Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии

«Готов! Готов!» – мурлыкал Психономатор, хотя и сам Рен-барх прекрасно видел это. Именно так надо создавать настоящего местного манипулятора, когда он находится на высшей стадии мобилизации радостного соучастия, когда все его существо торжественными ритуальными танцами выходит на поле боя, и когда ни один нейрон не тянет по-дезертирски назад.

«Прекрасная работа, Гавон Рен-барх», – улыбается Доктринер, и его по-мужски сдержанная улыбка приводит в движение тонкую сеть морщин вокруг глаз…

Гавон усадил своего новоиспеченного помощника в кресло и начал объяснять ему, как манипулировать пультом гипнотаблиц. Сай безошибочно повторил все действия, гипно-излучатель тихо загудел, а на экране начали мелькать таблицы программы «Теории информации и социального манипулирования». Знания, которые гипногенератор вводил в мозг, многократно превосходили все университетские курсы Земли. Психономатор регистрировал почти стопроцентное усваивание информации. На глазах у Гавона создавался умный, гибкий, хитрый дипломат, ученый и боец. Параллельно с теорией мозг Сая усваивал и новую систему ценностей, где в качестве объекта преклонения и восторга Гавону Рен-барху отводилось второе место после Доктринера.

– Приятной работы, Сай! – пробурчал Гавон, хотя землянин не мог его слышать, и ушел в командный отсек.

Последний переход прошел прекрасно. Корабль вышел из нулевого пространства недалеко от патрульной ракеты Сая. Гавон с улыбкой посмотрел в последний раз на брошенную ракету, включил двигатели и задал Компьютеру программу полета. Земля была уже видна и без увеличения – голубая точка в центре экрана.

Вечером он выключил гипногенератор – не хотел перенапрягать мозг своего помощника, да и в этом не было необходимости. Сай уже знал почти все необходимое, а завтрашний курс окончательно затвердит принятую информацию. Они поужинали – спокойно, почти не разговаривая. Уставший Сай отправился к себе в каюту, пожелав, как требует этого земной обычай, Гавону спокойной ночи. Космодор кивнул ему в ответ и подумал, что ночь, без сомнения, будет спокойной – половина миссии исполнена, мысли спокойны, снов не будет. Мелькнула какая-то тень, но она быстро исчезла – нет, никаких снов не будет! Он даже не будет приказывать Психономатору следить за его сном: это недостойно, это значит, что он все еще испытывает страх, притом без оснований…

Гавон Рен-барх вошел в свою каюту. И сон встретил его на пороге. Его тело автоматически совершало действия отхода ко сну, а мысли уже окунулись в знакомую темноту. Над ним была та растрескавшаяся, пульсирующая земля, а он падал с нее в пропасть неба. Ноги его ступали по чему-то невидимому, твердому, холодному, как камень, но падение продолжалось. Земля поднялась над ним, как волна прибоя, и понеслась куда-то. Гавон остался один между звездами. Потом сквозь звезды начали вырисовываться стены пещеры. Удобно устроившись между двумя сталагмитами, за ним следил Сайрас Джеральд. Свет, исходящий из его черных глазниц, падал на лицо Космодора, который уже знал, каким будет первый вопрос:

«Почему ваша цивилизация порождает так много психических больных, мистер Рен-барх?»

«Что означает “много”, Сай?»

«Почти у двадцати процентов населения Дарха зарегистрированы резкие отклонения от нормы, мистер Рен-Барх. Это составляет более трех миллиардов человек. Больше, чем все население Дарха триста лет тому назад. Три миллиарда – это среднее население средне-цивилизованной планеты».

«Ты не можешь знать этого, Сай!»

«Но ты можешь, Гавон, и ты знаешь это».

Рен-барх почувствовал, что где-то там, в реальности, его тело уже покоится в кровати, но здесь, во сне, его лицо запылало от прилива ярости:

«Да! Знаю! Знаю, что психономия кастрирует дух! Но что делать с этим духом, если он всегда требует нереальных, абсолютных категорий? Непрестанно ищет вину среди тех, кто правит обществом! Что делать, если сама организация общества делает невозможной свободу духа? Свободу верить в мифы добродетелей и нравственности!»

Голос его стал плотным, почти материальным, словно свинцовые капли, направленные на Сая, но проходящие сквозь него, и только гранитная стена вздрагивала от сверхмощных ударов.

«Что нужно этому духу, Сай? Дружба?! Любовь?! Новые горизонты?! Все это мерзкие иллюзии, Сай! Они могут только испортить наслаждение реальными радостями жизни».

Последние залпы пролетели сквозь загадочно-неподвижного Сая и совсем разрушили стену за ним. Она бесшумно распалась, и открылась комната. Та самая Комната…

Рен-барх вдруг перестал быть непреклонным Космодором и ощутил в себе молодого двадцатилетнего Гавона – лидера школьных похождений, самого интеллигентного и непокорного воспитанника 517-й Гипнодидактической школы. Гавон узнал комнату, понял, какие события разыграются снова на его глазах, и ему захотелось умереть (где-то очень далеко, в реальности, его тело конвульсивно металось в бесплодных попытках выкарабкаться из сна). Широко открытые, застывшие глаза узнавали эту комнату с кроватью и столом, этого пьяного парня в кровати и красивую обнаженную девушку. Воспоминание о любви к ней превратилось в саму любовь и в невыносимое страдание от цинизма происходящего. Это была женщина, которую он позволил себе любить больше самого себя, а пьяный, с которым она через минуту ляжет, – его лучший, единственный друг, последняя возможность веры в дружбу. И сейчас она снова посмотрит на него, Гавона, ледяным презрительным взглядом, как тогда, и отдаст свое тело в руки его друга. И все это произойдет перед ним. Как тогда. И они не остановятся даже тогда, когда Гавон, подталкиваемый последними остатками юношеского достоинства, включит свет…

Где-то глубоко, в сознании, все же оставалась часть Космодора Рен-барха, потому что на миг мелькнуло презрение к могуществу сна, напрасно тратящего силы на давно пережитое. Но то, что произошло потом, отнюдь не было повторением. Спинка кровати начала вытягиваться и утолщаться, приняла очертания дарха… не просто дарха, а Доктринера – он был значительно моложе, таким, как в первые годы их знакомства. Великий Доктринер наклонился над сплетенными телами и рассматривал их внимательно и заинтересованно, словно перед ним были инфузории, поведение которых разрешит важную биологическую проблему. Когда в кровати все было кончено, он взглядом подозвал ее. Девушка подняла голову, в ее глазах засветилось нетерпеливое радостное ожидание, то ожидание, с которым все личные сотрудники Доктринера, в том числе и Гавон, спешили получить следующую задачу от любимого шефа. И невероятная догадка пронеслась в мозгу, разрушила преграды между сознанием и подсознанием, между молодым Гавоном и зрелым Рен-Бархом, между спящим и бодрствующим, между сном и действительностью.

Происходило то, что происходило не раз перед ним, что он сам много раз совершал при наборе и воспитании новых Космодоров и социотехников. То, что Доктринер шутя называл «облегчением совести от заблуждений», а социотехника ясно сформулировала как «разрушение утопических ценностей». Гавон понял, что должен крикнуть и даже сделал это, но изо рта его выплеснулось пламя, подожгло кровать, ее, его друга, Доктринера. Остался лишь дым, он принял очертания Сая и сказал… да, дым сказал:

– Пора просыпаться, Гавон.

Это был живой и реальный Сай. Он наклонился над Гавоном и смотрел на него спокойно и приглашающе. Но Космодор не хотел вставать. Факт, что он проснулся и сон кончился, на этот раз не принес облегчения. Сон был где-то рядом, незримо намекал и в реальности о своей страшной власти, сила его заключалась в выводах, оставленных после себя. Гавон испытывал огромное, всепоглощающее чувство страха.

«Психономатор!»

В ответ лишь тишина.

«Психономатор!»

– Психономатор не поможет тебе, Гавон, – спокойно сказал Сай и сел на кровать.

Рен-барх окинул его диким взглядом и быстро вскочил. Потребовалось огромное усилие, нет, даже насилие над собой, чтобы возвратить себе хотя бы на мгновение способность анализировать. Этого было достаточно, чтобы увидеть, как изменился Сай. Точно отмеренные движения, сменившие суетящуюся взвинченность вчерашнего и позавчерашнего Сая? Что могло означать это непроницаемое лицо, этот взгляд, похожий на тот, светящийся темнотой, взгляд Сая из сна?

– Что это значит? – тихо, едва владея голосом, спросил Гавон. – Кто вы, Сай?

– Человек с Земли, Гавон.

Космодор вскочил с кровати, приблизился к Саю, долго смотрел на него, потом вдруг замахнулся. Целился в челюсть, но рука его ударилась во что-то невидимое. Рен-барх вскрикнул от боли, а может быть и от страха. Он сделал еще одну попытку взять себя в руки. Не смог.

– Вы не с Земли, Сай! – вскрикнул он. – Я знаю, кто вы! Вы агент высшей цивилизации! Еще сто лет назад теоретически было предсказано ваше существование. Сто лет мы боялись, что встретим вас. Потом успокоились, вот в чем наша глупость! А вы ждали, пока мы успокоимся, ведь так! Вы следили за нами…

– Нет, Гавон. Мы за вами не следили. Вы сами сообщили о себе, посылая станцию 300.

Гавон в шоке опустился на кровать.

– Но в станции не было никакой информации о нас…

– Конечно, вы позаботились о том, чтобы не было информации. Но информация существует на многих уровнях. Даже воздух, которым ты дышал, может рассказать о тебе. Почему ты не стал поэтом, Гавон?

Космодор чуть не поперхнулся от этого неожиданного и нелепого вопроса. Пока он соображал, какой смысл несет в себе сказанное и как ответить, Сай произнес:

Да, опоздали все желания,Ее приход в горящий сеновалБезмолвного и тихого познания…

– Ты помнишь это стихотворение, Гавон? – спросил он. – Ты посвятил его девушке, о которой я тебе напомнил посредством сна. Но дархианская цивилизация не нуждается в поэтах, ведь поэты не подчиняются психономическим формулам… И тебе не позволили стать поэтом, Гавон. Ты был слишком ценен. Ты считаешь, что сам выбрал путь Космодора? Нет, Гавон, его выбрали для тебя. Да, ты дарх редких психических и интеллектуальных качеств. Отвечаешь дархианским нормам гениальности. Не удивляюсь, что сам великий Доктринер занялся твоим формированием. Ты понял из своего сна, что измена твоей любимой – одна из существеннейших манипуляций тобой. Одновременно с тобой был подвергнут обработке и твой друг, который сейчас служит в репрессорных отрядах. Он был промежуточным продуктом без особой ценности. Но ты, Гавон Рен-барх, стал одним из наиболее ценных кадров дархианской армии. У тебя есть качества. А качества служат ценностной системе – предполагаю, что тебе известно это универсальное понятие, которое объединяет мораль, нравственность, нормы поведения. Тебе, Рен-барх, пересадили новую ценностную систему – операция, которая тебе хорошо известна и которую ты неоднократно проводил с другими.

– Значит, и Литена, – губы космодора с трудом произнесли забытое имя друга, – Литена тоже подвергли манипуляции? Какими же были разрушающие мотивы для него?

– Тоже довольно-таки стандартными, Гавон, – соучастие в подлости. Она сделала его своим сотрудником, открыла ему часть правды о себе с условием, что будет принадлежать ему, если он поможет обработать тебя. Старо и скучно, Гавон… И за этим всегда стоял твой дорогой Доктринер, который считает твое приобщение произведением искусства и который сам создан подобным образом. Потому что такова сущность вашей психономии, Гавон, – она возносит в культ свою беспомощность; она неспособна понять, что личности необходимо непрестанно меняться, становиться совершеннее, богаче духом, психономия ставит чудовищную цель поддерживать дух статичным, хирургически удаляя каждый росток творческого волнения и поиска. И достигает успехов – появляются такие, как ты, Гавон Рен-барх…

Космодор (хотя каким Космодором был уже он?) слушал, и тело его наполнялось усталостью. Его знаменитая жизненная энергия и жажда победы исчезли бесследно, и единственным его желанием было закончить наконец этот разговор и умереть спокойно.

– Да, хотел еще спросить… – Мысль тонула в этой страшной усталости. – Сай… Эта информация о вашем социальном устройстве и суперкорпорациях… выдумка?

– Конечно, Гавон. Нам не надо было заглядывать далеко в нашу историю, чтобы заимствовать эту социальную структуру. Так выглядела значимая часть нашего мира несколько столетий тому назад, так выглядел и один средний Сайрас Джеральд в этом мире.

Гавон медленно встал. Направился к двери слепой, неуверенной походкой. Остановился. Дверь открылась перед ним, но он не переступил порога, – забыл, куда направлялся.

– Космодор, не спеши! – сказал землянин, и Гавон, обожженный неожиданным теплом его голоса, повернулся. – У тебя есть время все оценить. Подумай о себе, Гавон Рен-барх, и сделай выбор. Ты можешь вернуться на Дарх – это тоже решение, несмотря на то что там скоро будет очень трудно жить по-старому. Можешь попасть на Землю и развить происходящее в тебе. Это будет очень мучительно, но это тоже решение…

Не отдавая себе отчета, Гавон попытался улыбнуться. И что-то произошло. В этом движении мышц лица разрядилось все напряжение, наполнявшее его тело. Туман перед глазами рассеялся, все звуки стали понятны.

– Гавон, – сказал землянин, – Земля нашла иной путь. Без психономии. Над этим тоже подумай, Космодор.

Последняя фраза повисла в воздухе каюты. Землянин исчез.

Гавон пошел в командный отсек… в этом как будто был какой-то смысл… хотя вряд ли… Другой путь развития. Без психономии?

Дверь отсека открылась. Напротив сиял экран, а в центре его – огромная Земля.

«А она красивая…» – совершенно невпопад подумал Гавон Рен-барх. Такая оценка Земли странным образом заставила прислушаться к себе. Где-то в огромном и, может быть, плотно закрытом лабиринте мозга шевельнулась мысль. Она, как маленький зверек, не знающий, есть ли из лабиринта выход, стремительно несется по коридорам между холодными слезящимися стенами, такими неровными, что каждая щель угрожает поглотить ее… О, великий Дарх, действительно ли я написал это стихотворение…

Третье пришествие

Больше всего на свете я люблю эти фантастические посиделки в субботу после обеда. Мама уже убрала со стола остатки обильной трапезы, наполнила рюмки домашней сливовой ракией, и на веранде остались только мужчины – папа, дедушка, дядя Груйо и сегодня, в качестве приятного сюрприза, дядя Койчо, который в прошлом году сошел с корабля, объездив полмира, как сказал дедушка. Никто не гнал меня в другую комнату – и вот я, такой пупсик, завтра уже мужчина, как говорит папа, должен учиться мужскому разговору.

Конечно, мне очень хотелось бы стать мужчиной прямо сегодня, но если это невозможно, то я согласен и завтра. Важно уже то, что меня принимают как своего и позволяют сидеть за столом со взрослыми на своем месте.

Разговор, как всегда, начинается с разных глупостей – о женщинах или о том, как сделать деньги, папа говорит, что это очень важно, но мне это не интересно, и я их не слушаю. Какая разница, у которой из них больше балконы, а у какой – задний двор? Я у них жить не собираюсь! И о деньгах тоже – кого-то там «кинули на деньги», кого-то «подставили по-крупному» – ничего не понимаю.

Вот как заговорят о политике зарубежных стран, этого-то я и жду! Америка, Россия, Африка, там всегда происходят интересные события…

Сегодня все началось с того, что мама повесила на антресолях телевизор. По краям медийного полотна она вышила красивую рамку с целующимися голубями – о, это не описать словами! Как только на этом метровом коврике начали выстраиваться образы и звуки со всего мира, все остальные разговоры тут же прекратились.

«Уже три недели с переменным успехом ведут боевые действия вдоль реки Замбези прогрессивные европейские силы. Большого успеха добились части тринадцатого Трансильванского корпуса под названием “Вампиры”, но с тех пор, как замбийские диктаторы попросили помощи у наемников Гаитянской Зомбармии, обстановка усложнилась. Возникли серьезные проблемы с питанием трансильванских коммандос, что вполне естественно, учитывая метаболизм наших “красных касок”. Миротворческий ход объединенных европейских сил был также затруднен в результате вмешательства отдельных групп местного террористического движения “Патриотический фронт черных магов”».

На экране промелькнули демонстранты с плакатами: «Европийцы, вон из Африки!»

– Вот чем эти зомби помешали трансильванцам, а, Койчо? Смотри, с какой армией они справились два года назад. – Папа всегда спрашивает дядю Койчо, потому что тот ученый и все знает.

– Зомби, Паро, – это нечто особенное. Их нельзя убить, кусать – тоже смысла нет, какую там кровь пить вампирам, если у этих нет ни одной капли. Я был знаком с одним чехом-стоматологом, он работает исключительно с вампирами, специалист по передним клыкам, так вот, он говорит, что они очень заботятся о своих зубах, не дай бог кариес, а работать с вампирами, говорит, настоящее удовольствие. Воспитанные люди! – поучительно добавил дядя Койчо, ловко поддев вилкой соленый огурец.

– Извращенцы! – вдруг ни с того ни с сего восклицает дядя Груйо. Он как с утра выпьет рюмок пять ракии, так ему везде «голубые» мерещатся.

– Тихо ты, Груйо, – укротил его папа. – Дай послушать умного человека, а то еще неизвестно, когда опять Койчо придет к нам в гости…

Дядя, отчаянно махнув рукой, потянулся за очередной рюмкой.

– Так ты говоришь, Койчо, все вампиры воспитанные очень, да? А мы здесь, к едрене фене, что знаем мы о воспитании? Вот у них, например, и манеры, и этика, одна утонченность чего стоит, настоящие джентльмены! – Папа грустно вздохнул и продолжил: – Европа – это Европа, культура есть культура, что я еще могу сказать?

– Эй, Койчо, – раздался дрожащий дедушкин голос, – а что ты скажешь про русских? Вечно у них какие-то проблемы, Койчо, ну что за народ?

– Дикие и непонятные эти люди, россияне, дед, – поморщился дядя. – Марсиане пришли к ним, как к братьям, заключили с их правительством договор – все по закону! Предоставили им свои технологии и неограниченное количество зеленой водки. Взамен они хотели всего-то ничего – по одной пинте крови в месяц с человека. Но то ли им водка не понравилась, то ли еще что-то… Восстания на каждом шагу! Партизанские отряды! А теперь еще эти, которые захватили склад с водородными бомбами на Урале. Все не могут успокоиться. Третье пришествие у них наступило! Все не слава богу…

– Ну, может, они не хотят пускать на свою родную землю столько иноземных рож… – робко попытался возразить папа.

Дядя Койчо пришел в ярость и даже разлил свою рюмку в тарелку с солеными огурцами.

– Не пускают они! Вон американцы как пускают? Как только появились первые летающие тарелки веганцев, тут же блокировали им всю электронику, так что? Беседы, переговоры, как разумные существа. В результате подписали торговое соглашение и все довольны. Веганцы…

– Вот уж эти точно извращенцы! – громко всхлипнул дядя Груйо.

– Почему же, Груйо? Питаются они исключительно менструальной энергией, – шутливо подбросил дедушка.

– Ментальной, дед, веганцы питаются энергией мысли, и чтоб ты знал на будущее, извращение, прежде всего, явление духовное, – компетентно заметил Груйо.

Все замолчали, потому что эти комментарии дяди по поводу «голубых» они слышали и раньше. Дядя Койчо, немного успокоившись, продолжал:

– Так вот я и говорю, американцы сразу поняли, что им выгодно, а что – нет. Бизнес у них теперь процветает, целыми днями смотрят телевизор, попкорн жуют, а все, что рождается в их мозгах, – готовое сырье для продажи – пожирают веганцы и платят за это дорого-предорого…

– Дядя Койчо, а правда, что от постоянного просмотра их замечательного телевидения мозги у них разжижаются, и они выдают самые вкусные мысли? – спросил я.

– По крайней мере, так говорят веганцы. Кроме того, кого волнует, что у них там происходит? Главное, что им деньги платят.

– А мы ведь, Койчо, тоже смотрим американские передачи, но почему-то веганцы не хотят покупать наши мысли? – возмутился дедушка.

– Ну, во-первых, дело не только в просмотре, дед, это ведь и думать надо на американском, а пока их тебе переведут, болгарин десять раз подумает, что его разводят, и хорошие мысли уже стухнут к тому времени. А кому охота протухшие мысли потреблять, дед?

– Так-то оно так, но нет ли и для нас каких-нибудь мелких нашественников, с Меркурия, например, или с Нептуна?

Стол затрясся от дружного смеха. Ну все, если они уже начали ухмыляться, значит, опять начнут свои непонятные разговоры. А пойду-ка я лучше на улицу играть в марсианцев и веганцев.

Весь город предоставлен мне для игр с тех пор, как объявили, что путь в Европу открыт, и все уехали туда. Помню утро, когда мы проснулись и, увидев, что мы одни, папа гордо выпрямился и выкрикнул: «Не будь я Аспарухом[8], если уйду с этой земли, пусть я даже буду последним на ней!» И посмотрел на меня.

Я знаю, о чем он мечтает, но я намерен выучиться и покинуть эту страну. Вдруг я стану великим человеком. Русским марсианцем, например, а может, американским веганцем.

Перевела Ольга Попова

Мартин Петков. Помидоры – голубые, телята – с крыльями

– Помидоры будут голубые. Все! – Главный секретарь Маршал решительно ударил кулаком по столу и обвел взглядом присутствующих.

– Это шантаж! – вскочил Стантски. – Я – против!

Главный секретарь злобно усмехнулся.

– Я не ставлю вопрос на обсуждение, я лишь уведомляю вас. – Он посмотрел на часы и кивнул как бы сам себе. – Через четверть часа Президент сделает выступление.

– Выступление? Какого черта ему приспичило делать выступление как раз сейчас? Мало ему прежних, что ли?

Биолог Стантски, консультант федерального правительства, места себе не находил от возмущения.

– Нужно расставить приоритеты, – холодно ответил Главный секретарь. – Вам хорошо известно, что мы вступаем в заключительный этап гармонизации. В ближайшее время ждем приглашение на Съезд Объединенных цивилизаций, где наконец станем частью большой космической семьи.

– Приоритеты! – горько рассмеялся биолог. – Хватит разводить демагогию, прибереги ее для газетчиков.

– Не пойму, чего вы брыкаетесь? – раздраженно воскликнул Маршал. – Эка важность – помидоры! Мы сделали эволюционный выбор, решив присоединиться к Объединенным цивилизациям.

Научные консультанты уныло посмотрели друг на друга. Дэн Сяо тихо проговорил:

– Сначала рис стал зеленым, потом лук потерял горечь, мы начали выращивать бананы длиной не больше шести сантиметров, узаконили бессольную соль и обесслаженный сахар, огурцы уже не прямые, а калачиком, а теперь еще и помидоры станут голубыми. И каков будет вкус у этих помидоров?

Главный секретарь надменно смерил его взглядом. Сколько раз он говорил Президенту, что эти консультанты будут только мешать. На кой надо было включать их в рабочие группы? Биологи роптали на каждую перемену. Экологи протестовали против климатических коррекций. А юристы… о юристах даже не хотелось думать, они все время тормозили переговоры и без устали повторяли: это невозможно, то невозможно, это в нарушение закона, то в нарушение Конституции… Чушь, все возможно, было бы желание.

Маршал ударил кулаком по столу и заорал на Дэн Сяо:

– Перестаньте артачиться как ослы! Каким должен быть вкус у гребаных помидоров, согласно стандартам Объединенных цивилизаций, таким и будет! Не забывайте, что они предоставят нам необходимые модификаторы для корригирования их цветовых и вкусовых характеристик.

– Да, – кисло вставил Стантски. – За это мы заплатим тоннами океанской воды и тысячами кубиков арктического льда.

– Общее благо требует, – важно изрек Маршал.

Главный секретарь был молодым мужчиной лет двадцати пяти. Сложная административная машина, следуя своим специфическим закономерностям, вытолкала его непосредственно на этот пост, игнорируя недостаток опыта и профессиональных качеств. Эти мелкие недостатки он возмещал огромным желанием для показных действий и хороших отношений с Президентом Торбачевым, чьим протеже являлся.

Кстати, это самое стремление к общему благу с некоторого времени появилось у многих государственных чиновников и привело к ряду конфузных ситуаций. Например, из-за неточностей перевода с языка альфы Центавра, в течение нескольких месяцев телятам прививали крылья, вместо жабр. Жабры были необходимы, так как согласно Меморандуму о всеобщей адаптивности живых организмов, раздел II, подраздел 33-А, принятому Девяносто вторым Съездом Объединенных цивилизаций, все животные типа «домашних» должны были обладать способностью существовать как на суше, так и под водой. Тот же Меморандум, но в разделе IV, подразделе 2-Б, предусматривал, чтобы дельфины и киты вышли из воды и начали жить на суше, что, со своей стороны, лежало в основе и Меморандума о создании равных возможностей для развития всех живых организмов. Дельфины, однако, категорически отказывались сделать такой революционный шаг, пренебрегали распоряжениями Меморандума и были полны решимости остаться в море. За небольшими исключениями, с китами дело обстояло не лучше. Поэтому, после изнурительных переговоров, Объединенные цивилизации пошли на компромисс, давая Земле дополнительный срок для выполнения обязательств по Меморандуму. Но более или менее успешные результаты и эффекты «общего блага» сыпались со страшной силой – долгое время летающие телята вносили беспорядок в воздушное движение, повисали в ветвях деревьев, садились на небоскребы и вообще доставляли массу хлопот пожарным командам.