Жизнь должна быть чистой

На такой вопрос никто не может однозначно ответить. Я тоже не знаю, как поступила бы. Но главное – вы ни в коем случае не стали бы на сторону палачей[117].

Но не является ли немое наблюдение своего рода поддержкой?

Я глубоко убеждена, что вы слишком остро ставите вопрос. Как я уже говорила, главное – не множить зло и не стать убийцей. Я знаю, что в здравом уме, сознательно, никого бы никогда не убила, я очень стараюсь не умножать зло в мире. Помните тот случай, когда я стояла в очереди за хлебом? Кто тянул за язык ту женщину, которая бросила мне: «Вон отсюда, жидовка!»?

Я очень хорошо понимаю, в какую ситуацию попала Литва. Советская оккупация и депортации 1941 года были огромным шоком для всех. Однако, как я уже говорила, для этнических литовцев и для евреев ситуация сложилась принципиально по-разному, и это необходимо учитывать, говоря о 1941 годе. Для литовцев немцы явились как освободители, а для евреев они означали смерть. Отсюда и разница в оценке событий.

А притом еще глубокая традиция антисемитизма и успешная пропаганда Йозефа Геббельса и ЛФА[118]. Не хочется никого осуждать, но есть грань, которую не перешагнуть. Иначе уничтожишь сам себя. Не знаю, может, вам известна счастливая судьба кого-то из тех, кто убивал евреев?

Слава Богу, вам не пришлось сталкиваться в жизни с такими дилеммами.

Вы правы: думая о кровавом 20-м веке, я постоянно благодарю судьбу, что мне не пришлось разделить судьбу дедов и решать мучившие их вопросы. В то время как большинство моих знакомых сомневались и иронизировали по поводу решения Нобелевского комитета присудить премию мира 2012 года Евросоюзу, я оцениваю ее совсем иначе.

Да, Евросоюз далеко не идеальное политическое сообщество, но благодаря ему мы уже семьдесят лет живем в мире. И Литва как член Евросоюза ограждена от военной агрессии и опасности оккупации. (Хотя сейчас ситуация несколько изменилась.) Я не понимаю людей, которые только и делают, что ругают Евросоюз, вместо того чтобы приложить усилия к его совершенствованию. В конце концов необходимо понять, что по своему географическому положению и культурной традиции мы и сами принадлежим к Европе.

Говоря о том, какими моральными императивами Вы руководствовались в жизни, Вы не раз подчеркивали, что нельзя поддаваться жажде мести. Это очень важно, когда мы говорим о таких вещах, как Холокост и способность жить с подобным опытом.

Месть – ужасная вещь, она ведет только в тупик, в нескончаемое, постоянно растущее кровопролитие. Меня от этого заблуждения спасало мамино напутствие. Никогда не ощущала потребности мстить кому-то за пережитые невзгоды. Между прочим, не раз приходилось говорить об этом с людьми, которые эту мою позицию не принимали. «Как ты можешь прощать Холокост? Какое ты имеешь право? Простить могли бы твоя мама или твой дядя, которые были убиты. Но не ты!»

Не думаю, что говоривший это был прав. Простить, особенно по прошествии определенного времени, и строить будущее – обязанность живых.

Мне кажется, если бы предо мной предстал убийца или мучитель моей мамы, и он раскаивался бы в содеянном, я бы его наверняка простила. Нельзя, наверное, простить того, кто не раскаивается в своих черных делах. Но мстить ему тоже бессмысленно.

Вспомните, как поступил папа Иоанн Павел II с турком Мехметом Али Агджа, покушавшимся на его жизнь[119]. Папа простил его, но не освободил от ответственности.

Разговор V

«Меня окружали прекрасные люди»

Война окончилась. О чем думали Вы тогда? Какую жизнь хотели строить? Где учиться? Кем и где быть?

Я чувствовала себя спасенной и обретшей возможность снова стать такой же, как все. Меня не сопровождал больше постоянный страх смерти. Меня окружали прекрасные люди, и я чувствовала их любовь.

Прежде всего я занялась розысками оставшихся в живых. Проверяла все опубликованные за эти годы списки, ожидала возвращения мамы и дяди. Конечно, надеждам моим не суждено было сбыться, их уже давно не было в живых. Постоянно приходила одна и та же весть: «умер», «погиб», «расстрелян». Однако жизнь, несмотря на все утраты, есть постоянное движение вперед. Тем более что печальные вести изредка сменялись добрыми: нашлись моя тетя Аннушка, старший двоюродный брат Вальдемар Гинзбург, двоюродная сестра Маргарита с мужем Юозасом[120]. Остался жив мой двоюродный брат Алик, которого принял в семью Снечкус.

Что же касается будущего, в голове у меня неотступно вертелась главная мысль: «Надо учиться!» Как только появилась возможность, то есть в сентябре 1944 года, я пошла записываться в гимназию имени Саломеи Нерис. В послевоенные годы она находилась в помещении монастыря, возле костела Св. Котрины. Часто в классах бывал пронизывающий холод.

Гимназией Саломеи Нерис заведовала достойнейшая, невероятно интеллигентная женщина, Алдона Рапопортене-Кончювене. Встреча с ней оставила во мне глубокое впечатление. Встретить такого светящегося изнутри человека после мрака немецкой оккупации было огромным счастьем[121].

До войны я закончила шесть ступеней, так что приняли меня в пятый класс. В школе я сразу встретила девочку моих лет в поношенном рыжем пальто и деревянных башмаках-клумпах. Это была Лиля Бокшицките[122]. Она стала моей подругой на всю жизнь. Лиля была из Алитуса, перед войной переехала в Вильнюс, посещала литовскую гимназию, прошла вильнюсское гетто. Во время ликвидации гетто ей удалось перебраться через забор с колючей проволокой и убежать. Вначале ее приютил Казис Янавичюс, потом его мать, жившая в Алитусе[123]. О документах позаботилась ее бывшая учительница Ванда Даугирдайте-Сруогене, которая выдавала еврейским девочкам бумаги своих погибших или пропавших учениц[124].

Как только окончилась война, Лиля сразу же вернулась в Вильнюс и тоже стала искать возможность учиться. Мы вместе поступили в пятый класс гимназии им. Саломеи Нерис. Жила она очень бедно, в общежитии для учеников, часто не хватало одежды, еды и денег. Училась отлично, была невероятно способным и при этом безгранично добрым человеком. Гимназию мы окончили за три года, обе перескочили через шестой класс.

В этой школе мне довелось встретить замечательных учителей. Прежде всего хотелось бы упомянуть нашу классную руководительницу в 7 и 8 классах Ванду Заборскайте, хотя были и другие. Литовский язык в пятом классе преподавала учительница Мацкявичене. Прекрасный специалист и очень интересный, чуткий человек. Она подарила мне роман Вайжгантаса «Проблески» с надписью: «Пусть даже в самой темной ночи ты увидишь, как близятся проблески!» Эту книгу я до сих пор храню в своей библиотеке.

Вел у нас уроки и хормейстер Пранас Слижис. Впоследствии он же руководил хором Вильнюсского университета[125]. Мы его очень любили.

В своей автобиографии Ванда Заборскайте вспоминает[126], что ядро класса составляли семеро: Сигита Палецките, Бируте Баужайте, Лионе Некрошайте, Лиля Бокшицките, Суламита Гордонайте (с Суламитой мы до войны учились в одном классе гимназии Шолом-Алейхема, ее спасла из Каунасского гетто доктор Куторгене[127]), Геновайте Шуките и я[128]. Мы замечательно дружили, проявляли всяческую активность. Четыре девочки из моего класса получили вместе с аттестатом зрелости золотые медали: Сигита Палецките, Бируте Баужайте, Лиля Бокшицките и я. Сохранилась фотография, где мы сняты вчетвером, после вручения аттестатов, в литовских национальных костюмах. Эту фотографию опубликовали в газете „Komjaunimo tiesa“ («Комсомольская правда»), с короткой заметкой[129].

После вручения аттестатов, ранним утром, не спавши ночь, мы поднялись на гору Гедимина и там подписали такое обещание:

«“На излете летней ночи льется голос над водой, лаумы счастье мне пророчат: будешь вечно молодой”[130]. Мы, ученицы 8 “Б” класса Вильнюсской гимназии им. Саломеи Нерис 1946–1947 г., встретимся в Вильнюсе ровно через десять лет весной 1957 года. Подписано 29 июня 1947 г.»

Видите, тут подписи всех девочек нашего 8 «Б». Подписала и Ванда Заборскайте.

Учиться в гимназии Саломеи Нерис было интересно и прекрасно.

Выполнили обещание?

В некотором смысле да. Мы остались близкими друзьями. Надо сказать, что и в 7, и в 8 «Б» ученицы собрались самые разные. Как я узнала позже, среди нас были и дети ссыльных, которые, само собой, не расказывали о судьбе родителей. Ведь то была эпоха всеобщего страха. Люди с трудом подпускали к себе других и неохотно делились чем-то личным. Но наша семерка и в те времена общалась вполне открыто.

А теперь давайте вернемся к Вашим учителям.

Тогдашней звездой гимназии была, без сомнения, наша классная руководительница – Ванда Заборскайте, которая, как мы потом узнали, сама еще училась. Кстати, в ее автобиографии я прочла, что мы не были Ванде особенно интересны. Она преподавала в гимназии, чтобы заработать на жизнь, а все ее мысли крутились вокруг Вильнюсского университета. Надо сказать, никто из нас этих ее настроений не ощущал. Она умела создать в классе особую атмосферу, мы чувствовали себя близкими ей людьми и полностью ей доверяли. Уроки Заборскайте были увлекательны и содержательны; она преподавала литовский язык и литературу, а также немецкий. Ее расказы о Толстом и Гете, о Майронисе, Вайжгантасе и Миколайтисе-Путинасе оставили глубокое впечатление. Думаю, они во многом сформировали наше мировоззрение и систему ценностей.

Что еще следует вспомнить?

О Рапопортене и Слижисе я уже рассказывала… Отличная была учительница химии Станюлите. Она прекрасно преподавала предмет, и ей можно было доверять. Хотелось бы упомянуть еще учительницу латыни Мелайките, благодаря которой я до сих пор помню наизусть Овидия, Горация, Цицерона. Историю преподавал Бизюлявичюс, физику – Янонис, русский – Архипова. Всех этих учителей я вспоминаю с большой благодарностью, но самое главное влияние лично на меня оказала Ванда Заборскайте.

На самом деле, узнав, что Ванду Заборскайте собрались увольнять, мы пошли в Министерство просвещения. Наша «делегация» состояла, насколько помню, из Палецките, Шуките, Бокшицките и меня. Мы заявили весьма решительно, что, если у нас отнимут Заборскайте, мы уйдем из гимназии. Дело было, кажется, в начале 1947 года. Время, как вы знаете, сложное и опасное для вольномыслия… Самое интересное, что мы добились своего!

Что Вы читали в школе

Очень разные книги, которые были тогда доступны. Правда, не могу сказать, чтобы все прочитанное я поняла или, точнее, прочувствовала. Кое-что открылось мне только много позже. Взять, к примеру, Антанаса Баранаускаса и его поэму «Аникщяйский бор». В школе я просто вызубрила его наизусть, как требовалось. Прошло лет двадцать, а то и больше, мы с моим мужем Григорием гуляли по лесу. Очень любили собирать грибы. Было раннее летнее утро, мы видели, как просыпается природа, как «собирается роса на листочке»… и тут я вдруг вспомнила строки Антанаса Баранаускаса, ощутила их красоту и смысл. Я выросла в городе, и отношение к природе у меня другое, чем у деревенского человека. И вот в то утро передо мной распахнулся мир Баранаускаса. Окруженная несказанной красотой леса, я подумала: «Хорошо, что в школе так много надо было учить наизусть!»

Изучали, между прочим, не только литовскую, но и мировую литературную классику. Учительница Заборскайте рекомендовала нам столько книг, что даже сомневаюсь, искала ли я в те годы что-то «на стороне».

Мне важно понять, как Вы искали свой путь после окончания гимназии. Спасибо, что показали мне свои ответы на три сформулированных классной руководительницей вопроса. Читая их, я обратил внимание на одно предложение: «У меня склонность к такой области, у которой нет будущего и которую в современных условиях исследовать неинтересно». Что имелось в виду?

Я хотела изучать психологию. Хотела глубже проникнуть в природу человека, в его мышление, в процесс формирования его характера и системы ценностей. Это, скорее всего, пришло из семьи, мама очень интересовалась психоанализом. Много об этом читала, помню на ее столе книги Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альфреда Адлера. Часто ездила в Вену на модные в то время семинары по психоанализу. Вот от нее, наверное, этот интерес к психологии. А может, после Холокоста хотела ответить себе самой на вопрос, где кроются корни человеческого поведения, человеческой жестокости.

Я уже говорила, что у меня были родственники в Москве. Мой дядя – брат отца Александр Вейс – был человеком из академического мира, завкафедрой цветных металлов в московском Горном институте.

Узнав о моем интересе к психологии, дядя предложил познакомить меня с известным тогда профессором психологии Сергеем Рубинштейном, который заведовал отделением психологии Института философии Академии наук[131]. «Что тебя интересует?» – спросил профессор Рубинштейн. Я ответила, что прежде всего психоанализ. Поскольку он был дядин знакомый, разговор был достаточно откровенным. «Знаешь что, девочка, – сказал профессор, – психология в Советском Союзе не наука. Изучать интересующих тебя авторов, писать о них возможности не будет. Не советую тебе этим заниматься!» Тем разговор и кончился. Осознав, что пришлось бы изучать не настоящую психологию, а замаскированный несколькими наукообразными положениями марксизм-ленинизм, я от своих притязаний отказалась и до сих пор благодарна профессору Рубинштейну, что он помог мне это понять.

Самые важные решения относительно выбора жизненного пути я приняла, живя в семье доктора Моисея Браунса[132]. Ладигене тогда уже выслали в Сибирь, дети разъехались кто куда[133]. Мы, само собой, поддерживали связь, но дом был разорен.

Доктор Браунс был человеком невероятной доброты. Он не только не брал денег с неимущих больных, но сам оставлял им деньги на лекарства. Но главное, всегда старался смотреть на ситуацию с оптимизмом. «Сломал руку – радуйся, что не шею!» – повторял он при всяком несчастье. Сам он чудом остался жив в концлагере Дахау. Рассказывал, как заболел в лагере тифом и был уже на пороге смерти, как вдруг ему в голову пришла мысль: «В конце концов, почему я должен умирать? Пусть Гитлер умрет! А я буду жить!» Тут произошел перелом, он пошел на поправку и выздоровел.

Жена доктора Браунса, Бетти Браунс, очень милая, интеллигентная женщина, еще в межвоенное время подготовила первый литовский учебник английского. Между прочим, и она выжила в концлагере Штуттгоф.

Так что после разгрома семьи Ладигене судьба опять явила мне милость. Я попала к очень добрым людям, которые помогли мне и в выборе жизненного пути, и при поступлении в аспирантуру, и в воспитании дочурки Алины, родившейся в 1955 году[134].

Кстати, Браунсы уговаривали меня стать врачом. Но так уж бывает, что, ощущая давление, человек начинает сопротивляться. Я чувствовала, что мне ближе гуманитарные науки. Решила изучать литовский язык и литературу и никогда об этом не жалела.

Каким встретил Вас университет?

Первые контакты с университетом были, скажем так, двусмысленными. Еще в гимназии я несколько раз ходила в университет сдавать вступительные экзамены по немецкому (который неплохо знала) за своих старших соучениц. В те времена в анкете абитуриента фотографии не было, и это открывало множество путей для «творчества».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Имеется в виду роман Грэма Свифта «Земля воды». Действие происходит в 1970-е годы. Лондонский учитель истории Томас Крик рассказывает своим воспитанникам разные вещи, мало связанные со школьной программой, но постоянно вызывающие вопрос: «Почему? Какой в этом смысл?» (Впервые по-английски – 1983, в русском переводе издан в 2000 г.).

2

Yves Plasseraud, Irena Veisaite. Tolerance and involvement, Brill / Rodopi, 2015. Книгу французского правозащитника, многолетнего друга Ирены Вейсайте Ива Плассеро следует отнести к жанру познавательной литературы; автор ориентируется прежде всего на читателя, который ничего не знает ни о судьбах Литвы и литовского еврейства в 20 веке, ни о самой героине книги. Что касается настоящего издания, то его автор считал одной из своих основных целей с помощью Ирены Вейсайте осмыслить ее жизненный путь, как уже упоминалось выше, часто задаваясь вопросом: что память и история значат для нас, живущих здесь и сейчас. Последнее обстоятельство определяет иной, отличный от книги Ива Плассеро, круг обсуждаемых тем и характер задаваемых вопросов.

3

Аудра Жукайтите – художественный руководитель международного театрального фестиваля «Сирены», заведующая по зарубежным связям театра Оскараса Коршуноваса. Реда Норейкайте-Пабарчене – литературовед.

4

Фильм Анджея Вайды “Wielki tydzien” (1995).

5

Это молчание поддерживалось официальной советской политикой в отношении памяти Второй мировой войны, лейтмотивом которой значилась «борьба с фашизмом», а опыт отдельных национальностей обобщался как лишения, через которые прошло «мирное советское население». Как резюмирует историк Альфонсас Эйдинтас, «советы руководствовались известным положением – евреи есть, а еврейского вопроса нет. Что касается Холокоста, это упрощает дело: множество евреев было уничтожено фашистами, но никакого отдельного Холокоста не было, в ходе войны происходило массовое уничтожение советских граждан, так что все национальности объединялись в общую группу жертв фашизма» (Eidintas, A. Zydai, lietuviai ir Holokaustas. Vilnius: Vaga, 2002, p. 326).

6

Она (Аннушка) Штромайте (1901–1967) – хозяйка продуктовой лавки в Каунасе, тетя Ирены Вейсайте.

7

Имеется в виду эстонский режиссер театра и кино Григорий Кроманов (1926–1984). Подробнее о нем см. в Разговоре XII.

8

Zygmunt Bauman, The Art of Life. Cambridge: Polity, 2008. Зигмунт Бауман (1925–2017) – польский социолог и философ.

9

Ф.И. Шаляпин (1873–1938) – русский оперный певец, бас. Амелита Галли-Курчи (1882–1963) – итальянская оперная певица, сопрано. Энрико Карузо (1873–1921) – итальянский оперный певец, тенор. Йозеф Шмидт (1904–1942) – еврейский оперный певец (родился в Буковине, на территории Австро-Венгрии), тенор. Кипрас Петраускас (1885–1968) – литовский оперный певец, тенор.

10

Давид Ойстрах (1882–1963) – скрипач. Эмиль Гиллельс (1916–1985) – пианист.

11

Федор Шаляпин приятельствовал с Кипрасом Петраускасом. Благодаря этой дружбе в 1934 году прошли гастроли Шаляпина в Каунасе, на которых он исполнил партию Мефистофеля в опере Ш. Гуно «Фауст».

12

Пьеса «Поросль» была написана Казисом Бинкисом в 1938 году. В том же году прошла премьера спектакля по этой пьесе в Каунасском государственном театре (режиссер Борис Даугуветис). В центре сюжета – несправедливо обвиненный юноша, который, несмотря на все невзгоды и осуждение окружающих, не отказывается от своих идей и ценностей. Пьеса была очень популярна в 1940-е годы, спектакли по ней шли в Паневежском, Каунасском, Шяуляйском театрах. Было также множество любительских постановок. В 2013 г. режиссер Йонас Вайткус поставил «Поросль» в Литовском Национальном театре драмы (премьера – 8 октября). Ванда Лиетувайтите-Кауняцкене, Станяйкене (1910–1977) – актриса литовского театра и кино.

13

Валерия Барсова (1892–1967) – оперная певица, сопрано. Мария Максакова (1902–1974) – оперная певица, меццо-сопрано.

14

Владимир Софроницкий (1901–1961) – пианист. Генрих Нейгауз – пианист и педагог. Святослав Рихтер (1915–1997) – пианист.

15

Московский Художественный академический театр, основан в 1898 г. К. Станиславским и В. Немировичем-Данченко.

16

Эуген Бертольд Фридрих Брехт (1898–1956) – немецкий поэт, драматург и театральный режиссер, один из основоположников модернового театра. Статью Ирены Вейсайте «Бертольд Брехт – создатель театра мысли» (на литовском языке) см. в кн.: Motusé Kuraz: pjesés/B. Brechtas, Vilnius: Vaga, 1964.

17

К.С. Станиславский (наст. фамилия Алексеев, 1910–1977) – режиссер, создатель собственной системы актерской подготовки, в основе которой лежит разделение актерской игры на три технологии: ремесло, представление и переживание.

18

Довидас Юделявичюс – литовский литературовед, театровед, переводчик.

19

Хиель Штромас (ок. 1860/70-1944) – молочник, дедушка Ирены Вейсайте со стороны матери. Хая Кац-Штромене (ок. 1870–1942) – домохозяйка, бабушка Ирены Вейсайте со стороны матери.

20

Двоюродный брат Ирены Вейсайте Вальдемар (Вэл) Гинзбург (19222011) – единственный из семьи в 14 человек, кому удалось спастись в годы Холокоста. Он эмигрировал в Англию и описал свой жизненный опыт в книге «И Каунас плакал» (And Kovno Wept: The Holocaust Centre, 1998), выпущенной также по-литовски (Ginsburg Waldemar, …ir Kaunas verké: [prisiminimai], Vilnius: Zydu kulturos ir informacijos centras, 2010).

21

Еврейское слово «кошер» означат «годный, чистый» (ивр. «кашер»). Применяется ко всему, изготовленному по Галахе (Закону).

22

В повседневной речи Песах – праздник в честь исхода евреев из Египта, нередко совпадающий с католической Пасхой – иногда называют «еврейской Пасхой». Ханука – восьмидневный праздник в честь победы Маккавеев над царем Сирии Антиохом IV Епифаном, который пытался заставить евреев поклоняться греческим богам и воздвиг в Иерусалимском Храме собственную статую. Дата устанавливается по лунному календарю в ноябре или декабре.

23

Александрас Штромас (1931–1999) – правозащитник, политолог. Двоюродный брат Ирены Вейсайте. Интеллектуальный портрет А. Штромаса создан Леонидом Донским в кн.: Identity and Freedom: Mapping Nationalism and Social Criticism in Twentieth-Century Lithuania, London and New York: Routledge, 2002; Tapatybé ir laisvé: trys intelektualiniai portretai, Vilnius: Versus aureus, 2005. Лёва (Лёвинька) Штромас (ум. 28 октября 1941) – двоюродный брат Ирены Вейсайте.

24

Полина (Поля) Гинзбург-Гарзон (1910–1944) – бухгалтер, тетя Ирены Вейсайте.

25

Осенью 1943 г. часть (ок. 4000) узников Каунасского гетто была переведена на работы в лагеря в Шанчяй и Алексотасе.

26

Лазарь Вейс (ум. 1926) – предприниматель, дедушка Ирены Вейсайте со стороны отца. Анюта Штейн-Вейс (ум. 1931) – домохозяйка, бабушка Ирены Вейсайте со стороны отца.

27

Правила, допускающие вступление евреев в одну из трех купеческих гильдий, были установлены в Российской империи в 1775 году. Согласно положению 1824 г., к 3-й гильдии принадлежали купцы с капиталом не менее 8000 рублей, ко 2-й – не менее 20000, к 1-й – не менее 50000 рублей. В 1863 в положение были внесены изменения, купечество России было поделено на две гильдии. Первой гильдии разрешалось торговать оптом и в розницу любыми товарами без финансовых ограничений. Купцы второй гильдии могли заниматься розничной торговлей в ограниченном объеме (до 15000 рублей).

28

Юргис Штромас (1894–1941) – дипломат, предприниматель, отец Александраса Штромаса и дядя Ирены Вейсайте.

29

Имеется в виду University of California, Los Angeles – Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.

30

Подробнее об этом эпизоде – в Разговоре III.

31

Термин «сметоновская Литва» связан с Антанасом Сметоной. А. Сметона (1874–1944) – влиятельнейший литовский политик межвоенной эпохи, первый президент Литвы (1919–1920), один из руководителей военного переворота 17 декабря 1926 г. В день переворота был избран президентом Литовской республики и пробыл на этом посту до 15 июня 1940 г.

32

МОПР – международная организация по поддержке революционеров, организованная в 1922 г. по решению 4-го конгресса Коминтерна; была призвана выполнять роль, аналогичную Красному Кресту. В 1924 г. секции МОПРа существовали в 19 странах. Советская секция действовала до 1947 г.

33

Антанас Снечкус (1903–1974) – партийный и политический деятель советской Литвы, в 1940–1974 гг. Первый секретарь Компартии Литвы и фактически руководитель страны.