Полная версия
Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах
Ходил туда-сюда, обходя книжные магазины – искал «Героя нашего времени» для Стефании. Почему-то именно его. Прихотлива логика интернационального разговора на трех языках. Но в магазине «Фаринелли» нашел только «Доктора Живаго». Ну и всего Достоевского, почти всего Толстого и почему-то Гончарова.
К Стефании сегодня приходят друзья. Она дико извинялась, что после трудной недели я не смогу расслабиться так, как надо (да кто ж мне помешает), объяснила, что это для нее очень важное пати – недавно она разошлась с мужем, их общие друзья разделились, и сегодня первый вечер, когда к ней придут те, кто остался со Стефанией, а не выбрал сторону мужа.
Старинные приятели, которых она знает много-много лет, приходят к ней сегодня в новом качестве. Она запекает индейку и сотворила два пирога – вегетарианский (она же не ест мясо) и сладкую классику.
Дойти до Сан-Доменико
Чтобы не путаться под ногами у друзей и подруг Стефании, решил прогуляться до еще одного отдаленного храма за крепостными стенами – прочитал про его колоссальные размеры и археологический музей в клуатре, ну и отправился.
Три такие же самодостаточные храмовые громады будут потом и в разных концах Сиены – здоровенные соборы на выселках, в тишине и полном одиночестве: среди низкорослых кварталов и пустых площадей рядом, они, особенно если еще и стоят боком, стыдливо прикрывая фасад, отчетливо напоминают полностью укомплектованные интровертные станции или же горбатые загоны депо.
В 1304 году папа Бенедикт XI (здесь же и похороненный) подарил родному доминиканскому ордену весь этот комплекс, а также возможность получения индульгенции всем участникам мессы на престольный праздник 3 августа, из-за чего от паломников и их денег отбоя не было. Понадобилось новое вместительное помещение.
Первоначальный Сан-Доменико (1305) задумывался Джованни Пизано готической громадиной, а стал амбаром «зальной» формы – после очередной перестройки и срытия боковых нефов оставшиеся три (центральный, правый и левый) получились одной высоты.
Второе освящение храма прошло в 1632 году. С XVI века здесь осталась парадная, барочного стиля, лестница и портал, венчающий голый, будто бы с содранной кожей, вход.
Периферийная церковь из-за этого приобрела редкостную зальную конфигурацию – омут ее всеохватный и глубокий, глубже привычного (ибо без обычной визуальной «подстраховки» перепадов перекрытий), с гулким эхом и особенно ощутимой пустотой, удваивающейся в особенно протяженном трансепте.
Я пришел сюда незадолго до заката, в одном из темных закутков трансепта шла служба. Прихожане, кучкующиеся в небольшой капелле, напоминали то ли первых христиан, схоронившихся в скальных катакомбах, то ли беглых детей, потерявшихся в ночном лесу.
Внутри опустошенной пустоты
Самые интересные картины базилики давным-давно перенесены в Национальную галерею Умбрии – выше я упоминал и полиптих Фра Беато Анджелико, и «Мадонну с младенцем и музицирующими ангелами» Джентиле да Фабриано.
Тем не менее в полях Сан-Доменико есть чем полюбоваться. Например, мраморным надгробием Бенедикта XI62, лежащего на мраморной лежанке под высоким каменным балдахином и вполне достойного соседствовать с лучшими погребальными комплексами венецианской Сан-Дзаниполо.
В готическом навершии табернакля св. Доминик представляет Богородице Бенедикта (имя третьей мраморной фигуры я не определил), шторки мраморной опочивальни которого распахивают два диакона. Вся эта стрельчатая конструкция поддерживается дополнительными витыми колоннами, по бороздкам которых ползают микроскопические ангелы.
Самый эффектный комплекс с фресками, скульптурами и декором нужно искать в капелле Мадонна-дель-Вото (1459), увенчанной алтарем Агостино ди Дуччо. Розово-изумрудный фасад оратория Сан-Бернардино, исполненный им же, я вижу едва ли не каждый день – и каждый день мысленно подпрыгиваю от радости.
В 1534 году капелла внезапно превратилась в капеллу Розария, и Бернардо ди Джироламо Росселли дописал композиции, нужные по сюжету и смыслу.
Есть здесь и проторенессансные фрески XIV–XV веков в узловатых капеллах алтарной апсиды. Правда, капелла Сан-Томмазо и капелла Св. Петра Мученика почти не освещены – из-за перегородок до них едва долетает подкрашенный свет из громадного (высота – 20 метров, ширина – 10) алтарного окна с витражами.
В базиликах крестовой формы с тремя вытянутыми продольными нефами одинаковой высоты окна не предполагались, из-за чего основная нагрузка по освещению ложится на алтарные стекла.
Вскрытие приема
Но они с этой задачей явно не справляются, а электричество в Сан-Доменико при мне не использовали (за исключением помещения, где проходила служба, после которой не больше дюжины прихожан гуськом потянулись к выходу), из-за чего на эти и на другие фрески (например, в капелле cв. Катерины) мне пришлось любоваться в туристических блогах.
Сколько раз замечал – когда освещения в храме мало, интерес к живописи, что тот веселящий газ, мгновенно улетучивается: в религиозном искусстве (а только такое нам интересно) важны детали и нюансы, переосмысления или робкие отступления от канона.
Поэтому так же, как на центральной Корсо Ваннуччи, главное – ее плавный подъем и предъявление смотровой площадки в неотдаленной перспективе, а в местном Дуомо интереснее всего – схема «распашонки»63, вопреки сквознякам устаканивающей внутренний объем на своем месте, так и в Сан-Доменико самое главное – геометрия, резонирующая пустотой, и ее нарушения.
Структурные особенности Сан-Доменико, вызванные многочисленными перестройками (форма кампанилы, разбор боковых нефов), объясняют постоянными ожиданиями оползней. Внезапно таким образом предъявляя ключ к специфике всей архитектурной породы места.
Покой и воля
Ограниченная территория на вершине холма и повышенная тектоническая подвижность оберегают Перуджу от декоративных излишеств, с одной стороны, вынуждая строить особенно прочно, но, с другой – постоянно подразумевая преходящесть построек, имеющих свой запас прочности, а также горизонты существования.
Средневековые постройки Умбрии разрешают думать об их подспудной человечности. Они, во-первых, различны и нет двух похожих зданий, а во-вторых, они же принципиально конечны. Такой же переход к антропоморфности городского ландшафта впервые я поймал в Венеции…
И там, и здесь, в Умбрии, самым важным впечатлением от городской среды, тщательно вписанной в общий пейзаж (урок, который Перуджино преподал всему мировому искусству, сложился именно тут), оказывается чувство уместности (у-местности) и равенства самому себе, а также пространствам, которые все эти уникальные строения занимают.
Тот же Сан-Лоренцо стоит ровно там, где должно. И ровно так, как надо. Смотрится в ратушу Дворца приоров, ограничивает главную площадь, образует вторую, а с помощью сквозняков завязывает центру Перуджи сбоку бантик с незримым узлом, связывающим все воедино.
Непокой «коры головного мозга» Перуджи заключен под мостовую. Редкий асфальт, подпертый крепостными стенами, прямо противоположен (в ней ведь все еще укладываются, точно зверье на зимовку, разные геологические и исторические эпохи) вечному покою картин Перуджино.
Так они и работают на контрасте. Поэтому, несмотря на отличные собрания итальянцев в крупнейших коллекциях мира, смотреть Перуджино и его земляков нужно именно в Умбрии.
Как и пробовать белое вино с местных виноградников: вкус его окликает и словно бы живописует на небе эффекты далеких долин, погруженных в бархатное сфумато.
Этруски иной жизни
«Упоительна Перуджия, как старое вино», – восклицал Блок в «Молнии искусств», наверняка ведь выходя из очередного храма на свет божий. Вот и я теперь выхожу из пространства через барочный портал, натянутый на готическую кладку фасада намордником, и рядом, наискосок, раскрывается еще одно активное отсутствие – внутри громадного клуатра, который не защищен высокими стенами и виден с улицы. Под арками его расставлены римские и этрусские памятники – обломки колонн, скульптур и саркофагов. Здесь, к примеру, хранится самая длинная этрусская надпись (так называемый «перуджийский камень»).
В городе, входящем в «Этрусский пояс», между прочим, масса и других памятников, а также музеев, посвященных этрускам. И это еще одна ненавязчивая специализация столицы Умбрии, которую совершенно не хочется называть «провинциальной» или «отсталой». Стефания и ее круг, который я застал на излете вечеринки, выглядели вполне респектабельно и, без скидок, по-светски.64
Но, как она же и говорит, уезжают люди из Перуджи в поисках лучшего – во Флоренцию, в Рим, в Милан или сразу же за границу, вот как дочка ее. Давно, говорит, не виделись. Никуда, говорит, не езжу, никуда не хожу: работа – дом – работа. Если только, когда уж совсем тяжело, до Сан-Пьетро…
Этруски – отдельная таинственная тема, но, видимо, совсем для иной жизни, для совершенно другой поездки. Тут бы с первостепенными интересами справиться: времени и без того все меньше и меньше.
***Верхним городом Блок любовался, видимо, со стороны Борго Сант’Анджело, через Порта Пулькра, городские ворота которого вот и я, больше века спустя, прохожу, карабкаясь каждый раз к центру – с его старинным акведуком, превращенным в прогулочный портик, и уплотненной застройкой под праздничной черепицей:
«Высокий холм Перуджии тонет в голубоватом воздухе, мягко озаряется солнцем, омывается прохладными дождями и струями нежнейшего ветра, – остается только дивиться тому, что видишь и что вспоминаешь…»
Цитата для послевкусия
Посмотрите на камень, из которого сделаны дома в Перудже, дома богатые на Порта Соле и дома бедных на Порта Сант’Анджело: камень этот гладкий и сияющий, какого-то светлого оттенка между серебристым и слоновой костью, он не покрывается ни мхом, ни пятнами, его не берет ни холод, ни жара, ветру не стоит даже пытаться разрушить его, поэтому он и старается быстренько его обдуть, не шлифуя даже выступы.
И если ты, когда дует сильный ветер, укроешься от него у стены, ты прямо чувствуешь, как река из ветра тихо течет по светлому камню, едва шевеля листья аканфа на капителях, кроны дубов, желуди, веточки мирта, почти незаметно ероша железные перья грифов, усевшихся над вратами дворцов…
Курцио Малапарте. «Проклятые тосканцы». Перевод Валерия СировскогоТвиты из Сполето
Ср, 23:05: В Перудже +26, в Сполетто +24: хотя между ними всего 56 км по прямой трассе, мимо Ассизи, но горы Сполето выше, а норов холодней.
Ср, 23:46: Лайфхак про «Макдоналдс». Отсидеться в нем не получится – в Италии он дороже обычных забегаловок. Ну, или мне в Читта де Костабелло вновь повезло на 8 €.
Ср, 23:49: Ночью в Перудже +13, днем +26, это и есть умбрийские горки. Кстати, про гонщиков. Поездив по серпантинам и узким улочкам, понимаешь, почему в Италии чемпионы гонок вырастают пачками. А уж как они качают ноги на улицах под углом 45 градусов, тут им никто не конкурент, иду и ощущаю, как «прорабатываются все группы мышц», от голеностопа до поясницы.
Ср, 23:55: Это раньше чужие города были точками на карте; теперь они – снимки со спутника и геотэги, гугловские панорамы и странички в сети. И все равно воображению есть где разыграться и можно уже не ездить никуда. Но иногда, хотя бы по инерции, ездить все-таки хочется.
Чт, 00:03: От церкви Parrocchia S. Donato All’Elce в Перудже, возле которой я живу, до Сполето меньше часа езды от одной гряды холмов до другой, мимо Ассизи и кладбищ. Дороги, надо сказать, не многим лучше российских, за исключением платных, конечно.
Чт, 00:15: Как и во все исторические центры умбрийских городов (да и не только их), в «зону ЮНЕСКО» Сполето нужно долго карабкаться по отвесной улице вверх, пройти сквозь обязательные ворота и попасть в тихий и небольшой желто-коричневый город. Здесь меня интересуют два пункта программы – знаменитый Дуомо с фресками Фра Филиппо Липпи и Пинтуриккьо, а также Понте делла Торри – средневековый мост. Много времени это не займет.
Чт, 00:21: Все дороги в Сполето ведут к Храму. Жаль только, что баптистерий закрыт.
Чт, 00:38: Алтарную апсиду в Дуомо Сполето расписывал Фра Филиппо Липпи, это его последняя работа: он и похоронен где-то в Сполето. Может быть, и в самом Дуомо.
Чт, 00:46: В Дуомо тихо и свежо, выход на пустую, залитую летом площадь – отдельный аттракцион.
Чт, 00.50: После Дуомо я пошел к папской крепости, которая ведет к мосту Понте делла Торри, но мост пока закрыт.
Блок в «Молнии искусства» (1909): «Передо мной мелькнула неожиданно необъятная даль; городок Сполето лежал совсем маленький у моих ног, церковь, стоящая в поле верстах в двух от города, была тут же будто на карте. Я ухватился за корни, вцепившиеся в камень, а надо мной, на каменном уступе, уже стояла моя спутница и протягивала мне руку. Пропасть так тянула, что нужно было усилие не одних рук, но и воли, чтобы вскарабкаться по корням и остриям камня к спасительной руке. Я никогда не дышал таким прохладным и упоительным воздухом в ярком солнечном свете. Мы напились, омыли лицо и руки в холодном, как лед, роднике. Была уже вторая половина дня…»
Сполохи Сполето
Все городские дороги здесь ведут к Храму, перед которым растеклась Соборная площадь – закрытая и обособленная, попасть на нее можно лишь сверху, как в пустой бассейн, по долгой, торжественной лестнице.
Намеренно скромный фасад начала XIII века украшен восемью окнами-розами, похожими на шурупы, где центральная роза (сразу под единственной мозаикой65) не сильно больше остальных. В конце XV века к «каменной хижине» фасада добавили пять ренессансных арок с верхней террасой, откуда по праздникам служили особенно торжественные службы и выносили святыни. Их в Сполето, судя по коллекциям Епархиального музея, куда стоит заглянуть ради деревянной скульптуры и расписных распятий, достаточно.
Тем более что по внутреннему коридору из Епархиального музея можно попасть в Сант-Эуфемию, важнейшую частью комплекса строений епископского дворца.
Святая Евфимия – древняя, внешне почти не оформленная, кажущаяся голой трехнефная церковь с матронеумами, то есть галереями второго этажа, куда поднимаются по внутренней лестнице.
У меня давно свербело желание взглянуть на церковные хоромы сверху, подняться на хоры или на какую-нибудь колокольню, да вот все возможности не представлялось – нигде в церквях Умбрии более такой архитектурной структуры не существует, Святая Евфимия и в этом смысле единственная. Неповторимая, прошедшая через массу фундаментальных изменений, перестроек и ретардаций, счищаемых время от времени.
В начале ХХ века ей вернули вид, который она имела в XII веке, хотя начало строительства ее относят к VII веку.
Дуомо Санта-Мария-Ассунта
Однако стоит досмотреть кино про Дуомо, ненадолго задержавшись в преддверье собора под входными арками, где внезапно возникает особенный какой-то микромир. Вернее, промельк его, никак не настаивающий на себе шлюз между повседневным четвергом и вневременным, повышенно спиритуальным межвременьем, подготавливающим странника к следующему шагу.
Внутри, сразу же справа от входа в затемненное нутро, – великолепная двухкомнатная капелла Эроли, расписанная Пинтуриккьо, стилистически еще пристально смотрящего в сторону Перуджино, но уже более утонченного – за счет дополнительной хрупкости, невесомости. Одной этой капеллы было бы достаточно, чтобы оправдать трудную дорогу. И даже то, что фрески здесь не в лучшем состоянии, делает их лишь милей и краше – мы как раз такое полустертое остановленное мгновение любим.
Во второй комнатушке капеллы фрески ненамного хуже (правда, там света меньше); их автор, если верить указателям в соборе, Якопо Сикуло.
Жаль, что вся алтарная часть Кафедрального собора, расписанная Липпи, перекрыта, а издали фрески стараются превратиться в цветастое месиво. Это сплошная картина, стекающая из сочного синего поднебесного фона, заполненного разноцветными фигурами, в зеленое не менее густо заселенное пространство «основной» территории. В центре – нежнейшее, кремовое по текстуре Успение Богородицы, лежащей на ложе у подножия тосканских холмов, где главное – широкие, изумрудные дороги вверх, к горным вершинам. Слева – не менее плавное (Липпи и есть едва ли не главный итальянский специалист по плавности и вежливой нежности) «Благовещение», разделенное на дом, под аркой которого сжимает руки невинная Мария в воздушных одеяниях, и на внутренний дворик, покрытый узорчатой плиткой: архангел Гавриил, преклонивший колена, юный мужчина в светло-гранатовой накидке; справа – младенец Иисус, лежащий в яслях, возле хлева, на виду у трех милых ангелов, сидящих над крышей у пролома в городской (?) стене.
Липпи люблю за избыточную плотность населения, взаимодействующего друг с другом несмотря на все перепады ландшафтов, как земных, так и умозрительных. Но я давно уже понял, что рассматривать такие комплексы росписей следует в альбомах, а на месте – проникаться аурой первоисточника. В соединении двух этих способов, заочного и «тактильного» (я ведь иногда трогаю края фресок, чтобы буквально прикоснуться к Джотто в Ассизи или к Луке Синьорелли в Орвьето, прочувствовать их вековечную прохладцу и легкую шероховатость), заключается если не истина, то настоящая правда, способная переместить в самый центр воплощения.
В Кафедральном соборе тихо и свежо, точно в осеннем лесу, выход на пустую, залитую летом площадь – отдельный аттракцион для всех органов чувств. Привыкнув к солнцу, точно постепенно подкручивая ручки зрительной резкости, возвращая глазам разные уровни света и цвета, начинаешь замечать кафе, людей, красоту примитивного баптистерия слева, еще одну церковь, полуспрятанную за лестницей, звуки смычковых цикад за каменными кулисами, а еще запахи прелой надсады, выпадающей осадком в самом конце сезона.
Вверх и еще раз вверх
После собора я пошел еще выше – к мощным стенам папской крепости, растянутой на пустынные километры. Важный лайфхак: если подняться в крепость не сразу, но пройти по прогулочной тропе вдоль каменной кладки, а) можно поймать дивные виды «на провал» и на все тот же Дуомо, но только теперь уже совсем сверху (а вот из самой Рокка Альборноц его не видно); б) внутри очередного бастиона возникнут три бесплатных лифта: первый вниз – в «город», второй, чуть подальше – вверх, просто надо пройти по пещере с музейной экспозицией истории Сполето в глубь крепостного фундамента. Я нажал на центральный и не прогадал, попав в самый центр горного укрепления, к дверям местного краеведческого музея.
Честно говоря, Рокка Альборноц нужна мне не сама по себе, но потому что ведет к Понте делла Торри – мосту XI века, нависающему над провалом.
Вообще-то Понте делла Торри, построенный Гаттапоне из Губбио (куда я чуть было не уехал, заплутав по дороге из Урбино), ведет к интересной церкви Сан-Пьетро, которую тоже хотелось бы посетить, но сейчас он закрыт – Стефания сказала, что это из-за пристрастия к мосту самоубийц: на узком каменистом проходе сложно совладать с собой перед раскинувшейся вечностью.
Я ответил Стефании, что смерть на мосту (или даже с моста) – красивая и даже благородная. Она засмеялась, но несколько, как показалось, смущенно. Кажется, моя фраза ей не понравилась. Почему-то очень долго рассказывал ей про Лермонтова и его «Демона».
В намеренно простецком Сполето (разумеется, лишь показавшемся мне таковым – ведь, судя по подвальным экспозициям, здесь много чего вокруг да около наверчено – один римский амфитеатр чего стоит, и вообще-то это весьма важный итальянской истории город) стоянка за территорией исторического центра вышла бесплатной. В Орвьето такой номер не прошел – это темный и весьма интровертный город, близкий по темпераменту к Урбино. Предельно закрытый. Застегнутый на все пуговицы. Но при всем этом словно бы захваченный врасплох своим Дуомо, застывшим на главной площади ажурной волной.
После ритуальной пиццы и ритуального кофе я отправился в другой «город выходного дня» – в Орвьето, где меня никто не ждал, кроме тамошнего Дуомо. Да и тот, впрочем, не особенно на мне фиксировался. Так случайно зарифмовались в один день два кафедральных собора и два города с похожими именами и весьма разными характерами. Хотя Орвьето тоже находится на самой что ни на есть верхотуре – бедекер говорит про плато высотой 300 метров, но что это значит, честно говоря, не очень понятно.
Твиты из Орвьето
Чт, 01:28: Сначала главная городская церковь возникает как видение в промельках прокопченных улиц, пустынным миражом, обещая оазис, – и точно: на большой площади куст горит и не сгорает. Музыка нечеловеческой силы – не охватить, не наглядеться, не отойти в сторону.
Чт, 02:03: Врата Дуомо сделаны современным скульптором Эмилио Греко (его персональный музей разместился по соседству в кирпично-ржавом строении).
Чт, 02:09: Вход в собор – 4 евро.
Чт, 02:21: Главный лайфхак Дуомо в Орвьето будет про бесплатные боковые входы, сквозь которые можно проникнуть как через выход. Никто не следит.
Чт, 02:22: Неоднократно упоминается, что Буонарроти вдохновлялся фресками Синьорелли из Орвьето перед тем, как начать свой «Страшный суд».
Чт, 02:44: Эти фрески действуют как приступ и ускользание – остаются воспоминания об умственном и физическом спазме, а они теперь вновь на расстоянии и, как всегда, недоступны.
Чт, 02:45: Попадая в такие места, укрываешься растерянностью в три пористых слоя – за что хвататься? Куда смотреть? Что следует обязательно запомнить? А если невозможно ухватить, то как запечатлеть, сфотографировать, застенографировать, расшифровать?
Чт, 02:50: Изобилие и масштаб, напоминающие панику и бешенство зрачка, не способного ни угомониться, ни зацепиться хоть за что-нибудь, кроме самых больших и сочных (изобразительно или сюжетно – а тут же оно и вовсе соединено) кусков, застревающих, нет, не в горле – в хрусталике, кажется, навсегда.
Чт, 02:52: Все силы я растратил на Капеллу Нова с Синьорелли, а напротив нее еще одно живописное чудо – Капелла дель Корпорале (Покрова).
Чт, 03:14: Пока я рассматривал и щелкал историю Чуда в Больсене, изложенную шершавым языком средневековой фрески, из-за незаметной шторки вышел служка, подошел к алтарному хранилищу, открыл дверцу ключом и что-то оттуда взял или же положил на место. Меня он тупо (демонстративно) не заметил: Капелла дель Корпорале – «место для молитвы» в соборе, оккупированном туристами, поэтому я тут же почувствовал себя «нарушителем конвенции». И тоже «не заметил» служку. Тем более что все-таки тоже был при деле. Хотя и без ключа.
Собор Успения Богородицы
Дуомо в Орвьето – это, конечно, ожог роговицы, тем более когда солнце бьет фасаду прямо в лоб, рассыпая брызги по витражам и внешним мозаикам. Кажется, я не видел церкви красивее и душеподъемней, пока не попал в Сиену, чей собор исполнен в схожей манере чередующихся архитектурных кулис и избыточно упорядоченных украшений.
Строгая, четко расчерченная геометрия составляющих, каждая из которых прорисована с усилием, спорит с насыщенностью всех возможных промежутков, разукрашенных мозаиками и скульптурой, резьбой по мрамору, розовому при закате, барельефами и горельефами, деталями стрельчатых арок, башен и готических наверший. Все это запускает ритм, зарождающийся внутри чередований музыкой взвихренной и подвижной. Но ухватить за хвост ее невозможно: музыка вдавлена внутрь и кажется отпечатком, оттиском на мраморе неведомой силы, которую совершенно не заботит реакция живых существ. И это несмотря на повышенную тщательность расчета, схлестывающегося с геометрией и побеждающего ее регулярность выплесками разноцветных нарядных сцен и скульптурных эпизодов по краям хитросплетенной розы и треугольных мозаик всех трех регистров.
Приходится бегать с фотоаппаратом мимо ворот, выхватывая то одну деталь, то другую – целое в кадр и в сознание попросту не умещается. Кажется, что, передоверив камере функцию зрения, можно избежать этого омута, внезапно встающего отвесно с конца XIII века.
Ступор почти – то есть превышение всех ожиданий, ведь, приезжая в любой новый город, никогда не знаешь, на что напорешься. В этом Дуомо мне нравится все – точно рассчитанный декор, внутреннее смешение стилей, тактичное вмешательство современности, полосатая кожа ничем не загроможденного интерьера и этот нежно-кремовый фасад, кажущийся добрым и человечным.
