Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии

Он потянулся рукой за кувшином с минералкой и выпил ее большими глотками… Боль сжимала его затылок, как в тисках. Он приподнялся с золотого стула с фигурками уродливых мальчиков. Его одежда была увешана всевозможными украшениями. Неясно было, которые из них имеют эстетическое и которые – функциональное назначение. Один черт мог сказать, например, для каких целей были предназначены заполненные инертным газом шланги и трубочки, которые неугомонно струились слюнявым светом и словно огибали пространство вокруг тела. Его благолепное одеяние было образцом изящества и четкости.

Шокоицин повернулся и снова наполнил кувшин. Потом с трудом покинул спинку стула, заковылял по бирюзовому полу к нему и поднес кувшин к его иссохшим губам. На этот раз Святой солдат не отказался. Он проглотил воду и почувствовал себя только что политым цветком.

– Там, откуда ты пришел… где бы оно ни было, ты был отцом?

– Нет, моя супруга была бесплодной.

– Понимаю. А в этом городе мно-о-ого детей, так ведь?

– Объяснить не так уж просто. Я…

– Молчать! Ты поднял руку на наше потомство. Кража детей – это, возможно, тяжелейшее по нашим законам преступление и карается оно смертью. Но не такой смертью, которая отправила бы тебя счастливым на небеса, а презренной виселицей, когда ты не сможешь отдать кровь и сердце свое всевышним, потому что целость твоей плоти останется нетронутой.

Шокоицин вызывающе смотрел на него. Сознавал ли этот незнакомый человек, о чем идет речь? В империи миштеков смерть занимала место важнее, чем жизнь; она могла быть как унижением, так и наградой за дела подданного. После исполнения приговора Святой солдат был бы предан вечному позору. Казнь виселицей была одновременно «вылуплением», отменяла право загробного существования. Не было и быть не могло ничего более страшного, чем лишение права быть принесенным в жертву на алтаре богов и, тем самым, невозможность душе твоей оказаться в солнечной стране Тлалокан…

– Зачем тебе они, эти двадцать детей? – прошептал неожиданно солдат. – Чтобы они присутствовали на твоем столе?

– Ты что, издеваешься? – ощетинился император. – Вовсе нет.

Какое-то время они измеряли друг друга взглядами.

– Меня известили, что тебя нелегко было поймать… – сказал наконец Шокоицин. – Многие из наших оставили свои кости в той безводной равнине.

– Да, – ответил с удовольствием Святой солдат. – Их было весьма немало.

– Детвора назвала тебя «Человеком, который выбрал войну». Чем ты заманил их пойти с тобой? Собирал их по дороге, похищал с ферм на окраинах, так, что ли? – Он ткнулся лицом в его лицо и обжег своим дыханием. – Шастают ли и другие изверги вроде тебя по моей стране?

– Я всего лишь простой рядовой, шедший в разведку. Но очень скоро вслед за мной появится десантный отряд Эрнандо.

Император поднял правую бровь. Очевидно, это имя ему ничего не говорило.

– Эрнандо? Да кто это такой?

– Лейтенант из пехоты. По случайности приходится моим дядей. Он солдат лучше, чем я.

– Сколько человек с ним?

– Около трехсот, если считать и дружину наемников тласкаланов.

Шокоицин громко рассмеялся, несмотря на боль, угнетавшую его.

– Твой дядя, наверное, совсем с ума сошел… Даже и без дополнительной мобилизации моя регулярная армия на данный момент насчитывает около трехсот тысяч хорошо обученных бойцов, не говоря об остальных войсках конфедерации! Наши пулеметчики и наши переносные лазерные установки раздавят его отряд еще на границе с Аскапоцалко. Или он придет с Еекатепека? Ты мне не ответишь, знаю… – Вдруг он вспомнил о чем-то. – Мне доложили, что сразу после того, как тебя поймали, твое транспортное средство обвилось темно-желтым сиянием и распалось на кучу искр?

– Предохранительная мера, чтобы не попало в чужие руки. Мне запрещено говорить, как это происходит.

– А где ты так выучил наш язык?

– Ваши учебные пособия, предназначенные для все новых и новых жителей империи, мне очень пригодились. Я накупил себе словарей и разговорников в Олмекане, родине письменности. Кроме того, есть и один гипнотический способ – запоминать, когда спишь. Как видишь, наши медики не хуже твоих потомственных шаманов.

Пока говорил, Святой солдат смотрел через нестандартно раскроенный лист стекла ближайшего окна – часть концепции «текущего пространства» безымянного архитектора, при которой и время включено как компонент. Многомиллионный город был расположен на острове посреди соленого озера, на поверхности которого поблескивали белые кристаллы. Набережные-насыпи связывали его с соседними поселениями, брюхо города было полно каналов и клокочущих гофрированных труб, а висячие мосты тянулись с одного строительного модуля к другому. Фундамент некоторых зданий утопал в воде. Железо являлось одним из основных скелетных и формообразующих элементов многоэтажных металлоконструкций, стройка которых подчинялась требованию исполнить все прямыми линиями, изгибами и углами. Пирамидальные храмы, теокалии, воняли копаловой смолой, которой священнослужители кадили во время жертвоприношений. Среди этой окаменевшей математики поражало обилие полудрагоценных камней, используемых для украшения множества мозаик. Святой солдат увидел, как татуированные с головы до пят блюстители порядка с обсидиановыми парадными ножами и дубинками на поясе брызгали слезоточивым газом на горстку демонстрантов, которые скандировали перед мемориалом жречества в поддержку идеи о переработке фекалий с целью их использования в качестве пищевых продуктов. Гвардейцы вытянулись у постамента с бьющимся сердцем, в аорту которого были вмонтированы опрыскиватели, разбрасывающие кроваво-красные струи во все стороны. Говорили, что некоторые родители нарочно калечили своих детей, чтобы устроить их в музей человеческих уродов. Он был придуман самим Шокоицином, и возле него всегда стоял в очереди народ, в то время как перед Обсерваторией и окруженной клубами по интересам ступенчатой Академией искусств редко появлялись люди, даже когда вручали призы победителям всенародных поэтических конкурсов, организованных религиозным реформатором – принцом Несауалкойотлом. Туда, однако, часто наведывались штатные шпионы и культурные революционеры при кобурах, посланные Министерством внутренней стабильности. Даже и отсюда, из окна с хромированными рамками над 365-й ступенью, человеку казалось, что он слышит гвалт из так называемых домов песен и шумные крики со стадиона, где играли в нечто вроде мезоамериканского эквивалента баскетбола. Некоторые из домов удивляли, так как были похожи на игральную кость, брошенную на ребро, а их стены были исцарапаны замысловатыми надписями. Везде отталкивающее шло рядом с гротеском.

– Вернемся к вопросу: «Ты откуда?» – прочистил горло император, тем самым напомнив ему о своем существовании.

Он достал какой-то прибор со шкалой, вставленный в коробку из прессованной куи, с намерением следить за его показаниями, пока длилась вторая фаза допроса.

Святой солдат, видимо, был в затруднении.

– Я оттуда, откуда пришел несколько столетий назад единственный белый бог в вашем пантеоне. Из Земли Восходящего Солнца, которая находится далеко за океаном.

Шокоицин сжал губы, вглядываясь в измерительную шкалу.

– За пределами Великой воды нет ничего, – возразил он. – Это известно каждому более-менее нормальному индивиду. Ни один из наших путешественников…

– Ваши путешественники – навоз, – прервал его Святой солдат. – Ваше кораблестроение никуда не годится. Вам не знакомо даже колесо.

– Что? – опомнился Шокоицин. Боль пронизывала тыльную область его мозга.

Что касается Святого солдата, то он был совсем истощен и еле стоял на ногах. В его груди хрипело и свистело. Вопреки всему, он заставил себя заговорить вновь:

– Среди вещей, которые у меня конфисковали при обыске, есть один предмет, подобный вашим голосовым устройствам. Аккумулятор сел, и поэтому он выключен, но пока функционировал, я связался с Эрнандо и ознакомил его с фактической обстановкой.

– И где он теперь, этот твой Эрнандо?

– Он покинул берег, где высадилась наша пехота, и уже идет сюда.

– Да кто его приглашал?

– Никто. Мы представители христианского племени, обитающего на материке за пределами гигантского стерильного океана, который вы называете Великой водой. Тот материк был обитаем с незапамятных времен, еще до заселения этого. Оттуда много 52-летних циклов тому назад пришли и ваши предки, хотя вы уже давно забыли правду об этом.

Император схватил коробку с беспроводным детектором лжи, которую активировал чуть раньше, и разбил ее о пол. Разлетелись пружины.

– Правду? – крикнул он. Его ожерелье из жемчугов величиной с яйца перепелки и ювелирные украшения, состоявшие из 900 звеньев, яростно раскачивались. – А я думаю, что ты пытаешься меня обмануть! Мнение моих экспертов никак не соответствует твоим сказкам! Оно отличается от тех небылиц, которыми ты морочишь мне голову уже полчаса. Кто тебя послал к нам? Отвечай! И не пытайся вешать мне лапшу на уши!

Святой солдат покачал головой.

– Кому ты служишь? – мрачно спрашивал его император. – Северянам или южанам? Соединенным ирокезским штатам, чей главный вождь Та-Иа-Да-К-Ву-ку получил волдыри на языке, уговаривая меня, что хочет заключить Не-Скен-Нон, Великий мир, а за моей спиной строил планы о союзе с апахами Мангаса Колорадаса, чтоб продать им свои некачественные лазерные ружья? Или, может быть, ты служишь Инке Уайне Капаку, владетелю нашей соседки, империи Тауантинсуйо? Его секретные эксперименты в высокогорных полигонах и испытания химического оружия в Андах не являются секретом ни для кого. Или ты шпион, жадный на золото того кретина, короля Эльдорадо? Врет, насколько он богат, а на самом деле казна его пуста…

– Ты не понимаешь… – сказал в отчаянии Святой солдат. – Грядет время перемен. Скоро все изменится. Если сегодня твои подданные боятся посмотреть тебе в глаза и считают тебя живым божеством, завтра они могут забить тебя камнями до смерти!

Внезапно монарх чихнул так, что застрясся. Лицо его стало пунцовым от гнева.

– Ты тот, кто нас погубит! – крикнул он яростно. – Твое появление уже принесло нам несчастье! Вот, теперь проклятие перекинулось и на меня! Что это за чудо, которое распространяется по воздуху и морит нас?

Святой солдат улыбнулся грустно. Видно было, что он был истощен до предела.

– Маленькие живые существа, известные как вирусы, – ответил он. – Они настолько малы, что не видны невооруженным глазом. Они являются причиной возникновения болезненных явлений, таких как кашель, насморк, отхаркивание. За ними к вам нагрянут грипп, сифилис, оспа… Поразят многих, и в конечном счете они не выживут. Просто с непривычки. Поколения нужны, чтоб создать себе иммунитет и приспособиться.

– Ты принес все это, правда? – Вопрос больше походил на констатацию. Император рухнул на свой блестящий стул, понурив голову. – В тебе нет ничего человеческого, – простонал он. – Знаешь ли ты, что это уничтожило и часть детей, которых ты тащил с собой? Например, того мальчика, Ицкопоцакла…

Святой солдат зажмурился. У него кружилась голова. Ему хотелось плакать. Может быть, наконец, он сможет понять, что такое заплакать…

– Я полагал, что именно так и произойдет, – глухо произнес он. – Но у меня не было другого выбора. Никакого другого выбора не было… Ты должен любой ценой услышать то, что я хочу тебе сказать. У меня есть предложение…

– Никаких предложений не буду слушать! – закричал монарх. – Даже если нежелание выслушать эти предложения приведет весь мой мир к краху!

– Речь идет о чем-то важнее жизни… – пробормотал солдат.

Звук ломающегося бедренного сустава снова раздался в зале. Откуда-то выскочили два палача и схватили его под мышки.

– Немедленно, – орал повелитель миштеков, – тебя выведут во внутренний двор этого здания, и ты будешь повешен в назидание всем! И для этого не нужно решение Верховного совета, так как в моих полномочиях осудить тебя и приказать немедленно привести в исполнение приговор. Будь ты проклят! Отнимаю у тебя право подняться по лестнице храма и быть принесенным в жертву на алтаре богов. Ты будешь обречен на всеобщее презрение, и ногой не ступишь в солнечную страну! Нигде не найдешь вечного покоя. Наши жрецы культа хотели вынуть твое сердце, но оно из железа. Никто не нуждается в твоем холодном сердце! – Щипцы боли рвали его затылок, а раскаленные вертела вонзались прямо в мозг. И никакие зелья, и компрессы дипломированных миштекских знахарей не были в состоянии избавить императора от страдания.

Святого солдата потащили на улицу. Даже не воспользовались лифтом. Его больно били по почкам. Они вели солдата по мишкоатле, пути мертвых, с которого не было обратной дороги. Тащили его вдоль конструкций из металлофарфора и серебробетона, обернутых жестью цвета тела, прошли мимо студии для трепанации и кухни имперского повара, обрызганной кровью младенцев, встречали мириады дворцовых служащих в златотканой одежде, спускались все вниз и вниз, вдоль прямых линий, изгибов и углов. Совершенные вентиляционные шахты жужжали тихо, а шахта лифта гудела – нескончаемые звуки, усиливающие ощущение нереальности происходящего…

Они оказались перед быстро нарастающей толпой, и его подняли на стул. Мимо них с ревом промчался фекаловоз на воздушной подушке. Он мчался к септической пустоши за пределами белесого соленого озера. Там были накоплены коричневые горы извержений, которые уже высохли и не разлагались. Пожелтевшие облака над ними напоминали разлитое по небу подсолнечное масло. А как только пойдет дождь, с них пойдут жирные грязные капли и расползутся ручьи гнуси, смешиваясь с лиловой безнадежностью. После высыхания они образуют чудные, и может быть, даже красивые узоры. Тем, кому захотелось бы вторгнуться в город, чтоб завоевать его, пришлось бы идти по пояс в пестрой, вонючей и чмокающей грязи…

Блуждающий взгляд осужденного скользил по лицам людей вокруг него, а они, в свою очередь, изучали его истощенную и обветренную физиономию. Никто из них не подозревал, что в дверь уже стучится йаойотл – так называли войну на самом распространенном местном диалекте.

На мгновение Святой солдат взглянул вдаль, за пределы конечной цели фекаловоза и плантаций куи. Проклятый мир без единого куста, без единого зверя, без единого микроорганизма в нем. Ну, последнее уже было неправдой…

Две проворные руки сняли его кожаный ремень, просунули свободный край через пряжку и оформили петлю, которой пристегнули его шею.

В голове промелькнула мысль: «Для нас есть две дороги: либо преступление, которое делает нас счастливыми, либо эшафот, который мешает нам быть несчастными». Читал ли он ее где-то, или она возникла в его собственном уме?

Солдат собрал последние силы.

– Люди! – возвысил он голос. – Там, откуда я пришел, есть вещи, называемые растениями и животными. Если вы послушаетесь меня, никогда больше не будете вынуждены, – он с трудом заставил себя выговорить слова, – кормиться собственными детьми, чтобы существовать. Вы будете растить их, но уже не на фермах… Ваши жены не будут служить вам только для приплода, а…

Экзекуторы пнули стул, и он повис. На этом зрелище кончилось.

– Кто-нибудь понял, откуда пришел он? – спрашивали друг друга собравшиеся, в основном пожилые люди со смуглыми лицами. Они окружили с любопытством повешенного, а он как будто отделился от своего тела и посмотрел на себя со стороны…

Теперь он шел вдоль длинного зеленого забора. Он оставил далеко за собой восьмиугольные пятнадцатистены, каналы с хромированными экскрементами, арматурную слизь, пломбированные слезы. Тьфу! Такой опухшей гадости во всей истории фекалий не найдешь. Не хотел и слышать больше о Теночтитлане и его трижды неблагодарных жителях. Прощай, Теночтитлан, столица красного и черного цвета! Он неутомимо шел вперед. Намедни он посадил рядом с собой молодого Ицко и разрешил ему идти неверным шагом. Он шел – разрушенный удалец с руинным щитом, с обезлистьевшей грудью и в скромном настроении, а его симпатичный маленький спутник был не прочнее тени, оказавшись без капельки влаги под ссохшейся кожей.

На десятый день к вечеру силуэты пирамидальных зданий за ними вздрогнули Господним грохотом, через чешуйчатую штукатурку пробилась шероховатая кора будущих гигантостволых деревьев, а обитатели города, заодно со своими криками, постепенно превратились в настоящие, вполне настоящие мицелии.

Святой солдат и молодой Ицко вздрогнули, но не обернулись посмотреть, что происходит, и не замедлили шаг. Лес, возникший за их общей испуганной спиной, сросшийся после вздрагивания, был старым, тенистым и душистым, как Средневековье. Странно – именно теперь – какой-то лес. Электрические лампочки светились отраженным обманчивым светом витаминозных глобусов. Тонкокорые твари и живительные сферы одевались в краски. За забором, конца которого не было видно, уже начал торжественно мычать рогатый скот. Время от времени через зазоры подглядывали блеющие бородатые козлы, а жирные свиньи пристально следили за ними. И все эти твари, как и множество других животных и пресмыкающихся, как будто высыпались из чудесного рога изобилия. Или из мифического ковчега Ноя.

Когда зеленые ребра бесконечного забора все же прошли мимо, молодой Ицко показал рукой перед собой, на широко раскинувшуюся голую равнину и произнес что-то с гримасой, точь-в-точь как жаждущий аплодисментов цирковой клоун, который наконец увидел свою дощатую эстраду. Вдали покачивались Белые пятки повешенного и Черная ворона, севшая на его плечо. Вдруг солдат остановился озабоченно. Понюхал небытие. Услышал виселицу и увидел, что босяку-смертнику хочется пить, что его Естество умирает от жары, а Плоть его рождается под клювом крылатого скульптора. Все это он понял, но ветра не ощутил…

Еще десять дней спустя в город вошел Эрнандо Кортес, который был лучшим солдатом, даже лучше Святого солдата. И был он не один.

Перевел Красимир Петров

Григор Гачев. Надлежащий уход

– Почему вы все-таки думаете, что этот ваш… гм, инопланетянин?

– Во-первых, он не мой! Лина, принеси его сюда!

Через несколько минут на лестнице раздался веселый топот.

– Мими, я позвал маму, а не тебя! И сколько раз можно повторять, чтобы ты не трогала это руками?

– Папа, он не «это»! Его имя Снупи! Это я его так назвала! – Она гордо задрала нос. – Правда, ему идет это имя?

Инспектор смотрел как загипнотизированный на бесформенный ком зеленого желе в руках моей дочери. Он был похож на Черчилля в момент, когда ему сообщили о нападении Германии на Англию.

– Идет, – вздохнул я. – Очень идет. Просто положи его куда-нибудь в другое место.

Мими скорчила обиженную гримаску, но аккуратно положила желе на пол. Оно быстро подтекло к ней и потерлось о ее ноги. Я уже перестал принимать это в штыки. Если бы это было опасно, то до сих пор я не знаю, сколько бы раз… Б-р-р-р.

– Почему мне нельзя держать его, папа? Он очень ласковый!

– Нельзя. И не мешай нам, мы говорим о серьезных вещах.

Было не к месту ругать ее перед региональным инспектором по надзору за порядком. Мне с трудом удалось связаться с ним, и я даже не знаю, как он согласился приехать лично. Похоже, переименование министров в инспекторов в связи с прибытием инопланетян и объединением стран оказало положительное влияние.

Инспектор невольно пригладил чуб на плешивой голове и прокашлялся:

– Да, я понимаю. Кхе… Кхе… Вижу, что… это не похоже на земную форму жизни… А что вы предлагаете?

– Вызовите какого-нибудь инопланетянина, чтобы он объяснил, что это такое и… – Я украдкой посмотрел на Мими. – Что с ним надо делать.

Посетитель смахнул мнимую пылинку с лацкана пиджака и сурово глянул из-под нависших бровей:

– Скажите, это нечто вам реально мешает?

– Естественно! Я постоянно в напряжении, когда оно рядом!

– Я не это имею в виду. Нанес ли он вам конкретно, гм, какой-либо вред?

Я невольно посмотрел на повязку на своей левой ладони.

– Нет. В самом деле, я не помню такого случая.

– А это, гм, на ладони? Давайте внесем полную ясность.

– Горелкой обжегся… Одолжил горелку и попытался сжечь это, но так как я не умею работать с горелкой…

– А это, гм, не пыталось защититься?

– Нет. Оно никогда не защищается. Хоть молотком бей – не трепыхнется даже. Стреляешь по нему – не шевелится. Режешь – не шевелится. Я бы даже сказал, что в какой-то момент подстраивается поудобней. Разумеется, удобней для него, если понаблюдать за эффектом.

– Вот видишь, папа! Он такой добренький, а ты его только мучаешь! – вмешалась Мими.

– А вы пробовали не кормить его? – полюбопытствовал инспектор.

– Ну… Кажется, мы не знаем, что он ест. И ест ли вообще.

– Он ест бутерброды, папа! Я ему отдала свой, самый невкусный. Он все-все съел, до последней крошки!

Я мысленно перекрестился.

– И не только бутерброды, – услышал я голос Лины позади себя. Я не заметил, как она сошла по лестнице. – Я думаю, что он ест мусор.

– Мусор? Я никогда не видел, чтобы он копался в мусорном ведре.

– Я тоже. А известно ли тебе, что дом иногда нужно подметать и мыть?..

– Известно, конечно…

– Так вот, уже две недели я ничего не мою и не пускаю пылесос. Всюду сияет чистотой. Несколько дней назад я забыла помыть посуду после ужина – утром тарелки сияли как новые. Одну тарелку я отнесла в наш институт, чтобы ее на всякий случай проверили – она оказалась стерильней емкостей для аналитических реактивов. А ведь очистить посуду до такой степени стоит много денег…

– Почему же ты мне до сих пор ничего не сказала?

Инспектор поднял руку и прервал меня:

– Ну, все ясно. Как я теперь понимаю, это вам не угрожало, гм, ни разу за все время своего пребывания в вашем доме, не так ли?

– Да, но…

– И ни в коей мере не является бременем, и само по себе никакого вреда не приносит?

Я понял, куда он клонит.

– Я не желаю более находиться в постоянном страхе из-за этого проклятого существа! Я не знаю, что оно может причинить моей семье, поэтому я больше не намерен терпеть его здесь ни минуты! У меня двое детей, четырех лет и шести месяцев, и я готов на все, чтобы защитить их!

Инспектор медленно покачал головой.

– Я понимаю вашу озабоченность, но… гм… но и вы тоже, должны правильно понять опасения нашего правительства.

– Любопытно. Правительство, которое, очевидно, не волнует дальнейшая судьба моей семьи?

– Наши отношения с инопланетянами, как вы знаете, находятся еще в зачаточном состоянии, – продолжал он, стараясь не слушать меня. – Они ведут себя вполне дружелюбно, но кто может знать, какие они на самом деле? При положении, что они, очевидно, гораздо могущественнее нас… Так что мы предпочитаем иметь с ними как можно меньше контактов и давать им как можно меньше информации о себе. Особенно в связи с нашими внутренними проблемами.

– А что мне делать с этим существом здесь?

– Его зовут Снупи, папа! – снова вмешалась дочка.

Инспектор поднял брови.

– Почему бы вам не выбросить его, например? Многие люди выбрасывают ненужных животных…

– Ничего не получится! – ответила гордо Мими, прежде чем я открыл рот. – Папа пытался несколько раз! Но Снупи все время возвращался!

– По следам твоего папы?

– Нет, до него. Мы уже знаем, что, если папа уходит со Снупи, а Снупи потом является домой один, значит, папа опять пытался выбросить его!

– Последний раз я отвез его за тысячу километров отсюда, – объяснил я подавленно. – Бросил в шахту для отходов реакторов. Понятия не имею, как он оттуда выбрался и вообще остался в живых. Он даже не был радиоактивным после этого… Но пока я это установил, поседел весь от нервов.

Мими посуровела, как грозовая туча, но это опять потерлось о ее ноги, и она быстро забыла свой гнев.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Чтобы не позволить читательскому интересу уснуть, покамест мы не станем разъяснять Читателю, какая именно случайность случилась тут, так что читайте внимательно дальше. – Примеч. авторов.

2

Эта сноска адресована не читателям (хотя мы уверены, что они ее тайком прочтут), а редактору: если бы Вам довелось услышать, как елейно воркует Смуф Нарукавкин, то знали бы, что он произносит слова «Вы», «Ваш», «Вам» целиком прописными буквами, да еще будто бы на обращения выжал по две бутылки подсолнечного масла. – Примеч. авторов.