Очаг

– Помогите! Скорее! – закричали со стороны.

Один из мостков не успели разобрать, и пламя, словно по бензиновой дорожке, неслось к деревне. Ближайшие «пожарные» рванули останавливать огонь. Среди носильщиков была семья Даманиных. Они слаженно работали: Антон зачерпывал и на середине пути менялся вёдрами с женой, а она уже тушила.

Капля за каплей огонь на воспламенившемся мостке был остановлен, но пламя перекинулось на сосны, а по ним перепрыгнуло к деревне. Народ оставил тушить декорации и бросился к своим домам.

– Максим! – снова раздался голос Лаврентия Кузьмича. – Выводи братьев и сестёр из домов подальше от этого ада.

Максима я не видел, но до меня отчётливо донеслись новые крики.

Началась паника. Никто уже не старался остановить огонь – все спасали своё имущество и спасались сами. Пожар было уже не остановить – он стремительно захватывал всё бóльшую территорию.

Я плёлся по деревне и ужасался от происходящего. Всё вокруг – как будто я вернулся в «Очаг», только в других масштабах. Люди выносили из домов всё, что могли, и неслись сломя голову, не обращая внимания на остальных. На моих глазах женщина с тазом, полным одежды, сбила мальчика с ног и не остановилась. Чтобы ребёнка не затоптали, я накрыл его и помог встать. Он был в порядке, без ушибов, но напуган.

– Где твои родители? – спросил я, но мальчик молчал. – Пойдем отсюда, родители найдут нас позже.

Я повёл его подальше от этого пекла – ведь помимо окружавших нас языков пламени из окон выбрасывали различные вещи и бытовую утварь, которая порой тоже была в огне.

– Марк!

Среди всего хаоса из толпы появился Кузьмич:

– Марк! За мной! Нужна помощь!

Кузьмич остановил взгляд на ребёнке.

– Ты же знаешь, кто я? – спросил он у мальчика, а тот кивнул ему. – Доверяешь мне? – Очередной кивок. – Хорошо, беги в ту сторону до конца. – Кузьмич указал на окутанную клубами дыма улицу. – И держись подальше от домов. Скоро подойдут твои родители. Хорошо?

Мальчик снова кивнул и побежал в указанном направлении.

– Не переживай, всё с ним будет хорошо, а ты мне сейчас нужен в другом месте. Ты же хотел помочь, верно? – Я, как и мальчик, кивнул ему. – Отлично, тогда быстрее за мной!

Среди клубов дыма я не мог различить, где и что находится в деревне. Я откровенно потерялся. Вдобавок ко всему с каждым проходимым нами метром дышать становилось всё сложнее.

В конце концов Кузьмич привёл меня к баракам, где я останавливался на ночь. Огонь успел добраться и сюда. И из-за более тонкой древесины дома были уже обрушены.

– Там остались люди, – сказал Кузьмич, – им нужно помочь.

Мы бросились к дому, откуда доносились крики. Вход (а для тех, кто застрял внутри, – выход) был заблокирован куском крыши. Вместе с Кузьмичом мы взялись с двух сторон и потянули вверх, но обломок поддавался ненамного.

– Подержи! – скомандовал глава деревни.

Писец кинулся куда-то мне за спину. Мне было тяжело держать подобный груз – из-за этого я не мог повернуть голову и увидеть, что делает Кузьмич. Руки сохли, хотелось бросить крышу, но Писцов ввернулся со столбом, которым подпёр обрушившуюся крышу. Крупный массив мы подняли. Осталось дело за малым – разгрести тлеющие на входе обломки.

Мы освободили проход, и люди выбрались из ловушки. Мы бросились к следующему дому.

Какие-то бараки уже были пусты, а куда-то мы опоздали. Помимо имущества, огонь уносил и жизни. И всё это было из-за меня.

Очередной дом. Очередные крики о помощи. Дверь чем-то привалило с обратной стороны. Мы кинулись силой выламывать её. Продвинуться получилось лишь слегка – образовалась небольшая щель, через которую мы смогли пролезть.

Везде был один дым, через который с трудом можно было что-то увидеть. Мы шли на крик, отстраняясь от стены. Хоть огонь ещё был не везде, деревянные стены всё равно обжигали. В одном из проёмов я увидел зелёную сумку. Мою сумку с прахом Кирка – видимо, мы добрались до берега. Честно, я даже забыл о своём брате. Я подошёл за своими вещами, а Кузьмич направился дальше, в сторону криков о помощи.

Сумка была цела – огонь не успел до неё добраться. Позади раздался человеческий гомон – люди выбирались из заточения. Я забросил сумку на плечо и двинулся к шуму. От каждого шага пол подо мной скрипел, как и потолок от огня. В соседней комнате я встретил детей. Это они кричали. Родители убежали тушить огонь на съёмочной площадке, но так и не вернулись, а когда в деревне началась паника, дети спрятались в шкафу, который позже привалило обломком потолка. Они чудом не задохнулись в этом гробу. Кузьмичу в одиночку не получилось убрать препятствие, поэтому он проломил часть дверцы и помогал детям выбраться из заточения. Мне ничего не оставалось, как присоединиться помочь им выбраться из дома через проём, который мы сделали во входной двери.

Крыша снова издала протяжный скрип. Потолок подозрительно начал провисать.

– Нужно скорей…

Я не успел закончить, как в комнате, где был Кузьмич, обвалился потолок. В меня ударило новыми клубами дыма – более едкого и противного.

– Кузьмич?! Кузьмич?! – закричал я.

– Отца… отца придавило! – раздался детский плачущий голос.

Проход в комнату весь завалило. Упавшие доски тлели или догорали.

Не жалея рук, я разгребал завал. Из последних сил убирал мешающие доски. Между одной из образовавшихся щелей показался мальчик. Я силой его потащил к себе. Когда он выбрался из злополучной комнаты, то я его подтолкнул к выходу, где он и скрылся. Через щель я видел и Кузьмича. Убрав ещё несколько досок, сам полез внутрь. Чтобы вытащить Писцова из-под завала, пришлось собственной спиной подпирать обломок, что упал на него, и тащить его вперёд. Это оказалось непросто. Руки уже не испытывали боли, чего нельзя было сказать о спине. Я чувствовал каждый сантиметр тлеющей доски, но, превозмогая боль, смог подтащить Кузьмича к выходу. За каждым отмирающим клочком своего тела мне удалось вытащить Писцова из задыхающегося дома.

Выбравшись наружу, дети помогли оттащить Лаврентия Кузьмича на безопасное расстояние. Они с ужасом смотрели на тело. На бездыханное мёртвое тело. Обломок потолка пробил голову Писцова. И пока я вытаскивал его, не увидел крови.

– Уходите. Остальные должны быть на другой стороне. – Я указал им то же направление, что ранее указал Лаврентий Кузьмич. – И держитесь подальше от огня.

Дети ещё какое-то время смотрели на тело главы деревни, на тело отца паствы, пока ужас с глаз окончательно не пропал. Сегодняшнюю ночь они никогда не забудут. Только окончательно выйдя из оцепенения, они побежали, куда я указал. Оставалось выйти из оцепенения мне.

Пожар в деревне затухал – гореть было больше нечему; только в стороне декораций до сих пор висело яркое зарево.

Я сидел рядом с телом Кузьмича и обрастал пеплом. Всё, что Писцов построил, уничтожено вместе с ним. Уничтожено всё его наследие. И деревня. И семья.

Я устал. Устал от пожара. Устал от путешествия. Устал от жизни. Сумка всё это время висела на плече. Из-за обломка, который я подпирал, на сумке образовались прожжённые дыры. Я расстегнул её и достал капсулу с прахом Кирка. Как давно я не держал его в руках, как давно я его не видел! Он бы гордился мной. Банка за время моих приключений успела помяться. Я даже не представляю где. Вместе со своим братом я двинулся к берегу, на всё то же место, где сидел до этого.

Вода пострадала меньше всего от пожара – даже отражение не передавало того, что происходило в деревне. Только моё грязное тело. Чёрт! Только на холодном озёрном ветру я вспомнил, что порвал рубашку. Всё это время я ничего не чувствовал: ни тепла, ни холода, ни боли. И где-то там, на другом конце этого безумия, я оставил Кузнецова. И я не знал, всё ли с ним в порядке. Я плохой человек. Всё, что произошло за последние дни, – моя вина. Эти пожары в семьях Писцовых и Кузнецовых сожгли всё до основания. Не пересекись наши с ними жизни – все были бы живы. Возможно, настал момент поставить точку, закончить эту историю, попрощаться с Кирком. Не обязательно же было ехать для этого к Белому морю.

Щелчок.

Позади я отчётливо услышал щелчок.

– Не поворачивайся, – сказал Кузнецов, – то, что ты меня спас, ещё ничего не меняет.

– У меня дочь…

– Заткнись, – спокойным голосом произнёс он.

Тишина. Что-то металлическое прислонилось к затылку. Это «что-то» дрожало в его руках. Молчание нарушало учащающееся сердцебиение, и я не был уверен, чьё оно.

– Проклятье!

Разбитый отец убрал пистолет и отошёл в сторону.

– Не выходит. В первый раз было куда проще убить.

Я понимал, о ком была речь. Лавров. Его смерть также на моих руках.

– Думал, что сложно будет только в первый раз. Облил бензином и поджёг. Надеялся, медленную смерть будет проще перенести, но смотреть оказалось сложнее всего.

Он встал сбоку от меня – только тогда я смог его разглядеть: одежда обгорела, весь грязный, на оголённых участках кожи ожоги, а пистолет в его руках трясся, как у ненормального.

– До сих пор вижу его глаза – испуганные глаза. Из-за этого не могу смотреть в глаза сыну. Постоянно слышу в голове шёпот: «Убийца. Убийца».

– Дальше будет только хуже. Это чувство будет разъедать изнутри. Чаще будешь видеть тех, кого убил. И в итоге ты просто не сможешь находить себе места в этом мире. Поверь мне: я куда дольше тебя живу с этим чувством, и от этого не сбежать, ведь всё вокруг напоминает о смерти и боли, и ты автоматически перекладываешь всё на себя и прокручиваешь в голове, что совершил. И поверь: твоего сына я вижу очень часто.

Дуло пистолета снова направилось в мою сторону, руки держались уверенней.

– Не смей говорить о нём! – сказал Кузнецов. – Ведь всё это из-за тебя. Оглянись! – Он схватил меня за волосы и повернулся в сторону догорающей деревни. – Всё это из-за тебя. Из-за твоих решений. – И он был прав. – Как думаешь: скольких из них ты теперь будешь видеть?

– А ты?

Удар. Рукоятка пистолета ударила по уже разбитому виску, и я упал на землю. Голова изнутри завыла ещё с большей болью.

– Я не виноват! – Кузнецов перешёл на крик. – Это всё ты! Ты и только ты!

– Говори это себе почаще. – Холодный металл снова коснулся головы. – Ну же! Убей меня!

В глазах плыло. Я хотел смерти, хотел освободиться от боли, что меня пленила.

Я смотрел на ноги Кузнецова, и они у меня двоились, подозрительно качались, тем самым приближаясь ко мне. Всё больше и больше.

– Убей! Я же виноват в смерти твоего сына! Ты ведь хотел справедливости – так действуй! Убей!

Его руки снова затряслись. Я привстал, ухватился за ствол и уверенно приставил его к своей голове. Когда пистолет оказался перед глазами, я узнал подарок Миши – тот самый, что стоял на полке с трофеями.

– Убей. Отомсти. Прошу. Избавь нас обоих от мучений. Убей!

– Ты спятил! – Он оторвал пистолет от меня. – Если я убью тебя, мои страдания не закончатся.

– Так помоги мне. Прошу, убей! Убей меня!

– Нет. Оставить тебя жить будет большим наказанием.

– Прошу. Ты же проделал весь этот путь именно за этим. Убил Лаврова…

– Не смей!

– …сжёг Пегреме, а теперь остановишься? Вот же я! Сделай то, для чего ты здесь.

– Я здесь для того, чтоб увидеть твои страдания. И я их увидел. А за пожар…

– …ты ответишь по полной! – раздался третий голос.

Удар. Кузнецов без сознания свалился на землю. Хорошо ударили.

Над телом стояло несколько силуэтов. Из-за помутнения в глазах не получалось различить, кто это, но голос я узнал.

– Ты как, Марк? – спросил Максим. – Жив? Выглядишь не очень.

– Со мной всё в порядке. Он как? – Я кивнул в сторону Кузнецова. – Зачем его остановил?

– Он держал тебя на мушке, да и ты сказал, что он кого-то там убил и сжёг нашу деревню. Это всё правда?

– Да, но…

– Вот и хорошо. Мужики, берите его и несите к остальным, а ты давай со мной.

Он наклонился ко мне и подхватил под плечо. Ноги меня уже не держали, но я старался изо всех сил стоять самостоятельно. Зрение начинало прорезаться. Посреди улицы всё так же лежал Лаврентий Кузьмич.

– Его надо забрать, – указал я рукой на тело Писцова.

– Заберём, не переживай.

Мы тащились по улице; от деревни уже ничего не осталось. Только угольки. Всё построенное здесь за пару лет сгорело за пару часов. Огонь продолжал бушевать вдалеке – горели леса, окружавшие деревню.

– Кто-нибудь борется с огнём? – спросил я у Максима.

– Нет. Для нас уже поздно, да и не наша теперь проблема.

Мы снова вышли на берег и таким образом обошли то, что осталось от Пегреме. По пути я рассказал Максиму, что вызвало пожар. Он же поведал, что большинство членов их церкви выжили, кто-то благодаря мне и Кузьмичу; они как раз и подсказали, где нас найти.

– Как киношники собирались удерживать огонь?

– Они собирались провести опашку вокруг, – ответил Максим, – да и на момент пожара должны были дежурить МЧСники с автоцистернами.

– Как-то не верится, чтоб это помогло.

– Нам обещали, что всё будет безопасно, а я же со своей стороны убедил Кузьмича согласиться – надеялся, это привлечёт новых последователей, да и внимание прессы.

– И что теперь будет с этими последователями? Посмотри на них – они остались ни с чем.

Мы вышли к краю деревни, где собрались уцелевшие.

– Ничего страшного. Им нужен новый толчок для борьбы. И я намерен его дать. – Он указал своим подчинённым на небольшой пригорок, и туда поволокли Кузнецова. – Прошу внимания!

Народ подтягивался к Максиму, образуя вокруг него кольцо. Кузнецов лежал у него под ногами. Я же встал в первых рядах, чтобы наблюдать за очередной пламенной речью Максима, – теперь уже вживую, а не с экранов телевизора. С момента нашей первой встречи он сильно изменился – видимо, череда трагичных событий, случившихся в Карелии, оставила на нём след.

– Сегодня нас постигло несчастье, и не одно. – Максим одной ногой встал на Кузнецова и тем самым напоминал охотника, повергшего крупного зверя. Всё верно: теперь он был новым главой семьи. – Бог испытывает нас. Испытывает Лаврентия Кузьмича, нашего любимого Лаврентия Кузьмича. Сперва Бог забрал у него Аню – его любимую внучку Аню. После забрал дом у его семьи. И вместо того, чтобы забрать у Лаврентия Кузьмича последнее, что у него осталось, – нас, его семью, – Бог забрал его самого. Лаврентий Кузьмич пожертвовал собой, чтобы спасти нас, чтобы мы жили. И мы должны быть благодарны ему за это, но, как он нас учил, все несчастья, что преследуют человечество, – это результаты недобросовестного отношения человека к окружающим и окружению. В случившемся пожаре виноват только один человек, и он лежит здесь, перед вами. – Максим указал на Кузнецова, а после толкнул ногой, отчего тот зашевелился. – Он преследовал свои личные цели и не думал о последствиях. Из-за него мы теперь без дома, но пожар только сильней скрепит нас. Мы заново отстроим всё, что потеряли, и возведём новый дом на костях человека, что его разрушил.

На последних словах меня скривило – такого исхода событий я не ожидал. Из толпы один из тех, кто нёс Кузнецова, передал Максиму канистру. Отойдя от виновника пожара на безопасное расстояние, он приступил обливать его из канистры бледно-жёлтой жидкостью. В нос ударил неприятный запах, напоминающий ацетон.

– Ты что творишь? – выкрикнул я и вышел к Максиму из толпы, но меня сразу же схватили за руки и вернули на место.

– Вершу правосудие! – Он достал из кармана зажигалку, и пламя ударило из сопла. – Братья и сёстры, вам есть что мне возразить?

– Нет! Нет! – пробежалось по толпе.

Я пытался вырваться из оков, но меня лишь сильнее затягивало в человеческое месиво.

– Согласны со мной, что он должен ответить за случившееся?

– Да!

Максим поднял огонь над головой Кузнецова.

– Во имя Всевышнего! Я приношу тебе в жертву того, кто оскорбил, и прощу благословить твоих подданных на постройку нового дома, превозносящего тебя!

Максим ещё несколько раз толкнул Кузнецова ногой, но тот так до конца и не пришёл в себя.

Мои крики тонули в окружающем гвалте. Народ требовал крови, и этого было не остановить. Огонь скользнул с руки Максима и полетел вниз. Зазвучали восторженные вопли. Правосудие свершилось.

Глава 24

Дождь. Вот чего не хватало Пегреме и лично мне! Дождь! В нескончаемую жару необходимо было ворваться холодному ветру и сильному ливню. Кому-то необходимо было остановить огонь, распространявшийся от сгоревшей деревни. Кому-то необходимо было создать на мне имитацию слёз, что скорбели по погибшим. И этим «кем-то» был дождь.

В деревне ничего не менялось – народ всё так же чем-то был занят: одни рыли могилы для погибших, другие изготавливали хоть какое-то подобие жилья на первое время. Все были чем-то заняты. Кроме меня. Я сидел напротив тела сгоревшего заживо Кузнецова. Единственный, кто составлял мне компанию, – это его сын, который находился возле меня и плакал. Успокаивало то, что хоть в больном разуме я был способен сочувствовать.

– Может, хватит себя карать за случившееся? – Рядом со мной образовался Антон.

– Не хватит. Это не первый человек, на месте которого должен был быть я. Хорошие люди умирают, а такие мрази, как я, остаются. Вот что несправедливо, а не вот это! – Я махнул рукой на Кузнецова.

– Видимо, твой путь ещё не окончен. – Антон сел рядом с нами.

– А где он, конец?

– А это уже зависит только от тебя.

Всё зависит от меня. Смерть Кузнецова из-за меня. Смерть Кирка из-за меня. Смерть посетителей «Очага» из-за меня. Моя семья тоже страдает из-за меня.

– Я устал. Устал приносить боль и страдание людям. Устал быть обузой. Устал от бессмысленного существования. Я не знаю, что делать дальше.

– Возвращайся к семье. Так точно поступим мы. – Его взгляд переключился с меня на пустоту, а если быть точнее – на мальчика. – Прекратим борьбу с болезнью и вернёмся к нашей дочери. Пускай она побудет лучше с матерью, чем без неё.

– А моей дочери лучше будет без меня.

– Подумай получше над этим и начинай собираться туда, куда считаешь нужным. До Беломорска осталось чуть-чуть. Не задерживайся. Лучше вернись домой.

– Легко сказать. Осталось выбраться из этого ада.

– Вот я и говорю: собирайся. Многие, включая нас, уезжают. Не все согласны оставаться и строить всё заново, да ещё под командованием Максима.

– А мне показалось, что его поддерживают.

– Всё произошло на эмоциях. Сейчас народ приходит в себя и осознаёт, какой ужас произошёл.

И этот ужас был из-за меня.

Мы втроём сидели у берега и смотрели на озеро – на тихую гладь воды, аккуратно бьющейся о камни.

– Хватит залипать! – Антон хлопнул меня по плечу. – Корабль отправится через час. Так что собирай то, что осталось.

– Спасибо.

– За что? – Он уже стоял надо мной и хотел уходить.

– Ты всю дорогу мне помогаешь. Довёз до Петрозаводска. Помог с Аней. И здесь.

Он улыбнулся и ушёл. Я же остался один – только я и воображаемый спутник. Больше смущало отсутствие Кирка. Неужели вина за убийство мальчика перевесила вину перед братом? У меня не получалось разобраться в своём внутреннем мире – то, что я чувствовал, и то, что создавало моё воображение, отличалось. И это беспокоило больше всего.

Антон был прав: пора уже было идти за остатками своих вещей, а точнее – за урной с моим братом, ведь остальное из сумки не уцелело в пожаре.

Мальчик плёлся за мной на другой конец деревни, к бывшим баракам. По пути ветер иногда обдувал нас, напоминая о горящем вдалеке лесе. Пора было уже уезжать – вкус гари во рту с каждым часом становился всё неприятнее.

Сумка была там, где я её оставил, чего не скажешь о теле Кузьмича. После суда Максим в первую очередь скомандовал выкопать общую могилу для Писцовых. Он провёл скромную панихиду с небольшой речью. По нему сложно было сказать, скорбел он по ним или нет, но навряд ли планировал занять место Кузьмича таким образом.

Взяв в руки сумку, я увидел неподалёку металлический отблеск. Пистолет Миши. Тот самый, которым мне угрожал Кузнецов. Смерть была так близко от меня, но опять забрала не того. Я поднял оружие с земли и убрал за пояс, скрыв рубашкой. Миша был бы рад вернуть его.

Сын Кузнецова не покидал меня. Сын… Я испытывал к себе отвращение, что не помнил его имени. Кузнецов написал его на фотографии, но я совсем забыл его. Алексей? Антон? Или Александр? Я не знал никого из тех, кто погиб в «Очаге». Когда случилась трагедия, меня волновало совсем другое. В моей голове было только одно имя – Кирк.

Пора уже было завершить эту главу своей жизни. Финальную главу.

Спустя час жители деревни, решившие покинуть Пегреме, собрались у причала, точнее – у того, что осталось от него после пожара. Тот же лайнер, что привёз нас, бросил якорь неподалёку. Людей, покидающих деревню, хватило, чтобы заполнить все каюты. Даманины, как и планировали, возвращались домой. Я не стал подходить к ним – боялся навредить, принести беду, как и тем, кто появлялся в моей жизни. У них и без меня было достаточно проблем. Они ещё могли подарить дочери счастливую жизнь.

Дверь, которую мы выбивали, так и не починили, только всё убрали; следов крови Ани не осталось, но сам коридор вызывал у меня воспоминания о случившемся, напоминая о моей бесполезности. Я не смог не только выбить дверь, но и сохранить жизнь девушки. От меня ни в чём не было пользы. Всё, к чему я прикасаюсь, – разрушается. Ни для кого нет пользы в моём существовании.

Глава 25

Полицейское отделение, в котором находилась Маша, провоняло солёным и неприятным пóтом от большого скопления людей. Никто не выдерживал духоты с улицы, да и все постоянно куда бегали и что-то выясняли. Маше не раз в голову приходила идея тихонько ускользнуть, но она не знала куда и правилен ли это поступок.

По прибытии в отделение её попросили заполнить кучу анкет, после чего провели на снятие отпечатков и попросили подождать результатов экспертизы. На все высказывания и оправдания Маши её просили угомониться и дождаться решения, но успокоиться в сложившейся ситуации у неё совсем не выходило. Она всю ночь пыталась дозвониться до Миши, но ничего не получалось – постоянно доносились короткие гудки и пожелания оставить сообщение на автоответчик.

– Не переживайте так, рано или поздно он вам ответит, – сказал офицер полиции после очередной попытки Маши связаться с адвокатом.

– Мне нужен мой адвокат! Без него я не хочу ни о чём с вами больше говорить.

– Мария, это не голливудское кино. Вам грозит обвинение в умышленном уничтожении чужого имущества по предварительному сговору с группой лиц. Также висит вопрос об убийстве людей в «Очаге».

– Это какой-то бред! Я ни к чему не имею дела. Сколько мне это вам повторять?! – Маша со злости стукнула по столу, но от бессилия опустила голову на руку и зарыдала.

– Улики говорят об обратном.

Земля уходила у Маши из-под ног – она не понимала, что происходит. Муж сбежал, денег не осталось, и вдобавок ей угрожали лишением свободы.

– Какие против меня улики? – спросила Маша сквозь слёзы.

– Вас видели вместе с причастными к поджогу торгового центра «Праздник»…

– Они спасли меня. Я не была с ними.

– В вашей сумочке нашли бумаги с планами и расчётами по уничтожению всех предыдущих объектов…

Картинка происходящего начала выстраиваться у Маши в голове и приводила её в ужас.

– А в логове, где планировались все преступления, были найдены ваши отпечатки.

– Мы следовали за Даниэлем. Он нас туда привел и во всём признался…

– Вам не стыдно? – прервал офицер. – Вы обвиняете приличного человека из уважаемой семьи! У них и так горе, а вы спихиваете всё на него! Лучше признайтесь: кто ваши сообщники? Кто с вами был на станции?

– Я никого больше там не видела, мы были втроём: я, Даниэль и Лера…

– Что за Лера?

– У меня есть только её номер. Кажется, её фамилия Кузнецова.

– Мария, Лера Кузнецова – главный свидетель. Это она сообщила о вас. У меня складывается впечатление, что вы пытаетесь оклеветать людей, неприятных лично вам.

– Но как… – Маша не верила в то, что слышала. – Мы были всё это время вместе.

– Она была с сыном всё это время. Тем более какой мотив ей сжигать ресторан, в котором был её ребенок? Она жертва в этой истории. К их семье у нас только одно подозрение, а именно – в убийстве Лаврова; её муж – пока главный подозреваемый. И здесь уже есть мотив.

– Моего адвоката избил тот же человек, что убил Лаврова.

Маша осознала, что всё это время Лера со своим мужем подкрадывались к её семье, чтобы отомстить, ей нужна была только информация о нахождении Марка и доказательствах его виновности в смерти сына.

– Знаете, мне даже стало интересно пообщаться с вашим адвокатом – может, он прольёт свет на всю эту запутанную историю.