Буриданы. Катастрофа

– Восьмая армия.

Когда людей в форме на дороге стало меньше, «партизаны» снова вышли из леса, и на этот раз им удалось взять реванш за предыдущее поражение, исполком был отбит, и все находившиеся внутри выведены и расстреляны, в том числе и молодая библиотекарша, вина которой, наверное, состояла в том, что она выдавала интересующимся произведения Маркса и Энгельса. Тело девушки лежало во дворе исполкома (который снова стали называть волостной управой) весь день, только ночью кто-то немного забросал его землей, а когда Алекс утром пошел в сарай и обнаружил на лопате свежие следы от грунта, в его душу закралось подозрение, что это символическое погребение – дело рук наиболее активной читательницы библиотеки, его Марты. От вопросов жена уклонялась, но ее разгневанное лицо говорило само за себя: акт убийства человека, так тесно связанного с книгами, казался ей наивысшим проявлением варварства. Самому Алексу это жуткое злодеяние напомнило другое, времен революции в Москве, когда он на улице увидел труп незнакомки, но то было делом рук обычных бандюг, а тут развлекались сыновья богатых хуторян.

«Тартуский коммунист» до Лейбаку уже не доходил, если вообще издавался, поэтому единственным источником новостей оставался радиоприемник, который удалось сохранить благодаря здравому смыслу Марты. Через неделю после начала войны поступил приказ под угрозой расстрела всем сдать в исполком имеющиеся приемники, и Алекс уже стал выдергивать шнур из розетки, когда Марта его остановила.

– Неужели ты думаешь, что в этой неразберихе кто-то будет искать твой Телефункен! Не понимаешь, что ли, это для дураков! Ну что вы за рабский народ, перед каждым начальником встаете смирно, будь то помещик, Эйнбуш или Сталин!

«Эйнбушем» жена звала бывшего эстонского премьера Эйнбунд-Ээнпалу, утверждая, что у того «ум куста»[1].

Относительно приемника Марта, как обычно, оказалась права, никто за ним не пришел, и жена продолжала слушать как оперные арии, так и новости, только Алекс, чье самолюбие было задето, несколько дней держался от аппарата в стороне. Любопытство в итоге оказалось сильнее гордости, и он пошел узнавать у жены, есть ли надежда, что сюда наконец-то дойдет какая-нибудь регулярная армия и покончит с произволом. В ответ Марта вытащила с книжной полки атлас, открыла его на странице России и показала Алексу пилкой, куда немцы продвинулись за это время. Завоеванных городов оказалось немало, в том числе и Рига.

– Ну, значит, недолго осталось ждать, – сказал Алекс и на этот раз не ошибся, хотя пришлось пережить еще немало.

Началось все с того, что, когда Алекс как-то в полдень в очередной раз отправился на хутор узнать, как там дочь и внуки, лесную дорогу опять преградили двое красноармейцев. Алекс подумал, что все пойдет как обычно, он угостит их сигаретами, покажет путь и двинется дальше, однако не тут-то было: ему велели поднять руки, отняли всю пачку и отправили обратно по той же дороге, советуя в ближайшие дни здесь «не показываться», потому что предстоит бой.

– У меня дочь с внуками на том хуторе, разрешите хотя бы вывести их из-под пуль, – попросил Алекс, но красноармейцы были неумолимы.

Он сам не понимал, как пережил следующие несколько часов: ведь это он отвез Викторию с детьми, думая бежать подальше от войны, а оказалось – из огня да в полымя. Весь вечер Алекс прислушивался, не пошла ли пальба, но густой лес поглощал все звуки.

Когда стемнело, он хотел повторить попытку, но Марта не разрешила.

– Подожди, пока все закончится, вдруг сделаешь еще хуже.

Следующим утром мимо Лейбаку по шоссе на мотоциклах, украшенных розами (подарок местных женщин), проехал передовой отряд немцев, после чего наступила тишина.

Через час Алекс не выдержал.

– Пойду взгляну, что там происходит.

Первыми, кого он увидел, приблизившись к хутору, были Адо и Тыну, они что-то копали, как вскоре выяснилось, могилу для погибших красноармейцев (своих убитых немецкая похоронная команда увезла с собой). Перебивая друг друга и размахивая руками, сводные братья рассказали ему о ходе боя.

– Видишь, русские поставили свою гаубицу вот на том холме, оттуда дорога хорошо видна, и стали палить, как только увидели немцев. Но те не идиоты, слезли с мотоциклов, часть осталась для виду лежать в канаве, остальные поползли в лес и обошли русских сзади. Плохо то, что немцам пришлось пересечь наш двор, чтобы подобраться ближе к холму…

– Виктория и дети целы?

– Целы и невредимы.

Алекс оставил братьев за их скорбной работой и пошел дальше, к хутору. Викторию он нашел за домом, дочь читала в гамаке книгу, а дети играли между яблонями, хотя вели себя заметно тише.

– Расскажи, как вы пережили этот ужас?

С притворной храбростью дочь сообщила, что она загорала, когда стали свистеть пули.

– Ничего не оставалось, пришлось прятаться. Велела Вальдеку и Монике лечь, схватила Пээтера подмышку и ползком – в картофельный подвал.

– И где ж были ваши защитники?

– Уже ждали нас там.

Нет, на Адо и Тыну полагаться нельзя, подумал Алекс и принял решение:

– Завтра верну вас на Лейбаку.

Он бы сделал это сегодня, но, к сожалению, не взял с собой осла.

В мызе в его отсутствие произошли большие перемены: уже издалека Алекс увидел во дворе самые разные машины, от грузовиков до мотоциклов с коляской; по одному черному лимузину он сразу понял, что это не «восьмая армия». Сначала его даже не хотели пускать во двор, в воротах стояли два солдата в касках и с автоматами, и, хотя Алекс объяснил на своем неплохом «дойче шпрахе», что он «живет здесь», к его словам отнеслись с недоверием, и только появление капрала, или как его там, разрешило ситуацию.

Войдя в комнату, он увидел незваных гостей, вернее одного, это был солидный пожилой военный, в роскошном мышиного цвета мундире, возможно даже, генерал, склонившийся вместе с Мартой над обеденным столом, на котором лежал атлас; они рассматривали его с таким интересом, что даже не заметили, как вошел Алекс.

– Я только имею право вам сказать, – объяснял гость, карандашом ведя по карте, – что мы начали наступление вот отсюда, из Восточной Пруссии, прошли за короткое время через Литву и Латвию и позавчера вошли в Эстонию. Но теперь нам надо остановиться и подождать, пока прибудет резерв, потому что противник кое-где неплохо укрепился и оказывает серьезное сопротивление. Я убедился, что русские воюют намного храбрее, чем французы или англичане, нельзя сказать, что лучше, нет, они воюют плохо, но не страшатся смерти…

– А Тарту уже в ваших руках?

– Да, полгорода в наших руках, но занять весь город мешает река….

– И когда вы надеетесь добраться до Ревеля? Не беспокойтесь, я не хочу выведать военную тайну, я всего лишь волнуюсь за своих детей. Два моих сына и дочь в Таллине, другая дочь в Тарту. Война всех нас разлучила.

– Не беспокойтесь, фрау Марта, через две недели Эстония будет освобождена.

Надо же, уже называет мою жену по имени, удивился Алекс и хотел покашлять, но Марта резко обернулась.

– О, Алекс, наконец-то! Иди, я познакомлю тебя с генералом. (Значит, это действительно был генерал.) Представь себе, он наш дальний родственник, его кузен – второй муж Беатриче.

Беатриче, одну из двоюродных сестер Марты, Алекс помнил хорошо, когда они с Мартой нанесли свой первый визит Беккерам, эта эффектная, совсем не похожая на немку брюнетка только что развелась со своим первым мужем, каким-то русским, заметно позже она вышла замуж в третий раз, за некоего американца; родственник генерала, следовательно, был при деле в промежутке.

– А это мой муж, один из лучших специалистов по семеноводству во всей Европе.

Алекс чуть не икнул: выходит, надо дожить до семидесяти лет, чтобы услышать такие слова из уст жены – то-то дети жаловались, что мама скупа на похвалу.

Очевидно, благодаря такой характеристике генерал, пожимая ему руку, сделал это весьма почтительно. Они, кстати, походили друг на друга телосложением, только вот черты лица генерала казались более волевыми, а взгляд серых глаз был подобен орлиному взору.

– Генерал выбрал нашу мызу своим командным пунктом. Он знает эти края, они вместе с твоим графом воевали в армии Ландесвера.[2]

Неужто балтийский немец, подумал Алекс удивленно, но нет, как генерал сам объяснил, он пришел на ту войну добровольцем, из Германии.

– Тогда вы нас побили, и ваши ребята воевали очень храбро, – вспоминал генерал великодушно, – сейчас, конечно, соотношение сил иное, но все равно, я рад, что не вы, эстонцы, наши противники.

– Да, в этой войне мы не участвуем, – кисло улыбнулся Алекс.

Он пригласил генерала поужинать, за что был вознагражден благодарным взглядом Марты.

Из спальни послышался голос старого Беккера, тесть проснулся после обеденного сна, и Марта заторопилась к нему, после чего генерал вежливо простился и пошел изучать, как продвигается обустройство командного пункта.

Ужин прошел оживленно, генерал по-прежнему был сверхгалантным и сделал Марте множество комплиментов по поводу приготовленных яств, восхищался салатом оливье, расхваливал жаркое из свинины, а когда на столе появился клубничный торт, признался, что так роскошно его не угощали даже в Париже.

«Вы участвовали во французской операции?» – полюбопытствовала Марта, и генерал подтвердил, да, и не только участвовал, а именно его армия завоевала Париж, и, словно опасаясь, что ему не поверят, вытащил портмоне, а оттуда фото, на котором красовался рядом с Гитлером на Елисейских полях.

Хорошо, что не удалось привезти Викторию, подумал Алекс, сидела бы дочь сейчас за столом, смогла бы ли она удержать язык за зубами, она же была франкофилкой. Марту военное прошлое генерала как будто не смущало, она вообще словно переродилась, и Алекс даже почувствовал что-то похожее на ревность, заметив, что Марта надела свое самое нарядное платье и сапфировые серьги, беккеровский подарок к их свадьбе. Однако он скоро понял: у Марты сегодня праздник. Два десятилетия жена жила в изоляции, общаясь только с ним и с детьми, и теперь, наконец, получила возможность разговаривать на родном языке с человеком, равным ей по интеллекту.

Взглянув на фото, Марта вернула его генералу и словно мимоходом спросила:

– Вы, кажется, любимец Гитлера?

Это, пожалуй, слишком громко сказано, возразил генерал, но, в отличие от некоторых других военачальников, у него с фюрером действительно неплохой контакт.

– Гитлер очень много сделал для Германии, – продолжил он проникновенно, – в результате последней войны нас поставили на колени, а он поднял народ и внушил, что мы достойны большего.

– И вы не боитесь, что вас снова опрокинут? – продолжала Марта расспросы.

Нет, генерал такого страха не испытывал.

– Мы свое дело знаем. В военном смысле Германии сейчас нет равных.

– Да, но Россия не Польша и не Франция, – возразила Марта. – Боюсь, вы не знакомы с теми условиями, в которых вам придется воевать. Одни просторы чего стоят, по степи, например, можно ехать часами, не встретив ни единой души. Словно на море. Вы утонете там.

Генерал слушал ее с интересом.

– Роммель рассказывал нечто похожее о пустыне, – отметил он, когда Марта закончила, – дескать, она напоминает море. Кстати, он сделал из этого выводы, даже так и сказал: я провожу танковые операции, словно морские бои.

Генерал немного подумал.

– Но я уверен, что это не станет непреодолимым препятствием. Современная война, фрау Марта, не похожа на прежние. Это совсем иные боевые действия, с использованием техники. Гитлер как-то сказал, будь у Наполеона самолеты и танки, он никогда бы не проиграл русскую кампанию. И он прав, ибо на чем построено военное искусство? На маневре. Раньше маневр требовал большого расхода физических сил. Когда французы дошли до границы с Россией, они уже немного подустали, а когда преодолели тот простор, о котором вы говорили, и вошли в Москву, выдохлись. Какие уж там маневры? Но танки не устают. Нет, я думаю, у русских против нас нет ни единого шанса.

– Даже несмотря на боевой дух? Разве не вы говорили днем, что они воюют, не страшась смерти?

– Да, невзирая на это. Кстати, я надеюсь, их пыл скоро угаснет. Гитлер приказал не применять по отношению к коммунистам обычные правила войны, не брать их в плен, а расстреливать на месте. Думаю, это должно возыметь результат, ведь именно политруки гонят русских солдат в бой.

Марта кивнула, словно ответ ее удовлетворил, Алекс же с ужасом подумал, какие опасности подстерегают Лидию, когда немцы займут Таллин. Лидия долго скрывала от родителей, что вступила в Коммунистическую партию, но потом газета опубликовала ее фото и рассказ о ней как об идейной коммунистке, и она во всем призналась.

Генерал, кажется, понял, что его слова могли показаться циничными и жестокими.

– Но своим солдатам я такого приказа, естественно, не давал, – продолжил он, словно извиняясь.

Однако Марта не обратила внимания на эту реплику.

– Хорошо, – сказала она, – допустим, что вам удастся выиграть войну. Что дальше?

– Это уже вне моей компетенции, – смеясь, генерал поднял руки. – Этим займется гражданский корпус.

– Да, но думать-то вы об этом должны, – заупрямилась вдруг Марта. – Мне кажется, у любой войны только одно оправдание: жизнь, которая наступит после нее, должна быть лучше прежней. Так какой она будет, эта ваша новая лучшая жизнь?

Генерал посерьезнел, задумался, чтобы найти подходящие слова.

– Видите ли, – сказал он, – у этой войны есть особый смысл, он в том, что высшая, арийская раса должна взять власть над более низкой славянской расой.

Алекс разинул рот: он, конечно, слышал о расовых взглядах Гитлера, но думал, что это относится только к евреям. Марта тоже казалась удивленной.

– Как вы это себе представляете?

Но теперь и генерал не знал, что ответить.

– Этим занимаются другие, Розенберг и, конечно, сам Гитлер.

Марта немного подумала, а потом покачала головой.

– В таком случае вы никогда не выиграете эту войну.

– Почему вы так считаете? – поинтересовался генерал.

– Вы так настроите русских против себя, что они скорее все сдохнут, чем сдадутся. Если бы вы сказали: мы хотим свергнуть большевиков и восстановить романовскую династию, это, возможно, было бы осуществимо. Немало русских ненавидят коммунизм. Они только терпят его. Но позволить превращать себя в униженный рабский народ – на это они никогда не согласятся. Вы получите такую войну, рядом с которой наполеоновская кампания покажется детской шалостью.

– Да, в этом жена права, даже мы, эстонцы, никогда не терпели рабства дольше, чем семьсот лет, – нашелся Алекс, чтобы шуткой разрядить ставшую вдруг напряженной атмосферу, против чего генерал, кажется, ничего не имел: абстрактные рассуждения, казалось, не самая сильная сторона его личности.

Марта налила кофе, Алекс открыл французский коньяк, который принес с собой генерал (бутылку французского вина они уже опустошили), наполнил рюмки и поднял тост за то, чтобы генерал, чем бы война ни закончилась, вернулся домой живым и здоровым и этим обрадовал бы свою семью, которая наверняка за него переживает. Эти слова запали генералу в душу, он снова вытащил портмоне, на этот раз чтобы продемонстрировать фото своих внуков, и больше они о серьезных вещах не говорили.

Поздно вечером, когда Алекс, пользуясь тем, что весной большевики провели в мызу электричество, читал в постели «Записки о Галльской войне», которые он посчитал самой уместной в данную минуту литературой, пришла Марта и, расчесывая перед зеркалом волосы, вдруг сказала:

– Я, конечно, знала, что в Германии у власти психи, но не думала, что эта болезнь настолько распространилась.

– Не забудь, психи могут быть опасны, – проворчал Алекс в ответ. – Я посмотрел в глаза генералу, когда ты стала пророчествовать, и, готов поспорить, в тот момент он размышлял, поставить тебя к стенке сразу или немного повременить?

– Если ты думаешь, что можешь меня этим напугать, то ошибаешься, – съязвила Марта и высказала мысль, которая и Алексу в последнее время иногда приходила в голову: – Какая разница в нашем возрасте, когда умереть, годом раньше, годом позже?

– Философ, – буркнул Алекс, чтобы сказать хоть что-то.

Марта не ответила, потушив свет, легла в постель и устроилась в объятиях мужа. День был длинным и трудным, но от вина, кофе и беседы с генералом пропал сон, и они еще долго лежали, слушая, как уставшие и пьяные немецкие солдаты в мызаском зале поют: „Vor der Kaserne, vor dem großenTor…”[3], и думая каждый о своем…

Глава пятая

Битва за Тарту

Придя субботним утром на работу, София обратила внимание, что все сотрудницы тихие и чем-то расстроенные. Она спросила у лаборантки, молодой женщины, которая недавно вышла замуж, что случилось. «Разве вы не знаете? – ответила та, – сегодня ночью была облава, увезли много народу. Говорят, в Сибирь». София вспомнила, что под утро до нее доносились какие-то звуки со стороны соседнего дома, то ли гул мотора, то ли возбужденные голоса, но она давно не верила своему слуху и не придала значения этому шуму, подумала, мерещится. Рядом жила семья богатого купца, и София решила: наверно, их тоже. Но за что? Лаборантка рассказала, что ее отец оправдывает депортацию близостью войны – врагов народа следовало вывезти подальше от фронта: «Мы из-за этого здорово поругались с отцом, он коммунист и считает правильным все, что происходит. Но, в конце концов, и он признал, что нельзя просто так хватать людей и отправлять в ссылку».

В субботу и воскресенье София услышала и о других своих знакомых, арестованных в ту ночь, среди них был промышленник, чьей дочери она когда-то давала уроки математики. Дочь за это время успела выйти замуж и перебраться в Таллин, а промышленник с женой были депортированы. Какую опасность для власти, даже во время войны, могла представлять эта пожилая супружеская пара, спросила она себя? Или семья соседа-купца? Да, Софии не нравились эти заносчивые выскочки, но мало ли кто кому не нравится, это не значит, что их надо арестовывать. Взяли бы они оружие и стали бы стрелять в спину красноармейцам? В это поверить невозможно. И в чем были виноваты их дочери, одной недавно исполнилось восемнадцать, другая ходила в начальную школу?

В понедельник пришло письмо от Лидии, и, когда София, ничего не подозревая, распечатала его, у нее затряслись руки: оказалось, Эрвин тоже депортирован. Лидия просила сестру пойти на товарную станцию, может, поезд еще там и ей удастся передать брату кое-какую еду. София сразу взяла такси и помчалась туда, но поезд уже уехал.

Несчастная и раздраженная, она вернулась домой. За что арестовали Эрвина? В письме Лидия, как и отец лаборантки, объясняла депортацию близостью войны, но при чем тут Эрвин, брат уж точно не стал бы помогать Гитлеру. Обсуждать случившееся было не с кем, даже Эдуард и тот в командировке; квартирант, как и она, после смены власти получил новую работу, он измерял уровень воды в озерах и реках. Очень хотелось написать родителям, чтобы хоть с кем-то поделиться горем, но Лидия просила этого ни в коем случае не делать: «У матери нервы не в порядке, это известие может на нее плохо подействовать. Увидишь отца, скажи ему правду, но писать на Лейбаку не стоит. Может, все еще образуется, должно образоваться!»

Всю неделю она жила как во сне, и в следующую субботу, чтобы хоть немного отвлечься, приняла приглашение лаборантки поехать загород, на дачу ее родственника. Там они гуляли по сосновому лесу, дышали воздухом, насыщенным озоном, и обсуждали последние события. Спутница Софии опять стала возмущаться и ругать отца, довольно известного писателя, который, будучи коммунистом, старался, по ее мнению, умалить преступления Кремля: «Я понимаю, у него идеалы, но если реальность им не соответствует, надо изменить точку зрения». Софии события последнего года казались весьма противоречивыми: «Да, у многих богатых людей жизнь стала хуже, у них отняли заводы, магазины и дома, но зато жизнь бедных улучшилась, всем нашли работу, стало легче получать медицинскую помощь и образование». Лаборантка с этим согласилась, добавив, что гонорары писателей тоже заметно выросли.

– Но депортация все равно была свинством, – сказала она.

София кивнула, согласившись с этим.

Когда в воскресенье вечером они пошли на вокзал, чтобы вернуться в Тарту, то увидели, что на платформе скопилось много чем-то взволнованных людей. Лаборантка заметила знакомого, пошла поговорить с ним и, вернувшись, ошарашила известием:

– Представь себе, действительно началась война.

На самом деле война в Европе шла уже два года, но эта новость означала другое.

– По радио передали, что сегодня утром Гитлер напал на русских. Мой знакомый считает, что это месть за депортацию. Гитлер узнал и решил показать Сталину, что так с людьми не обращаются.

– Глупости! – возразила София.

Что Гитлер может начать войну для защиты чужого народа, казалось таким абсурдом, что она даже не стала аргументировать свое мнение. Но, немного подумав, добавила:

– Я считаю, его быстро прогонят. Если Сталин знал, что будет война, значит, он хорошо к ней подготовился. А защищаться всегда проще, чем нападать.

– Почему ты думаешь, что Сталин знал? – удивилась подруга.

Теперь уже Софию поразило отсутствие логики у собеседницы.

– Ведь твой отец сказал, что депортацию провели, чтобы накануне войны изолировать ненадежных людей.

Однако уже на следующей неделе выяснилось, что ошибалась как раз София. Каждый день приносил новости о наступлении немцев в Литве и Латвии. Потом до Тарту дошел слух, что горит Рига. Однажды, когда София по приказу исполкома клеила крест-накрест полосы бумаги на окна, к ней пришел брат Густава Кордеса, которого она немного знала.

– Я эвакуируюсь на пароходе, через Чудское озеро. Не хотите отправиться со мной?

– Как же я дом оставлю?

– Разве сейчас можно думать о доме? Война – это не шутка.

У Софии не было никакого представления о современной войне, но, немного подумав, она все же отказалась.

– Спасибо за предложение, но не могу. У меня родители в деревне, им может понадобиться помощь.

– Тогда возьмите ключи от моей квартиры. Я живу дальше от реки, там безопаснее, а в центре наверняка будет бой. Спрячьте все ценное в подвале, с собой берите только самое необходимое. Или, еще лучше, поезжайте к родителям.

Этому совету последовать было невозможно, поезда уже не ходили, но ключи она взяла.

Уже давно, заметив, что слух ухудшается, София стала тренировать его, усилием воли концентрируя в голове разные звуки и пытаясь понять их происхождение. Этим вечером, когда с улицы послышались цокот копыт и скрип телег, словно мимо проезжал табор, она все же засомневалась в себе. Мерещится, подумала она, но, подойдя к окну, убедилась, что в каком-то смысле оказалась права, только вместо табора по городу в сторону реки двигались колонны красноармейцев, некоторые верхом, а большинство действительно на самых обычных телегах.

Весь следующий день в городе царила лихорадочная суета, на грузовиках и подводах на пристань везли мешки с зерном и другие продукты – наверное, чтобы не достались немцам. После обеда в небе появился самолет со свастикой, он пролетел за реку, и вскоре со стороны Раадиского аэродрома послышались взрывы и поднялся столб дыма.

– Разбомбили склады горючего, – объяснила лаборантка, которую она случайно встретила на улице.

Работу уже отменили. Сотрудница пригласила Софию ночевать.

– Моего мужа мобилизовали, а отец поехал в Таллин и не вернулся. Я боюсь одна.

София была простужена, голова болела, и в горле першило, так что ей никуда не хотелось, но лаборантка стала настаивать, говорила, что мосты заминированы и здесь может быть опасно, и в итоге она согласилась. Сначала они пошли к Софии, положили ее одежду в большой сундук и потащили в подвал. Лаборантка двигалась очень неуклюже, потому что на ней были лыжные ботинки; София поинтересовалась, не жарко ли в них, но та прочитала где-то, что во время бомбежки нужно обувать что-нибудь покрепче, чтобы защитить ноги. София прислушалась к совету и сменила летние туфли на осенние, привезенные еще из Германии, потом собрала самые необходимые вещи, медицинские инструменты, пару мелких драгоценностей и уложила все в саквояж, чтобы взять с собой.

Когда они закончили сборы, София совсем обессилела.

– Пойдем лучше на квартиру брата Кордеса, это ближе, – предложила она.

Лаборантка жила на окраине, и София чувствовала, что туда не дойдет.

– Хорошо, – согласилась та.

Под утро они проснулись от громкого взрыва.

– О, Господи, конец света! – завопила лаборантка, вскочив с постели.

Они быстро оделись и выбежали. Перед домом валялась огромная глыба, непонятно откуда взявшаяся.

– Каменный мост взорвали, – предположила лаборантка. – Надо же, куда долетел кусок!