Серебряные крылья

– Точно. Мне там очень нравится.

– А какой вид борьбы?

– Бразильское джиу-джитсу.

– Само собой… Так, что еще? В последний год ты попробовал падел-теннис и теперь без ума от него?

– Бинго!

– Но твоя жена по-прежнему ходит играть в теннис на Королевский теннисный корт. Когда она свободна от верховой езды.

Давид приподнял брови.

– Бинго раз и бинго два… Уф, хватит, пожалуй, а то я начинаю чувствовать себя как «Фредди на солнечной стороне»[6].

Фэй ухмыльнулась:

– Да, у вас и фамилия одинаковая. Кстати, какой марки у тебя садовый мангал?

Давид покачал головой и закрыл лицо руками, изображая притворный стыд.

– «Саммит S-670 GBS»[7].

– Ну вот, видишь.

Получив свой напиток, Фэй осторожно пригубила его. У Давида засветился экран телефона – ему пришло смс-сообщение.

– Мой приятель уже здесь, занял место на веранде. Приятно было познакомиться… Фэй.

Когда он ушел, она обернулась к компьютеру и придвинула его ближе. От общения с Давидом у нее неожиданно улучшилось настроение, и она могла снова сосредоточиться на работе.

Тут на экране всплыло сообщение. От Керстин. Фэй как раз собиралась поднести бокал к губам, но ее рука замерла в воздухе. Куплен еще один пакет акций «Ревендж». Фэй сложила компьютер и попросила счет. Хорошее настроение бесследно улетучилось.

___

Пережженный кофе имел отвратительный вкус – как и всегда в аудиторской фирме «АКВ». Фирма занимала тесные и темные помещения, заставленные полками с папками, которые буквально лопались от бумаг. Однако Фэй и Керстин предпочли провести встречу в их офисе, а не в своем, куда более просторном и уютном. Разумнее всего пока не показывать своим сотрудникам, что что-то затевается. Как на иллюстрации, висевшей на стене у аудитора Эрьяна Биргерссона. Утка, которая плавно скользит по воде, а под водой остервенело работает лапками. Это в точности показывало, как Фэй чувствовала себя сейчас.

– Еще кофе? – с энтузиазмом спросил Эрьян, однако и Фэй, и Керстин активно замотали головами. На одну чашечку они из вежливости согласились, но никто не желал подвергнуть себя этому сомнительному удовольствию еще раз.

– Итак, каково ваше мнение?

Фэй подалась вперед, вглядываясь в лицо Эрьяна. Аудитор был низкорослый и седоволосый, с очками в тонкой стальной оправе. Глаза его смотрели живо, и все, связанное с цифрами, дебетом и кредитом, вызывало у него неумеренный энтузиазм.

– Ну, тут дело сложное! – радостно ответил он, и Фэй почувствовала, что скрежещет зубами.

У нее стоял вопрос о жизни или смерти. Она воспринимала «Ревендж» как живое существо – из плоти и крови, дышащее, пульсирующее. В «Ревендж» продолжала жить Крис. Жюльенна была частью «Ревендж». Керстин. Все те женщины, чьи раны и шрамы легли в основу «Ревендж». Все их истории жили в этой фирме. Но теперь нашлись и те, кто угрожал ее существованию.

– Керстин совершенно права. Если посмотреть внимательно на покупку акций, можно увидеть некий паттерн, так что многое указывает: за ними стоит один и тот же скупщик.

– Вы можете увидеть, кто за этим стоит? Есть ли какой-то общий знаменатель?

– Пока нет, на это потребуется время. Как бы то ни было, тот, кто скупает акции – индивид или предприятие, – свое дело знает. Я бы провел аналогию с мотком пряжи. Хаотичное нагромождение компаний и закупок. Не следуй они все единому паттерну, трудно было бы увидеть, что за ними стоит один скупщик. Паттерн их выдал. Керстин, как я уже говорил, это мастерски распознала.

Он подмигнул Керстин, и Фэй с изумлением уставилась на него. Керстин такое обращение не понравилось.

– Сделайте все от вас зависящее, чтобы собрать как можно больше сведений. Как можно скорее, – проговорила она самым корректным тоном.

Эрьян, кажется, не замечал этого, а продолжал стрелять глазами в ее сторону.

– Само собой, Керстин. Само собой. Здесь, в «АКВ», мы всегда делаем все от нас зависящее, а я, скажу без ложной скромности, – один из лучших специалистов в отрасли. Помню, например, заказ от Министерства обороны, когда…

– Каково положение на сегодняшний день? – прервала его Фэй.

Из собственного опыта она знала, что истории боевых похождений Эрьяна на почве аудита оказывались долгими и убивали в слушателях всякую искру радости жизни.

– Не слишком многообещающее.

– Мы догадались, но нам нужны подробности.

Фэй слышала, как сурово прозвучал ее голос, однако стресс и нетерпение подгоняли ее. Она – человек действия, ей хочется действовать, но, не располагая фактами, она чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Чтоб дать отпор, ей нужно знать, кому и как.

– Новая покупка, совершившаяся вчера, наводит на мысль, что скупщик уже не осторожничает и не пытается скрыть, что осуществляется насильственное присоединение, то есть исходит из того, что колокольчик уже прозвенел.

Фэй выругалась себе под нос, и Керстин положила ладонь ей на руку. Фэй подумала, что никому не позволит присвоить себе то, что принадлежит ей. Никто не сможет отобрать у нее фирму, ради которой она столь многим рискнула и столь многим пожертвовала.

Предприятие Крис, которое Фэй унаследовала после смерти подруги, она интегрировала в «Ревендж». Это означало, что и вся империя продукции по уходу за волосами, созданная Крис, теперь находилась под угрозой. И будь у той малейшая возможность вернуться с той стороны, чтобы задушить ее голыми руками за то, что она это допустила, Крис обязательно бы так и сделала, это Фэй знала точно. Похоже, ей придется спать по ночам, оставив один глаз приоткрытым…

– Узнайте, кто за всем этим стоит. И дайте нам распечатку всего, что вам удалось собрать, – с этого мы и начнем работать.

Фэй поднялась, и на лице у Эрьяна отразилось разочарование. Он посмотрел на Керстин, которая тоже встала, взяла сумочку и расправила юбку.

– Понимаю, что у вас много дел, однако питаться все равно приходится, поэтому я хотел спросить…

Он в очередной раз взглянул на Керстин, которая в панике ущипнула Фэй за бедро.

Та откашлялась.

– Пообедать мы сейчас не успеем, но у вас есть мой номер телефона. Позвоните, как только что-нибудь выясните.

– Само собой. Но, боюсь, непросто будет вам, девочки, во всем этом разобраться. Может быть, пригласим людей от «Маккинси»? У них очень толковые ребята.

– Спасибо, нет.

Фэй захлопнула за ними дверь.

– Я намерена отказаться от услуг Эрьяна, – сказала она, когда они сели в такси. – Надо найти кого-нибудь другого.

Керстин кивнула.

– В тот момент, когда он называл нас девочками, я подумала о том же самом.

Вскоре такси остановилось у вращающихся золотых дверей «Гранд-отеля», и Фэй с Керстин вышли.

– Обед? – Фэй взяла свой плащ и сумочку, вопросительно глядя на Керстин.

– Мне нужно кое-что проверить прямо сейчас. Ты сможешь пообедать одна?

– Да, ясное дело; к тому же мне тоже надо кое-что сделать. Тогда увидимся в два? В моем номере? И засучим рукава.

– Да, в два – то что надо.

Керстин первая прошла через вращающуюся дверь, а Фэй попала в следующий отсек. Плащ она перекинула через руку, чтобы достать из сумочки ключ, и вздрогнула, когда кто-то дернул ее сзади. Она обернулась и увидела, что плащ застрял в дверях.

– Проклятье!

Фэй изо всех сил потянула за плащ, но тот застрял намертво. Портье, стоявший за конторкой у входа, поспешил к ней на выручку, но и у него ничего не получилось. Сделав виноватое лицо, он умчался вверх по лестнице за помощью, пока Фэй продолжала дергать плащ.

Кто-то постучал в стекло. Это был Давид, вчерашний мужчина из бара.

– Если ты сделаешь шаг назад, я навалюсь с этой стороны. Дергая за плащ, ты не сможешь повернуть дверь.

– Да, я уже заметила, – мрачно ответила Фэй.

Она отступила на шаг. Давид нажал на дверь. Образовалась большая щель, так что Фэй смогла высвободить свое плащ. Портье, спускавшийся по лестнице в сопровождении консьержа, казалось, вздохнул с облегчением.

Давид улыбнулся ей:

– Как хорошо, что все разрешилось.

– Спешишь на падел-теннис? – мрачно спросила Фэй.

Она понимала, что должна быть благодарна своему спасителю, однако тот выглядел слишком самодовольным из-за того, что смог изобразить из себя рыцаря на белом коне.

– Нет, я как раз собирался пойти пообедать где-нибудь поблизости. Ты обедала?

– Нет, – ответила Фэй и тут же пожалела о сказанном.

– Собираешься обедать?

– Да. То есть нет. Мне надо немного поработать, поэтому я хотела что-нибудь на скорую руку…

– Отлично, тогда пообедаем вместе. Предпочтешь остаться здесь или пойдем куда-нибудь?

– Лучше здесь.

Фэй снова прикусила язык. Да что с ней такое? У нее ведь нет ни малейшего желания обедать с этим незнакомцем. Впрочем, после встречи в аудиторской фирме ей все равно трудно будет сосредоточиться на работе, так почему бы не пообедать основательно?

– «Фуд-бар». Ты угощаешь, – сказала она.

Давид снова улыбнулся той самой улыбкой.

– Принимается.

– Предупреждаю тебя: я обхожусь дорого. Ем как лесоруб. И глушу шампанское, как жена богача, муж которой только что сбежал от нее с секретаршей.

– Отлично. Я при деньгах.

Он стал подниматься по затянутой коврами лестнице, потом обернулся и вопросительно взглянул на нее. Вздохнув, Фэй двинулась за ним.

– Нет, черт возьми, с какой стати тебе такая честь – угощать меня? Я угощаю.

Давид пожал плечами:

– Решать тебе. Но предупреждаю: я тоже дорого обхожусь.

– Я тоже при деньгах, – ответила Фэй.

Вопрос в том, как долго это будет оставаться правдой.

___

– Может быть, все же попробуешь устрицу? Ну самую маленькую…

Керстин бросила на Фэй полный отвращения взгляд.

– Даже не знаю, сколько раз ты задавала мне этот вопрос, – но разве когда-нибудь слышала какой-нибудь другой ответ? Нет.

– Клянусь тебе, они ужасно вкусные.

Фэй выжала на устрицу лимонный сок, а сверху положила чайную ложечку мелко нарезанного красного лука, вымоченного в уксусе.

– Нет, ты даже не представляешь себе, как много теряешь.

– Я предпочитаю приготовленную еду. Как вот этот омар, например. Никому не придет в голову есть его сырым.

Керстин потянулась к большому подносу с дарами моря, стоящему перед ними, за второй половинкой омара. «Стюрехоф» вибрировал от хохочущих посетителей, позвякивающих приборов и официантов в элегантной, расшитой золотом белой форме, ловко маневрировавших среди столиков.

– Ты же любишь селедку!

– Но ведь она не сырая, она… да какая же, черт побери, селедка? Малосольная? Маринованная? Во всяком случае, не сырая.

– Ну, раз ты так говоришь…

– Замолчи и ешь свои ракушки. Иначе я и твою половинку омара съем.

– Бери, я еще не проголодалась после обеда.

Фэй откинулась на стуле, потягивая вино. К ужасу официанта, она заказала целую бутылку «Амароне»[8]. Видимо, считалось, что этот напиток не сочетается с дарами моря. Однако персонал здесь слишком хорошо вышколен, чтобы указывать посетителям на такие вещи. Посетитель всегда прав. Впрочем, Фэй не сомневалась, что сомелье рыдает на кухне.

– Кстати, обед… Ну как, было мило?

– Да ладно, ничего такого; я просто случайно заговорила с ним вчера в баре отеля. Как раз такой тип мужчины, которого и ожидаешь встретить в «Кадиере».

– Однако, похоже, вы с ним хорошо посидели? Ты сегодня несколько раз его упоминала…

– Послушай, теперь ты начинаешь мне надоедать.

Фэй потянулась за морским раком и принялась ловко очищать его. Если ты родился во Фьельбаке, то дары моря сумеешь очистить даже во сне.

– Да. Нет. Мы хорошо посидели. Он с юмором, довольно эрудированный, при этом не поучает. Всегда приятно встретить в мужчине такое редкое качество.

Керстин подняла брови, и Фэй покачала головой:

– Хватит о моем обеде. Итак, у нас есть план, так?

Всю вторую половину дня обе провели в номере у Фэй, обсуждая, что им известно и какие возможности для маневра имеются. Их оказалось куда меньше, чем надеялись две женщины. Фэй и Керстин перебирали названия фирм и фамилии людей, которые, по их мнению, могли стоять за скупкой акций, однако никто не казался более вероятным, чем остальные. Фэй просто не могла додуматься, кто же пытается отнять у нее «Ревендж».

Не могла она понять и того, как акционеры могли начать продавать акции у нее за спиной. Женщины, с которыми она бок о бок прошла подъем и успех «Ревендж». Никакого недовольства не наблюдалось. Все лишь хвалили ее стиль руководства, пресса писала о ней восторженные статьи, ее удостоили награды «Бизнес-леди года». Никто никогда не высказывал никаких жалоб, от которых могли бы загореться тревожные лампочки. Фэй просто не могла понять, как это возможно.

– Ты не можешь вот так оставить голову, – возмущенно проговорила она, указывая на половинку омара Керстин. – Это коричневое – омаровое масло, самое вкусное. Можно высосать мясо из этих мелких косточек, а в хвосте есть тонкие-тонкие полосочки мяса, если раздвинуть плавники…

– Уж позволь мне есть так, как я считаю нужным, – проворчала Керстин и положила панцирь омара обратно на поднос, взяв вместо него горсть креветок.

– Может быть, закажешь себе в следующий раз омаров в банке – не придется возиться с панцирем…

Керстин со смехом замотала головой и откинула челку тыльной стороной ладони. Взяв в рот глоток «Амароне», Фэй наблюдала за Керстин, которая с трудом чистила своих креветок. В очередной раз у нее мелькнула мысль, как она благодарна подруге за то, что та вошла в ее жизнь. Когда они встретились, все было совсем по-другому. Когда Фэй сняла комнату на вилле у Керстин в Эншеде, Керстин жила там одна, поскольку ее негодяй-муж находился на длительном лечении после инсульта. Керстин не скучала по нему, поскольку он превратил ее жизнь в ад – в психическом и физическом смысле. Постепенно женщины сблизились, стали одной семьей и теперь стояли друг за друга и в горе, и в радости. У Фэй с трудом получалось доверять людям, но Керстин она доверяла слепо.

Благообразный господин с седой шевелюрой и ухоженными усиками задержал взгляд на Керстин чуть дольше обычного. Фэй толкнула ее ногой под столом.

– Вон там, на два часа. Старик, который выглядит так, словно сошел с картинки о колониальных временах. Глаз от тебя не отводит. Ты начала пользоваться мускусным маслом или что вообще происходит?

Керстин покраснела до ушей.

– Не собираюсь даже отвечать. Закажи мне бокал шардоне и давай поговорим о наших планах на завтра.

Жестом подозвав официанта, Фэй сделала заказ. Мужчина с усиками улыбнулся Керстин, которая изо всех сил пыталась игнорировать его.

– Начнем со «Скавлан»[9], а потом поделим между собой акционеров, которые еще не продали свои пакеты акций, и побеседуем с ними.

Фэй взяла с серебряного блюда еще одного рака.

– Важно не раскрывать карты перед ними. Мы же не хотим, чтобы они знали, что на предприятие ведется атака.

– Знаю, но самое главное, на мой взгляд, – помешать тому, чтобы и другие стали продавать…

– От господина за тем столиком.

Официант установил рядом с их столиком ведерко с бутылкой шампанского, изящным движением поставил перед ними по бокалу и с громким хлопком открыл бутылку.

Фэй многозначительно подняла бровь. Керстин фыркнула.

– Я же говорила. – Фэй усмехнулась. – Мускусное масло.

Она предполагала, что Керстин делало неотразимой для мужчин то счастье, которое та испытывала с тех пор, как познакомилась с Бенгтом.

Фэй кивнула колониальному дядечке, который поднял свой бокал в тосте, улыбаясь от уха до уха, и снова пнула Керстин под столом.

– Веди себя прилично. Чокнись, поблагодари. Никогда не знаешь, к чему все это может привести.

– Фэй!..

Керстин снова покраснела. Но подняла свой бокал и одарила незнакомца любезным взглядом.

___

Свет прожекторов в студии слепил глаза. Фэй потеряла счет времени – не знала, как давно продолжается интервью, сколько еще осталось. Публика сидела рядами на трибуне, словно голодная безликая масса, ловя каждое слово, каждое малейшее изменение в ее лице.

В таких ситуациях Фэй обычно чувствовала себя как рыба в воде. Будучи артистической натурой, она обожала сидеть перед публикой, ощущать напряжение во время записи телепередачи. Но сегодня чувствовала себя не в своей тарелке.

Мысль о том, что кто-то пытается скупить акции, почти всю ночь не давала ей заснуть, и Фей без конца ворочалась в постели. Все слова она продумала заранее – мысленно выстроила беседы с теми женщинами, которых ей предстояло убедить сохранить свои пакеты акций, не раскрывая им, что что-то затевается. Непростая задача, которая потребует такта и ловкости.

От мыслей ее оторвала повисшая пауза. Ей задали вопрос и ожидали от нее ответа.

– В ближайшее время планируется выход на американский рынок, – услышала она свой собственный голос. – Я пробуду в Стокгольме около месяца, чтобы встретиться с возможными инвесторами и обсудить детали. К тому же я хочу лично наблюдать за новой эмиссией.

В студии царила невыносимая жара. По спине стекала струйка пота.

Фредрик Скавлан, норвежский ведущий программы, выпрямился.

– Эта неиссякаемая страсть… Что тобой движет? Ведь ты уже миллиардерша. Икона феминизма.

Фэй выдержала паузу. Другими гостями в студии были актер из Голливуда, женщина-профессор, только что выпустившая документальную книгу, разошедшуюся огромным тиражом, и еще одна женщина, которая поднялась на Эверест с протезом вместо одной ноги. Голливудский актер откровенно флиртовал с Фэй с того момента, как она вошла в студию.

– Перед смертью моей лучшей подруги Крис я пообещала ей жить за нас обеих. Я хочу проверить, насколько могу преуспеть и что могу создать. Более всего я боюсь умереть, не успев реализовать свой потенциал.

– А Жюльенна, твоя дочь, убитая твоим бывшим мужем… Что означает для тебя память о ней?

Фредрик Скавлан подался вперед, напряжение в студии возросло.

Фэй выждала, прежде чем ответить, наблюдая, как накаляются страсти. Ответ она разучила заранее, но важно было произнести его с чувством.

– Она всегда со мной, что бы я ни делала. Когда боль и тоска становятся невыносимыми, я с головой ухожу в работу. Я управляю «Ревендж» и помогаю компании расширяться, чтобы не сойти с ума. Не хочу стать очередной женщиной, молчащей о поступках своего мужа. Не позволю ему – мужчине, которого я когда-то любила, но который убил нашу дочь, – убить и меня тоже.

Фэй сжала губы, и слеза медленно скатилась у нее по щеке, упав на блестящий черный пол студии. Все это давалось ей без труда. Боль таилась под самой поверхностью, так что пробудить ее было проще простого.

– Спасибо, Фэй Адельхейм, что ты пришла сюда и поведала нам свою историю. Я знаю, что тебя ждут срочные дела и тебе пора идти.

Публика вскочила на ноги; затрещали аплодисменты, которым, казалось, не будет конца. Они продолжались, пока Фэй шла через студию, мимо трибуны и далее за сцену.

По пути к своей гримерной она подозвала девушку с наушником в ухе и попросила вызвать ей такси. В конце коридора услышала голос голливудского актера, который окликнул ее. Проигнорировав его, закрыла за собой дверь. В гримерной жужжал кондиционер. В углу, словно забытый кем-то, стоял просиженный диван горчичного цвета. Фэй остановилась и, прислонившись к стене, постаралась улыбнуться своему отражению в зеркале. Миссия выполнена. Все прошло прекрасно. Фрагменты правды, полуправды и лжи сложились в единый образ – такой она хотела подать себя. Однако Фэй не ощущала обычного прилива адреналина, как всегда после хорошо проведенного выступления на телевидении. Тревога накрыла ее, словно мокрое одеяло, которое не получалось сбросить. Она совершила большую ошибку – восприняла будущее как данность. Ее охватила та же гордыня, которая заставила Икара подлететь слишком близко к солнцу на своих скрепленных воском крыльях. Теперь ей придется расплачиваться – покуда воск плавится, а ее крылья рассыпаются на части.

Фьельбака, давным-давно

В день рождения, когда мне исполнилось тринадцать лет, меня впервые изнасиловали. На самом деле тот день ничем не отличался от других. Скорее по чистой случайности все произошло именно в мой день рождения. Никакого празднования устраивать не стали, поскольку папа заявил, что это пустая трата денег; к тому же он не захотел вставать до работы пораньше, чтобы спеть мне традиционную песню.

За ужином – на ужин была запеченная рыба – мы тоже сидели молча. Я, Себастиан, мама и папа. Несколько раз мама пыталась заговорить, вставить какие-то житейские фразы, чтобы завести разговор, хотя бы на несколько секунд создать ощущение нормальности, но после того как папа наорал на нее, велев ей заткнуться, она сидела молча, ковыряясь в тарелке. Я все же оценила то, что она попыталась. Вероятно, это и не соответствовало действительности, но мне показалось, что мама особенно старалась по случаю моего дня рождения. Я поспешно погладила ее по руке под столом, желая без слов выразить благодарность; даже не знаю, уловила ли она мой жест.

Покончив с ужином, папа встал и вышел, оставив тарелку на столе. Себастиан поставил свою в мойку. Мы с мамой не возражали против того, чтобы заняться мытьем посуды. Напротив, готовя ужин, мама успевала максимально напачкать в кухне, чтобы тот момент, когда мы остаемся одни в кухне, наводя порядок, продолжался как можно дольше.

В гостиной включился телевизор, и мы улыбнулись друг другу, с облегчением отметив, что остались одни. Под прикрытием звона посуды и шума воды из крана шепотом начали рассказывать друг другу, как провели день. Я обычно присочиняла и добавляла кое-что от себя, чтобы рассказ звучал повеселее, чтобы мама не расстраивалась. Думаю, она поступала так же. Эти краткие минуты в кухне стали нашей отдушиной. Так зачем портить их чем-то столь мрачным, как реальность?

– Пошли.

Мама взяла меня за руку, оставив воду течь, чтобы папа думал, что мы все еще моем посуду. Вслед за ней я выскользнула в прихожую. Запустив руку в карман своей куртки – осторожно, чтобы не зашуршать, – мама протянула мне маленький пакетик, завязанный ленточкой с бантиком.

– С днем рождения, моя дорогая, – прошептала она.

Я осторожно развязала бант, развернула бумагу и беззвучно открыла крышку коробочки, лежавшей внутри. Там лежала серебряная цепочка с кулоном в виде крыльев. Ничего прекраснее я в жизни не видела.

Я крепко обняла маму. Долго держала ее в объятиях, вдыхала ее запах, ощущая, как ее сердце тревожно стучит в груди. Когда мы разомкнули объятия, она достала цепочку из коробочки и надела мне на шею. Потом ласково потрепала меня по щеке и вернулась к посуде. Я коснулась пальцами крыльев. На ощупь они показались мне такими хрупкими…

В гостиной кашлянул папа. Я отпустила крылышки, поспешно спрятала кулон под джемпером и пошла в кухню помогать маме с мытьем посуды.

Когда мы закончили, я поднялась в свою комнату, находившуюся рядом с комнатой Себастиана. Быстренько сделала уроки. Хотя я ходила в седьмой класс, учебник математики у меня был для девятого. Я пыталась протестовать, зная, что это еще больше разозлит моих одноклассников и вызовет настоящую войну по отношению ко мне, но учитель настаивал. Он сказал мне, что надо приложить усилия, чтобы чего-то добиться в этом мире.

Письменный стол у меня был старый, кривой и весь в следах от ручки, когда та выходила за пределы бумаги. Время от времени мне приходилось подгонять картонку, лежавшую под одной ножкой, чтобы стол не качался.

Положив ручку, я потянулась. Как часто бывало, взгляд мой упал на книжную полку. Потрепанные, многократно перечитанные книги. Временами мне приходилось с тяжелым сердцем расчищать на ней место для новых книг, которые я находила на блошином рынке или получала в подарок от доброй библиотекарши Эллы, когда библиотека Фьельбаки избавлялась от излишков.

С некоторыми книгами я никогда не соглашусь расстаться. «Маленькие женщины», «Тесс из рода д’Эрбервилей», «Жизнь и любовь дьяволицы», «Кристина, дочь Лавранса», «Поющие в терновнике», «Грозовой перевал», «Маленькая принцесса». Это были не просто книги, доставшиеся мне от мамы, – в них таились воспоминания. Магические моменты, когда мне удавалось ускользнуть в иной мир, сбежать из моего собственного, побыть кем-то другим.

Там, где стены не были закрыты книжными полками, я повесила изображения своих любимых писателей. Когда у других девчонок в классе на стенке висели «Тейк Зэт», «Бон Джови», «Блёр» и «Бойзоун», на меня смотрели Сельма Лагерлёф, Сидни Шелдон, Артур Конан Дойл, Стивен Кинг и Джекки Коллинз. Когда-то они были любимцами моей матери. Теперь они стали моими. Моими героями. Они отрывали меня от моей повседневной жизни и уносили далеко-далеко. Я понимала, что за такое меня обзовут ботаником. Но ко мне в гости все равно никогда никто не приходит, так кто же увидит?