Услышь меня, Господи

Внезапно бывает так, что то чего ждёшь много лет, неожиданно приходит само. Внук и сосед встретились в холле огромного здания, наполненного жёлтым светом бесчисленных ламп, поняли друг друга с полуслова. Он ничего не знал о том старике, что годами сидел на скамье напротив его бывшего кабинета, из которого он переехал уже более пяти лет назад. Ему и в голову не могло придти, что где-то там целыми днями сидит его дед и сложив между старческих коленей вычищенную до блеска трость ждёт его. Неприкаянная дедовская душа бежит к нему сквозь бетонные стены и не пройдя лабиринты равнодушных охранников, придавленная от собственной ничтожности, она обрывалась в полете и брела в своё дряхлеющее тело.

Их посадили в машину и повезли по студёным улицам января. По морозным дорогам, скрипучему снегу, скользкой раскатанной бесконечной белой ленте. Мороз крепчал, вьюга была на подходе. Они мчались, разрезая белесый туман, чтобы успеть проститься. Внук молчал, сжав губы и напряжённо смотрел на дорогу.

Конечно, в памяти всплывали рассказы матери. Но с годами все выветрилось, нагромоздились новые дела. Все осыпалось. Исчезла боль, обида прошлой отверженности.

Егор вошёл в сорванную с петель наслоённую множеством покрасок убогую деревянную дверь, чтобы задохнуться от смрада умирающего человеческого тела.

Он встал в нерешительности, рассматривая незнакомого старика со сложенными руками на груди.

Иссиня чёрный кот приподнялся из-за Иннокентия Петровича и по собачьи ощетинился, а потом бессильно опустился, разрешая подойти к человеку, чей горький покой он стерёг.

–Деда, – коснулся рукой взрослый мужчина с умными глазами.

Старик открыл глаза. Он словно бы смотрел на себя в зеркало лет сорок назад. Та порода, которую он не признал много лет назад смотрела на него светло карими глазами.

–Егор. Неужели это ты? – он с трудом разлепил фиолетовые потрескавшиеся губы. Ему казалось, что закончилась его земная жизнь. Бог, смилостивившись посылает ему прекрасное видение.

–Почему не вызвали скорую? Ему в больницу надо.– привычно быстро командовал Егор, спрашивая у Бориса.

–Прости меня, прости меня, мой мальчик, – взмолился Иннокентий Петрович, осознав, что наяву случилось невозможное. Рядом с ним настоящий внук, о встрече с которым он мечтал.Плечи Иннокентия Петровича мелко затряслись в унизительном хриплом плаче.

–Деда, все нормально, я за тобой, – примирительно сказал Егор. Старик увидел, как его руке покачивались часы. Туда- сюда. Монотонное движение успокаивало.

Скорая неслась по обледенелому снежному выглаженному шоссе. А в это время Егор с Борисом и водителем снимал с Иннокентия Петровича грязную рубаху, замаранные пропахшие штаны. Он раздевал его, мужчины легонько приподнимали, помогая внуку. В старике проснулась неизвестная сила, он смог немного приподняться над скрипучей кроватью, ухватиться за неё с испещрёнными синими жилами руками.

Иннокентий Петрович лежал без штанов с дряблыми ягодицами, весь сутулый, рука с выпирающими костяшками обхватывала деревянную спинку кровати. Лежал и стыдился своего горестного вида, смрадного запаха, своего пропавшего потом старческого тела.

Кашель давил из лёгких скрипучие звуки, резал грудину остриём ножа.

Егор сновал в шкафу в поисках подходящей одежды и наткнулся на аккуратно сложенный пакет выглаженных вещей.

–Это что? – раскрывая кипельно белую хрустящую рубашку с почти новыми брюками, спросил внук.

–На похороны мне.

Внук только развёл руками и надел на Иннокентия Петровича самую лучшую одежду.

В чистой, приготовленной для похорон одежде, старик лёг на вновь постеленную простынь и слезы оросили глаза.

–Господи, ты услышал меня все таки. Благодарю тебя.

Скорая приехала к моменту, когда ухоженный старик лежал под чистым бельём с трясущимся телом. А через минуту в зияющую дверь убогой комнаты вошла Лариса.

Всю свою жизнь она ненавидела этого жестокого человека. Это было сродни тяжёлой, хронической болезни, когда немного зазеваешься, сразу открывалась кровоточащая рана. Стальной стержень обиды пронзал её густыми беспросветными ночами. Она научилась дышать вполсилы, воя в трудные моменты, которым, казалось не будет конца. Когда маленький сын засыпал в кроватке. А она уставшая, с воспалёнными глазами настойчиво шептала себе, еще не веря в это сама, что все пройдёт. А Иннокентий Петрович еще не раз пожалеет о том, что сотворил. Вот спустя годы неожиданный звонок от сына сообщил ей, что ненавистный ей человек умирает. Она долго сидела за рулем собственной машины, уставившись в окно, глядя в одну точку, свесив руки и боролось с собой идти или нет. Зачем-то пошла. Даже она не представляла насколько трагичной будет эта встреча. Нищая старая мебель прошлого столетия, старый некрашеный пол, ужасные разноцветные стены с бороздами упавшей штукатурки. Ничем не передаваемый запах человеческих испражнений, что в первую минуту ее чуть не стошнило. Иннокентий Петрович, так любивший педантичную чистоту, умирал скрючившись в ужасной антисанитарии. Спазмы сдавили ее горло, она расстегнула воротник шубки и сделала шаг к кровати заклятого врага. При виде этого жалкого человека обида просела, потом растворилась, освобождая обоих.

–Иннокентий Петрович, – с тихим надломившимся голосом позвала Лариса.

Он обрадовался ей больше, чем Егору, заулыбался, протягивая свои синие руки с черными изломанными ногтями. Его губы тряслись. Было неудобно смотреть как некогда волевой человек унизительно пытается поцеловать ее ухоженные руки.

–Лариса, прости меня. Вот и свиделись перед смертью. А мне большего не надо. Господь услышал мои молитвы. Какое счастье, что ты пришла.– он плакал беспомощно, не веря собственному счастью. – Вы только котика не выбрасывайте. -Лариса обвела взглядом комнату и только сейчас увидела вжавшегося в угол от большого количества людей черное -черное существо. Она стояла ухоженная, дорого одетая, а около глаз разошлись мелкие морщинки.

–Мы приехали за вами, Иннокентий Петрович. Вы поправитесь, мы заберём вас к себе. Я буду кормить вас замечательными борщами с котлетками. – он пока ещё не знал, что только благодаря ему она научилась делать кулинарные шедевры и безупречно вести домашнее хозяйство.

–Я готов есть с твоих рук любые похлёбки, – он был готов на все, что угодно ради маленького уголка в их доме, где стояла бы его крошечная кровать. Ради общества дорогих людей, чтобы умереть в кругу некогда чужой Ларисы и родного внука. Она ласково улыбалась, принимая его всем сердцем. Будто не было этих лет изматывающей, обжигающей ненависти. Отпустило.

Ему вкололи укол, положили на носилки, накинув на тело пару старых, прохудившихся одеял, спустили в скорую. Она подняла сделавшегося вдруг ласковым чёрного кота,

–Что ж ты такой чёрный? – со вздохом спросила Лариса, вдруг влюбилась в умные глаза совсем не чёрного кота, а глубокого иссиня благородного цвета, потом нашла старое полотенце, замотала довольно упитанного с длинными усами животного и вышла с ним на улицу, села в свою машину. Егор прыгнул в скорую.

–Господи, ты не только услышал меня, ты сделал невозможное, – про себя взмолился Иннокентий Петрович. – Он приходит в тот момент, когда не ждёшь, когда иссякнут силы ждать. Но он помнит каждого, – в голове начали путаться мысли, наступали провалы сознания. В скорой укачивало. Иннокентий Петрович проваливался, а потом в испуге возвращался, с силой открывая глаза, боясь, что это сон. Потом находил глазами часы на руке Егора, болтающиеся туда – сюда, туда – сюда, словно маятник. Задерживал взгляд на крепкой мужской руке внука и успокаивался. – Теперь можно умереть, – спокойно думал старик, благословенно отпуская жизнь. Она прошла. Уже было не жаль ее, такую длинную, с такими непредсказуемыми поворотами, он был готов уйти к своей любимой жене, к Богу, чтобы повиниться перед ним. Так поздно, так долго отвергая его, чтобы перед смертью принять его всем сердцем. Душа освободилась. Чёрный кот, о котором болела душа, теперь был пристроен. Самое время, чтобы отыграть последний аккорд на весёлой сильной ноте счастья, когда больше ничего не нужно, все мечты осуществились. Пора было уходить.

Иннокентий Петрович с надсадой закашлялся, посинел и выплюнул горькую мокроту. Он царапал горло, сдирая пуговицу на припасённой для похорон рубахе. Захлопали двери машины, чья-то рука натянула на лицо непривычную жёсткую маску.

Иннокентий Петрович слишком рано и самонадеянно решил все за себя, но он ещё будет жить. От злой пневмонии на изношенном сердце останется глубокий шрам, серьёзное воспаление лёгких расшатает и без того ослабленное здоровье. Но крепкого организма хватит ещё на несколько лет. Старик слишком рано собрался умирать. Бог пока не отпустил упрямого Иннокентия Петровича.....