Знак ворона

– Я целый час потратил на кражу этой бутылки, – пожаловался недомерок. – Оно трудно, когда нет глаз.

Голос плавает. Стервец пьян в дупель.

Глек выглядел на десять лет, хотя шарф, намотанный на оставшуюся от глаз дыру, маскировал возраст. Я подобрал для Малдона простую хорошую одежду, надежно прикрывавшую его тощее костлявое тело. Теперь она свисала грязными лохмотьями. Сквозь расстегнутую рубаху виднелась безволосая цыплячья грудь. Черт, а ведь взрослый Глек Малдон был ужасающе волосатым.

– Ты ж знаешь, что можешь взять бутылку прямо из моего бара, – сообщил я. – Он под настенными часами. Можешь все, кроме южного белого.

– И что в этом забавного? Джентльмен должен забавляться! – объявил он и сухо, безрадостно ухмыльнулся.

Ухмылка выдавала настоящий возраст существа с такой юной кожей.

– Тогда и не жалуйся! – огрызнулся я. – Если сегодняшней ночью сделаешь что надо, я налью тебе полное брюхо виски. Ненн уже рассказала тебе, какой расклад?

– Мертвая стража, взломанный склеп, риск для сокровищ Вороньей лапы и тому подобное дерьмо, – изрек Мальдон, споткнулся о мостовую и с минуту крутился и барахтался в попытках встать.

– Ты уверен, что он в его нынешнем состоянии хоть как-то нам поможет? – осведомилась Ненн.

– Я в единственном состоянии, когда могу и хочу помогать, – прохрипел слепой ребенок. – То есть в состоянии, в котором хочу пребывать до конца моей бесконечной жизни.

Он смачно отпил из бутылки, слишком большой для детских рук. Я гораздо чаще видел Глека пьяным, чем трезвым, но вид бутылки по-прежнему раздражал. К тому же Глек когда-то был очень умным.

– Ладно, пойдем уже, – сказал я. – Это дело для нас с тобой.

Малдон глубоко вдохнул.

– Знаешь, я чувствую даже отсюда. Оно затекло и осталось, как фабричный дым зимой. Воронья лапа… ух…

Он вздрогнул. А я задумался – и уже не в первый раз – над тем, так ли уж отличаются Глубинные короли и Безымянные. Сила Шавады дышала отравой в искалеченном теле Малдона несколько месяцев. Потом я заключил сделку и освободил Глека. То, чего я сейчас от него хочу – трудно. Кое-кто сказал бы, что и жестоко. Но мой господин гораздо более жесток.

– А это знакомо, – скривившись, пробормотал Глек, когда мы спустились к останкам.

– Я не дам тебе ступить ни во что хлюпающее, – пообещал я. – Я знаю, что к крови никогда по-настоящему не привыкнешь.

– Да не в этом дело. Когда чувствуешь, как твоя кровь закипает внутри черепа, чужая больше не волнует. Тут воняет древней жуткой магией. Она висит в воздухе, будто туман. Ты разве не чувствуешь ее?

Я немного подумал, нахмурился.

– Магией «малыша»?

– Она похожа, но другая. Магия «малышей», будто река в паводок – ледяная, но брызжущая насилием. А тут что-то похожее на ледник: спокойное, застывшее. И мощное.

Малдон вылакал свое пойло и отшвырнул бутылку. Та покатилась в подсохшую кровь. Глек Малдон был сильнейшим спиннером на границе перед тем, как княгиня Хероно предала его Шаваде. Но когда я вырвал Глека из лап Шавады, ободрал магию «малышей», спиннерские способности ушли вместе с ней. Глек однажды признался мне, что потерять силу хуже, чем лишиться глаз. Их я вынес из головы Глека мушкетной пулей.

Только святые духи знают, как Малдон пережил такое увечье. «Малышей» всегда очень трудно убить. После Осады я с дюжину раз подумывал о том, чтобы перерезать Малдону глотку. Может, я оказался чересчур сентиментальным, или меня достало убивать. Ну, в общем, я рад, что не прикончил его тогда. Глек оказался полезным. Трудно сказать, свихнулся он окончательно или сделался попросту исключительно вредным. Тнота с Ненн считали, что Глека нужно кончить. Но, как по-моему, в изуродованном детском теле Малдон больше никому не мог навредить всерьез.

Я показал Малдону приоткрытую дверь. Он остановился перед ней и, хоть и был пьяный вдрызг, явно что-то ощутил. Он вздрогнул, медленно, тяжело задышал.

– Оно было под сложными мощными заклятьями, – буркнул он. – Не знаю, что сюда повесил Воронья лапа, но даже от остатков мои яйца лезут из мошонки в брюхо, пусть их и всего ничего, этих яиц. Если бы кто-нибудь попытался проломиться сюда, не обезвредив заклятия, то здесь бы и остался – скорее всего, размазанным по стенам.

– Да с какого хрена кто-то вообще смог взломать заклятия Вороньей лапы? – хмурясь, спросила Ненн.

– Ты что, спрашиваешь меня, понимаю ли я магию Безымянных? – хихикнув, осведомился Малдон. – Так вот, я не понимаю. Тут надо спрашивать не «как», а «кто». В этом мире немногие могут сломать его заклятие. Конечно, есть и другие Безымянные. Да и Глубинному королю не составило бы труда справиться с парой статичных заклятий. Но если бы сюда явился король, у нас бы появились проблемы похлеще этой.

– Но кто-то же сломал, – указал я.

– А как насчет обычного колдуна? Спиннера или «немого»? – спросила Ненн.

– Вряд ли. В принципе, ковен мог бы справиться, шесть-семь работающих вместе сильных колдунов. Хотя я не представляю, как бы они подступились к заклятию. Сила Вороньей лапы – другой природы, чем наша магия.

– А «малыш» мог бы сломать заклятие? – спросил я.

– Возможно. Но нужна большая сила. А большинство сильных попало под Машину. Конечно, с тех пор могли наделать новых, но кто рискнет тягаться с чарами Вороньей лапы просто для того, чтобы залезть в здешний подвал? Тут же ничего ценного.

– Тут было ценное. Я его туда принес, – сообщил я. – Как думаешь, мы можем зайти внутрь? Нас не размажет по стенам?

Малдон поджал плечами, а затем взял и шагнул за дверь – то ли из пьяной храбрости, то ли в надежде покончить с постылой жизнью. Он казался почти разочарованным, когда его не вывернуло наизнанку. Я привез Малдона для того, чтобы он рассказал мне об опасности, а не вместо лабораторной крысы.

Я ступил за круглую дверь. На меня будто хлынуло что-то нечистое, но ощущение быстро прошло. Визитка мертвой магии моего босса.

Склеп осветился автоматически. Затрещали трубки с фосом, и ровный голубой свет залил ряды пьедесталов с вещами, которые Воронья лапа хотел скрыть от мира.

– Что за хрень? – буркнула Ненн, ощутившая движение в сумраке у дальней стены.

Там барахталось что-то живое, прибитое к месту.

– Не обращай внимания, – сказал я. – Это для нас не важно. Ни к чему не притрагивайся. Входное заклятие сломано, но на каждом пьедестале наверняка тоже сюрпризы. Смотри, но ничего не трогай, каким бы блестящим оно ни было!

Ненн оскалилась и сплюнула на пол черной жижей. И ничего, что господин майор в самом святилище Безымянного. Скорее можно научить лошадь стихосложению, чем мою Ненн – хоть каким манерам.

Все тут выглядело почти так же, как и во время моего последнего визита. Я пришел сюда, чтобы оставить глаз Шавады. И я знал, что, несмотря на множество диковин вокруг, пропал именно он.

На первом пьедестале – странная фарфоровая кукла. Открыт лишь один глаз, и он медленно поворачивается, следит за нами. На втором – шестиструнный музыкальный инструмент с чужеземной надписью. На третьем – хрупкий и позеленелый бронзовый меч, чудесным образом стоящий вертикально, опирающийся лишь на кончик острия. На четвертом и пятом – часы, показания стрелок невозможно прочесть. На шестом просто кучка серой пыли.

Ряды пьедесталов тянулись вдаль. Квадратная решетка двенадцать на двенадцать. Я знаю, что на них все – опасно, таинственно и не для наших рук. А Ненн все не могла оторвать взгляда от дальней стены, где двигалась странная тварь.

– Да что это? – спросила Ненн.

– Не знаю. По-моему, оно так же трепыхалось и тогда, когда я заходил сюда в прошлый раз.

Тварь формой напоминала человека, с головы до ног обмотанного бинтами, с руками, плотно прижатыми к груди. Тварь отчаянно дергалась, пыталась высвободиться из смирительной рубашки.

– Кто это?

– Лучше не задумываться, – посоветовал я. – Может, монстр из Морока. Или кто-то, разозливший босса. Я понятия не имею. И не хочу иметь.

– Оно вообще разумное?

– И про это лучше не задумываться.

Я прошел мимо растений в изукрашенных и простых горшках, аквариума с подмигивающими рыбьими глазами, пыльной книги в переплете из дубленой кожи. Книга прошептала мое имя. Я остановился у пустого пьедестала. Недавно он не был пустым. Я сам поставил туда трофей.

– Оно было здесь? – спросил Малдон и попятился от пьедестала, оскалил зубы. – Я его чувствую. Оно как эхо его смерти, та самая сущность, что он вливал в меня. Это Шавада.

В ноздри вдруг ударила вонь грязи из канала, тошный ком толкнулся в глотку.

– Да, – подтвердил я, – тут было Око Шавады.

– Та самая дрянь, что вылезла из глазницы Хероно? – осведомилась Ненн.

– Она самая. Мы отнесли ее сюда. Эта дрянь была единственной по-настоящему ценной вещью здесь. И она пропала.

6

Я поставил Валенград на уши и выбил всю подноготную. Под моей рукой была дюжина крепких ребят, моих «галок». Старший – Кассо, спокойный громила, все время кривившийся и редко разговаривавший. За ним по старшинству – Меара и Трауст. Их я нанял за размеры и внушительность, а не за особые умения. Я дал им всем право делать что угодно, и плевать на жалобы. Но пока «галки» только приносили в мое логово грязь да пытались меня задобрить.

Маршал Давандейн дала мне солдат, но со всей маршальской конницей и всей маршальской ратью я не смог отыскать ни Око, ни воров, взявших его. Давандейн поставила полсотни хороших солдат и двух «спиннеров» в доме Вороньей лапы, потому что открытая дверь в склеп не сулила ничего хорошего. Я предложил взорвать проход в дом пороховым зарядом, но маршал боялась разозлить Безымянного, пусть он и давно забросил свое обиталище. Я утешал себя мыслью, что оставшиеся сокровища Вороньей лапы наверняка полны сюрпризов для воришек. Превратить в головешку или выдернуть кости из тела вполне в стиле старого колдуна. Дверь – пустая формальность. Воров сдерживают заклятия.

Однако нашелся вор, сумевший избежать смертоносного заклятия моего босса, и уж точно не самого слабого. Вор хорошо понимал, что делает. Распутывающая заклятие магия была на уровне, далеко превышающем понимание Малдона, и это меня по-настоящему встревожило.

– Рихальт, доброе утро, – сказала Валия, явившись в офис.

Четыре часа утра, город окутан серой пеленой медленного дождя. Полумесяц Эалы – единственное, что рассеивает утренний сумрак, толстое одеяло облаков заслоняет Морок, глушит золотое сияние луны.

А хуже всего то, что невозможно достучаться до Вороньей лапы. Он исчез, ушел куда-то по делам войны. Он немного покрутился здесь после Осады, пока Ноль восстанавливал Машину. Но теперь из сокровищницы унесли Око Шавады, и попытка рассказать мне об этом – а он точно хотел связаться со мной, послав мороженую ворону – едва удалась. И как это понимать? Одно утешение: и головомойки от Безымянного, судя по всему, пока не будет.

– Доброе в нем еще надо найти, – буркнул я.

Голова ныла, и хотелось пожевать чего-нибудь жареного, истекающего горячим жиром.

Порадуйся, – объявила Валия и сунула мне пакет вощеной бумаги с парой пирогов.

Пироги малость приплюснуло – Валия несла их под плащом – но выглядели они аппетитно. Масло и копченый бекон. Замечательно.

– Это зачем? – спросил я.

– С тобой лучше, когда ты не голоден. А голоден ты всегда. Просто сам этого не понимаешь.

Я не стал спорить – я жевал. Бекон оказался жестковат, но я не жаловался.

– Ты спал прошлой ночью?

– Прикрыл глаза на пару часов.

Валия наградила меня укоризненным взглядом. Она тоже взялась за пирог, но ела его без особого интереса.

– Ты ходил домой?

– Слишком много работы, – напомнил я.

Валия нахмурилась, но промолчала, потому что поняла. Она – одна из малой горстки людей, способных меня понять. Борьба с врагом на Границе важнее отдыха. Валия тоже воюет – бумагами, словами. Я никогда не видел ее с мечом в руках, но если бы она решила управлять фабрикой вместо того, чтобы воевать с Глубинными королями, то за неделю удвоила бы выпуск продукции.

– Что ж, работы прибавилось. У меня новости.

Если новости у Тноты, это обычно значит, что он обнаружил свой потерянный носок. Когда новости у Малдона, это значит, что он опустошил мой бар или хочет кого-нибудь прикончить. Но новости от Валии стоят внимания всегда.

– Светострел сделали в Леннисграде. Я проверила клеймо изготовителя. Мастерская Беша Флиндта. У него большое дело, светострелы собирает целая куча подмастерьев.

– Беш – хороший мастер, – хмурясь, заметил я. – Но я слышал, что он обанкротился, вылетел из дела и сейчас в долговой тюрьме. Какого хрена ему браться за светострелы?

Валия протянула руки к плите. Рукава задрались, обнажили татуировки цветов на предплечьях: чудесную, искусную, ярко раскрашенную работу, совсем не похожую на мешанину грубых солдатских наколок, полученных мной за годы в Мороке.

– Он умудрился выкарабкаться и теперь процветает. Мой столичный контакт сообщает о том, что продажи бьют все рекорды.

Я уставился на кофейную гущу на дне кружки. Светострелы вышли из моды еще до моего рождения, и по веской причине. И вдруг люди очень захотели их. Может, владеть светострелом стало престижно? Городские хлыщи – рабы моды. Однако Девлен Майль изрядно проторчал на Границе. Он вовсе не городской хлыщ.

Я посмотрел на Валию и увидел, что она улыбается.

– Что такое?

– Ты высовываешь язык, когда задумываешься. Ты не думай слишком усердно. Для этого тут есть я.

Я против воли улыбнулся. Уж она понимает, как вращаются мои шестеренки. И нравится мне за это. Мне вообще в ней многое нравится.

– Спасибо, – сказал я.

– Я знаю, это иногда с трудом укладывается в голове. И понятно, отчего. Ты хочешь все делать сам. А ведь можешь позволить другим снять с тебя чуточку груза. Других тут много. Ты ведь не Безымянный. Жизнь – это не только драка.

Валия написала адрес на листке бумаги.

– Скажи им, что тебя послала я, – посоветовала Валия и ушла – за ее спиной покачивались полы длинного плаща.

Я приложил пальцы к глазам, и мне захотелось вдавить их в череп. Черт возьми, как же я устал! За окном – сплошная серость, а в голове целое облако копоти, мешающее думать. Пары часов беспокойного, дерганого сна мало. Я честно пытался уснуть, в мозгу кипело и трескалось, и из варева лезли те же самые кошмары. Я видел женщину, заключенную в свет.

Я расслабился, позволил своей неизбывной усталости навалиться, а себе – провалиться в ее пустоту, лишь на пару секунд. Или минут. Или…

– Ты ж ее хочешь, – сказал мелкий засранец.

Малдон стоял, привалившись к дверному косяку, и гнусно ухмылялся. На губах – черные пятна. Стервец не отлипал от бутылки с рассвета.

– Она конфетка. И тебе она нравится. У тебя слабость к одержимым работой увечным бабам, – изрек Малдон.

В пьяном виде он постоянно говорил гадости. То есть он говорил их всегда. Я временами жалел о том, что всадил пулю не в ту часть черепа. И сейчас настали как раз такие времена.

– Выкажи ей хоть толику уважения, – буркнул я, и запоздало понял, что дал новый повод поглумиться. – И с какой стати ты выполз из винного подвала?

– Что, в точку попал? – ласково осведомился Глек.

Затем он уселся перед камином и присосался к бутылке, поперхнулся и закашлялся.

– Если у тебя ничего нет для меня, катись в свою нору, жалей себя дальше и не мешай работать, – проворчал я, взял отчет со стола и попытался сосредоточиться.

В последние дни стало тяжелее читать. Может, следовало обзавестись очками. А может, я просто уже до ручки дошел. Я посмотрел на счет, моргнул. Я ведь прочитал его уже два или три раза – но смысл ускользал. Вот же черт. Смеяться тут или как?

– Гляди, – сказал я и поднял лист, чтобы Глек увидел. – Меня из-за тебя обкладывают налогом. Маршал придумала налог на детей. Мол, на вас уходят общественные фонды. Подумать только, налог на детей! Давандейн изо всех сил старается растерять популярность.

Я скомкал бумажку и швырнул в огонь. Они и свои задницы предложат, если посулить достаточно денег. Надо попросить Валию, чтобы написала декрет об исключении для всего персонала «Черных крыльев» и их родных. Правда она не любит Малдона, а я не хочу, чтобы она занималась им. Меара и Трауст не годятся для такой работы, а Тнота обращается с пером хуже, чем с мечом.

– Я сто́ю каждого потраченного на меня пенни, – объявил Малдон. – Я – благословение. Ведь так говорят про детишек, ха-ха. Нас послал вам Дух радости. Так что радуйся.

– Тебя сотворил совсем не Дух радости, – заметил я.

Это было жестоко. Но раз лезешь в драку – получи и распишись.

– Напиши мне билль об освобождении от налога, и я все сэкономленные деньги отдам тебе.

Малдон потерял глаза, но это не значило, что он не мог писать и видеть. Чертова магия.

– Оно прельстиво. Но я не могу. Я занят.

– Да, уж точно занят, – заметил я, посмотрев на бутылку в его руках. – Если помнишь, я тоже был так вот занят – и еще дольше, чем ты.

– Я хочу кое-что сделать для тебя, – вдруг заявил он, и его мерзкая кислая гримаса сменилось ухмылкой еще мерзейшей. – Мне нужно вот это.

С тем он встал и подошел к столу, где лежал светострел.

– Но мне нужно еще кое-что.

– И что ты собираешься делать?

– Это сюрприз. Но тебе понравится.

Я был не совсем уверен, что мне понравится, если десятилетний пьяный циник станет играть в моем подвале с нестабильной фос-технологией. Но я знал, что если начну запрещать, Глек все равно раздобудет нужное: украдет ли, выклянчит ли. Больше того, мне все время приходится напоминать себе, что Глек – не ребенок. Ему перевалило за пятьдесят, и он вполне способен о себе позаботиться.

– Составь мне список нужного, – выговорил я.

На меня накатила очередная волна усталости. Запах вина манил. А ведь еще слишком рано для выпивки. Но я часто думал, что еще слишком рано. А потом приходил к выводу, что вовсе и нет.

– Но потом протрезвись, – добавил я. – Я хочу продолжить наши уроки.

– У тебя нет способности к языкам, – указал Малдон.

– А у тебя – к педагогике, – парировал я. – Но ты у нас знаешь язык драджей, а я хочу выучить его. Пока я рискую шкурой и держу тебя в этом доме – будь добр, принеси хоть какую пользу.

– Тебя учить – жуткая тоска. И мука.

Я обозвал его дерьмососалкой на языке драджей – Глек первым делом обучил меня набору ругательств. А теперь он рассмеялся и шатаясь убрел прочь.

Малдон выучил наречие драджей, когда Шавада поработил его разум. Малдон многое выучил, большей частью жуткое и кошмарное. Кое-что я увидел, когда залез в его рассудок – и больше видеть не хотел. В Глеке Малдоне засела тьма, которая уже никогда его не покинет. Отчего же я его пощадил? Да пожалел. Пусть он теперь превратился хрен знает во что, он все равно был другом. Мушкетная пуля раздробила ему лицо, вырвала глаза. Увечья бы исцелились, если бы Глек оставался «малышом». Но это потребовало бы душ. «Малыши» исцелялись, медленно обдирая жизненную силу жертв. Но Малдон утратил способность красть чужие силы, и увечье осталось навсегда. Похоже, у него осталась только магия, позволяющая поддерживать тело. Оно не выросло и не состарилось за четыре прошедших года. Если бы Валия или Амайра заметили – были бы проблемы.

Проблемы могли стать еще больше, если бы кто-нибудь заметил, что у Глека нет глаз – а он может видеть, писать и рисовать, никогда не бьется лбом о дверной косяк и всегда знает, кто зашел в комнату.

В общем, магия у него осталась, но какого рода, я не знал.

7

Я неохотно принимаю советы, но оно полегче, когда неоднозначно относишься к дающей их особе. Может, мне захотелось произвести на нее впечатление? А-а, так глупо. Я же ее босс. Ну чего тут усложнять? Она просто хочет привести меня в норму, ведь она так же предана делу Границы, как и я.

Правда-правда.

Я пришел по адресу, написанному Валией, к большому стандартного вида зданию на спокойной стандартного вида улице. А, веселый дом из тех, куда пускают не всех клиентов, и где все за занавесками. Я ощутил себя донельзя глупо. В такие заведения ходят люди вроде Дантри Танза. Что подумают люди, если узнают про вылазки Рихальта Галхэрроу за телесными прелестями? Позволять чужим видеть тебя беспомощным, забавляться с тобой, будто с игрушкой – унизительно. А мое «я» держится на страхе, который я бужу в окружающих. В общем, я выложил на прилавок кучу денег, чтобы персонал держал язык за зубами.

Спокойный, держащийся с достоинством молодой человек завел меня в комнаты с ванной с выложенным плиткой полом, включил маленький водогрейный котел на фосе. Тот запарил, завздыхал, будто океанский прибой. Молодой человек зажег свечи, приглушил свет. Я разделся, залез, молодой человек приготовился добавить благовонное масло, лепестки цветов и соль, но вода мгновенно сделалась бурой. Я застыдился, отвернулся и не смотрел на то, как парень спокойно выпустил воду и молча залил новую. Он говорил лишь по надобности и позволил мне погрузиться в маленький мирок расслабления. Из соседней комнаты доносилась тихая музыка: мелодичные трубы, ровный подспудный рокот барабана. Меня мягко окутало ароматами абрикоса и апельсина, вокруг поднялся пар. Я закрыл глаза. И в темноте за ними была лишь пустота.

Я отключился. А может, и уснул. Прошло изрядное количество времени.

Не знаю, сколько я просидел в ванной. Вылез, когда ушла вода. Но кожа на пальцах сморщилась. От горячей воды шкура покраснела и зудела, будто ошпаренная. Я подумал, что все, закончили, но местный слуга привел меня к столу и заставил лечь лицом вниз. Лежать ничком голым – странное ощущение, но я решил довериться слуге. Тот массажировал мои ноги, начал со ступней и медленно пошел вверх: щиколотки, бедра, ягодицы, потом спина и шея. Слуга знал свое дело, толкал, давил и жал поразительно твердыми пальцами до тех пор, пока мышцы и суставы не расслабились. Он рассказывал о моих проблемах, описывал свои действия, чтобы не пугали хруст и трест суставов. Вдруг он будто захотел оторвать мою голову от шеи, затем в ней оглушительно хрустнуло, и что-то твердое распустилось, расслабилось. К завершению массажа я словно погрузился в туман, отделился от тела. Слуга дал мне полотенца, чтобы отереть масло, а потом принесли мою одежду. Удивительно, но ее выстирали и высушили, пока я сидел в ванной. Мне расхотелось возвращаться в прежнюю жизнь, покидать этот тихий ласковый пузырек мира.

Я зашел во вторую комнату, где мне дали бутыль холодной воды, попросили сесть, а радостная женщина обработала мое лицо и шевелюру ножницами и бритвой. Столь же веселая женщина обработала крошечным надфилем мои ногти. Я едва узнал человека, посмотревшего на меня из зеркала – из-за новой стрижки и того, что вообще не слишком люблю смотреть в зеркала. Волосы поседели у висков. Ну, само по себе это не так уж плохо. Если бояться старости, то жизнь идет впустую, от и до. Бояться ее – значит сдаться ей, а я пока намерен выигрывать все свои битвы.

Ванна, массаж и бритье. Все так просто, все – пустяки. Но когда я пошел к выходу, внутри что-то взбунтовалось, и даже непонятно, что именно.

* * *

Город показался мне хрупким и больным, и не только из-за постоянного дождя. Я еще благоухал лавандовой ванной, а в ноздри била вонь драджей, ползла от каналов, будто плесень и лишай. По улицам голосили проповедники, но их никто не слушал.

– У меня идея! – объявила Валия, как только я переступил порог.

Она почти что сияла мрачной радостью. Валия всегда так, когда накопает новое. Видно, новость прямо жжет язык. Валия смерила меня взглядом сверху донизу, оценила то, насколько я чист и презентабелен, попыталась не улыбнуться и смешно надула губы. Черт, ну как с ребенком! Я нахмурился, прошел мимо.

– Я обдумала то, что тебе рассказал навигатор, – заявила Валия. – Тот, кто его вербовал, Накомо, был образован, самовлюблен и раньше не видел неба Морока. Так кто у нас образован, обожает себя и недавно явился с Леннисграда?

– Так кто же?

Она принялась загибать пальцы.

– Уж точно не солдаты. И не крестьяне с мастеровыми. Инженеры? Возможно. Но кто у нас обычно задирает нос до неба?.. Актеры. Есть такой немолодой уже актер, Маролло Накомо, играл в «Башне Лейонара». Пьеса шла недолго, быстро сошла со сцены. Накомо был звезда в Леннисграде, но закатился в грязь. Он прибыл в Валенград пару месяцев назад. В общем, самое то.

– Уверена?

– Рихальт, ты серьезно? Я когда-нибудь советовала тебе чепуху?

Похоже, она всерьез занялась обработкой моей персоны.

– Я когда-нибудь говорил тебе, что ты очень умная? – осведомился я.

– Да, но слишком редко.

* * *

Я созвал своих «галок», и мы спикировали на цель. Кассо с Меарой зашли сзади, я повел четверых через парадное. Все – с оружием наготове. Дом был старый, покинутый во время Осады и самовольно заселенный новыми жильцами. Дверь упорно сопротивлялась топору. Когда мы наконец проломились внутрь, то обнаружили Накомо в ночной рубашке. Он трясся в постели. Симпатичный парень, хоть и с взъерошенной со сна каштановой шевелюрой, на удивление моложавый. После слов Валии я ожидал обнаружить почти старика.