ЧАЩА

1

Электричка, мигнув огнями задней кабины, втянулась за поворот, и на единственного сошедшего с неё пассажира из леса прыгнула ночь. Было новолуние. И хотя небо было ясное, звёзды, такие яркие и красивые, не освещали предстоящей человеку дороги.

Несмотря на это, мужчина поправил лямки рюкзака и уверенным шагом двинулся по давно известному пути.

Метров триста он прошёл не торопясь, ни на что не обращая внимания, но потом вдруг остановился и простоял минуты две, слушая мёртвую тишину вокруг. Даже электрички, которая отошла километра на три и остановилась на следующей станции, не было слышно.

Это было очень необычно. За свои сорок с небольшим лет он очень часто бывал в лесу, как днём, так и ночью, и всегда лес был полон каких-нибудь звуков. Шумели деревья, шуршала трава, ломалась сухая ветка, да и сам лес издавал какие-то звуки, присущие только ему. Сейчас же он как будто исполнял обет молчания.

Человек постоял ещё с минуту, ощущая, как беспокойство заползает к нему внутрь, разливаясь там глотком холодной воды, но так ничего и не услышав, двинулся дальше.

Звук собственных шагов немного успокоил. Подумаешь – тишина. Это лучше, чем когда в лесу горланили подвыпившие малолетки, приехавшие оторваться на природе. Просто нет ветра, и поэтому ничего не шумит, не шуршит и не ломается.

Вдруг он осознал, что всё ещё старается услышать, как электричка отходит от следующей станции. Даже днём это всегда было слышно, хотя станция находилась за горой и двумя поворотами, но сейчас с той стороны не доносилось ни звука, а по времени поезд должен был давно уйти.

Но это тоже легко объяснялось. Электричку могли задержать на станции по каким-то своим железнодорожным причинам.

И всё равно, вроде всё для себя объяснив, он не смог успокоиться. Какая-то враждебность как будто бы зависла над его головой, всматривалась ему в спину, подглядывала за ним из кустов, готовилась прыгнуть на него из-под ног.

Человек уже просто заставлял себя идти. Внутри плотно укрепился страх, безотчётный, непонятный, который всегда появляется неожиданно и так же неожиданно исчезает. Только на этот раз уходить он не собирался.

Он постарался думать о чём-нибудь постороннем, не об этой тишине, но ничего хорошего в голову не лезло.

Вдруг появилось сильное желание обернуться, как будто в спину кто-то смотрит, пристально и зло, но он не позволил себе этого, просто ускорил шаг. Так и шагал, почти бежал, смотря только себе под ноги. Перед глазами мелькали шпалы, как всегда уложенные через разные промежутки, и мелькали всё быстрее и быстрее. Он пытался считать их, чтобы отогнать страх, от которого уже начала болеть голова, но больше двух десятков насчитать не мог. Сбивался и начинал снова, и снова, и снова. Пока не понял, что голова болит уже не только от страха. Головная боль, начавшаяся несколько минут назад где-то в области затылка, теперь заполнила всю голову. Билась в висках, давила на лоб, пульсировала над бровями. В глазах замелькали какие-то цветные фигуры.

Еще через несколько секунд он почувствовал слабость в ногах и вынужден был остановиться. Пытаясь сбросить с себя это недомогание, человек помотал головой, но стало ещё хуже, настолько, что он даже пошатнулся. Поэтому он перестал двигаться вообще, закрыл глаза и просто стал ждать, когда непонятные боль и слабость пройдут сами собой.

Страха уже не было. Боль вытеснила и страх, и вместе с ним мысли. Да и тело он уже не ощущал. Только тупая ноющая боль, которая накатывала волнами и с каждой такой волной становилась всё сильнее и сильнее.

Человек застонал и опустился на колени. Оперевшись руками в брусок железнодорожной шпалы, он пытался хотя бы так сохранить равновесие. Но боль скрючила всегда такое послушное тело, и человек тяжело повалился на правый бок, сильно ударившись головой о рельсу. Из-за этого удара боль усилилась настолько, что из горла вырвался уже не стон, а хриплый крик. Но он не услышал даже его, потому что боль была и в ушах. Она была повсюду. Казалось, и одежда и рюкзак за спиной корчатся в конвульсиях.

Наконец тело устало. Борьба с этим непонятным недугом вымотала его настолько, что сил осталось только, что бы дышать. Но и дыхание причиняло боль. В горло, вместе с каждым вдохом, впивались миллионы иголок, а лёгкие как будто обливали кислотой.

Человек уже не пытался ни кричать, ни двигаться, ни даже внутренне бороться. Он просто лежал на рельсах и ждал, может, смерти, может, выздоровления.

Через минуту, после того как человек затих, в лесу, справа от него, между деревьями, появился тускло светящийся предмет. Он приближался к железной дороге, ловко лавируя на высоте трёх метров. Ни цвета, ни формы определить было невозможно, поскольку то и другое постоянно менялось. Меняющаяся форма помогала ему беспрепятственно двигаться, не задевая ни одного листочка. Одну, довольно толстую ветку он облетел, разделившись надвое. Обе половинки прошли в каких-то миллиметрах над и под веткой и тут же соединились, уронив при этом несколько то ли капель, то ли искр.

Предмет вылетел из леса прямо над лежащим человеком и, резко увеличившись в размерах, остановился. Форма его начала меняться с едва уловимой закономерностью. Он то удлинялся, то становился плоским, то выпуклым. У него начали появляться отростки, которые светились каждый своим светом, не только по цвету, но и по яркости. Видимо, он пытался принять форму лежащего человека, и через пару минут это ему удалось.

Полностью повторив и позу, и размер, и даже рюкзак за спиной, и остановившись на тёмно-красном цвете, Нечто немного повисело на своей высоте, потом начало медленно спускаться и остановилось в нескольких сантиметрах над лежащим человеком.

Оба замерли.

Человек, боль которого с приближением этого предмета усилилась настолько, что он наконец-то потерял сознание, ничего не видел и не слышал.

Его копия, повисев над ним несколько секунд, начала расплываться в стороны и вниз и вскоре полностью накрыла человека. Он оказался как бы под куполом с плоской вершиной, который светился нежно-голубым светом.

Ещё через несколько секунд предмет одним рывком собрался, до, видимо, привычных размеров и снова запульсировал разными цветами. Но каждый цвет, на этот раз, был ярче, чем предыдущий. И наконец буквально взорвался ярко-синим, на мгновение, осветив всё вокруг. И тут же снова стал таким же, каким пять минут назад вылетел из леса.

Через две секунды, так же не спеша, как и появился, светящийся предмет полетел дальше, точно по той же прямой, по которой он летел до этого, не отклонившись ни на один миллиметр. Через несколько минут он скрылся за деревьями.

Очень скоро ночь наполнилась привычными звуками. Шумел лес, шуршала трава, гудели провода и рельсы, на которых никого не было.

Человек пропал. Только на бруске шпалы остались отпечатки его ладоней.

2

Кто сказал, что рельсы убегают за горизонт?

Для Сергея они всегда убегали только за гору, которую он сам, ещё лет десять назад, назвал «Бронтозавром». Не надо было обладать слишком бурной фантазией, чтобы увидеть сходство с вымершим много миллионов лет назад исполинским ящером, который, вытянув шею, положил голову на землю и уснул. В ветреные дни на склонах «Бронтозавра» качались деревья, и казалось, ящер дышит, шевелится, живёт. Но сегодня погода была солнечная. Ни ветерка, ни дуновения. На небе ни облачка, и солнце в десять утра уже изрядно припекало.

Выйдя из электрички, Сергей сразу же, стянул футболку и сейчас шагал по рельсам, с удовольствием подставив солнечному теплу совсем не плохо развитый торс. С каждым шагом и без того хорошее настроение улучшалось.

Свежий воздух, солнце и предстоящая вечером встреча с Натальей помимо воли трогали его губы довольной улыбкой. Даже то, что весь день придётся вместе с отцом трудиться на садовом участке, а точнее на втором этаже в доме, не портило этой эйфории свободы. А если учесть, что вечером приедет Клестовский и привезёт пару бутылочек, то настроение не упадёт уже точно.

Так он и шагал до сада, всю дорогу едва заметно улыбаясь и глядя на «Бронтозавра», который так никогда и не проснётся.

Мать, как обычно, что-то делала на маленьком садовом участке, то ли подрезала усы у клубники, то ли ещё что-то.

– Привет!– громко крикнул он и прошёл в дом.

Повесив футболку на спинку стула, Сергей достал из шкафа рабочие штаны, быстро переоделся и, когда мать вошла в комнату, гаркнул:

– Готов к труду и обороне!

– Ты чего орёшь?– мать поморщилась.

– Командный голос вырабатываю!– по инерции продолжал хохмить он, хотя заметил, что матери не до шуток.

Мать выглядела усталой. Шалившее последнее время давление порой рисовало у неё под глазами тёмно-синие круги, вызывало головную боль и бессонницу. Сергей тут же заметил эти признаки.

– Что случилось?– уже серьёзно спросил он.

Она не ответила, вздохнула и пошла на кухню разогревать ему завтрак.

Сергей прошёл за ней, уселся за стол.

– А папа где?– спросил он.

– Это у вас надо спросить,– проворчала мать, мешая макароны на сковородке.

– Не понял.– Сергей удивлённо вскинул брови.– Он что, не приехал вчера? Он же вчера собирался поехать.

– Собирался или поехал?– уточнила мать, доставая из холодильника майонез и яйца.

Сергей понял, что прокололся. Он не ночевал дома, пользуясь тем, что родители уехали в сад. Они, конечно же, ничего бы не сказали, даже если бы были дома (не маленький всё-таки), но мать опять бы не спала всю ночь. Мать есть мать, и будь он хоть сорокалетний, всегда будет о нём беспокоиться. А ему было двадцать три – второй самый беспокойный возраст для родителей.

– Собирался,– нехотя ответил Сергей.– Но я не знаю, меня не было.

– Опять всю ночь где-то шлялся,– мать внимательно вгляделась ему в лицо, пытаясь усмотреть признаки похмелья, и, не увидев, снова отвернулась к плите, на которой весело и аппетитно шкварчали яйца.

– Да мы у Лысого видак смотрели.

Он соврал только наполовину. Были они у Лысого, но видак, конечно, не смотрели. Он был включен, но никому не интересен. Друзья резались в карты. Под пивко, естественно, но не напиваясь, и поэтому никакого похмелья не могло быть.

Мать, ставя перед ним сковородку, посмотрела на него взглядом: знаю-я-ваши-видаки-нечего-мне-тут-заливать, но ничего не сказала.

Сергей, крутанувшись на табуретке, достал хлеб из стоящей на холодильнике хлебницы, отпластал себе толстенный кусок, взял поданную матерью вилку и стал с аппетитом поедать нехитрый завтрак.

Мать села напротив него, теребя в руках кухонное полосатое полотенце. Так и сидела, пока он ел, встав только за тем, чтобы налить сыну чаю.

– Что хоть смотрели-то?– спросила она, когда Сергей отодвинул пустую сковороду и, взяв кружку с чаем, сделал первый маленький глоточек.– Опять какие-нибудь ужасы.

Ей нравилось, как он рассказывает, и она знала, что он любит рассказывать.

– Да так, ничего особенного. Один только фильм мне очень понравился, «Шакал» называется.

Сергей смотрел его, конечно же, не этой ночью, но признаваться, что полночи резался в карты и пил пиво, не собирался.

– Единственная отрицательная роль Брюса Уиллиса и, по-моему, самая лучшая.

Он сделал ещё несколько глотков крепкого сладкого чая и, заметив, что мать ждёт продолжения, стал рассказывать.

– МВД и ФБР объединились против русской мафии и во время задержания в Москве убили родного брата крёстного отца. Тот, в отместку, объявил им войну. Нанял киллера экстра-класса, чтобы убить жену президента США. Вот этого киллера и играет Брюс Уиллис. В мире его знают в лицо только два человека, а найти его надо за несколько дней. Фэбээровец вообще про него сказал: «Шакал – это кличка профессионального убийцы, на счету которого несколько очень громких акций, но мы никогда не могли доказать даже самого факта его существования». Ну и вот как они его ловили и есть фильм.

– Поймали?

– Нет. Убили. Но это в кино. В жизни такие люди не ловятся. Это просто невозможно. Один там говорит: «…И насчёт ошибок. Шакал провёл двадцать лет в бизнесе, исключающем любые ошибки, и остался жив. Вы думаете, он не справится? Вы ошибаетесь». А вообще, вот смотришь этот фильм и сначала, по инерции, болеешь за Брюса Уиллиса, потому что уже привык, что он вечно герой, во всех фильмах всегда всех спасает, а потом постепенно понимаешь, что он натуральный ШАКАЛ. Ему действительно человека зарезать – что высморкаться.

– Вот ты говоришь, что он натуральный ШАКАЛ,– мать довольно точно скопировала его интонацию.– А сам рассказываешь о нём так восторженно.

– Мам, я восторгаюсь не убийцей Шакалом, а Шакалом – профессионалом.

– Но убийцей – профессионалом,– уточнила мать.

– Не тем, ЧТО он делает, а тем, КАК он делает.

– Как он убивает,– поддела его мать.

– Давай я тебе по-другому объясню. Вот я кузнец, так? В кузнице ты у меня была и видела, что кузнец я довольно-таки хороший. Тебе понравилось смотреть, как я работаю?

– Понравилось, это интересно, только жарко.

– Ну вот. А если бы я делал какие-нибудь самурайские мечи, которыми людей режут, а не клинья в метрострой, тебе было бы не интересно? На всём свете есть только три вещи, на которые можно смотреть вечно: это как горит огонь, как бежит вода и как работает человек. И, по-моему, профессионал достоин уважения, будь он хоть врач, хоть кузнец, хоть киллер.

– Ну ладно, профессионал, пока перекуриваешь после завтрака, сходи-ка за водой,– мать встала и начала убирать посуду со стола.

– Мам, ты что-то выглядишь неважно.– Сергей заглянул ей в лицо.– Ночью опять не спала?

– Боюсь я тут одна ночевать. Папа вчера не приехал, Стёпа куда-то с вечера умотал,– она кивнула на спящего на диване огромного полосатого кота.– Папа точно ничего не говорил? Может, на работе что?

– Не знаю.– Сергей сделал вид, что вспоминает, хотя точно помнил, что на работе никаких авралов не предвиделось.– Может опять авария какая-нибудь. Я вчера пораньше смылся.

С работы они ушли, как обычно, вместе с отцом, но Сергей решил соврать, чтобы хоть как-то успокоить мать.

– Не беспокойся, сегодня приедет,– он чмокнул мать в щёку.– Спасибо за завтрак,– чмокнул в другую.– Колонку не сломали ещё?

– Да нет, но говорят, что на неделе колодец почистили, так что ближе,– мать подала ему два ведра, одно вставленное в другое.

– А, двадцать метров не расстояние. Ладно, я помчал, а ты пока придумай мне занятие.

Он чмокнул её ещё раз, увернулся от ответного поцелуя и выпрыгнул в дверь.

3

Полдень в любом коллективном саду самое рабочее время, независимо печёт ли солнце, или идёт дождь. Это не дача, чтобы отдыхать пузом кверху, тем более если саду не больше десяти лет. Работы в нём непочатый край, а времени на эту работу только два дня в неделю. И поэтому женщины трудятся, пытаясь вырастить какой-никакой урожай, а мужчины для того чтобы женщинам было удобней. Первые копаются на огородах и в теплицах, вторые строят дома, бани, туалеты, те же теплицы. И делается всё это легко и даже весело, потому что делается это всё только для себя и ни для кого больше, а работа для себя, для своей семьи – это не работа, а удовольствие.

Сергей шагал на колонку и видел эту привычную уже картину. С тринадцати лет, с перерывом на два года, он со своими родителями создавал этот уголок труда и отдыха. Вместе с отцом, иногда привлекая то отцовских друзей, то его, возвели стандартный дачный дом, поставили баню, две теплицы, вырыли колодец, помогая между делом матери на огороде. И всё сами, своими руками, хотя отец был токарь, а он сам кузнец. Учились всему тут же, как говорится, на собственных ошибках и русских пословицах, которыми, когда мать не слышала, выражался отец. И если честно, получилось не очень плохо. А если совсем честно, то даже лучше, чем у некоторых. Единственное, что не нравилось Сергею, это то, что надо было сюда ехать и отсюда уезжать. То есть сам процесс езды. Полчаса на троллейбусе до вокзала, потом пятьдесят минут в переполненной электричке. Тоска! Но променять на сад где-нибудь в черте города он ни за чтобы не согласился, даже если бы тот находился в пяти минутах ходьбы от дома. Тут был лес, который он очень любил, река, на берегу которой очень хорошо было посидеть с удочкой. И не просто посидеть, а именно порыбачить, потому что рыба в реке водилась, несмотря ни на какие катаклизмы. И вообще, нравилось ему тут.

Друзья, те, кто здесь побывал хоть однажды, чуть ли не сами просились съездить ещё и ещё. Сегодня вечером тоже должен был приехать Андрюха Клестов. Ночью, за картами зашёл разговор, и они с Андрюхой условились, что Сергей встретит его на остановке электрички. Там же скинулись, чтобы Клестов (Сергей называл его Клестовский) прикупил пару бутылочек.

Несколько лет назад, ещё до армии, они нашли изумительное место. Прямо за садом, а вернее над ним, на горке, природа создала гостиную для тех, кто собрался просто посидеть пару часов. Тут было всё. Стол – большая каменная плита, почти ровная. Углубление для костра, заботливо обложенное камнями, а вокруг костровища удобные валуны, на которых могли разместиться человек шесть- семь, не мешая друг другу. А какой вид открывался из этой гостиной, просто словами не объяснить.

Сейчас Сергей как раз шёл вдоль подножия горы к колонке. Вечером он встретит Клестовского, они зайдут за Натальей и втроём, если Наталья приехала в этот раз без своей верной подруги Оксаны, будут сидеть в этой природной гостиной, пить вино, разговаривать, шутить. Это будет вечером. Сейчас полдень, но время пролетит быстро.

4

День, действительно, пролетел быстро. Отец почему-то так и не приехал, и Сергей, до семи часов вечера, помогал матери на огороде. Вдвоём они сделали за один день всё, что мать планировала на оба выходных, да ещё не очень упираясь. Сергей был доволен: и дело сделали, и мать не очень устала. Зная, что вряд ли вернётся до утра, перед тем как уйти, он изловил Степана и вручил его матери, которая, помыв посуду после ужина, смотрела телевизор.

Сейчас он сидел на остановке, распахнув телогрейку (обычную одежду для ночных похождений), не спеша, с удовольствием курил и наслаждался лёгким ветерком. Погода стояла просто отличная. Небо, как и весь день, было ясное и солнце, уже почти сидевшее на спине «Бронтозавра», ласкало последними лучами землю.

До прихода электрички, на которой должен был приехать Клестовский, оставалось минут пять-десять. Сергей улёгся прямо на землю, примостив голову на очень кстати оказавшийся здесь камень, и стал смотреть на верхушки сосен, еле заметно раскачивающиеся под лёгким ветерком. Всё-таки он немного устал. Мускулы спины и рук чуточку ныли от многочасового орудования лопатой. Полностью расслабившись, он чуть не уснул – сказалась бессонная ночь. Усилием воли стряхнув дремоту и поменяв позу, чтобы лежать было не так удобно, стал ждать, когда послышится шум приближающейся электрички.

И всё-таки он задремал, потому что услышал только, как скрипят тормозные колодки подходящего к остановке поезда. Быстро поднявшись, Сергей отбросил истлевшую до фильтра сигарету и подошёл ближе к рельсам, на ходу отряхивая штаны от приставших хвоинок.

С электрички сошло человек двадцать-двадцать пять, поэтому рассмотреть всех приехавших не составляло труда, особенно с того места, которое выбрал Сергей.

Клестовского не было.

Сергей стал быстро вспоминать, как он объяснил Андрюхе на какой остановке выходить. Вроде бы всё правильно, да и перепутать было трудно. Название у остановки – проще не бывает: «Четыреста семьдесят девятый километр», даже если циферки забудешь, другой станции с похожим названием нет больше на всей линии. Видать, у Клестовского что-то

изменилось и он не смог приехать.

Сергей вздохнул. Электричка уже ушла, народ, сошедший с неё, протопал мимо, таща свои рюкзаки и сумки в сад. Ждать больше было некого. Сергей неторопливо достал сигарету, выудил из огромного кармана телаги зажигалку и тут увидел Клестовского, появившегося в конце платформы с двумя спортивными сумками в руках. Сумки, с виду, были тяжеловаты и, Андрей, заметив идущего ему навстречу Сергея, остановился и осторожно поставил их на землю.

– Ты чё, пешком пёр?– спросил Сергей, здороваясь с другом за руку.

– Пивком в электричке немного злоупотребил,– ответил Клестовский, подавая Сергею сумку побольше.– Кое-как дотерпел.

Он расстегнул вторую сумку и, немного позвякав, вытащил из неё две бутылки «Охоты»

– С приездом,– провозгласил он, ловко срывая пробки.

Сергей, закинув сумку на плечо, взял немного тёплую бутылку и с удовольствием сделал несколько больших глотков, опустошив её почти наполовину.

Клестовский отпил немного из своей, довольно крякнул и огляделся.

– Шагать далеко?– спросил он.

– Полчаса, если не торопясь,– ответил Сергей.– Вперёд.

Они шли по рельсам и болтали ни о чём, как могут болтать только два закадычных друга. Разговор ни на минуту не затихает, а если прислушаться, то смысла постороннему уху в нём не уловить. Настроение у обоих было отличное. То ли само это место обладало какой-то положительной силой, которая заряжала на шутки и приколы, то ли просто чистый воздух, хорошая погода, свежее, хотя и чуть тёплое, пиво, как на дрожжах поднимали и без того хорошее настроение.

Солнце уже полностью скрылось за спиной «Бронтозавра», и над тёзкой исполинского ящера разлился нежно-розовый закат. Ветер стих полностью, и было немного жарковато, но друзья, открывшие уже по второй бутылке пива, чувствовали себя прекрасно.

– Ты чего там наложил?– спросил Сергей, перебрасывая тяжёлую сумку с одного плеча на другое.

– Как чего? По полной программе.– Клестовский отхлебнул пива.– Три поллитры, ящик пива, закусончик незамысловатый. Гулять, так гулять.

– А кто тебя таскать опять будет, с трёх-то пузырей?

– А я не собираюсь напиваться.

– Ты каждый раз не собираешься, а потом я тебя на руках ношу.

– Кто бы говорил.– Клестовский отбросил пустую бутылку, изображая возмущение.– А кто недавно песню орал на всю ивановскую. Буквы все позабыл, а всё туда же – поп-звезда.

– Ну весело мне было, вот и пел.– Сергей улыбнулся, вспомнив свою пьяную сольную партию на одной из вечеринок.– Я же не барагозил.

– А я, что, барагожу? Я вообще сразу спать ложусь.

– Ага, где стоишь, там и ложишься. Перешагивай потом через тебя.

Так, подшучивая друг над другом и прихлёбывая пиво, друзья подошли к воротам соседнего сада. Сергей снял с плеча сумку, поставил её на землю и, подойдя к забору рядом с воротами, двумя движениями перемахнул на ту сторону.

– Ты меня когда-нибудь научишь своим трюкам, Джеки Чан хренов?– в который раз за последнее время пристал Клестовский к Сергею, когда тот открыл ворота.

– Молодой ещё,– как обычно ответил Сергей, принимая у друга сумку и снова закидывая её на плечо.– Да и ростиком ты не вышел, и умом не удался.

– Да пошёл ты.– Андрей встал рядом.– Во, повыше тебя буду, и родился ты на год позже.

– Ты не выше, ты длиннее. И я не про возраст, я про ум.– Сергей легонько постучал пальцем по лбу Клестовского.– Умишко у тебя помладше моего будет. – Да пошёл ты.– Клестовский отмахнулся, пытаясь попасть по руке Сергею, но только взъерошил себе чёлку.

– Вот видишь, я к тебе интеллигентно обращаюсь, а ты «пошёл ты». Только ругаться и умеешь,– увидев что Клестовский опять собирается послать его, Сергей опередил.– Не ори, пришли уже.

В очередной раз поставив на землю изрядно оттянувшую плечо сумку, он не очень громко, но очень похоже просвистел нехитрую мелодию «Заходите к нам на огонёк», достал пачку сигарет и, открыв её, протянул Клестовскому. Тот, чуть покопавшись, извлёк сигарету и, подождав, пока Сергей достанет себе, чиркнул зажигалкой.

– Так, Андрюха,– Сергей выдохнул дым, чуть приподняв голову.– Наталья ничего про меня не знает. Ни про то, где я служил, ни про то, кем. Понятно?

– Как будто я это знаю.– Клестовский вертел головой, пытаясь угадать, откуда появится девушка.

– Ну вот и не заикайся даже, ты же знаешь – я человек скромный и…

– Ой-ой, скромняга выискался. Ладно, ладно, я понял. Учту,– замахал он руками, и увидев что-то через плечо друга, прошептал.– Во, они, что ли?

Сергей обернулся.

5

Человек пошевелился. Его веки задрожали, из полуоткрытого рта вырвался шумный, с хрипотой, вздох. Наконец сознание постепенно стало заполнять голову, и вместе с ним вернулась боль. Но сейчас она медленно затихала. И всё-таки человек ещё минут пять не мог ничего сообразить, потому что боль мешала собраться с мыслями. Вскоре она настолько утихла, что человек перестал стонать и только тяжело дышал. Но наконец и дыхание стало нормальным. Человек попытался встать, и это ему удалось сравнительно легко, несмотря на довольно сильное головокружение. Утвердившись на ногах, он повернул голову направо, затем налево и, кроме леса, окружавшего его со всех сторон, ничего не увидел. Сколько он был без сознания, человек не представлял, а, посмотрев на часы, увидел, что они остановились без пятнадцати двенадцать. Он снова посмотрел по сторонам и, так как смог что-то рассмотреть в довольно густом лесу, решил, что уже раннее утро.