В начале – муравей. Поэты Литвы в переводах Георгия Ефремова

В начале – муравей.

Поэты Литвы в переводах Георгия Ефремова

© Ефремов Г.А., 2012

* * *

Спасибо тем, кто помогал и помогает издавать серию

(привожу их сетевые псевдонимы):

ng68 · sulerin · vitum

В оформлении использован рисунок Леонардаса Гутаускаса.

Памяти Йонаса Стрелкунаса

Эта книжка придумана Юозасом Будрайтисом в 1999 году. С той поры она отлёживалась поначалу у меня в голове, потом – в ящике письменного стола, потом – в электронной папке компьютера. Немота в каком-то смысле шла ей на пользу – знаки и звуки выверялись и заменялись менее блёклыми, структура делалась жёстче. В какой-то момент возникла идея снабдить все тексты литовскими оригиналами – и тогда сборник пополнел вдвое. Сейчас я вынужден отказаться от двуязычного издания, на него попросту нет денег. Но в Интернете я выложу всё.

Время шло, книга хорошела в заточении и даже стала забывать о том, что где-то есть свет. Но как-то отец, страстный коллекционер литераторских автографов, сказал мне: «Ещё немного, и некому станет надписывать эту книжку». Уже нет в живых моего отца, у десяти авторов появилась не только дата рождения. Я понял, что следует поторопиться. И вот с помощью близких и любимых людей мы провожаем эти слова на волю. И я верю, что там – на свободе, на ветру, при свете – снова встретятся мои певчие и крылатые друзья.

Уйдём-уедем (дайна)

Уйдём уедем,Терпеть не будем —Тут всё чужое.Тут хлеб спроворенИз чёрных зёрен —И мы как солома.Ветра как вилы,И нету силыИ нету правды.Черны дубравы,Поля суровы —Ни зги, ни славы.А только злоба —Те сторонятся,А те бранятся.Малой да старый —Всяк занят сварой,И все с ножами.Разбудят рано,Отпустят поздноИ смотрят грозно.Тут сохнут реки,А человекиНе разумеют.Колосья сохнут,Колёса стонут,Полозья стынут.Вчера уныло,С утра постыло,Всегда – как было.И только слёзы:Помилуй, мати!Кругом одни тати.О бедном братеВсплакни, сестрица,Когда не спится.Мне молодомуНет пути к дому —И нет покоя.Тут листья жолкнутИ птицы молкнут,И люди гибнут.Тут ядра воютИ пули свищут —Поживы ищут.Тут кони плачутИ сабли блещут,Кровавые реки плещут.А уйдём уедемВдогонку птицеВдаль от хмельного света.А там, где будем,Беду забудемНа долгие лета.Туда нас кличутСтарцы и девы:Где же вы, где вы?Зовут родныеИ все соседи:Где же вы, дети?Тоскуют братьяИ стонут кониНа горном склоне:– Вы не печальтесь,Вы возвращайтесьИз той недоли.– И вы не плачьте,Сестры и братья,Нам душу не раньте.Яры да ямы —Нам отцы и мамы,Других не дождёмся.Осенние птицы —Вот наши сестрицы,И те улетают.Наплаканы плёсы,Сырая водица.В них небо глядится.

Антанас Страздас

1760–1833

Вот и солнце

Вот уже и солнцеПрогоняет стужу,Любое весельеПросится наружу!По заре весеннейСветел первопуток,А настанет осень —Станет не до шуток!Пёстрые кукушкиПо рощам кукуют,Во дворах и пущахГолуби воркуют.Соловей трепещетОт песни бескрайней.Радуется в небеЖаворонок ранний.Тетерев по лугуРассыпает рокот.Все на свете птахиЩебечут как могут.Сколько их на свете —Великих и малых!На поляне россыпьРосистых фиалок.Колокольцы светят,Вдоль тропы мелькая,А в ограде роза —Такая хмельная!И смеётся путникНа подходе к дому,Он в ответ киваетКолосу ржаному.Всякому, кто молод,Млечный май по нраву.Ветер овеваетСвежую дубраву.Те, кто поумнее,Лишнего не просят,Господу за ласкуПохвалы возносят.Ты послал нам, Боже,Майское веселье —Вешние забавыСлаще новоселья!

Юргис Зауэрвейнас

1831–1904

Мы литвинами рождены

Мы литвинами рождены,Мы литвинами быть должны.Делу славному с колыбелиДо могилы будем верны!От вод балтийских до башен ВильноЗемля врагами осквернена,Но храбрецами Литва обильна —Литвинов гордых родит она.Идут невзгоды – туча за тучей,Гроза – громогласнее всех музык;Пигмеи силятся в злобе жгучейИскоренить наш древний язык.Но жив литовец – не будет нем онИ в час урочный сбросит ярём,Так величавый, могучий НеманНе умолкает и подо льдом.Благословенна Литва литвинов!Родина, не предавайся тоске!Стой, не колеблясь и страх отринув,И говори на родном языке!Пусть недруг ярится, не сознавая,Что ропот наш – не простая блажь,Мы клич надежды «Литва родная!»Помним с рожденья, как «Отче наш».Тот, кто литовец сердцем и родом,Не осквернит любимую речь.Лишь тот спасётся, кто и под гнётом,Слово живое сумел сберечь.Мы литвинами рождены,Мы литвинами быть должны.Делу славному с колыбелиДо могилы будем верны!

Юлюс Анусавичюс

1832–1907

Кто сердце растерзанное исцелит (фрагменты)

Родина милая, ныне твой облик страшен.Сколько же ты претерпела, земля родная?Где были сады и сёла в обрамлении пашен, —Над пепелищем ветер летит, рыдая…О́тчина, благословенны выси твои и недра!Вам, земляки мои, нету равных на свете, —Взысканы Господом и обласканы щедро,Жили вы мирно и были добры, как дети…Тропку любую, изгородь, каждую крышу,Девушек юных и старика-соседа —Я неослабно люблю и ежечасно вижу,И обращаюсь к ним, и не слышу ответа…Крест на пригорке, ветер в зелёных кронах,В облаке яблонь пасечная поляна, —Край несравненный в очах моих неутолённых!Память моя, ты – отворённая рана…Годы вы, годы лихие, болью обильны,Кровью полны и окурены едким дымом…Снова людские сердца малы и бессильны,Души открыты бедствиям неукротимым…Родина, воля – нету иной награды.Чтоб вороньё небес не затмило милых,Встанем за наши сёла, за наши грады,За братьев, что истлевают в лесных могилах!..Мы встанем наперекор трусости и уныньюИ не уступим ни пяди земли отцовой, —Храброму не страшны никакие рвы и твердыни,Ни говор орудий, ни пламя, ни град свинцовый!..1868

Антанас Венажиндис

1841–1892

Песня старой девки

Ты про это знаешь, Боже:Нам без мужиков негоже!Ну а как дождаться свата —Ничего-то им не свято!Помоги, святой Антоний,Безо всяких церемоний.Вон соседушка при муже,Ну а я-то почему же?..Я уж так тебя молила,Громче всех тебя хвалила,Ну а ты не обиходишь —Женишонка не находишь!Нынче мужа не добуду —Завтра вовсе жить не буду.И на что мне эта доля —Как берёзке среди поля?Да, мамашка наша ЕваТвоего не знала гнева,А увидела Адама —И случилось много срама.Я ведь Евиного рода,Так пошли мне хоть урода:Пусть он будет греховодник,Но по крайности – работник!Сколько мучиться невесте?У меня ведь всё на месте(Тьфу ты, что же я плету!):Сердце есть, ума немного,Да, видать, озлила Бога,Коли мыкаю беду!

«Как ты красив, ты красив, дальний ночной небосвод!..»

Как ты красив, ты красив, дальний ночной небосвод!Господи, что за тропа в поднебесье ведёт?Скоро ли, неуязвим для земной тревоги,Ввысь я уйду за Тобою по звёздной дороге?Скоро ли, душу мою окрыляя и тело моё леденя,Вечной короною Ты увенчаешь меня?Скоро ли я, оказавшись в юдоли загробной,Лик Твой увижу безоблачный, солнцеподобный?Скоро ли Ты, Всемогущий, бестрепетною рукойСдунешь меня от земли, словно стебель сухой?Слабый, печальный – я брёл через чёрную пустошь,Шёл и надеялся: Ты к себе меня впустишь.Грешного человека, былинку, щепотку золыВ светлом чертоге укрой от мятущейся мглы!

Винцас Кудирка

1858–1899

Народная песнь (по мотивам)

Край возлюбленный, Литва,Гордый, сердцу милый!Нас прошедшие векаНаделили силой!Пусть о чести и добреМы не позабудем,Пусть послужим не себе —Родине и людям.Пусть рассеется беда,Брат обнимет брата,Утвердятся навсегдаСвобода и правда.Пусть любовь родной землиНе покинет сына.Родина, цвети в векахВольна́ и едина!

Майронис

1862–1932

На озере Друкще

Ропщу, хоть это и грешно:Идти мне было сужденоПо жизни одному;И я плутал, судьбой влеком,Не зная отзыва ни в ком,Не нужен никому.И вдруг в ночи твои слова!Так светит черная листва,Слетевшая с высот.И только плеск весла тяжёл,А мы вдали от многих зол,И лодка нас несёт.В моей руке твоя рука,И ты глядишь за облакаВ глаза самой луне.И мне светло в моём пути:В мечтанье, в памяти, в грудиТы навсегда во мне.1913

Йонас Мачис-Кекштас

1867–1902

В трудный час

Хотелось мне мир неоглядный любить,Делиться с другими заботливой силой,Мечталось мне землю ручьями омытьЛюбви милосердной, любви негасимой,Что жгла мою душу во всякую пору —В полуденный зной и в полночную стынь…Не друга обрёл я, но злобную своруВрагов. И насмешки горчат, как полынь.Хотелось мне светлые слезы ронять:Так дерево раненое лесноеТочащейся влаги не может унятьИ соком прозрачным исходит весною.И думалось мне: этой влагою слёзной,Бегущей из всех опечаленных глаз,От крови, от гноя, от жижи навознойОтмоется почва в назначенный час.Не внемля сомнениям и суеверьям,Одной торопливой мечтой обуян,Я грезил, что слажу с таящимся зверем,Но встретил презренье, укор и обман.Две капли, как ягоды налитые,Скатились на землю с пылающих щёк,Так падают звёзды в долины пустые,Чтоб вихрь остудил их и ливень иссёк.Замкнулся я в муке моей огневой,От мира таился я в кельях укромных —Так прячется в травах цветок полевойОт рук своевольных, от гроз вероломных.Но если взовьётся, как пыль по дорогам,Стенанье селян, иссушенных нуждой,И во поле взгляд набредёт ненарокомНа лица, распаханные бедой, —Вновь слёзы, крупнее рассветной росы,Из глаз моих грянут обильно и дробно,Вновь сердце замрёт в ожиданье грозыИ в тесной груди затрепещет неровно…Но, вновь окружён темнотою смердящей,Скрываться я вынужден, словно чумной,Что вечно идёт непролазною чащейИ отклика ищет у твари лесной…Тоскою душа моя сокрушена.Отвергнув ничтожество в ярких личинах,Я жажду, как отдыха, смертного снаСреди корневищ и прозрачных песчинок…1902

Юргис Батрушайтис

1873–1944

Шелест полевицы

Поклонись травинке у тропы и внемлиТихой полевице, пробившей суглинок, —И глухому сердцу поведают стеблиО судьбе единой людей и былинок…Вас отец всесильный взрастил неслучайно:И соединились в живоцветном чудеДве равные доли, две земные тайныТравы полевые и смертные люди…Тот, кому понятен шёпот полевицы,Не страшится чёрной вековечной бездны,Знает: в царстве мира не сыскать границыМеж землёю пыльной и твердью небесной…

Пранас Вайчайтис

1876–1901

«Я думал: коснусь налитых изумрудин…»

Я думал: коснусь налитых изумрудин,А тронул росою осыпанный мох,Я думал: мой путь неизбит и нетруден, —А к счастью приблизиться так и не смог.Я страха не ведал и умысла злого,Не верил, что даль чернотой налита,Я жаждал посеять заветное словоВ бесплодные слитки сердечного льда.Над миром грядущие грозы нависли,Но верю, что в душах, подвластных беде,Живут благородные чувства и мысли,Как светлые перлы в глубокой воде.[1900]

Винцас Стонис

1893–1986

Летний вечер

Гаснущего солнцаТающий клочок.Песенку ночнуюПробует сверчок.Проступают звёздыСреди редкой тьмы.Кутаются в дымкуПоле и холмы.Дремлет у дорогиПыльная трава;Ветер побоитсяТронуть дерева.Звонкие колёсаУкатили прочь:Скоро всю округуУкачает ночь.1908

Винцас Миколайтис-Путинас

1893–1967

Беззвучье и мрак

В доме моём этой ночью беззвучье и мрак,Дом – как руины святилища – пуст и постыл.Колокола тишины, леденея, гудят на ветрах.Жертвенный камень остыл.Пусть позабыли жрецы об огне алтаря —Ты погасить одиночество в сердце не мог.Жди, одинокий: ещё не восстала заряГрозная, будто клинок.Звёзды задув, ты бы мчался, не ведая вех.Пусть и душа остывает во мраке, оцепенев.Ветры хаоса пусть вырвут из сердца навекМуку, печаль и гнев.Море услышишь и пламенный говор гор.Горький напев оживёт: словно звезда, обуглен.Жди, одинокий: нескоро зажжётся простор,Острым клинком разрублен.1922

Казис Бинкис

1893–1942

«Ворчит профессура, путаясь в поводах…»

Ворчит профессура, путаясь в поводах:Талантлив местами, но как несерьёзен!А мне – если честно – повсюду паводок,И в каждом моём кармане по сотне вёсен.Выходишь – и кругом наводнение, —Затоплены все сердечные взгорья.Словом, такое всеобщее помутнение, —Что же теперь: дряхлеть и трухляветь с горя?Столько пенсне и мантий – что делать голому?У них о любой весне имеется притча.Тут одному роса окропила голову, —Он сразу стричься.А я ненароком, почти незаметно яКарман или рот приоткрою, —И вырываются вёсны – орда несметная —Вся заливая жаркой зелёной кровью.Поздновато жалеть, и вопить панически,И взятки совать: весна бескорыстна!Видать, что недуг приключился хронический —И теперь никуда от него не скрыться…1923

Юлюс Янонис

1896–1917

Зимой

Рябина в инее с утра —Как вылита из серебра,Земля и небо всё белей,И снег летит поверх полей.Снега повсюду. Ближний лесСтоит нахмурен и белес,И я один иду в лесу —Нестынущую боль несу.Я спрашиваю у сосны —Не далеко ли до весны,Не скоро ясень и ветлаДождутся солнца и тепла?Сугробы всюду. Не могуТропинку различить в снегу;А хлопья белые, легки,Летят, летят как мотыльки.Один бреду. И на ветруВ глухом заснеженном боруЯ слушаю угрюмый шум —И сам спокоен и угрюм.6. II.1915

Балис Сруога

1896–1947

«Рута у дома. В лугу полевица…»

Рута у дома. В лугу полевица.Дремлет на солнце девушка в белом.Зрячие травы. Роса искрится.Утром недвижным и онемелым —Дремлет на солнце девушка в белом,Вздрагивает на щеке ресница,Тихо прильнула к руке полевицаСтеблем несмелым.1917

Из цикла «Гимны в честь гостьи лазурной»

«Сумерки светятся, падая…»

Сумерки светятся, падая,Как голубые клубки.Мука взмывает крылатая —Взмахи, как ночь, глубоки.Мука является затемно,Как поджигатель ночной.Разве рыдать обязательно,Чтоб ты смирилась со мной?Сумерки не сберегли меня —Криком лечу в синеву.Нежную гостью по имени,Пьяный от муки, зову.Крик мой призывный беснуетсяНад чернотой бытия, —Нищая доля-безумица,Как мне оплакать тебя?Мука рождается затемноВ жалящем колком огне.Разве рыдать обязательно,Чтоб ты ответила мне?

Саломея Нерис

1904–1945

«Сосны и пена, как снег…»

Сосны и пена, как снег.Даль, синева, белизна.Лодка и в ней человек.И на душе тишина.Колокол плачет в груди.Колокол стонет в земле.Я отпускаю – иди.Пусто в лесной полумгле.Плыть от любимой землиБольно и радостно мне.Солнце погасло вдали.Сказка мерцает на дне.Скроют песок и быльёСкрипку в сосновом бору.Сгину я – имя твоёКто пропоёт на ветру?..1926

Лето пролетело

Лето отсмеялось, отцвело, умолкло,Закружили ветры в поле опустелом,Осень обступила и бормочет в окна:«Лето пролетело, лето пролетело!..»Пойте, пойте, ветры, в помертвелом полеОб осенней доле, о последней боли.Спойте мне о малом – счастье небывалом —О последнем солнце, золоте усталом.1927

«Ближе, ближе… С острых крыш…»

Ближе, ближе… С острых крышПрянули грачи.Там Литва. О чём молчишьСердце? Не молчи!Не даёт идти земля,Нет пути из мглы,Белорусские поляТак тебе милы?..1944

«Дни красны и скоры…»

Дни красны и скоры.Чёрен перегной.Голые просторыВспаханы войной.Сказочно красиваДаль в огне зарниц.И растёт крапиваИз пустых глазниц.1943

Антанас Мишкинис

1905–1983

Наш роман

Наш роман завершился успехом:Ты ушла без причин и помех.Ты ушла со слезами и смехом,И со мной только вечер и снег.Я не всё до копейки истратил:Эти окна – в морозных цветах,И стихи из потёртой тетрадиТой, где осень и что-то не так.Ну а ты отпустила поводья,Весела от любви и вина.А в глазах у тебя половодье —Так над лугом вода зелена.От волос, от одежды и кожиВеет страстью, и всё как в дыму.Пусть кого-то пьянит и тревожитЭтот запах. А мне ни к чему.Та любовь завершилась успехом:Поднялась и ушла без помех.Но осталась слезами и смехом,И цветами, что брошены в снег.

Стасис Англицкис

1905–1999

Утро

Сумерки. Тёмные кроныСкрыли галдящих ворон.Солнце торопят вороны —Солнце бело, как творог.Вот уже на́ небе глянец,Рдеют зарницы кругом —И по земле, разрумянясь,Солнце идет босикомИли плывет, пламенеяЖарче, сильней и светлей…Мне это утро нужнееОгненной вечности всей.

Бернардас Бразджёнис

1907–2002

Взываю

Взываю к потрясённому народу,Затравленному сворой ГПУ:Зову избрать незримую дорогу,Где злым ветрам не оборвать листву.Зову литовца вместо звучных гимновРасслышать сердце в родственной груди,Чтобы в ночи кромешной не погибнув,Однажды на рассвете расцвести.Из тьмы, из мрака разглядите волю,При свете сердца различите храм,Рабам оставьте горестную долю! —Дух пращуров, я вновь взываю к вам.Зову народ, живой в любом смятенье,Хранящий свет в растерзанных сердцах,Прекрасный, как цветение сирениВ бушующих принеманских садах,Зову крестьян, что даром слов не тратят,Чья песня тает в тундре и в степи, —Пускай тайга и мерзлота подхватят:«Утихни, злоба! гибель, отступи!..»Набатный гром разбудит миллионы;Не на столетья воцарилась тьма.Не на погост зову, не в тюрьмы и загоны, —Пускай грядущий свет заполнит закрома.Взываю к вам над чернотой провалаЯ, голос деревень и древних крепостей:Не мстите, чтобы злая кровь не палаПроклятием на ваших внуков и детей!..Кричу: «Грядущей жизни недостоин,Кто устрашится нынешнего дня,Кто ненависти служит-тот не воин,Он рыцарь вероломного огня.Я сонм богов, я покаянный трепетИ свет крещенья, озаривший храм.Пребудьте вечны и сильны, как солнце в небе!Дух пращуров, я вновь взываю к вам.»1941

Моленья наши

Все надежды наши, все терзанья:Мы когда-нибудь в родимый домОт бескрайней стужи мирозданьяК очагу знакомому придём.Лишь о родине моленья наши:Господи, иных не надо нег,Только отхлебнув из этой чаши,Сможем успокоиться навек.

Костас Корсакас

1909–1986

Сибирская берёзка

Сирая берёзка,тонкая как свечка.Пустота морозна.Мерзлота извечна.Задувает ветерлиственное пламя.Поле, поле, полебез конца и края.И куда ни глянешь —вправо или влево:голое пространство,серое как небо.И в окне вагонавид один и тот же —поле да берёзка,тонкой свечки тоньше.1942

Генрикас Радаускас

1910–1970

Собачьи пересуды

Меж телеграфных меркнущих опорС дороги, как с распахнутой ладони,Я вижу хуторов бесхитростный наборНа дымчатом осеннем фоне.За пестротой берёз, за лавой льнаПастушьи переклики в зарослях пугливых.Ленивый ливень, как луна,На конских гривах.Забыл про дробь рассыпчатую дятел.Ночная туча как веретено.Мир очертания утратил.Темно.Куда иду – лишь немота и сон там.Плесканье черных луж. Запретный зов.И далеко, за горизонтом,Ночные пересуды псов.

Барышне, которой нет

Она: святой небесный пухИ акварельное дрожанье,А у меня – спиртовый дух,И черти (или каторжане).Она… Она совсем не та —Не Маргарита, но блондинка.Невинность, нежность, чистота.Несовременность поединка.Живу с газетой. Например:С Богемией, учётной ставкой,Трухой сценических премьер,Самоубийственной удавкой.Её глаза глядят с полос,Из нонпарели и петита.И смех её – белей волос…Блондинка – но не Маргарита[1].

Начальник станции

Ни валко, ни шаткоСлужа колесу и прогрессу,Пунцовая шапкаВыходит навстречу экспрессу.Весь в месиве снега и дыма,Немыслимый скорыйПроносится мимоХрипящей искрящейся сворой.Начальник, бедней погорельца,Взирает, нахохливши плечи, —На два эти рельса,На злые железные плети.Не надо провидца, —Вся жизнь улетает в безвестье.И в небе кривитсяЛуна и ветвится созвездье.С пустого перронаПосмотришь: ни жарко, ни зябко.Фонарный желток. И ворона.Пунцовая шапка.

Рождение песни

Не строю, не вершу великие дела, —Сижу, а надо мной акация бела,И ветер облачный в её ветвях ютится,И вьёт своё гнездо щебечущая птица,И есть мелодия древесной той тиши:Прислушивайся к ней и на песке пиши.Я дудочку беру и песню подбираю,Играю ветру в тон, и дереву, и краю,И облако звучит – окраски неземной —Над песенным холмом, акацией и мной.

Дождь

Дождь на стеклянных тонких ножкахБежит по саду, тяжелея.Вся влага – в лепестковых плошках.Восторженно хрустит аллея.Над рощей старая берёзаРазвесила дырявый купол,И над водой пучки рогозаТорчат безрадостнее пугал.Гром с каждым разом говорливей,И молнии уже не в ножнах.По всей вселенной скачет ливеньНа тоненьких стеклянных ножках.

Утерянный рай

Мы слышим в ночи беспредельной,Как плачет колодезный ворот,И этой тоске журавельнойСердца негасимые вторят.Вдали разорённой ЕвропыМы гарь мировую вбираем.Но наши просёлки и тропыМерцают утерянным раем.Он с нами повсюду: в КанадеИ в южной хмельной серенаде,В Каире, в золе и во зле,В Бомбее, Сиднее, Гранаде,Везде – на земле и в земле.

Времена года

Весна

От любви соловьиной оглохнув, ручей разрыдался.

Лето

Груша, упавшая с ветки, кузнечика навсегда прервала.

Осень

Листья леса кру́жатся на ветру, будто безумные бе́лки.

Зима

Даже гений белым по белому живописать не может.

Механический ангел

Механический ангел – не слишком трудная должность:Молнии направлять, разживаться вином и хлебом,Глядеть за окно, где пожар перебегает по стенам,Беседовать с лампами о былых временах.Механический ангел – не слишком трудная должность:Раз в столетье подбрасывать пищу химерам на башне,Двигаться медленно, чтобы металл не звякал,Озябшие кариатиды укутывать мглой.Механический ангел – не слишком трудная должность:Двери замкнуть, не впускать в помещения Гибель,А если войдёт, указать на спящего брата,Пусть убедится: души за ним нет.

Прекрасный день

Апельсины и глицинии,Слёзы южные – лимоны.Нескончаемые линии,Неумолчные пилоны.Время древнее, укромное.Смерть живую воду пьёт.Сердце Божие огромноеС неба скатится вот-вот.На опушке тени веские —Только шорох, только скрип.В море облака ловецкиеРады переплясу рыб.Кубок подняла Лукреция,Так наивна и невинна!И язычница ВенецияЖдёт пророчества – дельфина.

Сон

Слушателей заполняет камнеподобная тьма, словно душу допотопного ящера, вмурованную в глубины геологической эры. Статуи о размере залы гадают по одному лишь голосу, который отдаётся в пространстве, переродившемся в дремлющий слух. Нержавеющие соловьи виснут над их головами в ожидании очереди.

Когда голос начинает вещать о «зоне, где горизонтальные проекции зримых и осязаемых контактных сил разнонаправленны», Вулкан наносит удар пламенною рукой, голос рвётся как нить, зажигаются светильники и светила, соловьи запевают стальными колоратурами на седьмых небесах, и статуи, разбужены светом, принимаются декламировать посреди пространства, нежданно зрячего:

От молний меркнет адская идея,Меж интегралов не найти корней,Но из корней восходит орхидеяИ освещает мир огня верней.

Лист

С чёрной ветки, с выси непреклоннойВ этот мир слетает лист зелёный.Пущенный по ветру лёгким богом,Лист плывёт в сиянии глубоком.У него и губы, и глаза.Всё поймём, о чём и знать нельзя:Погляди, вверху не сыщешь вех.Будь как лист, хоть ты и человек.

Офелия

В детствеЯ не хотела учиться плавать,Плакала,Укусила за руку няню.Когда принц оттолкнул меня,Я упала с обрываИ никогда бы не выбралась,А теперь —Плыву на спинеПосреди облаков и трав,И пою от нечего делать.Зябкое утро.Помню слова каменного мыслителя:Космос движется к мерзлоте,Бог погибнет от холода.Как-то ночью поюИ плыву мимо цыганских костров.Плясуны подбежалиК реке,Тут же уловили мелодиюИ подхватили хором.Такое течение,Что никогда не достигну берега.Уже слышно ревущее море.Надеюсь, учитель не ошибался:Земля действительно круглая,И через много лет,Украшенная соляными кристаллами,Я вернусь по воде в Эльсинор.Если правду сказали цыгане,Что принц скончался от яда,Тогда я забуду, что научилась плавать,И брошусь в реку.

Альбинас Жукаускас

1912–1987

Они прекрасны, но непостоянны

Когда из Каунаса мы вернулись после двух                                совместных выступленийне так уж поздно было:                нас пустили в пригородный ресторан.– Вы только, – говорят, – ребята,                себя ведите чинно, не шумите!«Ну вот, – мы оскорбились, – дядя, разве не заметно,                что мы с рассвета ни в одном глазу!»– Заметно, – отвечает нам привратник.                                – Только всё равноскандалить не годится, нужно отдыхать культурно,                прилично, проще говоря, как подобает…Приятель спрашивает, сколько у меня в заначке.– Вообще-то, – отвечаю, – деньги есть.                И если не забудемся —                                нам хватит.По кружке тёмной «Балтики» (для старта)мы стоя выпили. Потом приселии приняли покрепче. Под конецкрепчайшего отведали. И вышлоне много и не мало – в самый раз.И мы тогда вполголоса запелипро шуструю Шилувскую шалунью —про девицу-красавицу…                                Нет слов:домой идти нам было рановато.– А знаешь что, любезный, – говорю. —давай мы к суженой моей заглянем,она тут рядом, прямо за леском…А эта суженая, говорю, она ни то,она ни сё – она как все невесты.А вот её сестрёнка! Это, брат,такая фифа – ты увидишьи весь растаешь…В Лаздинай мы машину не нашли                (водители, понятно, тоже люди).И порешили мы пешком протопать                те пять (от силы десять) километров.Подумаешь, беда! Пока мы обсудилипретензии на псевдоклассицизм в литовской лирике,                                пока мы горевалиоб истощенье нравственности в людях, —пришли к реке. Паромщика искали.Нашли его. Насилу добудились.Он долго одевался. Рассвело. До той порывсё шло великолепно. А потомя вдруг припомнил, что моя невестаи несравненная (без дураков!) её сестралет этак пятьдесят тому назад(когда отца и мать похоронили) —домишко продали и всё хозяйствои отбыли (по слухам) в Катовицы.Такая, извиняюсь, карусель.Тут мы с приятелем слегка остолбенели,и, полагаю, нас легко понять.Так вот, выходит, каковы невесты,вот каковы их верность и любовь!И это – чистота и постоянство?!Сначала глазки прячет, нежно шепчет:«ни шагу без тебя, с тобой – на край земли!»А после, Боже правый, с пылу, с лётупостройки продаёт, и скот, и утварь – всё бросаети отправляется (по слухам) в Катовицы!Ну хоть бы позвонила, написала,предупредила… Что там говорить!И ты, спустя всего полсотни лет,идёшь сквозь ночь, и дождь, и ветер! Зябнешьна берегу реки! Предвидишь встречу!А ей – ни холодно, ни жарко: упорхнула!Сбежала! Укатила! Всё забыла!Ох, женщины! И мы после всегоДолжны в любовь и постоянство верить?Ну нет, теперь понятна ваша суть!И лучше так – спустя полсотни летпромокнуть и продрогнуть, среди ночистремнину одолеть, – и поразиться:чего вы стоите, красавицы-невесты,вы, скромницы… И какова ценавсей вашей преданности.Страшные дела!..