Я придумаю будущее. Любовь после любви

Лиана Родионова

Я придумаю будущее. Любовь после любви

Из письма Марии (17 марта 2004 г.)

Здравствуй, Евгений!

Здравствуй, мой самый дорогой и любимый человек – мой гений! Если ты получил это письмо, значит, меня уже нет. Но мне теперь не страшно и не больно тебя потерять – ты остался моим навсегда!

Надеюсь, что, спустя три месяца после нашего расставания, тебе будет легче перенести такое печальное событие. Потому что самый трудный период уже позади.

Хотя весь мир ты еще воспринимаешь сквозь пелену. Но с каждым днем звуки – все ближе, а краски – все ярче. Предметы начинают приобретать реальные очертания, а тяжелые воспоминания уступают место здравым мыслям и желаниям. И, наконец, становится легче дышать.

Твое единственное sms о том, что жизнь потеряла всякий смысл, и ты не знаешь, зачем тебе жить дальше, затерялось где-то в паутине сети сотовой связи среди холодного безразличия и вечного хаоса.

Но я уверена, что путь твой будет очень долгим и светлым, потому что отныне ты обязан жить за нас двоих!

Женька, любимый, постарайся найти покой в своей семье, и тогда ты обязательно почувствуешь тепло, уважение, а затем, обретешь долгожданное счастье.

Но, прости мой эгоизм: мне страшно представить, что ты меня забудешь!

Можно… тебе иногда будут… приходить… мои письма?

Я пока не знаю, как это сделать, но обязательно что-нибудь придумаю.

Я придумаю будущее.

Пожалуйста, не блокируй свой электронный адрес. Тогда ты будешь знать, что у меня тоже все хорошо. Просто я живу где-то далеко. И ты обязательно привыкнешь, что меня никогда не будет рядом. Теперь уже никогда…

Сейчас в это трудно поверить. Мы до сих пор необъяснимо чувствуем друг друга. Я слышу твои мысли, я понимаю твои желания. Я ощущаю, как твои губы нежно касаются моих, обжигая своим дыханием. Как сплетаются наши руки, как сливаются воедино наши души.

Родной мой, тебе есть, о чем вспоминать! Этого хватит на целую жизнь! Просто оставь в закоулках своей памяти наши встречи: как мы смеемся и спорим, сочиняем ветреные стихи и обнимаем друг друга на последнем ряду в зале кинотеатра. Вспоминай поцелуи в солнечной Венеции и в подворотне заснеженной улицы нашего городка, на мокрой от дождя скамейке опустевшего парка и в кухне твоей нелепой квартиры.

Мы вместе! Мы – одно целое, мы – неделимое! Мы – ощущение вселенского счастья и полноценной любви! Со мной навсегда остаются эти чувства.

Твоя Мария. Маха-Росомаха.

Юбилей Евгения (15 июля 2014 г.) Прошло десять лет

Я проснулся очень рано. Приснился запах. Со мной такое бывает.

Он был теплым и нежным, желанным и волнующим. Как всегда после этого сна, захотелось раствориться в нем до самой последней частицы, до самой последней капельки. Так, наверное, происходит во время общего наркоза, когда исчезает собственное «я», и пациент проваливается в бездонную пропасть. Только ощущения на операционном столе, скорее всего, иные: погружение в безысходность и неизвестность. Хотя, кто знает? Может, там тоже – покой и нега? Не знаю, по крайней мере, пока. Не был, не состоял, не участвовал. В смысле, не оперировался. Тьфу-тьфу, вот уже ровно пятьдесят лет от роду. Сегодня мой юбилей!

Я повернулся на спину, глубоко вздохнул, но глаза открывать не стал. Мой сон все еще манил и расслаблял меня своим ароматом. Ароматом далекого прошлого. Так пахли Машины духи. Одна знаменитая на весь мир французская фирма вдруг неожиданно перестала их выпускать, но тот чарующий запах до сих пор иногда мне снился. И я точно знал – к чему. Сегодня будет письмо от Марии. Поздравительное.

Было всего двадцать писем от нее. Десять из них приходили каждый год 15 июля, в мой день рождения. Я всегда с нетерпением ждал ее теплых слов и мудрых пожеланий. Другие десять – я получал до или после Нового года. Вот тут я нервничал и, начиная с середины декабря, чуть ли ни ежечасно проверял свой почтовый ящик: [e-mail]. Хмм, Росомаха…

Мы вместе когда-то придумали мне этот личный адрес, отправляя резюме в кадровое агентство. Машка сидела на подоконнике со своим первым ноутбуком и легко постукивала по клавишам, а я, счастливый и влюбленный, болтался рядом, поил ее кофе и целовал то в плечико, то в шейку, ласково называя ее придуманным прозвищем:

– Росомаха, ну, сочини уж что-нибудь, – промычал я и снова чмокнул ее.

– Ну, вот! Готово, – хитро ответила Мария и нажала «отправить».

Я обомлел:

– Конечно, я ценю твою исключительную креативность, но я же ни в «Гринпис» резюме посылаю!

А она в ответ только рассмеялась:

– Я принесу тебе счастье, любимый!

… Любимый! Мой взгляд устремился куда-то вверх, в потолок. Или в небо? Как давно это было! Но я почему-то до сих пор явственно ощущал, что по-прежнему любим. Искренне и преданно, как бывает только раз в жизни!

Это ощущение, и это спокойствие, конечно, пришли не сразу.

От первого письма, в котором говорилось, что ее больше нет, меня будто ударило током или я забыл, как дышать. Офис-менеджер вызвала бригаду «Скорой помощи», а я потом целую неделю пролежал на диване без движений и мыслей, и только коньяк ненадолго мог заглушить мои горькие мысли и безмерное горе. Взволнованная матушка тихо сидела возле кровати, готовила мне чаи и бульоны, и по моей просьбе, не впускала жену.

Прочитав через три с половиной месяца Машкино второе письмо, а случилось это опять на рабочем месте, в моем кабинете, я разбил монитор вдребезги и, кажется, послал зашедшего ко мне директора завода куда-то далеко. Я был тогда его заместителем. Как интеллигентный человек, он ни разу мне об этом не напомнил. Выглядел я, наверное, очень скверно. Но на этот раз все обошлось без медиков – с корвалолом и мокрым полотенцем на мою буквально «закипевшую» голову. Игорь Васильевич отнесся снисходительно к моему эмоциональному поступку, но главному бухгалтеру приказал удержать сумму причиненного ущерба из моей зарплаты, чтоб другим неповадно было разбивать стоящую на балансе технику.

Какое-то время личную почту я не открывал. Но однажды, не выдержал, заскучал, и, будучи слегка нетрезвым, нажал все-таки на значок «входящие». Там были сразу два ее сообщения с разницей в полгода. Прочитал, явственно ощущая, как на несколько секунд замерло сердце. Снова перечитал. И стало невыносимо больно за нас. За несбывшиеся мечты, за самую настоящую, единственную любовь всей моей жизни!

Потекли годы… А я с нетерпением стал ожидать Машины небольшие послания. Более того, боясь кому-либо признаться, я стал ей отвечать. Устно, конечно. Но постоянно. Я обращался к ней по-разному: «Привет, Мария», «Росомаха, здорово», «Машуня, маленькая моя, здравствуй» (в зависимости от настроения). А дальше просто рассказывал ей о наболевшем. Или о чем-то радостно-переполнявшем, о чем никому не расскажешь, или надолго ударялся в воспоминания.

Память все же, сложная штука: порой я реально помнил свои чувства, ощущения, ну, то, что я испытывал при определенных обстоятельствах, а детали и даты стали из памяти стираться. Но, тем не менее, наш диалог не прекращался уже десять лет. Такая вот мистическая история. Не захотела Мария исчезнуть из моей жизни!

Да, и не сможет никогда, пока я живу за нас обоих! Потому что только пятьдесят процентов во мне составляет вода, а остальные пятьдесят – это наша любовь! Такова моя биохимия.

За открытым окном сработала сигнализация, послышался удар подъездной двери, писк домофона и стремительный стук женских каблучков. Дома тоже проснулись: вот жена прошла из своей спальни на кухню, вот захныкал проснувшийся внук. А я продолжал лежать и ожидать праздничного завтрака в свою честь. В честь Макарова Евгения Александровича.

Мне пятьдесят. Возраст? Не знаю, пока не ощутил.

Я – руководящий работник, у меня в подчинении около тысячи человек. Мой доход позволяет мне пару раз в год отправить жену на Европейские распродажи и съездить отдохнуть в цивилизованную Азию, а также – периодически делать довольно дорогие подарки своим близким людям. А это, по нынешним временам, многого стоит. Я, наверное, больше реалист, хотя ничто романтическое, как говорится, мне не чуждо. В определенные периоды жизни. Причем, молодость в расчет не берется. На то она и молодость, чтобы блистать романтикой! Сейчас же, прежде, чем совершить романтический поступок, я все продумываю и просчитываю, вплоть до будущей реакции окружающих меня людей и случайных жизненных попутчиков.

Заманчиво, конечно, воспринимаются в обществе слова обманутого Ипполита: «…Как скучно мы живем! В нас пропал дух авантюризма, мы перестали лазить в окна к любимым женщинам, мы перестали делать большие хорошие глупости»… Я их периодически и с удовольствием цитирую, но романтизм с некоторых пор у меня строго дозированный. Ведь женщины все равно продолжают обращать на меня внимание.

Я достаточно, даже сверх достаточно, высок. А, как говорила моя мама: «Высокого человека полюбить можно быстрее – он издалека виден». Плюс я не лысый, как большинство моих ровесников, а до сих пор являюсь обладателем прекрасной для моих лет объемной шевелюры. Почти не седой. Хотя по статистическим данным, наличие лысины и седины никак не отражается на количестве разводов. Любят всяких. И разводятся со всякими. Но даже, зная это, все равно приятно ловить завистливые взгляды своих ровесников мужского пола.

Чаще всего я веду активный образ жизни. Все-таки мастер спорта по большому теннису! Было у меня такое увлечение в молодости – выигрывать медали и кубки на соревнованиях бывшего Союза для института и области. А потом, некоторое время, для нашей страны. Теннис – это было даже не увлечение, нет! Это было мое призвание, моя неудачно сложившаяся спортивная карьера, увы, не принесшая мне всемирной славы, о которой я тогда так мечтал.

Секций большого тенниса в нашем городе в те годы долго не было. А как только открылся первый корт, я сразу же туда и рванул. Чуть раньше, чем многие другие. Поэтому и научился быстрее всех, и получаться стало лучше всех. Плюс мой родственник помогал поначалу мне себя показать. А потом – все, как по маслу: сборы, чемпионаты, победы. Много раз предлагали заняться теннисом серьезно. И однажды я рискнул: бросил институт и переехал в Москву. Тренировался два с половиной года в национальной теннисной сборной СССР, вошел в мировой рейтинг известных теннисистов, с его дальнего конца, правда, но вошел.

А дальше жизнь развернула меня в обратную сторону, и я вернулся в свой город, восстановился в химико-технологическом институте, чтобы получить, как хотели родители, стабильную специальность, что важно было в тот период времени. И, в принципе, ни разу не пожалел. Зато постучать ракеткой люблю до сих пор. Особенно на отдыхе! Поражаю туристов своим профессионализмом и непременно белым костюмом. Снежный Барс, да и только. Так называла меня Маша.

Я бываю болтлив. Но все реже и реже. В такие моменты меня не остановить ни Андрею Малахову, ни господину Познеру, а все присутствующие при этом женщины не сводят с меня своих восхищенных глаз. Особенно, молодые.

Я бываю молчалив, что происходит все чаще или, я бы сказал, глубже. Ухожу в себя. И все происходящее струится мимо, где-то рядом, в другом измерении. До тех пор, пока я оттуда не вернусь. Пока не сложатся в моем сознании «пазлы» очередной жизненной ситуации. Или прошлой. Эта давняя тема еще продолжает занимать меня. Я размышляю: «что, если бы…», или «как бы, если бы ни…», ну, и так далее. Нет, это не самоедство! Я назвал бы это «глубоким анализом» своей пятидесятилетней жизни.

Я женат. Вот уже почти тридцать лет. Как и почему именно эта женщина рядом со мной? Об этом как раз я размышляю редко. Можно сказать, почти совсем не думаю. Потому что не хочу! Потому что знаю и не желаю вспоминать!

Женаты мы, скорее всего, навсегда – до победного, нет, скорее, исходного часа. Моего. Уверен, что он пробьет первым.

Люблю ли я жену? В том смысле, в котором, слагают стихи и пишут не горящие рукописи, создают великие творения скульптуры и живописи, – конечно, нет. Просто мы почему-то оказались чрезвычайно родными людьми. Наверное, такими родными становятся раз и навсегда все родители, которые вместе воспитывают любимых детей. А наша единственная дочь всегда была очень любима нами!

А мы, как приложение к ней: не пылающие страстью, но существующие рядом. Я бы сказал точнее, неплохо существующие рядом и не обременяющие друг друга тяжелыми выяснениями типа: «Ты меня любишь?» или «Почему ты со мной не разговариваешь?». По крайней мере, последние годы.

Хотя бывало в нашей жизни всякое, и до развода мы доходили ни раз. Но так и не дошли. Основной и самый главный такой период в моей голове и в моем сердце не забылся до сих пор. Но жена сейчас спокойна, а это в совместной жизни очень важно!

До и после Маши у меня были и, думаю, всегда, будут кратковременные связи. Именно связи, ни романы. Отношения с Марией были тем единственным, пожалуй, в моей жизни рычагом, который мог бы вырвать меня из привычного жизненного круга. Но тогда этого, увы, не случилось. Не случится, тем более, и в будущем.

На нас с ней неожиданно обрушились обстоятельства, которые препятствовали нашему дальнейшему союзу. Причем, двусторонние. Маша не все мне успела рассказать, но, несмотря ни на что, я знал, что она была готова пойти до конца. А я только сейчас понимаю, что делал свой выбор, думая в первую очередь о себе. Хотя тогда я считал, что поступаю благородно, и исключительно ради семьи!

Я не боялся перемен, потому что слишком много любви было у нас с Марией на двоих! Тем более, что таких женщин, как она, жизнь посылает только один раз. И, страстно желая остаться с ней, поступил по-другому.

Мне казалось, что я думаю о тех, кого хотел оставить: о жене, о моей дочери, так рано пострадавшей от взрослой жизни! Я переживал о маме, которая никогда не оправдывала моих связей «на стороне».

Не знаю, как жена, но мама и дочка меня, в конце концов, простили бы. Может быть, не сразу, но обязательно простили. Поэтому причина, однозначно, во мне. Просто я не готов был сделать этот шаг! Испугался несправедливых порицаний в свой адрес, не хотел бесчисленных объяснений и косых взглядов. Как обычно говорят: «Вот, гад. Бросил семью! И еще в такой момент!» Наверное, мне сложно было бы это пережить.

Но, если б я только знал, что потеряю свою любовь навсегда! Тогда, я думаю, драйва мне бы хватило. Но я не знал.

Маша на прощание сказала:

– О том, какой была бы наша совместная жизнь, ты будешь думать всегда!

Сказала, поцеловала и исчезла…

Домашний шумок нарастал. Звякала посуда. Не напрягаясь, можно было услышать ворчание зятя и шепот внука Ваньки. Сейчас они все завалятся ко мне в комнату. И я решил, что пора вставать.

Зарядка в мои планы сегодня не входила, поэтому я надел уютный халат и подсел к компьютеру.

– Ну, Росомаха, чем порадуешь на пятидесятилетие? – улыбнулся я и открыл свою почту. Письма не было! Впервые за 10 лет…

Если честно, я растерялся, потому что поздравительные письма от Марии приходили всегда с утра. Но подумать и расстроиться не успел, потому что в комнату забежал Ванюшка с размалеванным альбомным листком в мокрой ладошке.

– Деда, посмотри, какую машину я тебе нарисовал, – радостным колокольчиком зазвенел малыш. Он залез ко мне на колени, и, удобно устроившись, начал рассказывать про машину: где у нее капот, какие у нее большие колеса, и сколько долларов она стоит, одновременно тыкая пальчиком в клавиатуру моего компьютера. Я поцеловал его в кудрявую макушку и повернулся вместе с малышом на кресле, чтобы он не доставал до стола.

Ирина, жена, произнесла стандартные поздравления и протянула свои подарки – элегантную рубашку модного дизайнера и билеты на концерт какой-то поп-звезды с неизвестным мне именем. Зять пожал руку, а любимая дочурка повисла на мне, обхватив шею двумя руками:

– Папулечка, как я тебя люблю! С юбилеем тебя! Подарок от нас с Мишей будет в ресторане.

Мой день рождения мы впервые решили отпраздновать в общественном месте. Я это обычно не приветствовал. С детства люблю милые домашние посиделки. Но юбилей неожиданно захотелось отметить с размахом, и под девизом: «А вот я какой, смотрите…!» Я пригласил целую кучу гостей: помимо родственников и близких друзей, приглашение отпраздновать мой юбилей получили коллеги, соседи и даже несколько друзей детства.

С институтской компанией решили собраться позже, когда Антон, мой близкий друг тех далеких лет и свидетель моих увлекательных амурных похождений, приедет из Германии, где проживал уже пятый год.

За завтраком мы весело дурачились и подшучивали над Ванькой.

«Хорошо!», – подумалось мне. «Нет», – тревожно завыло мое подсознание.

Начались телефонные звонки и, надеюсь, искренние пожелания здоровья, долголетия и семейного счастья! Да здравствуют современные средства связи: с одной линии я переходил на другую, затем – на третью; потом возвращался к первой. Умудрился даже конференц-связь включить, когда звонившие принадлежали к одной компании.

Два раза в собственном телефоне проверил почту. Письма от далекой любимой, по-прежнему, не было. Звонки не заканчивались, а грустные мысли эфемерным назойливым осьминогом опутывали мое сознание.

Ну, что, видимо, поздравления уже не будет, – подумалось мне. Наверное, все запасы и нереальные Машкины возможности были исчерпаны. Но почему все закончилось именно сегодня? Неужели было трудно написать еще одно письмо? Видимо, я начинал бредить! Кого я пытался обвинить?

«Спокойно, – шептал я себе, – они ведь не могли приходить вечно!»

Когда Маши не стало, она тоже написала мне о вечности! А сам факт появления этих писем в моей почте в течение десяти лет был необъяснимым и нереальным!

Опять зазвонил телефон. Из далекого Ярославля сквозь километры доносился жизнеутверждающий бас моего одноклассника. Я уже плохо слушал, и только его последнюю фразу «…следующие пятьдесят лет…» в своем сознании закончил совершенно по-иному. По-своему: «…следующие пятьдесят лет я проживу без Марии».

Я стал себя уговаривать, даже сердиться. Ведь ее не было уже почти десять лет (я так и не привык применительно к ней говорить и думать, что она умерла. Но ведь это так. Она умерла. Десять лет назад). Это очень большой жизненный срок, но на душе у меня было такое ощущение, что я снова теряю ее! И это уже – в третий раз!

Несколько минут я тупо разглядывал за окном безобидную возню соседских близнецов, потом включил кондиционер, хотя было еще не жарко, и решительно налил себе коньяка.

– Не рано ли начинаешь, дорогой, – съехидничала жена, добросовестно отпаривая утюгом мой белый летний костюм.

Не хотелось рычать в ответ – она же ни в чем не виновата! Поэтому я молча выпил пару стопок и набрал номер такси.

– Отъеду я, Ир. Хочу побыть один.

– С чего бы это? – удивилась она. Но спорить не стала.

В последние годы так было всегда. Куда-то вдруг неожиданно пропали все ее придирки и приступы ревности. Она стала покладистой и заботливой.

Когда уходил, вслед донеслось: «Не пропадай надолго», а я – уже с лестничной клетки – откликнулся: «Хорошо».

В такси меня немного отпустило, и я позвонил маме. Поздравил с днем своего рождения, поинтересовался здоровьем и попросил, чтобы она обязательно приходила меня поздравить в ресторан. Предупредил, что пришлю за ней машину!

А на тротуарах мелькали расслабленные взрослые и шустрые ребятишки с мороженым в разноцветных упаковках. Разгар июля. Лето.

В субботу офис, естественно, не работал. Охранник, которого я отвлек от разгадывания «сканворда», поначалу испугался. Кто ж любит визиты начальства в выходной день? Но уже через несколько минут он дружественно заглядывал мне в глаза, называя «лучшим директором всех времен и народов», и желал крепкого здоровья. Эта разительная перемена объяснялась просто: начатую бутылку коньяка я прихватил с собой и любезно поделился с ним очередной дозой.

Тихо. В кабинетах не трезвонят телефоны, не шумит кофе-машина в комнате отдыха, не видно переглядывающихся подчиненных, ожидающих от меня непонятных вопросов и неожиданных поручений.

Тихо. Вот сюда я сознательно стремился. Захотелось покурить прямо у себя в кабинете и почитать последнее поздравление от Машки – письмо, пришедшее год назад. Я надеялся найти какие-то намеки на то, что оно будет последним.

Из письма Марии (15 июля 2013 г.)

Привет, мой милый Женечка! С днем рождения тебя, очередным и желанным. Я же знаю, что ты любишь отмечать свои памятные даты.

Пытаюсь представить тебя… Сегодня пятница, ты на рабочем месте распаковал файл с моим письмом, скорее всего, распечатал его, читаешь и улыбаешься. Если на тебя сейчас кто-то смотрит, то лучше отвернись, потому что улыбка у тебя не вполне адекватная. Я бы сказала, с «сумашедшинкой».

Посмотри на соседнее окно – я сижу на своем любимом подоконнике, болтаю ногой и тоже тебе улыбаюсь. Видишь? А в руках у меня воздушный шарик, легкий и волшебный. Придумай и напиши на нем свои желания. Ты можешь совсем не стесняться меня – я ведь знаю все твои великие секреты.

Готово? Когда я соберусь уходить, я заберу его с собой. Тогда все, ну, почти все, обязательно исполнится. Очень хочется быть твоим Ангелом!

Желаю тебе прекрасного года – ведь это твой персональный Новый год.

Пусть легко все складывается! Хотя это не про тебя!

Ты привык все взваливать на себя – как будто другие могут не справиться. Конечно, лучше тебя им это вряд ли удастся, но все же, побереги себя, пожалуйста. Потому что с возрастом сил все равно меньше, в смысле, меньше, чем в молодости. А тебе продолжает казаться, что ты неуязвим.

Ты всегда был самым лучшим. Ты – Гений. Мой Гений. Мой любимый мужчина!

Скоро у тебя отпуск. Я не ошибаюсь? Мне кажется, вам с Ириной нужно съездить в Норвегию. Вы там не были? Можно отдохнуть на живописнейших фьордах и посмотреть много интересного. Плюс неповторимые ощущения от высококлассных паромов тебе, думаю, тоже понравятся. Путешествие получится необыкновенным!

Теперь о себе нужно что-то написать…. Сейчас придумаю…

Пусть будет так:

Я только приехала из отпуска. Вновь открыла для себя Италию, вернее, чарующую Тоскану: с ее известными на весь мир пейзажами и великолепными винами. (А помнишь наше коротенькое путешествие в Венецию? Это была совершенного неожиданная ноябрьская сказка!) В этом году я так же бродила по улочкам, замирала у Флорентийских полотен и скульптур, забиралась в горы, любовалась озерами и вспоминала о нас…

Я писала тебе, что я разошлась с мужем? Нет? Пишу. Наверное, такое могло бы в конце концов случиться. Только в конце 2003 года наше расставание было бы болезненным и драматичным, а сейчас, в 2013-ом, – мы просто тихо разъехались.

Так что, я теперь свободная, и почти молодая. Хотя «молодая была немолода»! Как у Ильфа и Петрова. Но, думаю, что я все еще симпатичная. Вот только глаза какие-то тусклые. Хочешь, открою великую тайну о любой женщине: как на самом деле ей живется? Она может быть обладательницей замечательная фигуры, ухоженной кожи, стильного гардероба. Но загляни в ее глаза – что в них: боль и отчаяние или заманчивый блеск и любовь?

Мне кажется, что у меня уже давно очень грустные глаза… И только где-то в глубине горит неугасимый огонек нашей Любви.

Но, пожалуй, мне пора. Я выпускаю шарик, и он взмывает вверх.

Смотри, он уносит в небо твои секреты. Целую тебя. В глаза, в губы, в волосы. И прижимаюсь к тебе крепко-крепко. Чувствуешь?

Твоя Маша.

Юбилей Евгения (15 июля 2014 г.)

Я чувствовал. Чувствовал тоску и безысходность.

– Эх, Маха! Ну, что же ты меня бросаешь? Думаешь, что за десять лет я успокоился окончательно, и мне уже не будет больно? Ведь Любовь сильнее Смерти, – говорила мне ты, и с упоением рассказывала о парижской любви Маяковского. Долгие десятилетия после смерти поэта, Татьяна Яковлева получала его прекрасные букеты… Вот почему тебе пришла мысль – посылать мне письма. Наверное, ты просто не успела написать их больше! А я даже не знаю, где ты нашла приют? И где твоя могила?

Любовь сильнее Смерти.

Я понимал, что нужно сосредоточиться на этих словах! Ведь миллионы, миллиарды людей хоронят своих близких. Навсегда. И уже не получают от них никаких весточек. А каждому бы хотелось еще хоть один раз услышать любимый голос, прочитать затерявшееся во времени письмо. Милая моя девочка, ты так любила меня, что захотела облегчить мою утрату! Хотя бы попыталась.