявленной как частной территории группа проехала в молчании. Наконец дорога привела их к мощным воротам в высокой кирпичной стене, опоясывавшей крупный участок земли в сосновом лесу.

Протяжный и резкий сигнал клаксона не произвел никаких изменений в общей атмосфере этого места. Выйдя из машины, все трое, каждый по-своему, отметили необычную приторную ауру этих мест, будто они вовсе не на природе, а вся окружающая экосистема находится внутри какого-то огромного помещения, только имитирующего привычный мир.

Но всё так же шумели старые сосны, и проносились над ними суетные птицы в вышине. И вот уже распахнулись навстречу непрошенным посетителям тяжёлые створы. В широком проёме стояла высокая красивая девушка с волосами сочного ярко-синего цвета, в накинутой прямо на латексный комбинезон явно не по погоде роскошной шиншилловой шубе. Сочные чувственные губы манили волшебной улыбкой, каждое слово и жест дышали приветливостью и радостью встречи.

– Дорогие друзья! – голос лесной чаровницы звенел и переливался оттенками всех наслаждений мира, – Драгоценные гости! Добро пожаловать в нашу обитель!

Глава четвёртая

РАСПЛАТА

Буйная, пышущая зеленью природа влажных тропических лесов Азии была призвана покорять сердца путешественников и туристов своим праздником жизни, разнообразием флоры и фауны, и неповторимой экзотикой. Вдали от крупных перенаселённых городов, на курортных островах царила почти наивная безмятежность, омываемая внезапными и краткими тёплыми ливнями. Местное население отличалось радушием, приезжие отдыхали легко и беззаботно, вволю смеясь, набираясь здоровья и хорошего настроения.

Но в каждом Эдемском саду найдётся свой змей. Для обитателей иных климатических зон микроорганизмы азиатской среды не раз преподносили неприятные сюрпризы, выявляя слабые места в растерянным перед неизвестным врагом иммунитете. И вот уже долгожданный отдых оборачивался серьёзными проблемами, о которых каждый, будучи в курсе слухов, мысленно говорил: «ну, со мной же такого не произойдёт».

Неизвестные, зачастую не поддающиеся классификации на поздней стадии поражения организма возбудители, вызывали весьма неприятные последствия как для любителей экзотической «клубнички», так и для излишне увлекшихся погружением в дикую природу любопытных туристов. Пресловутая лихорадка Денге была лишь безобидным неудобством, по сравнению с иными, к счастью очень редкими, бедами приезжих. Один из посетителей «массажного салона», вернувшись в Германию слёг, поражённый энцефалитом головного мозга. А две молодые англичанки со следами укусов насекомых лишились зрения и слуха вследствие сильной аллергической реакции. Но все же, число подобных примеров было невелико, а, в сравнении с бесчисленной толпой всесезонно посещающих даже самые дальние острова гостей, и вовсе незначительно. После печального отбытия в клинику, родную страну, или мир иной, о них всех быстро забывали.

Были и немногие пострадавшие, что узнавали о постигшем их несчастье только по возвращении домой, и лучшие врачи европейских стран разводили руками. И когда в одну из лучших московских клиник после совместного отпуска привезли целую семью, столичные эскулапы вздохнули, засучили рукава и… ничего не добились. Муж и жена Ланины, их малолетняя дочь Аня, и Николай Ланин, родной брат главы семейства (и совладелец крупного бизнеса), через сорок восемь часов после того, как сошли с трапа самолёта, рухнули в жутких судорогах. Всех четверых едва успели доставить в реанимационное отделение, где они с трудом задержались на этом свете, и вот уже который год не покидали больничных стен.

Руслан Ланин, сын успешного предпринимателя и бывшей модели, чьи изображения красовались на рекламных проспектах ведущих брендов, плавно и беспечно миновал пору золотой молодости, и готовился к серьёзному будущему в быстроразвивающемся бизнесе отца. Но в одночасье оказался беспомощен перед жестоким поворотом судьбы. Отказавшись путешествовать вместе с семьёй, юноша избег их участи, но, когда пришла беда, оказался наедине с неизвестностью. Проходили дни, недели и месяцы, улучшения состояния Ланиных, обреченных на растительный образ жизни, и медленно угасавших, не наступало. Жадные руки конкурентов незамедлительно вцепились в бизнес отца семейства, и в кратчайшие сроки растащили самые выгодные контракты, подорвали управление совета директоров, и привели компанию к упадку, обесценив активы, чтобы за гроши скупить по частям ещё недавно процветающие предприятия.

Парализованным членам семьи требовались безумно дорогостоящие операции, постоянные трансплантации органов и тканей, и круглосуточный уход лучших специалистов. Плоть их гнила заживо, кости становились хрупкими и слабыми, а, вдобавок, неизвестная болезнь грозила полной потерей всех органов чувств. Сквозь истончившуюся кожу проступали набухшие узлы нитевидных образований, и врачи не могли объяснить их природу. На больных было страшно смотреть, но они продолжали жить, страдая в искалеченных телах. И вот, когда срок ужасного для юноши и его родных несчастья стал исчисляться годами, средства на банковских счетах иссякли.

Руслан не смог вытянуть стремительно скатывающийся в пропасть бизнес без поддержки отца. И когда последние отложенные средства, и суммы, полученные за спешную продажу имущества, наконец закончились, надежда угасла. За это время юноша растерял свой внешний лоск, потерял всех друзей, уставших от его жалобных просьб, и не смог найти достойного дохода, чтобы оплачивать счета за лечение. Субсидий по государственным программам хватало, чтобы продлить существование несчастных, но рекомендованные врачами экспериментальные методы не попадали ни под одну классификацию, и стоили столько, что подобный расход бюджетных денег оставил бы без поддержки добрую сотню больных. Тогда взглянул Руслан с вожделением на чернеющую пустоту безлюдного ночного двора из окна своей последней квартиры на двадцать пятом этаже высотного дома. Ему оставалось сделать всего один шаг, но юноше не хватило смелости.

Когда Тина вернулась в его жизнь, Руслан не сразу узнал ту девочку-студентку из минувших лет, превратившуюся в породистую, опасную хищницу, желанную для женщин и мужчин, но хладную ко всем живым существам. Она протянула ему руку помощи, явившись нежданным чудом избавления, и много говорила о том, что не помнит обид, и отдаёт долг той теплоте, что когда-то связывала их в цветущей юности. Деньги и связи Мельниковой совершили невозможное: после экспериментальной терапии Аня впервые за прошедшие годы произнесла несколько слов, а родители Ланина смогли при помощи медперсонала сделать несколько осторожных шагов по новой чистой палате. Вскоре медленно смог подняться со своей койки и дядя Руслана, а сестра даже слабо пожала руку брату анорексичными от истощения пальцами. Юноша долго плакал, улыбаясь, в тот день.

Он смотрел на спасшую его семью девушку, как на светлого ангела, заискивая заглядывая в глаза бывшей подруге, и постоянно благодаря тихим шёпотом, пока Тина, смеясь, не закрывала ему рот холодной ладонью. Втайне она ликовала представившемуся шансу. И ловушка захлопнулась.

– Сегодня наверху неспокойно, – кривоногий экзекутор в перемазанном биологическими жидкостями халате неприятно оскалился широким ртом, впуская охранников, волокущих нагого юношу. Его покормили в общей столовой, где рабы ели отбросы как собаки, и, не давая одежды, привели сюда, отдав в распоряжение одному из тех, кто распоряжался чужой плотью в подземелье лупанария.

– Сказано, что не нашего ума дело, – с затаённым любопытством проговорил один из близнецов, надеясь удовлетворить его через болтливость хозяина этой части борделя.

Четыре экзекутора царили в преисподней Гоморры, подготавливая рабов для извращенных утех изобретательных клиентов. В отличии от хозяек, они не имели никакой административной власти, но Госпожа ласково относилась к звериным душам бесов этой геенны, и в своём мире они были ровней восьмерым её хищницам.

– Раз сказали, значит так оно и есть, – отрезал Войцех, разочаровав охранника и жадно разглядывая юношу с профессиональным любопытством.

Экзекутор был умён. Много мужчин и женщин прошли через его руки, глубоко в душу впивались черные цепкие глаза, безошибочно угадывая самые уязвимые места. Когда мужчина беззастенчиво ощупал юношу, Руслана вырвало от отвращения, и Войцех издал короткий довольный смешок. Ему это было видеть не впервые.

– Брезглив, труслив, нежен и слаб, – оценил экзекутор беспомощного молодого человека, поправляя очки в металлической оправе и плотоядно цокая языком, – Будет легко и приятно работать.

Он был из тех немногих, кто с удовольствием и энтузиазмом совмещал свои обязанности в лупанарии с основной работой. Учащимся педагогического университета и в бредовом сне не могло бы привидеться второе «я» тихого некрасивого доцента.

Войцех отпустил охрану. В его распоряжении были слуги поинтереснее. Раб-мулат громадного роста, одетый только в бурую набедренную повязку и широкий кожаный ошейник крепко схватил юношу за шею железной пятернёй и поволок к причудливым фиксаторам, предназначенным, чтобы надежно сковывать человеческие тела в самых откровенных позах. И новый круг ада раскрылся для беспомощной жертвы Гоморры.

– Теперь ты родишься заново, – вдохновлённо изрёк экзекутор.

Искреннее сочувствие и неподдельное участие проявилось в тёплых словах Тины, когда оказалось, что даже её возможности не безграничны. Животворный поток финансирования операций и процедур иссяк. И снова начались дни отчаяния и горя. Больничные койки мёртвой хваткой вернули себе тела Ланиных, из которых теперь круглосуточно тянулись прорезиненные трубки катетеров. А на лице их одиннадцатилетней дочери снова угас появившийся на краткое время слабый румянец. Металл и стекло медицинских приборов и инструментов не спасали от хлыстов батонеби, внезапная надежда захлебнулась гноем разрушающейся плоти.

Врачи по-прежнему отводили глаза на все вопросы о природе заболевания. Удалось установить только, что больные не заразны: страшный недуг не передается ни одним из известных путей, и умрёт вместе со своими носителями. Тогда юноша упал перед своей благодетельницей на колени в неистовой мольбе.

Бывшая возлюбленная, не спеша и притворно колеблясь, поведала молодому человеку о месте, где он сможет работать, чтобы спасти свою семью от мучительной смерти. Она обещала такой высокий доход, которого хватит, чтобы оплатить лечение, способное остановить регресс. Но посоветовала не медлить с решением. И Руслан не потратил на раздумья ни одной лишней минуты.

Противоречия и слепые эмоции ранней юности легко и без сожаления поджигают вечные ценности морали, наслаждаясь красотой разрушительного пламени. Самодовольно молодость требует у взрослого мира индульгенции своим безумствам, оправдываясь буйством крови и чувств. И Руслану хотелось идти – нет, бежать – все дальше и дальше по дорогам жизни, а вовсе не запираться в маленьком мирке скучного уюта. Он не знал о беременности Тины, но и это не заставило бы юношу на заре своей молодости, обладавшего богатством, харизмой и привлекательной внешностью заковать себя в оковы семейного счастья и усмирить шторма своего внутреннего моря. Греческая красота и уверенные манеры пресыщенного обожанием ловеласа бросали в его объятия такое количество женщин, что сама мысль о свадьбе казалась смешной. В то время думалось ему естественным и разумным пренебречь чувствами какой-то очередной влюблённой девчонки ради яркого праздника будущих лет под гром незримых аплодисментов. Его ласкали замужние женщины, и ублажали молоденькие девчонки. Друзья любили и уважали, а родители гордились, что, несмотря на избалованность, их сын не превратился в капризного инфантила, а обладал трезвым рассудком и расчётливым умом. Дорога в будущее Руслану была обеспечена.

Но теперь ему не нужно было так много, и даже десятой доли того. Только чтобы снова вернулась его семья, и в доме зазвучали родные голоса. Ради этого он готов был на всё, и слова Тины, с самого начала не скрывавшей особенностей работы жрецов любви в лупанарии, не остановили его. Может он рассчитывал, что его утончённая внешность будет предлагаться только возрастным жеманницам, не жалеющим денег на свое баловство перед стремительно надвигающейся старостью. А может и вовсе не думал ни о чём, подписывая странные бумаги «трудоустройства». В тот момент он так сильно доверял Мельниковой, что и в мыслях не имел вникать в пространное соглашение и полные пустословия доверенности. Но даже сейчас, в преисподней Гоморры, у Руслана не было ответа: смог ли бы он отказаться, зная, что его ждёт?

– Скоро ты забудешь, что ты такое, и все, что было в твоей жизни вне этих стен, – почти нежно проговорил Войцех, отступая и любуясь делом своих рук и больного воображения.

Юноша, перепачканный слизью и смазкой, лежал без чувств на гинекологическом кресле. Шесть часов самых мерзких истязаний лишили Руслана сознания, но тело ещё вздрагивало в судорогах. Первым его взял раб-мулат. А потом пришли и другие. Экзекутор внимательно наблюдал и приказывал. Жертву насиловали снова и снова, накормив сильными возбудителями, и принуждали самого выплёскивать семя, которым пленнику вымазали лицо. Его били током и плетьми, подвешивали, растягивая суставы и пытали гениталии. Заставляли мастурбировать во время мучений и давясь чужой плотью, а потом самому вымаливать новые унижения. Всё, что делали с юношей в комнате экзекутора, было подчинено одной цели: искалечить сознание, затравить и вырвать собственное «я», превратить отвращение в зависимость от порочных омерзительных страстей и уничтожить свободу разума.