Кумтрест

Отработав в зоне один месяц, Лёша Бобышкин понял – это его место. Решать вопросы, сидя в кабинете, ему очень понравилось. Он уже понял, что обладает властью. Полномочия имеются пока не большие, но есть к чему стремиться. Бобышкин постоянно видел, как старшим товарищам периодически привозят пакеты с дорогими спиртными напитками. Со временем он понял, что за решение вопросов можно иметь и иную материальную благодарность. Для извлечения прибыли нужно просто использовать зэков в своих целях.

Бобышкин не торопился получать подарки от зэков или их родственников, так как понимал, что пока это делать рано. Сначала нужно стать своим в компании оперов и утвердиться перед руководством. Лёша не хотел быть конкурентом, так как ещё не до конца освоился. Бобышкин твёрдо знал, что у него всё впереди. Как экономист, он понял, что в зоне на всё можно накручивать огромные проценты. Дефицит всё делал очень дорогим, а власть была бесценна.

Бобышкин постепенно загонял зэков в долги и получал оперативную информацию. Изучал оперов и местную движуху, кто за чем и кем смотрит, и кто с этого что имеет. Он прекрасно понимал, что за ним тоже смотрят – как опера, так и зэки. Через год Лёша стал для всех своим. Он не лез в чужие дела и не жадничал, ни с кем не ругался и был всегда на позитиве.

Однажды Бобышкин встретил в зоне одноклассника осужденного Ясина Колю по кличке Бацилла. Он сидел за кражу и хранение наркотиков, по жизни был красным и работал дневальным в отряде. Фактически, он был писарем у начальника отряда, строчил характеристики и вёл личные карточки осужденных. Со временем их отношения стали дружескими, и Бобышкин начал получать первые деньги. Ему платили за предоставление осужденным положительных характеристик и разного рода поощрений, таких как благодарности и дополнительные свиданки.

Бацилла находил осужденных, готовых раскошелиться, а Бобышкин, обосновывая руководству, что это его агентура, подписывал поощрения. Деньги, конечно, не большие, но пятьсот, семьсот рублей в кармане было всегда. Бобышкин подписывал благодарности и Коле, но как компаньону по бизнесу, естественно бесплатно. Осужденный Ясин постепенно зарабатывал УДО. Бобышкин забирал свои кровно заработанные всегда дома у сестры Ясина. Это было надёжно, брать деньги в зоне он пока побаивался. Попутно с этим сестра Ясина, по имени Таня, просила передавать брату чай, сигареты, лекарства и письма. Бобышкин не отказывал ей и всегда помогал.

Однажды Ясин предложил Бобышкину ещё один вариант подзаработать денег. Суть простая, Бацилла достаёт разные макли – ножи, шкатулки и картины, а Бобышкин их выносит за зону. Ширпотреб он отдаёт Тане, которая будет продавать его в своей палатке на вещевом рынке. Бобышкин согласился. Вынести за пазухой три, четыре ножа проще простого, а любая копейка лишней не будет. Со временем это дело начало приносить доходы. Бобышкин выносил картины, кухонные наборы, ножи и прочие изделия ширпотреба. Делал он это с разрешения руководства, обосновывая необходимостью отблагодарить оперов из милиции. Они помогают колонии, осуществляя оперативное взаимодействие между силовыми структурами. Правда Бобышкин с мусорами просто бухал, но почему бы под шумок не воспользоваться такими моментами.

Жизнь налаживалась. У Бобышкина стали появляться и другие зэки, которые подгоняли макли. Кто-то благодарил за услуги, а кто-то рассчитывался за долги, но всё шло на продажу. Бобышкин давно уже понял, что дешевле подарить милиционеру бутылку водки, чем хороший нож или нарды, что что, а считать он умел хорошо.

Однажды во время планового обыска в отряде Бобышкин нашёл свёрток. В нём он обнаружил три коробка марихуаны и двадцать ляпов ханки. Бобышкин огляделся по сторонам и убедился, что никто этого не заметил. Он на секунду призадумался и спрятал наркотики в трусы, а потом продолжил шмон в отряде.

Бобышкин шмонал и думал о том, что очень редко по итогам обысков озвучивают изъятие наркотиков. Он давно уже понял, что изъятая наркота уходит неизвестно куда на усмотрение старших оперов. Но чем он хуже них? Его никто не видел и всё тихо. Выбрасывать наркоту жалко. Отдать старшим? Но это же он сам нашёл. Официально её оформлять нет смысла, по крайней мере на его памяти такого ещё не было. Что же с ней делать? Бобышкин не уютно себя чувствовал с наркотиками в трусах. Ему казалось, что за ним все наблюдают, как будто знают, что у него есть наркота.

Он прошёлся по зоне и понял, что ходи не ходи, а наркота лежит в трусах. Озвучить операм, что он её нашёл, теперь будет очень глупо. Лёша зашёл в свой кабинет и вытащил наркотики из трусов. Аккуратно завернул их в лист бумаги и положил всё в мусорное ведро. Недолго думая, Бобышкин вызвал Ясина.

– Здрасьте Адамович. – удивлённо поздоровался Ясин, так как сегодня Бобышкин его не должен был вызывать.

– Здорово Бацилла, как дела? – взволновано спросил Бобышкин.

– Да нормально всё, зачем вызвал, что-то случилось?

– Ничего, просто так. – пробормотал Бобышкин, после чего достал свёрток с наркотиками из мусорки и резко сунул его в руки Ясину. – Всё, свободен, иди, потом рассчитаешься.

– Спасибо. – ещё больше удивился Ясин, развернул бумагу и увидел содержимое. – А сколько я должен? – спросил Ясин, быстро пряча наркоту в штаны.

– Всё, иди, потом поговорим. – быстро пробормотал Бобышкин и выпроводил Ясина из кабинета. – Завтра приходи, после обеда, понял?

– Понял, ну я пошёл. – сказал Ясин и ушёл в отряд по дороге думая, что какой-то Бобышкин сегодня странный, наркоты кучу дал ни с того ни с сего.

В отряде Бацилла понял, что отраву Бобышкин на шмоне отмёл и утаил по-тихому. Куда её девать, не знает, так как нет ещё у него опыта. Вообще хорошо, что так получилось, для нашей совместной дружбы даже очень хорошо. Надо отблагодарить его, чтобы ему понравилось. Лишние «ноги» в зоне не бывают, решил Ясин. Вечером Коля со своими близкими раскурили траву и вмазались ханкой, часть которой продали. После чего собрали больше денег за её расчёт, чем это стоит. Коля пояснил приятелям, что это будет грамотное вложение денег на будущее.

На следующий день Ясин принёс Бобышкину отличный финский нож с наборной ручкой и в чёрных кожаных ножнах.

– Приветствую, Алексей Адамович. – сказал Ясин и достал из рукава телаги нож. – Это тебе, в качестве благодарности, за вчерашнее.

– Я, если честно, думал, что это стоит дороже ножа. – удивился Бобышкин. – Как-то это несерьёзно Коля.

– А ты ручку раскрути, Алексей Адамович, нож – за отношения.

Бобышкин открутил тыльник ножа и увидел там скрученные в трубочку деньги. Доставать их не стал, закрутил всё обратно и положил нож в ящик стола.

– Потом посмотрю, вопросы есть?

– Нет, если что-то будет как вчера, всегда рад помочь Алексей Адамович.

– Потом поговорим, ладно, иди.

Ясин ушёл в отряд. Бобышкин сидел и думал, что ему делать с деньгами, а вдруг это подстава, надо проверить. Он положил нож в мусорное ведро, закрыл крышкой и пошёл за зону. Он знал, что если его вдруг будут хлопать, то это будут делать именно сейчас, думая, что деньги у него с собой, а их нет. Он вышел за зону и зашёл в штаб – ничего не произошло, всё как обычно. Потом он пошёл посидел в своей машине и опять зашёл в штаб за зоной – опять ничего. Лёша вернулся в свой кабинет в зоне, сел в кресло и стал смотреть на мусорное ведро. Деньги в зоне он ещё ни разу не брал.

Прошло полчаса, но за ним никто так и не пришёл. Значит Бацилла нормальный мужик, порядочный и ему можно верить. Бобышкин достал нож из мусорного ведра, раскрутил ручку и вытащил две с половиной тысячи. Самые лёгкие деньги, шёл и нашёл. Бобышкин положил деньги в фуражку и пошёл за зону. Старый приём, так как в случае чего можно смело сказать, что кто-то специально их туда подкинул.

Бобышкин вышел за зону, сел в свою машину и от волнения закурил. Он чувствовал, что нервничает, но доступность лёгких денег все нервы потом свела на «нет». Продажа ножей, нард, картин и прочих маклей было пылью на сапогах моряка по сравнению с этим ощущением. Удовольствие, от лёгких денег, переполняло Бобышкина через край. Он из воздуха поднял больше, чем половина его зарплаты за месяц.

– Вот теперь я точно люблю свою работу! – сам себе вслух сказал Бобышкин и аккуратно положил деньги под резиновый коврик.

С тех пор Бобышкин все изъятые наркотики в зоне, неважно какими способами, продавал Коле Ясину. Через месяц стало ещё проще. Сестра Таня начала передавать брату, вместо чая и сигарет, ханку и план, а Бобышкин имел деньги за занос. Одно другому не мешало, всё, что приносило прибыль, обязательно продавалось. Порой казалось, что там, где-то в зоне, есть бездонная бочка, набитая деньгами. Лёша, конечно, опасался заносить наркоту в зону, но он, сделав вывод из первого опыта, заносил наркотики и выносил деньги исключительно в трусах. Так было надёжнее, да и кто посмеет оперу в трусы лезть.

Бобышкин даже не заметил, как начал заносить и продавать наркотики в зоне почти каждый день. Лёшу это уже не волновало, так наверно делали все опера в Полтиннике. Все были заняты своими делами и не лезли друг к другу, а отношение к работе было обычной показухой.

Глава 2

ИК-3. Матрац

Васильев проводил проверку наличия осужденных в колонии. Он зачитывал фамилии по формулярам, осужденные выходили из строя и называли своё имя и отчество. Он лично проверял свои отряды три, четыре раза в неделю, с целью обоснованного вызова своих агентов. Чтобы агента не засветить, Васильев вызывал ещё пять, шесть человек, среди которых должны быть обязательно разношёрстные осужденные. Легендой, как правило, служило нарушение формы одежды, плохая стрижка или вопросы по трудоустройству.

Васильев в кабинете читал им по очереди лекции о нарушении правил внутреннего распорядка. Потом говорил, что пока обойдётся профилактической беседой, строго следил за временем и отпускал в отряд. На беседу он тратил пять минут. В этот раз ему был нужен осужденный Махаев Никита, который месяц не появлялся у Васильева на встрече.

– Здорово Никита, как дела? Что нового в зоне, почему не заходишь или повода нет? – спросил Васильев Махаева.

– Василий Васильевич повод есть, идти опасно, сам ждал, когда вызовешь.

– Почему опасно, что-то интересное есть?

– Где наркотики проплывают, там всегда опасно. – Махаев начал набивать себе цену. – Зэки всегда ухо востро держат. Я случайно рядом оказался возле двух нариков и сразу идти в штаб не мог, подозрительно будет.

– Что за тема?

– Матрац отраву ждёт, которая будет в передаче. От кого не знаю и кто привезёт тоже не знаю.

– А как дело было?

– Я в каптёрку заходил за вещами, а он там с кем-то базарил, за шторкой не видно. Это было ровно пять дней назад. С их слов я понял, что отраву привезут недели через две. Я подумал, что неделю выжду и сам к тебе пойду под каким-нибудь предлогом. А ты как чуял, сам меня выдернул.

– Понятно. Никита, время на исходе, если всё нормально будет с Матрацем – обращайся. Помогу чем смогу.

Васильев был вынужден прекратить разговор, так как время заканчивалось. Любая задержка могла привести к лишним вопросам от зэков к Махаеву.

– Василич, я домой хочу быстрее и больше мне ничего не надо.

– Ну вот и будем постепенно готовиться к УДО, если будем с тобой хорошо работать.

Васильев ждал передачу на Матраца и через неделю приехала его мама. Васильева смутило, что передачу привезла именно мать Матраца. У него не укладывалось в голове, что мама может привезти наркотики сыну. В любом случае такую информацию нужно обязательно проверить.

Матрац, он же осужденный Шендорович Сергей Дмитриевич, давнишний наркоман. Он «сидит» на ханке ещё с восьмидесятых, как и сидит постоянно в зонах за хранение и употребление наркотиков. Васильев знал, что эта информация почти стопроцентная, оставалось только найти наркоту в передаче. Сделать это надо в присутствии Шендоровича, чтобы не было вопросов к порядочности оперативника. Шендорович должен лично подтвердить, что вещи и продукты в передаче именно его. Всё, по справедливости, честно и обоснованно.

Не пойман – не вор, а но воре и шапка горит! Васильев заметил, как Матрац невольно почесал себе шею и подбородок. Шендорович сделал удивлённое лицо, с видом, а что случилось гражданин начальник? Каждый опер знает, что у наркомана в голове только одна извилина и она всегда ведёт в вену.

Разложив передачу на столе в кабинете Васильева, Шендорович начал выкладывать всё содержимое из прозрачных пакетов на стол. Обычный набор передачи от мамы сыну: носки, трусы, мыло, туалетная бумага, сигареты, спички, две палки колбасы, варёные яйца, печенье, чай, леденцы, сгущёнка, пирожки, булочки и опись самой передачи. Сверив содержимое с описью, Васильев удостоверился, что всё на месте и ничего лишнего нет.

– Осужденный Шендорович, в вашей передаче имеются запрещённые предметы, наркотики, алкоголь? – официальным тоном спросил Васильев.

– Да ну, гражданин начальник, мама же приезжала. Ничего нет.

– Ну что ж, преступим.

Васильев начал проверять передачу. Прощупав одежду, в особенности швы и резинку трусов, ничего не обнаружил. Дальше пошли сигареты, каждая по одной – опять ничего нет. Потом он аккуратно разрезал колбасу, пирожки, булочки и опять ничего не обнаружил, всё чисто. После этого пошли конфеты одна за одной, с разворачиванием каждой, яйца, которые были целые и не битые, в общем ничего запрещённого там не было. Значит в сгущёнке, понял Васильев, вариантов больше нет. Он уже знал, что на воле давно научились закатывать в сгущёнку всё, что угодно, вплоть до спирта. Открыв сгущёнку, Васильев перелил её в пакет, в котором наркотиков не оказалось.

– Я же говорю Вам гражданин начальник, нету запрета, мама же приезжала. – уверенно сказал довольный Шендорович.

М-да? Действительно ничего нет, подумал Васильев. Информация стопроцентная, а ничего нет, как же так? Васильев был уверен, что в передаче должна быть наркота, но её нет. Он не мог промахнуться или всё-таки мог? Васильев позвонил в дежурку и позвал инспектора отдела безопасности. Когда тот пришёл, он сказал ему посидеть с Шендоровичем в кабинете, так как ему нужно срочно выйти.

Вася вышел из кабинета и пошёл покурить. Покурить и подумать, как получилось так, что в передаче ничего нет. Источник ещё никогда не подводил, а тут нет ни хрена. Вызывать сейчас агента было глупо. Его быстро «срисуют» зэки, что он приходил в штаб – лишние вопросы ни к чему. Так, что же делать, где отрава? Может её действительно нет, а если есть? То получается, что опер лох что ли? Ладно, пойду к Петровичу за советом, он опытный, подскажет, что делать.

Петрович сидел в кабинете с комендантом промышленной зоны Орехом. Они курили, пили чай и Орех кого-то усиленно сливал, но увидев Васильева, сразу засобирался и попрощавшись, быстро убежал по срочным делам.

– Петрович, тут такая тема. Смотрю передачу на Матраца, сто процентов должна быть отрава. Всё обыскал, ничего нет, что делать? Источник верный. Может ошибка, так как передача от мамы, но нет ничего, хоть убей.

– Матрац, Шендорович, который из восьмого отряда? Старый такой? – уточнил Петров.

– Да, он самый, а что?

– Он опытный наркоман и очень хитрый. Он у нас уже третий раз сидит, а что в передаче? Какие вещи и продукты?

– Да всё как-обычно, заварить, закурить, пожрать, да мыльно-рыльное.

– Матрац сейчас у тебя в кабинете?

– Да, с инспектором сидит, пока я вышел.

– Пойдём посмотрим, что там у тебя.

Они зашли в кабинет и Шендорович, увидев старую гвардию, сразу заулыбался. Он знал, что Петров просто так катать вату не будет.

– О-о, Пётр Петрович, здрасьте! Моё почтение, давно Вас не видел. – поприветствовал Шендорович Петрова и насторожился.

– Здорово, здорово Матрац, как дела? Как мама? Богато живёшь, я смотрю!

– Да ну, откуда деньги, сами видите какая передача скромная.

– Ну, ну, то-то я смотрю мать за тридевять земель по мелочи решила привезти. Сколько ей к тебе ехать, километров триста, если мне память не изменяет? Да Матрац? – Петров начал вопросами давить на Шендоровича.

– Соскучилась старушка, что-ж я ей запрещу, что ли? – начал оправдываться Шендорович.

– Ладно, что попусту базарить, значит говоришь запрета нет? Давай посмотрим.

Петрович окинул взглядом всё содержимое передачи на столе.

– А яйца смотрел?

– Ну да, смотрел, яйца и яйца, а что не так? – удивился Васильев.

– Жаль не пасха, давай ты чистишь, а я разрезаю. – распорядился Петров.

Васильев не понял, что не так с яйцами, но стал их чистить и подавать Петровичу. Петрович разрезал первое яйцо и достал из него капсулу. Это был толстый стержень от шариковой ручки, длинной полтора сантиметра, запаянный с двух сторон. Он разломал его и выдавил оттуда ханку.

Васильев не подал виду перед Матрацем, что удивился, но радость его переполняла через край. Ну Петрович, ну даёт, я бы никогда не подумал, что так можно спрятать. Только как они это сделали? Яйца целые, не мятые, обычные трещины после варки. Ему не терпелось быстрее у Петровича узнать, как это делают.

В итоге из двадцати яиц достали десять капсул с ханкой.

– Ну что Матрац будем делать? – спросил Петров. – Не стыдно маму подставлять? Маме наверно привезли передачу и оплатили проезд, такие же наркоманы, как и ты Матрац. Вот сейчас оформим вас обоих и сядет твоя мама за поставку наркотиков.

– Наказывайте, что я могу ещё сказать. – ответил Шендорович, повесил голову, а про себя подумал, что с яйцами уже не катит. Надо думать, что-то новое, что-то такое, кто ещё не делал.

Петров и Васильев доложили про изъятую наркоту Зубову и пошли с Шендоровичем в туалет.

– Так Матрац, процедуру знаешь, вопросов естественно нет. – сказал Петрович и бросил капсулы с ханкой в унитаз.

Васильев дёрнул за верёвку и смыл всю наркоту в канализацию. Матрац, почти со слезами на глазах, смотрел в водоворот, который поглотил столько прекрасного и чистого продукта. При этом он считал на сколько денег попал, которые надо будет рано или поздно возвращать.

– За что писать, за курение как-обычно или как? – спросил Шендорович.

– За курение, иди в дежурку там тебя уже ждут. – ответил Васильев

– Сколько? – опять спросил Шендорович.

– Ну ты же знаешь, пятнадцать, а там посмотрим, как вести себя будешь.

Матрац прошёл по коридору в дежурную часть, поздоровался с оперативным дежурным и попросил листок с ручкой. Он пояснил, что случайно закурил в неположенном месте и надо срочно ехать в изолятор. Дежурный выдал листок и ручку, Матрац написал объяснение и зашёл в стакан. Там он стоял и ждал, когда хозяин выпишет пятнадцать суток. Не срослось, сделал вывод Шендорович, подводя итоги сегодняшнего дня.

– Петрович, а как ты понял, что отрава в яйцах, они же целые? – спросил Васильев.

– Старый приём. Варишь яйца, но по два или три, так как сразу все зарядить не успеешь. Как только начинают появляться трещины, сразу увеличиваешь температуру на плите. Яйцо лопается. Ты его в это время достаёшь и аккуратно раздвигаешь скорлупу. Засовываешь капсулу и сразу в ледяную воду опускаешь. Яйцо сжимается. Убираешь лишний белок со скорлупы и всё. Яйцо практически целое, с виду и не подумаешь, что внутри что-то есть. Но это Василий Васильевич прошлый век. Сейчас они с луком так делают, вот там вообще не видно.

– В смысле?

– Новая тема. Из грядки достают молодую головку лука и аккуратно, сверху между перьями, делают надрез. Засовывают во внутрь капсулу и обратно в грядку. Лук растёт и надрез зарастает, а потом по лагерям развозят и продают. Говорят, что также с яблоками уже научились делать, когда они ещё растут на дереве, но я пока таких не ловил.

– Петрович, а почему мы милицию не вызовем и не оформим их?

– Понимаешь, Василий Васильевич, если всё оформлять, как положено, то надо будет много бумаги исписать. Много людей наказать, включая и нас с тобой, что плохо работаем.

– Почему?

– Не владели оперативной информацией и пропустили наркотики в зону.

– Как не владели? Я владел. Мы же их нашли по информации.

– Обнаружили мы их уже внутри зоны, а должны найти у его мамы за зоной. Мама скажет, что подкинули, а это так и есть, кто подкинул неизвестно, скажет, что ничего не знает. В итоге получится тёмный лес. Работы милиционерам подкинем лишней, а на нас пятно повиснет. Управление будет носом тыкать, что дело не довели до конца и наркотики пропустили в зону. Наша задача предотвращать поступление наркотиков в колонию и наказывать осужденных за такие попытки, что мы с тобой и сделали. Это милиция должна была, ещё на подходе этой мамы к нашей зоне, отработать её с наркотиками. – доходчиво пояснил Петров.

– Так может выяснить у мамы Матраца, кто ей передачу привозил? А потом информацию сообщить милиционерам.

– А вот это лишним не будет. Допроси её, пока она здесь, если что расскажет интересного, сообщишь в райотдел. Только без подробностей, скажешь, что информация от агентуры.

Васильев подробно допросил маму Матраца и на следующий день дал оперативную информацию операм из райотдела.

Вася был доволен, что день прошёл не зря. Наркоту перехватили, Шендорович в изоляторе, агент Махаев молодец, что в очередной раз не подвёл. В зоне порядок и сразу видно, что кумовья работают. Но самое главное то, что есть наставник Петрович, который всегда поможет.

ИК-12. Ломка

Шмаров приехал в зону в четыре утра. Он уточнил у оперативного дежурного и нарядчика Лучёва обстановку в зоне за ночь. Попил кофе в кабинете и пошёл в штрафной изолятор на подъём, который начинается в пять утра. С последнего этапа в ШИЗО закрыли одиннадцать человек из двадцати девяти. С непонятливыми нужно было много работать, чтобы они осознали свою вину и положение. Только после хорошей профилактики их можно выпускать в карантин. Обычная работа, которая требовала много времени и сил, а этого у Андрея было предостаточно. Радовало то, что руководители оперативного отдела и колонии выписали ему на всё зелёный свет.

Осужденный Калугин очнулся на полу, свернувшись калачиком у стены. В камере горел свет. Он не знал какое было время суток, день или ночь. Всё болело, но он об этом не думал. Суки, суки, за что они его опустили, за что? Что теперь делать? Калугин осмотрелся. Шконари пристёгнуты к стене, в углу лежали скомканные вещи, это была его роба. В камере больше никого не было. А может всё это сон, подумал Калуга и нехотя потянулся рукой к анусу. Проведя между ягодиц, он посмотрел на неё и увидел на пальцах запёкшуюся кровь и говно.

– А-а-а-а-а! – заорал во всё горло Калугин.

– Подъём, подъём! – ответили ему за дверью в коридоре. – Изолятор подъём, все на выход, к стене, руки в гору. – громко кричал прапорщик.

Изолятор ожил как большой муравейник. Все бегом, бегом, бегом, стуки, удары, доклады зэков. Заскрипели ключи в двери камеры, где находился Калугин и открылась дверь.

– Что-то я не понял? – удивился Шмаров. – А тебя не касается команда подъём? Бегом оделся, встал в квадрат, жду доклад, время минута.

Калугин не шевелился.

– Ну что же, ты не первый и не последний. Парни. – крикнул Андрей, глядя в коридор. – Тут у нас нарушитель распорядка дня образовался. Нужно научить этого гондона режиму.

В камеру зашли три здоровых сотрудника с засученными рукавами. Нанося удары руками и ногами, при этом не скупясь на болевые приёмы, они одели Калугина в робу за одну минуту. Потом, пиная по ногам, поставили его в белый квадрат, нарисованный на полу.

– Докладывай. – сказал один из них. – Громко и чётко.

– Гражданин начальник… – тихо начал свой доклад Калугин, но сразу получил кулаком по левому уху и полетел, от удара, в стену.

– Тебе же сказали, громко и чётко. Это, что за сопли, ещё раз. – скомандовал Шмаров.

– Гражданин начальник, осужденный Калугин… – и опять получил по левому уху, и снова полетел в стену. В ухе уже зазвенело по-настоящему.

– Ты не понял, что ли? Громче, громче, ноги вместе, пятки вместе, носки тоже вместе, голову выше. Ещё раз.

Через полчаса, после внесения таких поправок в доклад, Калугин орал его как пулемёт. Чётко, громко, без запинки и вытянутый как струна. Потом был пятиминутный завтрак. Кормили по принципу – последнему пайку дали, а у первого уже забирают тару. Завтрак доесть у Калуги не получилось.

По распорядку дня началось личное время. Калугин стоял в белом квадрате и громко вслух читал правила внутреннего распорядка, которые держал перед собой. Как он должен проводить личное время, ему объяснили примерно так, как одевали в робу и учили форме доклада. Шмаров ходил вокруг него, читал лекцию и постоянно напоминал про фотосессию.

– Ты, осужденный Калугин, не думай, что один такой – здесь все такие. Ты не переживай, белой вороной не будешь. Отсидишь в ШИЗО и к своим в зону выйдешь. Один раз не пидорас! Будешь хорошо себя вести, может на работу пойдёшь, но всё зависит от твоего примерного поведения.