Золотая лодка

Отбившись от орла, Мансур двинулся дальше и вышел на одну из городских улиц. Она вела к разрушенной стене, у которой лежали трупы, наваленные друг на друга. Мальчик ощутил жуткий страх. Он побежал прочь от того места, но вдруг очутился в тупике между зданиями. Он зажмурился, а когда открыл глаза, разрушенный город словно растворился в воздухе, а вместо него кругом расстилалась голая степь и протекающая рядом река. Мансур оказывается у этой реки перед её обрывистым берегом. Он стоял и смотрел на этот обрыв и понимал, что это то самое место – тупик между разрушенными зданиями, превратившийся со временем в уплотненный песчаный вал. В нем Мансур увидел человеческие черепа, которые зашевелились, пытаясь что-то ему сказать.

Мансура вновь охватил страх, и он понесся прочь от этого места. И вдруг он снова оказался на городской площади средневекового города. Кругом тишина, все цело, нигде ничего не лежит в беспорядке, все здания целы, и нет причин для волнения. Мальчик успокоился и обратил внимание, как вдалеке в небе что-то ярко сияет на солнце и сейчас движется прямо на него. Сияние постепенно увеличивается, и он видит, что это та самая лодка, которую они с Баубеком вытащили из ямы.

Золотая лодка плывет прямо на него по воздуху, проплывая над рекой, над землей. И вот, когда она приблизилась к Мансуру, он увидел на её носовой части ту самую пятиконечную звезду. В этот раз звезда сияла также ярко, как и сама лодка. Золотая лодка плавно опускалась и одновременно приближалась к мальчику. Звезда начинает очень быстро вращаться вокруг своей оси, она настолько быстро начинает вертеться, что в какой-то момент превращается в круг. Мансур, словно загипнотизированный, смотрит на этот круг и видит, что в нем, в этом круге, постепенно появляется лицо какого-то существа. По форме оно отдаленно напоминало изображение, которое Мансуру доводилось видеть в степи на средневековых каменных изваяниях – балбалах7. Мансур вдруг начинает понимать, что в отличии от степных каменных изваяний, лицо этого существа не женское, изображающее скорбь по усопшему, не взгляд храброго батыра и даже не мудрая печаль одинокого старца. Это лицо некоего фантастического идола войны или абсолютной власти. Он был уверен: завладеть таким идолом, и власть будет в кармане.

Золотая лодка подплывает к Мансуру, и лицо странного и загадочного существа, приблизившееся теперь к нему вплотную, начинает оживать.

Мендеш всю ночь не сомкнула глаз из-за того, что Мансур беспокойно спал. Она слышала ночью, как он во сне разговаривал и вскрикивал. Наверное, ему снова снились странные сны. И вот теперь, когда ее сын проснулся в ознобе, Мендеш находилась на кухне и была сильно встревожена. Она была уверена, что состояние сына могло быть связано с далекими предсказаниями.

А случилось это, когда Мансуру было лет пять. Тогда еще не успели остыть спортивные страсти Олимпиады 1980 года. И в то время Мендеш со своим сыном и ныне покойным мужем, проживавшие в одном из сел в Астраханской области, отправились с визитом к родственникам мужа в соседнее село. Дочери Райхан на тот момент еще не было. Она родилась в 1982 году. В том селе им случилось встретиться с одной бабкой, которая, взглянув как-то на Мансура, сказала Мендеш, что у её сына сложится необычная судьба. Единственное, что от неё требовалось, это беречь и заботливо относиться к своему мальчику. Мендеш потом интересовалась у родственников мужа про эту бабку, но никто никогда ее в селе не видел.

Естественно, все это для женщины показалось необычным и немного пугающим. Но с тех пор Мендеш следовала рекомендации странной бабки и с особым трепетом относилась к Мансуру, не забывая проявлять свою материнскую ласку и к своей дочери Райхан.

С тех пор прошло несколько лет. Ничего необычного Мендеш не замечала за своим сыном; и она практически забыла об этом случае, но с недавних пор, как они перебрались в Сарайшык, предсказания бабки стали сбываться. Мансуру периодически по ночам стали сниться странные сны. По ночам он часто бредил и разговаривал, а утром он просыпался в холодном поту, но не мог до конца вспомнить, что с ним происходило, и понять, почему он видит эти сны.

И вот сегодня утром, когда Мансур проснулся в поту и ознобе, Мендеш зашла к нему в комнату. Она и сейчас не стала приставать к нему со своими расспросами, а просто молча помогла ему встать и переодеться в сухую и чистую одежду.

Завтрак уже был готов и ждал на столе в кухне. Еда была скромной: чай, несколько крупных кусков самодельного коричневого сахара и семь ритуальных шельпеков8, которые Мендеш, поджарила с утра в честь умерших родственников и предков, чтобы их духи – аруахи9 оградили ее семью и детей от бед и невзгод.

Мансур сидел за столом и приходил в себя после странного сна. Он не чувствовал голода, заставил себя съесть кусочек лепешки и выпить чашку черного чая. Мендеш сидела напротив него, помогая Райхан, сидевшей также рядом за столом, с каким-то школьным заданием, и изредка посматривала на сына. Она ожидала, что Мансур начнет говорить, но он молчал, хотя, и делал вид, что с ним все в порядке, ему не давали покоя вчерашняя находка и его ночной сон. Мендеш чувствовала это, но она скрывала свое беспокойство, посчитав, что помощь её отца, старика Камбара, в этом деле будет лучшим решением.

Ласково погладив по голове дочь, женщина встала из-за стола и принялась собирать гостинцы для отца, чтобы Мансур захватил их для него с собой. Она положила пару еще не остывших лепешек, завернув их в чистое и небольшое кухонное полотенце, пакет индийского чая, несколько кусочков самодельного коричневого сахара, а также кулечек тара, обработанного вручную жареного проса, которое старик Камбар обожал есть с горячим чаем. Все это она завернула в прошлый выпуск местной газеты «Прикаспийская коммуна» и положила сверток в хозяйственную сумку, сшитую ею когда-то из своего старого льняного платья.

Позавтракав, Мансур поблагодарил маму и отправился к себе, чтоб собраться в дорогу. Пока одевался, он вспомнил о своей вчерашней грязной школьной форме и смутился, подумав: «матери теперь придется чистить мою куртку».

Одевшись, Мансур вышел в прихожую. Мать с Райхан вышли, чтобы проводить его. Мансур поднял ведро и, поставив его в угол, обратился к маме:

– Мам, я помню о своем обещании. Завтра вернусь с пастбища пораньше и обязательно побелю стены.

– Хорошо, сынок, – ответила Мендеш и поежилась под ветхим пуховым платком. – Будем ждать тебя завтра. Передавай дедушке от нас с Райхан привет.

Мальчик, услышав слова матери, почувствовал облегчение на сердце. Он снял с вешалки потертый и местами выцветший брезентовый плащ, оставшийся ему в наследство от покойного отца, и накинул на себя. Сколько он себя помнил, он помнил этот плащ. И когда отец возвращался домой, Мансур любил надевать его плащ и, нахлобучив на голову капюшон, бегал по всему дому, представляя себя солдатом или разведчиком. Обул кеды – в них ему было удобно и комфортно. Затем, он принял из рук матери хозяйственную сумку с гостинцами для деда и, подмигнув сестренке, вышел из дому. Мендеш последовала за ним, и, остановившись у калитки, принялась глядеть вслед.

Женщина стояла так некоторое время, предчувствуя материнским сердцем что-то недоброе. Тихим голосом она попросила аруахов: где-бы ни находился ее сын, пусть они ограждают его от всех бед и невзгод.

Глава 2. Исчезновение ханской дочери.

Весна 1395 года. Сарайджук. Золотая Орда.

Хан Тохтамыш, правитель Золотой Орды, с небольшим отрядом своих верных нукеров возвращался в Сарайджук10 из неудачного похода. Его войско получило сокрушительный удар в сражении с эмиром Тимуром на реке Терек11 и теперь спасалось бегством. Остаток ханской конницы, устремившись на север, уходило по правому берегу реки Итиль12 и уводило противника за собой в сторону Булгарского улуса13. Эмир Тимур не подозревал, что хан Тохтамыш на этот раз обхитрил его и ушел в сторону своего малого дворца на реке Яик, служившего запасной столицей в затяжных войнах.

Хан Тохтамыш был в ярости. Кто-то из эмиров предали его во время сражения. Они покинули поле боя со своими людьми в самый ответственный момент. Среди них были и те, кто вообще не подошли к месту сражения, а в разгар битвы даже опустили ханское знамя. И войско, думая, что хан погиб, оказалось деморализовано.

Когда хан Тохтамыш вернулся в Сарайджук, пришла печальная новость, которая ввергла его в пущую ярость. Из осажденного Укека14, находившийся в верховьях реки Итиль, недавно прилетели почтовые голуби с известием о том, что войска эмира Тимура приступили к штурму города.

Тохтамыш был бессилен что-либо предпринять. Большей части его войска не было рядом с ним, а для того, чтобы собрать новую армию необходимо время. Нужно по всей степи собирать людей. Но сейчас хану Тохтамышу хотелось не этого. Больше всего ему хотелось понять, чего ему ожидать от Тимура дальше. В глубине души хан надеялся, что эмир в скором времени уйдет обратно на Кавказ, или может даже в Иран. Он думал, что Тимур не станет уничтожать Золотую Орду и, удовлетворившись трофеями Укек – одного из самых крупных и богатых городов его ханства, уйдет обратно на юг. Хан также надеялся, что если эмир все же решит и начнет атаку на другие города, то у него будет в запасе несколько дней, чтобы успеть покинуть Сарайджук вместе со своими родными. Случись такое, Тохтамыш задумал уйти к своему союзнику литовскому князю Витовту, который находился в это время в Киеве, входившем в состав Великого княжества Литовского. Поскольку у князя Витовта были давние интересы и планы в расширении своего военно-политического влияния в Золотой Орде, он всегда готов был с радостью принять хана у себя во владениях. Заимев своего ставленника в степном государстве, Литовский князь получал преимущество на геополитической шахматной доске ойкумены. Контроль над территорией, по которой проходили караванные пути между Востоком и Западом, был мечтой многих правителей. И конкуренция за подобные лакомые куски была нешуточной, методы борьбы коварными и жестокими.

Совсем недавно Золотая Орда пережила двадцатилетнюю междоусобную войну, прозванную летописцами «Великой замятнёй»15. В период с 1359 по 1380 ханы в Орде не по своей воле менялись по несколько раз в год. На престол претендовали законные наследники по линии Джучи – старшего сына Чингисхана. Золотая Орда фактически распалась на несколько частей и находилось в глубоком кризисе. От неё отделилась Белая Орда, отказавшись признавать себя вассалами. Отказалась признавать свою зависимость от Золотой Орды и третья часть улуса Джучи – Синяя Орда. На западе, на правом берегу Итиля, темник Мамай завёл себе подставных марионеточных ханов и тоже стал независимым государем. Отдельные улусы начинают выделяться из того, что осталось.

Но всякой великой смуте однажды приходит конец. Тохтамыш, при поддержке своего влиятельного покровителя эмира Тимура, завоевал власть в Золотой Орде и стал ханом. С его приходом в государстве восстановилась полная централизация власти, улучшилось экономическое положение, укрепились города и внешнеполитическое влияние. С кровавым походом на Москву в 1382 году хан Тохтамыш возвратил былой контроль над русскими княжествами, заставив их снова платить дань. В Золотой Орде наступил долгожданный рассвет. А для эмира Тимура началось распространение его влияния в степи. Постепенно Тохтамыш обрел небывалый авторитет в народе. Почувствовав свою невероятную власть, хан решил выступить против своего недавнего покровителя. Между ними вспыхнула вражда, продлившаяся много лет.

К весне 1395 года противостояние между Тохтамышем и Тимуром длилось вот уже около десяти лет. Но перед этим, когда Тохтамыш в 1380 году занял свой престол, на свет появилась его дочь Малика. Тохтамыш назвал ее этим именем, желая подчеркнуть статус их могучего рода – единовластных владык степной империи. Рождение Малики хан воспринял как знак небесный и божественный дар, который помог ему в борьбе за престол. Когда Малика появилась на свет, к нему пришли его придворные бахсы16 и пророчествовали о том, что отныне его дочь ждёт необыкновенная судьба. Помня об этом, хан Тохтамыш по-особенному относился к ней. Он выделял ее среди других своих дочерей. Порой хан проявлял к ней слишком большую отеческую заботу: ни в чем не отказывал, баловал, помня о том, что дочь – это дорогой гость в доме хозяина, а к дорогим гостям, как известно, нужно особое внимание. Малике исполнилось пятнадцать лет, и ей уже начали присматривать жениха, Тохтамыш приказал придворным ремесленникам соорудить недалеко от стен города пруд, в котором Малика могла бы кататься на лодках со своими подругами и сестрами. У ханской дочери появилась возможность, насладиться последними мгновениями уходящего детства перед переходом во взрослую жизнь.

Приказ хана был исполнен незамедлительно. Для пруда был приспособлен большой овраг, находившийся недалеко от стен города. К счастью ремесленников, им не пришлось рыть котлован. Они перегородили овраг плотиной, и он быстро наполнился весной талой водой. Вновь возникший пруд имел форму овала. По берегам его засадили густой и непреступной стеной из тростника, рогоза и камыша, вязами и плакучими ивами. Деревья и кустарники были выкопаны с корнями в городском саду и пересажены умелыми садоводами на берегах пруда. Теперь они стояли у чистой прохладной воды и, раскачиваясь на ветру, купали в ней свои длинные ветви. Между ними юрко сновали стайки мелкой рыбёшки: подплывали к листочкам, что-то клевали на них и отплывали обратно.

Помимо речной рыбы, пруд облюбовали птицы. Разноголосое пение, щебетание, шипение и кряканье слышалось отовсюду – к воде слетались фламинго, пеликаны, лебеди, утки и другие водоплавающие и мелкие птицы. Они украшали своими красочными опереньями водоем. Бывало, когда солнце склонялось к закату, на пруду утихал птичий гомон, и миг спустя тишину начинало нарушать яростное кваканье лягушек, временами замолкавших и прятавшихся от хищников среди кувшинок, но, как только угроза исчезала, они снова вылезали из-под широких листьев, распластавшихся на водной глади, и продолжали свое лягушачье пение.

Никому не разрешалось подходить близко к пруду, пока там находилась ханская дочь со своими подругами. Девушки звонко смеялись и весело играли на воде. Они катались на лодках и наслаждались беззаботной жизнью.

На пруду Малика проводила всё свое свободное время. Водоем располагался с южной стороны Сарайджука, подобное расположение давало возможность, отдельно назначенным лучникам наблюдать со сторожевой башни за безопасностью ханской дочери. При каждой опасности и малейшей угрозе её жизни, стражники готовы были меткими выстрелами сразить неприятелей, а тех, кого они могли взять живым, ждала ханская кара. Солнечные блики, отражавшиеся от пруда, были знаком для всех тех, кто все еще сомневался в том, что надо держаться подальше от этого места, и что мог бы стать легкой мишенью, ослушавшись этого закона. И несмотря на то, что пруд был одним из самых красивейших мест в ханстве, многие все же старались обходить его за версту. Об этом месте были наслышаны заморские путешественники и чужеземные караванщики, но и они старались держаться подальше от заповедного пруда. Все боялись ханского гнева. Его влияние за годы правления распространилось далеко за пределами Орды.

Но случилось так, что незадолго до злополучного похода Тохтамыша против Тимура, ханскую дочь вдруг поразил непонятный недуг. Она стала вести себя странным образом. Практически каждую ночь Малике снились странные сны, и она временами переставала узнавать близких ей людей. Обеспокоенный хан, восприняв это как дурной знак, отправил во все концы караванных путей своих гонцов на поиски того, кто сможет исцелить его дочь. Искусному лекарю было обещано богатое вознаграждение, к стенам города Сарайджук потянулись знахари, маги, колдуны, врачеватели и целители. Среди них попадались шарлатаны и аферисты, которые думали, что они смогут и в этот раз обдурить людей и заработать на этом состояния. Но в этот раз им не повезло. Обманщиков тут же волокли на городскую площадь и прилюдно отрубали головы, чтобы другим не было повадно наживаться на чужом горе, тем более на горе великого хана Золотой Орды.

Гнев Тохтамыша становился яростнее еще и от того, что его войско было собрано и готово к походу. Эмиры ждали команды, чтобы вести вперед, закрепленные за ними, боевые отряды. Хан старался не показывать свое состояние окружению, но он сильно переживал, что его эмиры в один момент перестанут понимать своего предводителя, посчитают его слабовольным, взбунтуются и свергнут, а глядишь, под шумок и казнят. Но речь шла о жизни любимой дочери. Обстановка в ханстве накалялась, ожидание было смерти подобно как для дочери, так и для его репутации, а репутацию пришлось завоевывать с титаническими усилиями. Тохтамыш, не считаясь с огромным риском, все положил на алтарь победы – ум, силу, хитрость, он вынужден был наступать каблуком сапога на горло своей гордости, согласившись на опасное сближение с Тимуром. Но теперь все изменилось, и Тохтамышу надо было торопиться.

Вскоре во дворце появился незнакомец. Он представился охране как маг, готовый помочь ханской дочери. Охрана без лишних расспросов проводила его к ханскому визирю, чтобы тот мог обсудить и понять, чем он сможет помочь Малике, и как скоро он сможет приступить к работе. Маг был одет в обычную для того времени, хотя и весьма дорогую одежду – белую тунику и халат, расшитый тонкими золотыми нитями. Визирю маг показался каким-то чудным. С виду он был очень похож на знаменитого саманидского философа и ученого Ибн Сина, служившего придворным врачом у саманидских эмиров и дайлемитских султанов. Визирю много раз приходилось видеть в старинных книгах портреты Ибн Сина, неизменными атрибутами которого были тюрбан и клиновидная бородка.

Мага звали Абу Али. И, как уже было отмечено, на голове он носил белый тюрбан и у него была такая же, как у ученого Ибн Сина, клиновидная седая бородка. Визирь своим острым оценивающим взором заметил, что на ногах Абу Али были надеты мягкие и такие же дорогие, как и его расшитый золотыми нитями халат, кожаные сапоги с загнутыми кверху носками. Однако самой интересной деталью были круглые стекла в роговой оправе на носу у мага, сквозь толстые линзы смотрели на мир маленькие, хитро бегающие глазки.

– Если соблаговолит великодушный хан, то я смогу излечить его дочь, но… – стараясь говорить спокойным голосом, начал Абу Али, при этом его глазки продолжали бегать по лицу визиря, пытаясь высмотреть любой знак согласия, – но у меня есть одно желание.

– Я слушаю вас внимательно, – проговорил визирь, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Если соблаговолит великодушный хан, – продолжил Абу Али, заметно нервничая, – если соблаговолит достопочтимый и великодушный хан, то мне, взамен того, что я исцелю его дочь, хотелось бы получить возможность доступа в книгохранилище города Сарайджук, где, по некоторым слухам, могут храниться несколько античных книг и рукописей из Александрии.

И в тот момент, когда Абу Али произнес эту фразу, он зачем-то взглянул на свое запястье с наружной стороны, а затем, словно вспомнив о чём-то, быстро принялся тереть это место рукой, будто у него заболело запястье. Такое резкое движение Абу Али показалось визирю весьма странным. Он засомневался: откровенен ли маг, тот ли, за кого себя выдает.

– А для чего они вам понадобились? – тем же спокойным голосом переспросил визирь.

– Они нужны мне для моих трудов, – Абу Али очень старался быть убедительным.

Глазки мага уже не бегали по лицу визиря, а цепко впились в его глаза, словно он пытался внушить какую-то мысль. И возможно то, что в ответе Абу Али прозвучало слово «труды», оно сделало его ответ уверенным. Маг не стал говорить визирю, что эти книги чудом сохранились во время войны между царицей Пальмиры, Зенобией Септимой, и императором Аврелианом за господство над Египтом. Уцелели они и после эдикта римского императора Диоклетиана, повелевшего собрать все книги, учившие, как делать золото и серебро, и сжечь их. Римский император желал уничтожить все труды алхимии, а вместе с ними источники богатства. Он рассуждал так: если египтяне способны произвести сколько угодно золота и серебра, то они будут способны вооружить огромную армию и победить Римскую империю. Но некоторым книгам и рукописям повезло. Они уцелели и спустя века оказались в Сарайджуке.

Визирь глянул на Абу Али и велел подождать его. Ему необходимо было встретиться с ханом, чтобы обсудить просьбу мага.

Шло время. Абу Али томился в ожидании, сидя на неудобном деревянном стуле во внутреннем дворике у резного фонтанчика, сложенного из плотного ракушечника. Похоже, он понимал, что сейчас важнее думать о том, что он сильно рискует своей жизнью, выходя с подобным предложением к хану. Один похожий случай однажды чуть не стоил ему жизни. Такое никогда не забывается: рабская метка, которую выжгли у него на затылке, иногда сильно ныла и причиняла не только физическую боль, но и боль душевную.

Абу Али сидел и в задумчивости поглаживал свой затылок. Сдвинув белый тюрбан на лоб, он словно пытался растереть вместе с рабской меткой все те неприятные воспоминания, которые нахлынули на него.

Но игра все же стоила свеч. И маг, очевидно, сильно надеялся на эти книги. Напряженное лицо Абу Али постепенно разглаживалось. По всей видимости его начали посещать хорошие мысли. Он постепенно успокаивался, словно потирание рабского клейма на затылке возымело чудотворное действие.

– Хан согласен, – неожиданно раздался голос визиря, заставивший встрепенуться Абу Али. – Хан согласен принять ваши условия и велит вам приступить незамедлительно к лечению его дочери.

И тут Абу Али, встав перед визирем, от облегчения слегка улыбнулся. Улыбка на его лице появилась, скорее, неумышленно, но осторожный визирь обратил внимание на неё, и его подозрение о том, что этот маг замыслил что-то очень серьезное и коварное, утвердилось. Он решил, что об этом он после непременно доложит хану.

В тот день хан Тохтамыш, несмотря на то что опасался всяческих засланных в город вражеских лазутчиков, все же доверился магу Абу Али и, вместе со своим многочисленным войском, отправился на войну с Тимуром. И как только на степном горизонте улеглись последние клубы пыли, Абу Али направился к пруду. Приближенные слуги ханской дочери принесли её к водоему в крытом паланкине, укрепленном на длинных шестах.

Абу Али велел слугам остановиться и ждать. Опустив паланкин у берега, слуги Малики стояли и в недоумении переглядывались. Не зная, что им делать, они посмеивались над чудаковатым магом.

Но вдруг началось такое, что заставило удивиться не только слуг, но и стражников, стоявших в ожидании рядом, и лучников, карауливших на близстоящих башнях. Они все с нескрываемым любопытством наблюдали за магом, как тот, подойдя к краю пруда, вынул из своей кожаной поясной сумки какой-то предмет, похожий на крупную морскую гальку, и что-то проделал с ней. К великому удивлению всех, у берега откуда ни возьмись появляется лодка: её корпус был изготовлен из металла, напоминавшего по своему цвету чистое золото. Вдобавок ко всему, она была исполнена в необычной форме из крупных, прилегавших вплотную, панцирных пластин. Носовую часть золотой лодки украшала объемная пентаграмма темно-красного цвета. Она была впаяна в корпус судна.

Слуги и охрана сперва испугались. Они попятились немного назад, но, вскоре любопытство и восхищение взяли верх. Указывая на лодку, они живо обсуждали её формы и радовались, издавая ликующие возгласы, словно увидели перед собой изделие какого-то неземного происхождения, появившегося из далеких космических планет и галактик. По их удивленным лицам было видно, что они желали подойти к ней поближе, – дотронуться до неё, ощутить дорогой металл своими руками, но смельчаков среди них так и не нашлось.

Слуги продолжали бы стоять, разинув рты, если бы не резкий окрик Абу Али. Маг принялся поторапливать их, и те беспрекословно подчинились ему. Они приступили к перекладыванию Малики из паланкина в лодку. В этот раз никто из них уже не стал обсуждать поведение обнаглевшего мага. Никто не осмеливался задавать каких-либо вопросов Абу Али. Люди молча принялись следовать его указаниям. Они осторожно подняли Малику и, с опаской усадив ее в лодку на заднее сиденье, побыстрее покинули судно и вернулись на берег.

Абу Али, видя, как слуги, толкая друг друга в спины, пытаясь поскорее сойти обратно на берег, усмехнулся. Но похожее было и с ним. Помнил ли он об этом? Лодка ведь и его сильно удивила, и он растерялся от одного её вида. Хотя, чувство страха быстро сменилось другим чувством. И когда ему удалось поближе познакомиться с возможностями золотой лодки, он и вовсе осмелел, сунувшись с отчаянным предложением к самому хану Золотой Орды.

Он зашёл в лодку и с важным видом уселся поудобнее на переднем сиденье. Он что-то снова проделал со своим камнем и перед ним, откуда-то из внутреннего отсека в носовой части, прямо из-под его ног, что-то плавно всплыло на поверхность. Слуги, вышедшие только что на берег, были еще сильнее удивлены и напуганы, когда увидели этот предмет. Но так как они не знали с чем этот предмет можно было сравнить, они не понимали, что это вообще такое могло быть. Они стояли и, глядя завороженно, хлопали глазами.