Когда на планете коронавирусня

– Толя, ну ты изверг. Нам сейчас какую-нибудь кашу и то бы класс. А ты – рассольник.

– Если только из топора? – сказал Толя. – В конце концов, варил солдат из топора в классической русской сказке. Мы студенты, чем хуже?

– Топор у нас есть, – глубокомысленно произнёс Серёга. – А вот чугунка нет!

– Зато кастрюля имеется! – развил народно-сказочную тему Толя. – В ней не из топора, из бензопилы можно варить.

Алюминиевая кастрюля объёмом в ведро стояла на антресолях шкафа. Она предназначалась для походов. Там же на антресолях валялся туристский топорик. Не таких размеров, как у солдата, варившего кашу, входил в кастрюлю вместе с топорищем.

Дальше началось сказочное действо: Серёга вскочил с кровати, поставил к шкафу стул, достал кастрюлю и топорик.

– Варим! – спрыгнул со стула.

– Варим! – безоговорочно поддержал товарища Толя.

Он достал из-под кровати электроплитку, наполнил кастрюлю водой, поставил на конфорку.

– Топор в холодную воду опускать? – уточнил рецепт каши Толя.

– Солдат заливал холодной, – уверенно сказал Серёга.

Толя заложил топор в кастрюлю, закрыл крышкой.

– Только не пересоли, – предупредил Серёга. Он намекнул на картошку, которую Толя жарил на днях и посолил два раза.

Петя Волков вошёл в 512-ю, когда каша варилась полным ходом. Ниже среднего роста, нехилый в плечах, нос картошкой, маленькие острые глазки, белобрысый он за знаниями в Новосибирск приехал из деревни. В те времена бытовала на радио песня: «Деревенька моя, деревянная дальняя». Были в ней ещё и такие слова: «Родная моя, деревенька-колхозница». Песня точь в точь про Петину родину. И деревянная, и колхозница, и дальняя. Но учили в «колхознице» подрастающее поколение основательно. Петя без проблем сдал вступительные экзамены в институт, без потерь прошёл сито первых сессий, прочно утвердился в статусе студента. Отличался он цепким умом, упрямством и угрюмой прижимистостью.

– Что ж вы хотите, – объяснял свою скаредность Петя, – во мне течёт не голубая дворянская кровь, а примитивно крестьянская. А мы, крестьяне, люди расчётливые.

В институтской общаге едва не каждое второе сердце гоняло крестьянскую кровь, но у Пети была она чересчур сдобрена дрожжами расчётливости. Петя не то, что слишком любил деньги, он страшно не любил с ними расставаться. Отсюда был не прочь задарма поесть, выпить. Понимал в себе эту не поощряемую окружающими черту, старался скрыть, да натура брала своё. К «крестьянской» слабости Пети относились кто с осуждением, кто с сочувствием, кто с юмором.

Петя не был один к одному с известным персонажем поэмы Пушкина «Скупой рыцарь», вносил свою долю в общежитский колхоз. После зимних каникул обязательно привозил из «деревянной» своей деревни гуся, его ели всем этажом, рюкзак картошки, шмат сала площадью в квадратный метр. Бывало, с оказией присылали Пети родители добрый кусок мяса. И тогда Петя был на коне, вооружался кухонным ножом:

– Мужики, – отдавал команду, – с вас керосин, а я жаркое забодяжу из свеженинки.

«Керосин» в переводе со студенческого жаргона – спиртное.

Петя, не жалея мяса, картошки, лука, моркови и «забодяживал» огромную сковороду жаркого, устраивал объедаловку.

И всё же Петя был уникум.

Напомним, студенчество наших героев пришлось на конец шестидесятых годов прошлого века, начало семидесятых. Советская торговля не предлагала широкого разнообразия табачных изделий. Лучшими сигаретами считались болгарские с фильтром: «Ту-134», «Стюардесса», «Опал». На прилавках они не залёживались, тут же сметались заядлыми курильщиками. Зато постоянно была в наличии «Шипка», тоже болгарские, но без фильтра и цена доступнее – четырнадцать копеек. Отечественная табачная промышленность в большим объемах выпускала термоядерные «Прима» и «Астра». Для профессионалов. Покурил, так покурил. Особая статья табачного рынка – вьетнамские сигареты. Торговля предлагала их несколько видов, какой ни возьми – откровенная гадость. Не исключено, вьетнамцам в непроходимых джунглях в условиях войны с Соединёнными Штатами вполне подходили. Сибиряки плевались, попробовав табачное изделие, выпущенное братским народом. Замечательный вьетнамский бальзам «Звёздочка», стоило втереть его в виски, помогал при головной боли, вьетнамские сигареты вызывали эту боль. Не зря в народе называли их «Портянки Хо Ши Мина», или просто «Портянки» в честь первого президента Демократической республики Вьетнам – того самого Хо Ши Мина.

Петя Волков курил исключительно «Портянки». И не из-за солидарности с многострадальным Вьетнамом в его войне не на жизнь, а на смерть с американцами. Он оставался всем сердцем на стороне героического народа, но курил его сигареты по той простой причине, никто не стрелял их. Петя мог совершенно спокойно достать сигарету, чиркнуть спичкой и наслаждаться процессом вдыхания и выдыхания никотина, никто не мешал, не портил сладких минут, так понятных заядлому курильщику. А если кто и делал шаг в сторону Пети с извечной просьбой «дай закурить», тут же отпрыгивал, увидев источник сигаретного дыма. Даже мучимые никотиновой жаждой не западали на вьетнамский табак.

Была ещё одна особенность у Пети – мастерски играл в шахматы. И здесь проявился крестьянский подход с его тягой к рациональности. Петя был мастером эндшпилей. В его «деревне-колхозницы» не было шахматной школы. Петя своим умом постигал премудрости древней игры. Изучая теорию, он сделал упор на концовки партий. В пионерской юности он где-то вычитал: каждый интеллигентный человек должен хорошо играть в шахматы. Фраза упала на благодатную почву. Петя мечтал стать настоящим интеллигентом и взялся за теорию шахмат. И сделал для себя вывод: не стоит распыляться на всё, его цель не гроссмейстерское мастерство, лучше сосредоточиться на одном. Он стал изучать эндшпили. Цепкий Петин ум, и отличная память сделали своё дело.

Поступив в институт, сделал для себя открытие: играть следует на интерес. В деревне данная рациональность не практиковалась, но в городе, будучи ещё абитуриентом, набрёл в сквере на компанию мужчин, играющих в шахматы на деньги. И в общаге обнаружил таких любителей древней игры. Садясь за клетчатую доску, Петя стремился быстрее разменять фигуры, в эндшпиле чувствовал себя рыбой в воде и дожимал соперника. Мог прибегнуть к грубому, но беспроигрышному приёму, если чувствовал соперник слабее: сдавал одну-две партию, раззадоривал оппонента, будил в нём азарт, а потом планомерно обчищал, выигрывая партию за партией.

Петя Волков нарисовался на пороге 512-й в разгар приготовления каши из топора. Глазками в сторону плитки стрельнул, а из кастрюли заманчивый пар. Петя виду не подал, но не смог скрыть оживления от возможности поживиться. Сидел без денег, за день до этого заходил, пытаясь занять до стипендии.

– Петя, – напрямую сказал Серёга, – вижу, ты не прочь присоседиться к нашей каше. Принёс бы со своей стороны что-то к ней. Хотя бы хлеба.

– Какой хлеб, – честно сказал Петя. – У нас в комнате сухаря завалящего не осталось. Сами на мели.

– Сгоняй к девчонкам, – предложил Толя.

В пятиэтажном общежитие первый этаж занимали технические помещения, на втором и третьем жили девушки, на четвёртом-пятом – парни.

Девушки есть девушки, лучше, чем парни, умеют растягивать стипендию и съестные запасы. Петя разжился кусочком сала, граммов семьдесят, и четвертинкой хлеба.

– Класс! – сказал Толя. – С кашей в самый раз сальцо пойдёт…

Петя с победным видом положил добычу на стол, он почувствовал себя уверенней, как-никак внёс свою долю в трапезу.

– Когда уже? – спросил в нетерпении

– Подожди ты, – сказал Серёга, – это перловка, она долго варится. По-хорошему, надо на ночь заливать крупу холодной водой, чтоб размякла…

– Чё ж не поставили! – бросил с упрёком Петя.

Толя подошёл с ложкой к кастрюле, стоящей в дальнем углу у окна, сделал вид, что попробовал варево.

– Нет, – сказал, изображая пережёвывание каши, – надо ещё поварить.

– Дай-ка я отведаю, – в свою очередь взял ложку Серёга.

– Вы так сожрёте всё! – забеспокоился Петя. – Один пробует, другой!

– Ещё минут десять надо, – сказал Серёга, – чтобы дошла.

Минут через пять Толя поднялся с кровати со словами:

– Пора посолить.

– С солью не переборщи, – предупредил Серёга. – Ты, кажись, влюбился, картошку в прошлый раз испортил…

– Я как-нибудь без советчиков, – деланно обиделся Толя.

Он с деловым видом взял пол-литровую банку с солью, зачерпнул пол столовые ложки, поднял крышку, бросил.

– Помешай, чтоб не пригорела! – командовал Серёга.

– Как-нибудь без слишком умных обойдусь.

– Да скоро есть-то? – не выдержал Петя.

– Да погоди ты, торопыга! – сказал Толя. – Мы не хрю-хрю недоваренное употреблять. Потерпи чуток!

И произнёс мечтательно:

– В неё бы граммов сто масла деревенского граммов, да в русскую печь, чтоб дошла.

– Какая печь! – вскочил с табуретки Петя и бросился к плитке.

Сорвал с кастрюли крышку, в ответ ударило в него облако пара, Петя инстинктивно зажмурил глаза, а когда открыл, вместо ведра каши, от коего хотел прилично отъесть, увидел в бурлящем кипятке сиротливо лежащий топор.

– Дураки! – швырнул Петя крышку на кастрюлю и вылетел из комнаты.

Толя с Серёгой, не сговариваясь, метнулись к столу, разломили напополам хлеб, ножом располовинили сало и вгрызлись в него…

Когда через пару минут Петя снова заскочил в 512-ю, стол был пуст. Петя метнул на него жадный взгляд, а потом уставился на Толю с Серёгой, те сидели с набитыми ртами.

– Дураки! – с болью в голосе прокричал Петя. – Чё так жрать-то! Я же на всех брал.

– Дак мы думали, ты расхотел…

– Думали они, – скривил презрительную физиономию Петя. – Вы только задницей и умеете думать.

И ушёл хлопнув дверью.

И всё же Петя последнее слово оставил за собой. Он пришёл вечером, издеваясь, стал рассказывать, какой отличный борщ съел в столовой на первое. Полную порцию. Это, во-первых. Во-вторых, на второе он смолол две порции пельменей. А сверху залил, во-первых, компотом, а во-вторых, киселём.

Раздосадованный розыгрышем с топориной кашей, Петя отправился к второкурсникам, раскрутил одного из них на «партейку» в шахматы и заработал три рубля.

– Неужели с тобой, шулером, кто-то ещё садиться играть? – спросил Серёга.

– Не надо грязи. Всё по чесноку!

– Тогда займи рубль, – попросил Толя.

– Нет уж, нет уж, – хитро улыбаясь, сказал Петя, для этого сладкого момента он, собственно, и заглянул в 512-ю,– а мне завтра что – опять кашу из вашего топора хлебать? Кушайте сами, я лучше борща с пельменями наверну.

И с победным видом удалился.

Второе коронавирусное отступление

Толя бросил в группу анекдот: «Мне кажется, коронавирус больше замучил людей замучил, чем убил».

Серёга тут же ответил в тему:

«Граждане, – воззвал в соцсетях растерявшийся гражданин, – никто не знает, как долго на карантине никого не пускать в квартиру? А то жена третий день стучится».

Смех смехом, но не из пальца ситуация высосана. Аркаша Чехов на анекдотичный пример с женой, три дня под дверью живущей, свой привёл. В соседях у него молодые люди – она радиоведущая, он чего-то там менеджер. Квартира ведущей на четвёртом этаже, её мама-папа через потолок на третьем. Месяц с родителями по верёвке общается. Ведро к верёвке привязывает, туда молоко, сыр, колбасу, медикаменты и остальные актуальные для жизни предметы складывает и со своей лоджии опускает, а взамен бытовой мусор поднимает в том же ведре. Мама-папа не дремучие старики – ровесники Чехова. Но запугала их дочь, и сами они себя запугали.

Окончил свой рассказ Аркаша следующей фразой:

– Недавно встретил грустный анекдот: «День отмены самоизоляции страна будет отмечать, как День Победы». Мои соседи точно, как день победы. Если ещё доживут.

Серёга не мог отыскать Петю Волкова. Петя распределился в Забайкалье. И пропал. Доходили слухи, он женился, потом развёлся. Да не сам инициатор, жена сама ушла. Лет пять прожили, после чего покинула Петю.

– Замучил, поди, скупердяйстввом, – предполагали однокурсники. – Зажиливал зарплату. Какой жене понравится.

– Хитрован Петя мог сначала отдавать, а потом выигрывать в шахматы.

Предположение основывалось на той информации, что жена тоже шахматистка. В шахматном клубе отыскал Петя свою судьбу горемычную.

Как уже говорилось, шахматы Петя сделал статьёй дохода. А ещё он был спорщиком. Рациональный до мозга костей и азартный. Хотя спорил наверняка. В нижеследующем случае жадность подвела.

В Алма-Ату за пивом

Что такое секретарь в приёмной декана, знает любой студент. Если это профессионал – цены ему нет. В нужный момент декану о тебе слово замолвит, надо с преподавателем переговорит, даст разрешение на повторную сдачу экзамена. Мария Васильевна сполна отвечала всем этим качества. Было ей под пятьдесят, из поколения прошедших войну. Даже повоевать пришлось. Мудрая и с юмором. Просматривая списки поступивших в тот год на специальность «Многоканальная электрическая связь», обратила внимание, что немало студентов со звучными фамилиями: Айвазовский, Чехов, Фурманов, Крылов.... Взяла всех в одну группу определила – М 86 – и назвала её «группа классиков».

– Пушкина бы вам ещё подобрать…

Этот случай произошёл на четвёртом курсе. Обычно экзаменационные сессии проходили в январе и июне, в интересующий нас год четвёртому курсу весеннюю сдвинули влево – на май. Сделали это под работу специализированного стройотряда. В июне студенты уезжали на строительство государственно важного объекта связи. Май погодой не радовал, конец апреля поманил теплом, пару деньков по-летнему жаркие постояли, майские праздники порадовали тёплым солнышком, дальше пошло по пословице: май – доху надевай да на печку полезай. Холод, дожди по-осеннему нудные, небо облаками затянуто. Непоэтическая весна, вовсе не такая, когда май – под каждым кустом рай.

Витя Айвазовский был местным, жил с родителями, и частенько бывал в общежитии. Есть присказка: кто в общежитии не живал – студенчества не видал. Витя суть изречения на себе чувствовал, по делу и без оного заглядывал к одногруппникам в общагу. По делу, когда по праздникам устраивались дружеские пирушки: Новый год, 8 Марта, День Советской Армии и Военно-Морского флота, чьи-то дни рождения. Да мало ли по какому поводу могут сброситься студенты в любой будний день и устроить застолье. Айвазовский старался не пропускать оные. Да и без праздников от домашней скуки шёл в общежитие. Не хватало ему духа общежитской вольницы. С Толей Ройтером они дружили, поэтому чаще Айвазовский бывал в 512-й комнате.

Айвазовский все годы учёбы получал повышенную стипендию, как и Ройтер, оба учились достойно. Но в ту весеннюю зачётную сессию с Айвазовским случился досадный казус, объясняемый крылатым выражением: слово не воробей – вылетит, не поймаешь! Или ещё: язык мой – враг мой. И слово вылетело и язык врагом оказался. Вражеские качества проявил на одном из занятий по «Теории дальней связи». Схватить на лету – это об Айвазовском. Ему стоило прослушать лекцию, чтобы понять и запомнить самый трудный материал. Ким Ефимович Славский вёл занятия по курсу «Многоканальная электросвязь» и допустил неточность в своих велеречивых рассуждениях. Айвазовский мгновенно уловил ошибку. Молодому, ретивому, заносчивому преподавателю выпад студента страшно не понравился.

– Не-не-не-не! – выкрикнул с места Айвазовский. – Здесь совсем не такая петрушенция!

И объяснил, какая должна быть. Все поняли: на самом деле «не-не-не-не». Айвазовский попал в точку. Амбициозный Ким Ефимович, который на студентов смотрел исключительно сверху вниз, если не сел в лужу, то подсел – это уж точно. Особенно задела «петрушенция». Будто студент обвинил в незнании элементарного.

Славскому сдавали зачёт по итогам семестра. Айвазовский не сдал его со своей группой. Не сделал из этого трагедии, спокойно отнёсся к недоразумению. Всяк бывает. Предмет знал, посчитал: Ким Ефимович утешит ущемлённое самолюбие, на этом всё и закончится. Но нет, Витя через день пошёл сдавать зачёт с параллельной группой, и снова завалил. После чего со счёту сбился, сколько раз Ким Ефимович ставил «неуд». Зачётная неделя завершилась, группа вышла на сессию, первый экзамен сдала, второй, Айвазовский всё бегает по институту с «хвостом», ловит Кима Ефимовича, а тот откровенно ваньку валяет: назначит срок сдачи, потом переназначит, дескать, некогда ему. Снизойдёт, начнёт принимать и снова завалит. Это была едва не десятая попытка, когда наконец-то поставил зачёт.

В тот день группа получила стипендию. Никаких торжеств по этому поводу не проводили – сессия. И экзамен серьёзный по предмету «Многоканальная электросвязь». Только что не Ким Ефимович принимал, на счастье Айвазовского и остальных, а завкафедрой… Человек серьёзный, но не въедливый.

Айвазовский вошёл в 512-ю комнату сияющий счастьем. В комнате находился один Ройтер, сидел за столом с конспектом лекций, готовился к экзамену. Витя с порога обратился с деловым предложением:

– Толя, предлагаю отметить мой зачёт и последнюю повышенную стипендию! Больше мне её не видать как своих ушей, надо ухитриться хоть какую-то получить.

– Ты чё, какие отмечания! – резонно возразил Ройтер. – Экзамен на носу и какой!

– Мне к трём готовиться и то не вибрирую. У тебя четыре дня впереди. Заучиться можно. И не беспокойся – я угощаю. У меня праздник.

– Нет, – отказался Толя. Он был рад за друга, прошёл Славского, но экзамен есть экзамен.

– Пошли хотя бы пивка попьём. Душа просит. Такая гора с плеч.

Поблизости работал всего один пив-бар на Большевистской. Самый настоящий шалман, со всеми красотами: антисанитария, скученность, шум. Высокие круглые столы, присесть некуда, употребляли пиво стоя. Контингент соответствующий: утром угрюмые и похмельные физиономии, вечером, порядком набравшиеся, доходило до мордобоя. Заведение не блистало интеллигентностью и эстетикой. Студентов, смотрящих на мир с большим зарядом оптимизма, это не останавливало, случалось, заглядывали компанией пропустить по одной-другой кружке пенящегося напитка.

Предложение Айвазовского Толю не вдохновило. Он был настроен на подготовку к экзамену «Многоканальная электросвязь».

– Было бы что-нибудь приличное, – сказал. – А то натуральный шалман.

Как потом вспоминал: «Дёрнуло меня сказать: вот в Алма-Ате класс с пивом! Вот куда бы я сходил».

На втором курсе Ройтер, вместе с компанией одногруппников, увлёкся альпинизмом, поехал в Алма-Ату в альплагерь «Талгар». Столица Казахстана восхитила культурой пития пива. Заходишь в парк, там на каждом шагу ларьки с отличным пивом, пол-литровая кружка стоимостью двадцать пять копеек. Настоящее, по классической технологии сваренное светлое «Жигулёвское» или тёмное «Таёжное». Рядом ещё одна торговая точка тут же на улице – мангал, шашлыки жарят. Двадцать копеек платишь и получаешь качественный шашлык. Пусть не метровый шампур, сантиметров сорок, но объеденье. Барашек ещё вчера травку в горах щипал и приготовлен мастером. Одну-другую кружку пива выпьешь, один-другой-третий шашлык съешь и сыт по горло, настроение на седьмом небе.

И вообще – южный город, окружённый величественными горами-снежниками. Посмотришь вдаль, и ёкнет сердце – как прекрасна эта жизнь! В ней есть скалы, ледники, перевалы, альпийские луга, горные стремительные реки… Это совсем рядом, а пока перед тобой кружка пива, в небе яростное солнце, над головой зелень чинары…

Айвазовский альпинистом не был, в альплагерь не летал, восхождения в горы Тянь-Шаня не делал. И в Алма-Ате разу не был. Толя с удовольствием начала рассказывать о чудесном горном крае. Он хоть и напирал на тему – «готовиться к экзамену надо», как и всякий студент, подсознательно радовался любой «веской» причине отвлечься от конспектов. Красочно описал Айвазовскому красоты пивопития в Алма-Ате. Дескать, вот где пропагандируется культура употребления пива.

– Быть такого не может! – сказал с завистью Айвазовский.

– Что я тебе врать буду! Спроси у Чехова.

Чехов был старостой группы, жил в этой же 512-й, но в тот момент был в институте.

– Слушай, а это идея! – вдруг оживился Айвазовский и произнёс на полном серьёзе. – Толя, а полетели в Алма-Ату.

Предложение было более чем неожиданным. В то же время не из фантастических. Финансово вполне осуществимое. Оба в тот день получили повышенную стипендию – почти шестьдесят рублей было у каждого в кармане. Если учесть, что в студенческой столовой на пятьдесят копеек можно было отлично пообедать – очень даже неплохие деньги. Билет в Алма-Ату стоил 28 рублей. Это если полный тариф, но студентам предоставлялась транспортная лафа в Советском Союзе – пятидесяти процентная скидка. Она была со своим нюансом, не действовала летом, но ведь шла весна.

– Полетели! – напирал Айвазовский. – Сегодня вылетаем, завтра гуляем по Алма-Ате с пивом и шашлыками на каждом углу, послезавтра обратно. У меня классный дядя Боря в Алма-Ате. Он сколько лет зовёт, а я всё собираюсь. Нам не надо никаких гостиниц, есть где бросить кости.

Самое интересное – Ройтер согласился:

– А полетели! – решительно захлопнул конспекты.

И друзья пошли за билетами. Авиакассы были под боком у общежития, расписание, лучше не придумаешь – ближайший рейс ночью. Под утро они прилетают в Алма-Ату, день у них на взятие города, и на следующий день летят в Новосибирск. И ещё целых два дня на подготовку к экзамену.

Если подумать, два дня не так много, даже мало. Да кто не рискует, тот шампанским не салютует своим победам.

Купили билеты, вышли из касс, Айвазовского снова осенило. На волне радости от сдачи зачета он фонтанировал идеями.

– А давай устроим проводы! – предложил. – Путь неблизкий, летим в другую республику. Ребята могут нас не понять.

Толя поддержал и это предложение. Ну, не сидеть над конспектами с билетом в кармане.

Пришли в общежитие с билетами, бутылками вина, консервами «Килька в томате», двумя булками хлеба и колбасой.

Комната под номером 512 к тому времени была в полном составе. Ни один не высказался против вечера проводов друзей в столицу Казахстана. Аркаша Чехов с нотками зависти сказал:

– Отчаянные вы, ребята, я и сам составил бы вам компанию, но завтра утром надо в деканат. Декан старост решил собрать.

Быстро накрыли стол, задорно зазвенели гранёные стаканы. Зазвучали тосты с пожеланиями лёгкой дороги, красивого времяпровождения и победного возвращения восвояси. Вдруг распахнулась дверь и вошёл Петя Волков. Нюх у Пети на дармовщину выпить-закусить был на редкость развит.

Пете тоже достали стакан, он с удовольствием осушил его, закусил бутербродом из колбасы, после чего с полным ртом принялся заинтересовался, в связи с чем собственно сабантуй.

– Чё это вы бражничать вздумали, – спросил Петя, прожёвывая бутерброд, – экзамен на носу. Ладно я, наша группа сегодня сдавала…

И подвинул свой стакан ближе к бутылке, намекая: ему-то можно ещё выпить.

Чехов не был скуп на спиртное и сигареты. С удовольствием угощал при наличии того и другого.

– Знаешь, Петя, – сказал он, наполняя Петин стакан. – Я решил сегодня устроить расслабон себе и этим гаврикам. Они – Чехов обвёл рукой сидящих за столом, – сегодня в моём абсолютном подчинении, что я ни скажу, обязаны выполнять беспрекословно.

Ещё одна особенность многогранной натуры Пети – спорщик. Профессиональный. Такой, который на авось не бросится заключать пари. Спорил, будучи уверенным в выигрыше. Голова его была нашпигована информацией. В школе прочитывал все научно-популярные и художественные журналы, что получала сельская библиотека: «Техника молодёжи», «Химия и жизнь», «Наука и жизнь», «Пионер», «Костёр», «Юность». Читал Петя с завидной скоростью, и всё в себя впитывал. Порой удивлял всех, называя, к примеру, всех маршалов Наполеона Бонапарта, или королей Англии. Не простой был Петя. И хитрован. Если чувствовал, победа обеспечена, тонко подводил оппонента к заключению пари, делая вид, что сам сомневается в успехе. Играл на струнах азарта, раззадоривая оппонента Как в шахматах: сдаст для затравки одну-вторую партию, а потом берёт штук пять подряд. Петя был игроком по натуре.

– А чё это ты раскомандовался? – не поверил он Чехову. – Да врёшь поди!

– Чё врешь, я тебе говорю, – сказал с невозмутимым видом Аркаша.

Аркаша был парнем хоть куда: представительный, уважаемый на факультете, в деканате. Состоял в студенческом научном обществе, подрабатывал на кафедре, учился без троек.

– Они сегодня в моём подчинении, проспорили свою свободу! Мои приказы выполняют беспрекословно. Видишь, поляну накрыли. Но это ещё не всё. Спорим, скажу Айвазовскому: мотай в Москву в магазин «Российские вина», привези румынское вино «Мурфатлар», я его обожаю. Спорим?

Петя судорожно осмысливал полученную информацию: спорить или здесь какой-то подвох. За вином на самолёте в Москву, это что – его за дурака держат?