Когда тени вернутся

Марк Веро

Когда тени вернутся

Пролог

"Никто да не оскверняет себя жертвами, никто да не убивает невинное жертвенное животное, никто да не вступает в капища, не посещает храмов и да не взирает на изображения – дело смертных рук, чтобы не быть виновным пред божественными и человеческими законами"

Эдикт Феодосия I Великого Альбину, префекту Италии

Медиолан [Милан], 24 февраля 391 года

Разгоралась заря новой эры, нового знания, нового пути. Боги, правившие Римом сотни лет, выковавшие его сталь и его дух, уходили в забвение. Языческие храмы, некогда почитаемые каждым свободным гражданином, пустовали и на смену многотысячной голосившей толпе приходили днем случайные посетители, а ночью слетались окрестные совы да сползались мыши. Паутина покрывала покинутые ниши.

Священный огонь в Храме Весты, богини домашнего очага и покровительницы Рима от его основания, был потушен, а коллегия ее жриц – весталок – распущена. Уныло смотрелось величественное каменное сооружение на высоком, облицованном мрамором, подиуме, окруженное молчаливыми колоннами, точно немыми стражами. Из отверстия посередине куполообразной крыши не выходил дым от, как казалось, негасимого огня. Последняя из шести жриц взяла пылающую частичку, видимое проявление невидимого божества, и перенесла ее в храм Кибелы, матери богов.

Прошли годы. Но и там Веста не нашла утраченного покоя.

Стоял зябкий день, один из самых холодных в этом году. Под сенью храмовых сводов сохранялось то живительное тепло, к которому стекались редкие приверженцы старой религии. Их число убывало с каждым днем. Большинство с исконно римским азартом и упоением облачались в новые обряды, подражая отцам церкви, зачастую не понимая глубинную суть новой веры. Прошло почти 4 столетия после распятия Христа и жертв первых христиан, и за такой срок смирение гонимых сменилось утверждением признанных.

Двери языческого храма распахнулись, точно от яростного порыва северного ветра. На одном дыхании порог, отделяющий святыню от внешнего мира, переступила женщина, чья гордая и властная фигура остро выделилась на фоне нескольких согбенных старцев и молодых девочек, чьи изумленные детские глаза ясно говорили, как далеко им до всех убеждений. Только тайный страх вкупе с любопытством отразился на их невинных лицах.

Гостья не церемонилась: как раздраженная госпожа прошла она по мраморным плитам, точно попирая их ногами за неповиновение. Это была Серена, племянница самого императора, Феодосия Великого, жена самого Флавия Стилихона, главнокомандующего всеми войсками, фактического правителя Западной Римской Империи с 395 года. Следом за ней шли покорные слуги и веселые подруги.

– Что я вам говорила? – обратилась Серена к последним. – Оно все еще тут!

Раздался сдержанный женский смех и перешептывания напуганных слуг. Серена, точно раззадоривая всех, крикнула нескольким язычникам:

– Дорогу! Разве вам не сказали, что поклонение богам прошлого запрещено? Каждого несогласного будет ждать свой крест!

Те сгрудились у статуи богини Весты, стоявшей посреди храма, на небольшом возвышении. Лицо каменной богини, закрытое покрывалом, казалось, видело все даже через ткань; в одной руке она держала скипетр, в другой чашу, символ домашнего очага. Рядом на алтаре пылал последний огонь в окружении немногочисленных даров. Тут были и фрукты, и вино, и цветы; мелкие монеты лежали на ступенях, а украшения и бусы приютились у ног статуи; самое большое и яркое ожерелье красовалось на шее богини.

Довольная Серена оглянулась на подруг и, невзирая на протесты старцев и испуг девочек, подошла к статуе, сняла ожерелье и надела себе на шею. Храм погрузился в диссонанс звуков: с одной стороны слышался недовольный ропот и причитания, с другой – летели насмешки и презрительные вопли.

Серена все еще стояла, красуясь, посреди храма, когда с бокового коридора, шаркая ногами, вышла последняя весталка, престарелая дева, не ограничившаяся положенными тридцатью годами служения Весте, но отдавшая ей всю жизнь.

– Глупая женщина! – обрушилась она на Серену. – Разве ты не знаешь, что оскорбление Матери Рима – непростительный грех? Ты попираешь ногами священный огонь древних домов, первых семей и последующих, откуда берет начало и твой род! Ты вышла замуж за вандала, но сама-то ты ведешь корни от римской земли!

Серена рассмеялась.

– Надоедливая старуха! Много ты понимаешь! Ты за всю свою долгую жизнь так и не дала никому жизнь, служа бесплодным воображениям! Что ты знаешь о единственной вере?

– Сними ожерелье, не гневи богов! – зашептала старуха.

– Слуги! – властно прогремел голос правительницы в полупустом храме. – Выгоните эту заблудшую женщину из храма! А заодно – погасите огонь! Это не место для того, чтобы греться!

И она гордо направилась к выходу. Весталка бросилась было к ней наперерез, но молодые и крепкие слуги опередили пожилую женщину, грубо схватили за волосы, руки и поволокли к выходу.

– О боги Олимпа, призываю вас на свою защиту! – прокричала из последних сил весталка. – Будь проклята ты, твой муж и твои дети за содеянное! Веста, охраняющая город римлян, я отдала тебе всю жизнь, сохранив душу чистой, а тело нетронутым, обрушь на них заслуженную кару!

Слова потонули под ударами слуг, которые наносили особе неприкосновенной в далекие времена.

– Любовь сильнее смерти! – крикнула жрица напоследок, но Серена была далеко.

Она шла по знакомым улочкам Рима, чувствуя облегчение и жгучую радость: как никак, свергнут последний огонек суеверий!

Часть 1. Пилигрим

Глава 1. Две грации

Ясный июльский вечер. Что может быть лучше? В меру томный, в меру прохладный. Комары от близости Адриатического моря и далеких болотистых местностей, защищающих новую столицу потомков Ромула и Рема – Равенну, – дурели и налетали подобно коннице, едва не сбивая с ног усталых путников.

А усталость волей-неволей, но нагоняла любого, кто преодолевал такой длинный путь, как путешественница на красивом гнедом скакуне фессалийской породы. Потому девушка так обрадовалась, когда мильные столбы Фламиниевой дороги наконец после долгих 200 миль привели в Ариминиум – некогда простую колонию, основанную римлянами за сотни лет до гибели Цезаря, а нынче – крупный узел на пересечении трех главных путей стонущей Империи: Виа Эмилия вела далеко на северо-запад, через Геную и Медиолан в Массалию в лесную страну галлов, Виа Попилия – на северо-восток в Равенну и дальше к Вероне, чтобы затем уткнуться в непроходимые Альпы, за которыми бродили непокорные племена германцев, и Виа Фламиния, по которой ехала незнакомка.

– Тише, Стаций, тише! – девушка потрепала взмыленного коня по загривку. – Тише, мой верный друг, смотри: похоже, там мы найдем и ночлег, и пищу, и воду.

Римская красавица указала нежной молочной рукой на видневшийся вдалеке приземистый дом, который, как муравейник, притягивал к себе людей.

Конь прибавил ход, почуяв близость ночлега. На развилке дороги от сторожевого поста к ней наперерез выдвинулся вигил в простом бронзовом шлеме и худенькой накидке – молодой юноша с детскими чертами лица.

– Кто ты, странница? И куда путь держишь? – задал вопрос караульный.

– Разве так положено встречать патрицианку, измученную трудностями недельного пути? – ответила вопросом на вопрос путешественница и властно спросила: – Где тут ночлег?

Впрочем, в глазах у нее блеснула не надменность, а то нежное женское очарование, от которого так часто и легко теряют голову и опытные мужчины, что уж говорить о юношах? Хватило одного взгляда, чтобы тот покорился ее воле: красота богини, изысканное одеянье (не потерявшее всех красок после долгой дороги), медные браслеты с головками змей на точеных ручках, кольцевидные серьги из тонкой проволоки с фигурками из бирюзы. Городской страж подтвердил ее догадку, указав на то же здание.

– Как вас звать, прекрасная незнакомка? – спросил напоследок юноша.

– Аврора, – бросила она ему через плечо и направила коня дальше.

Станционный дом-гостиница на окраине города оказался самым типичным и самым невзрачным термополием из всех, которые она видела за свою бурную молодость. А повидать ей довелось их ой как много! Молодость еще не прошла, а опыт и усталость от избытка эмоций сплели рисунок на красивом аристократическом лице. Опыт говорил, что в подобном заведении нечего рассчитывать на пышный прием и удобства. Подозрительного вида глашатай, метрах в десяти от заведения, уныло зазывал посетить "лучший в городе термополий". По его изможденному виду было ясно, что на "живой рекламе" заведение сэкономило. Впрочем, на белых стенах надписи кое-где выцарапаны, кое-где нанесены масляной черной или красной краской, да и над входной дверью висело кое-как грубо сделанное изображение Бахуса, бога виноделия.

– Приехали, Стаций! – уверенно произнесла путешественница и соскользнула с коня, как делают это изысканные барышни.

Стаций негромко фыркнул и повел ушами. Аврора потрепала его за холку и привязала к дорожной коновязи, предварительно пододвинув ведро с водой.

– Жди меня здесь, – дала команду хозяйка.

Распахнула двери таверны и… стала свидетелем сцены, при которой трудно остаться безмолвным зрителем. Мы увидим все происходящее собственными глазами, если окажемся внутри чуть загодя.

А происходило вот что. Таверна гудела полифонией многоголосья. Кого только не было в этом огромном плавильном котле, каких только национальностей: помимо строгих лиц италийцев, которые могли оказаться чиновниками в разъезде (судя по аккуратным лацернам11), неопрятных, со всклокоченными волосами, галлов, орущих праздные песни, молчаливых беженцев далекого Египта, охваченного беспорядками, здесь были также готы в простых туниках из грубой шерсти и штанах, спускающихся чуть ниже колена, и белотелые вандалы, никогда не знавшие горячего южного солнца.

За столиком недалеко от главного входа сидели и общались двое.

– Ты взаправду пришла из пещерного города? Ха! Как тебя величать?

– Нас называют теми, кто живет в ночи, глубоко под землей: троглодитами, пещерными жителями, гномами, орками – добровольными слугами самого властителя подземного царства – бога Орка. Но так было не всегда! Мы знавали и лучшие времена, и лучшие часы! Да… – курносая девушка в истрепанной тунике запрокинула рыжую челку назад свободной рукой; в другой она держала бокал дешевого, низкопробного вина, разбавленного горячей водой.

Бородатый мужчина напротив, ее собеседник, любовался тонко очерченным девичьим профилем: красота нимфы сочеталась в нем с пляшущими огоньками сатиров или чертиков. Бородач не мог разгадать: она так вела себя из-за суровой жизненной школы или из-за позерства?

Он не успел выяснить: кто-то из пьяной братии задел стол собеседников, и Лаура (а девушку звали именно так) схватилась за горящую свечу, отчего та моментально оплавила воском цепкие, лишь с виду хрупкие девичьи пальцы. Вино расплескалось по столу. Мужчина прыснул со смеху.

– Чего загоготал? Спасибо, конечно, за угощение, но ты так отвратительно выглядишь, как, как… – девушка никак не могла подобрать верное слово.

– Как пьяный галльский буккеларий22! – уверенно закончила за нее фразу вошедшая Аврора.

Половина посетителей таверны (в общем гуле брошенная фраза мелькнула как молния) обернулась и уставилась на нее десятками глаз, подозрительных, выискивающих, высматривающих. Новоприбывшая разительно отличалась от местного сброда. Нечасто им доводилось видеть такую красоту и такую дерзость в одночасье. Точно луна со своим великолепным серебристым сиянием возымела бы наглость взойти над дремучими раскидистыми лесами и топкими болотами Романьольского побережья дважды за один вечер.

– С дороги так устала, а девушке столик тут освободят? – Аврора зашла не церемонясь, отряхивая дорожную материю.

Несколько готов, узколицых, крепкоплечих, схватились за фибулы, скреплявшие плащ, руками, точно в почтении матроне, и уступили свое место. Один из них, с прямыми черными волосами, покрывающими высокий лоб, подошел к стойке и потребовал вина для посетительницы.

– Да куда ты льешь-то мимо, трактирщик? Не расплескивай так! Пожалей напиток!

– Отстань, гот! – запротестовал трактирщик, продолжая лить часть вина мимо чаши. – Осенью я с одного гектара виноградного поля получу три тысячи литров вина, а такую красоту когда еще здесь увижу? Само очарование!

И то правда – к Авроре тут же подсели несколько италийцев, представились и пустились в расспросы:

– Откуда вы?

– Из Рима.

– Как доехали?

– Выехала по дороге, начинающейся от самой стены Аврелиана, а дальше – по прямой…

– Не сбились?

– Дорожные знаки почти через каждую римскую милю33 указывали направление, так что проще заблудиться в самом Риме, чем за его пределами.

– Устали?

– Да, но Стаций, мой конь, устал больше.

– Многие прибыли сюда на лошадях, – сказал один италиец.

– Многие, но не все, – добавил другой, косясь взглядом на Лауру, чья белизна, даже розоватость тела, превосходила все ухищрения ars ornatrix44 знатных матрон. Никакие румяна и белила не могли бы посоперничать с какой-то детской, необожженной красотой.

– Куда вы путь держите? – спросил первый.

– В Равенну. Отдохну здесь эту ночь, дам коню набраться сил – и в путь!

– Да здесь всего час езды! Может, составить вам компанию на эту дорогу или этот вечер? – не отступал первый италиец, в то время как второй любовался ее украшениями.

– Предпочитаю путешествовать одной, – отрезала Аврора. – Мне пора, после дороги хочу отдохнуть. Трактирщик! Напои и накорми моего коня. И покажи мне комнату для ночлега. Вот тебе за труды! – и она бросила несколько звонких монет.

Трактирщик, кланяясь, увел за собой знатную посетительницу. Лаура, как и все в помещении, проводила ее взглядом, и таверна продолжила заливистое гудение. Сгущались краски, колесница луны катилась по чернеющему небосводу в таком же одиночестве.

Во втором часу ночи Лаура проснулась от смутного зова. Встала, прислушалась. Тихо. Но что-то явно тревожило ее. Точно кошки скребли на душе, а отчего – непонятно. Томимая гнетущим чувством, девушка вышла прогуляться, подышать свежим воздухом. Спустилась по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. В таверне было тихо и пусто, стулья кое-где валялись, пустые бутылки лежали недвижно в ожидании утренней уборки. Лаура вышла через черный ход. Лишний раз выставляться напоказ она не любила, и теперь корила себя за то, что вечером под действием винных паров сказала больше, чем нужно.

Но что это? Те два приличных италийца держат девушку, один с ножом ей угрожает, а другой зажал ладонью рот и шипит ей на ухо:

– Ты нам скажешь, где все твои сбережения! Этих побрякушек мало, – при этом он сжимал в руке снятые украшения. – Или назовешь того, кто заплатит за тебя выкуп? Ну, скажешь?

Аврора сопротивлялась из последних сил. Ужас искажал красивые до того черты лица. Лаура не сомневалась. Как можно бросить в беде человека, пусть и незнакомого? Она двинулась смело и решительно, но не напрямик к ним, а скользя вдоль боковой стены таверны, на которой крупная афиша гласила "Последний бой лета на Via Vezia, все – в Амфитеатр!"

– Я потеряла своих родных, оставьте меня, – молила римлянка.

– Тогда ты потеряешь и себя, – произнес италиец с ножом.

Он поднял руку с острым кинжалом, но не успел опустить на жертву: жгучая боль полоснула его по запястью, обожгла и заставила выронить оружие. Все произошло моментально. Его напарник, будто от сильного толчка, отлетел в сторону. Из-за их спины выскочила Лаура и схватила за руку жертву, увлекая за собой.

– Спасибо, спасибо! Что за дикость тут? – римлянка пришла в себя.

– Бежим, бежим, пока они не опомнились! – взволнованно тараторила Лаура.

Но Аврора на бегу поправила синюю столу55 с золотистой драпировкой, едва не споткнулась и замедлилась. Освещенный фонарем вход в таверну был совсем рядом. Но и преследователи дышали в затылок.

– Нет, не сюда! – крикнула Лаура. – Здесь слишком ярко. За мной, туда, в тень! – И она показала в направлении темной рощи за таверной.

Римлянка не сопротивлялась. Они побежали. Низкие кустарники цеплялись за ткань, раздирая ее, ветки и листва так и норовили растрепать пышную прическу, распустить заплетенные в корзинку мелкие косички. Но Лаура все кричала "дальше, не останавливайся", и они бежали. Хруст за ними говорил, что была погоня. Наконец роща стала гуще, свет от звезд и от таверны не доходил сюда.

– Спрячься под этот куст, мигом! – скомандовала Лаура.

Аврора беспрекословно подчинилась. Так далеко от дома она еще не бывала. На кону стояла не только жизнь, но и ее честь. Листва окончательно скрыла напуганную девушку.

Лаура круто развернулась на месте и стала лицом к нападавшим. Два италийца с кинжалами приближались, как два хищных зверя, настигающих добычу.

– Вон она! – крикнул первый.

– Вижу! – взвопил второй, направляя острие клинка вперед. – Она поплатится за мою руку.

Аврора краем глаза видела всю сцену: вот клинок второго прорезал воздух в том месте, где маячила темная фигура новой знакомой. Он, чертыхаясь от промаха, с разбега врезался в крепкий ствол дерева.

– Что с тобой, Клавдий? – зовет его товарищ.

– Теперь я и ногу себе расшиб, не могу пошевелиться, Друз! – Клавдий валялся у корней гигантской пинии – местной сосны с густой шевелюрой, под которой мелькали, словно жучки, фигуры людей. – Держи ее! Она позади тебя! Берегись!

Ловкая подножка – и Друз кубарем полетел в кустарник, царапая себе щеки и пальцы.

– Чтоб ее! – заорал, в свою очередь, Друз, вскакивая.

Аврора наполовину высунулась из тайника. Лаура стояла в десяти шагах от нее и в нескольких от Друза. Вот нападавший вновь бросился на ее темную фигуру, но разрезал только воздух – Лаура оказалась сбоку него и двинула локтем в затылок, отчего тот влетел в другую сосну и рухнул, теряя сознание. Клавдий тихонько постанывал, не горя желанием подниматься.

Лаура подошла к Авроре, точно вынырнув откуда-то.

– Идем, новая знакомая! Здесь нам оставаться не следует. Ночь скоро закончится!

Аврора взялась за поданную руку, с любопытством рассматривая только что приобретенную подругу: невысокая ростом, стройна, но физически крепка, особенно выделялись пальцы с каким-то птичьим хватом, широкие плечи, выступавшие как крылья, бедра – тоже струна мышц.

– Куда мы идем? – спросила римлянка.

– Подальше отсюда. В Равенну.

– И мне туда!

– Не иначе – рок! Не зря я сюда пришла. Еле раздобыла эту жалкую одежду, чтобы не так выделяться.

Аврора посмотрела: в самом деле – не туника, а лохмотья какие-то.

– До тебя ее носила, кажется, целая центурия!

– Центурия? – переспросила Лаура.

– Ну да. Человек сто. Такая порванная и тут, и в этом месте, – Аврора опытным женским взглядом оценивала увиденный экземпляр, – а тут, сдается мне, кого-то пороли ремнями.

Лаура подняла голову к звездному небу. Цикады завели ночную песнь, прерванную людской беготней.

– Это ничего. Это не главное. Однако, нам пора спешить. Забирай свои вещи, и быстрее из таверны!

– Дай мне час, – Аврора потянулась.

– Никакого часа! – строго произнесла новая подруга. – Минута, самое большое – три. Я в свою комнату сейчас, а ты – в свою. Если через три минуты тебя не будет у входа – твой выбор!

И она, не мешкая, устремилась в самый дальний и самый дешевый угол таверны. У Авроры, напротив, комната была с краю, лучшая из представленных в заведении.

– Быстрее, быстрее… – передразнивала римлянка нищенку. – Те два осла сняли с меня все украшения. Как мне теперь выехать в дорогу без наряда? Да и прическа растрепалась.

Тем не менее, она побросала мелкие вещи в дорожный мешочек, пришитый к поясу: деньги, скребок, ленты, украшения, духи, румяна; а провизию, сменную одежду, запасные сандалии и капюшон – в дорожную сумку, которую вез Стаций. Не прошло и пары минут, как через приоткрытую дверь в комнату залетело едва различимое дуновение – воздух завибрировал еле уловимым шепотом. Но когда нервы натянуты, как тетива лука, то на малейшее изменение среды реагируешь чутко. Так и Аврора – схватила последнее, что нашла на кровати, и стрелой вылетела наружу.

Лаура стояла за поворотом, там, где освещаемая пламенем от факела земля постепенно терялась в зыбких ночных тенях. Казалось, еще чуть-чуть и она сольется с ними.

– Подожди меня! – испуганно зашептала Аврора, все еще чувствуя след от кинжала на своей шее.

– Не мешкай! – отозвалось эхо.

Аврора забросила дорожную сумку через седло, отвязала ремни от коновязи, взяла коня под уздечку, вывела на протоптанную дорожку и, ясно разглядев Лауру, спокойно устроилась в седле.

– А где твой конь? – вполголоса спросила римлянка.

– Я не так давно вообще узнала о их существовании, – глядя в сторону произнесла Лаура.

Патрицианка недоверчиво покосилась на селянку (если судить по внешнему виду).

– Забирайся ко мне. Стаций нас двоих спокойно и с удовольствием повезет. Да, Стаций? – и, наклонившись, она заглянула коню в глаза; тот тихонько профырчал. – К тому же, я обязана тебе жизнью! Только скажи, чем могу отплатить, клянусь, что готова на все! Пусть многие из моего окружения и разговаривать бы не стали с плебеем, я – не такая, как они! Садись!

Лаура внимательно выслушала щедрое и искреннее предложение, молча кивнула, подошла к крупу лошади и попросила:

– Помоги мне подняться, не знаю, как это делается. Едем отсюда. Я принимаю твое предложение. Видно, сами боги послали тебя мне на помощь!

– Сама так думала про тебя! – усмехнулась Аврора. – Едем!

Топот скакуна потонул в тихих улочках Ариминиума.

Глава 2. И тайное станет явным

Они миновали пятиарочный мост Тиберия, пересекающий полноводную реку Мареккья, и, как только город пропал из виду, расположились на берегу, утопающем в камышах. Звезды тихо мерцали с далеких высот. Отовсюду, насколько хватало глаз, струился их серебристый, тонкострунный зов. Словно мать зовет свое нерадивое дитя, сбежавшее из родного дома.

Искры от костра завершали пламенную речь и стихали, выдыхая последние огненные знаки.

– Да, Лаура, может, это и опасно после всего пережитого, но по крайней мере я согрелась и не умру ледяной мумией.

– Ты не представляешь, как здесь тепло, под открытым небом! – восхищенно сказала Лаура и поймала на себе косой взгляд римлянки. – Какое это обволакивающее до глубины души чувство! Но, прежде чем мы заснем, хочу услышать твою историю. Я говорю с каждым, кого вижу, и не могу наговориться. Бывает у тебя так?

Аврора задумчиво смотрела на непроницаемый водный край: будто черная олива разлилась из непомерного сосуда на мокрую землю и покрыла ее, утопив всю боль, всю тоску.

– Чувствую себя такой одинокой, – вымолвила наконец римлянка, – точно весь мир закрылся толстой непроницаемой пленкой. А я в него стучусь, кричу изнутри, но мой голос тонет в какой-то вязкой тине. И вроде все близкие люди и друзья по меркам Империи недалеко. А что-то изнутри гложет, съедает, точно ненасытная утроба, поглощая в себя все наилучшие мысли, все сокровенные мечты и стремления. От отчаяния готова на отчаянные меры.

Аврора прилегла на дорожную сумку, лежавшую рядом на земле. Запасные туники, накидки хорошо подходили в качестве заменителя подушки, набитой гусиными перьями.

И хотя Лаура на два года была младше римлянки, но по зрелости обогнала ту, а потому легонько, как старшая сестра младшую, поглаживала по голове, проводя по волосам, по растрепанному кокошнику, успокаивая волнующие мысли, точно выбившиеся пряди. Аврора взглянула на догорающие угольки так, словно увидела в них чей-то образ.

– Брат мой, милый брат! Я помню тебя, такого близкого ранее и такого далекого теперь. Помню тебя мирно играющим с деревянным мечом отца, который он получил на свое шестнадцатилетие. А ты доставал его из сундука, когда наш родитель уходил на службу народу римскому. Как это было давно! И где ты теперь?

– Ты не знаешь, где твой брат? – тихо спросила Лаура.

– Да… как раз на его поиски я и отправилась из Рима.

– Мы найдем его! – смело воскликнула селянка.

– Хотя не только из-за брата, – римлянка, казалось, целиком погрузилась в свои мысли. – Я бы не смогла долее находиться в городе, в котором потеряла столько близких мне людей…

– Что с ними случилось?

– О нет, ничего. Наверное. Ничего такого, что отправляет нас в царство теней. Но я потеряла близость с ними: отец мой, видный сенатор, об одной политике и думает, до близких ему нет дела, он и сына-то выслал из города из-за какого-то там политического дела; мать моя развлекается с другими, пока отец на службе, и до меня ей тоже нет дела; любимый мой, который провел со мной ночь, на утро испарился восвояси, потому что он служитель культа, и ему непозволительна любовь к женщине.