Обратная сторона долга

– Юрген, пожалуйста, Алекса фон Рихтера позовите.

– Будет, будет тебе и Алекс, и Ганс, и Дитрих, все будут. Позже только, когда я наиграюсь, тогда и будут все остальные. Нет, не переживай я тебя не трону, не испытываю удовольствия от насилия над девками, люблю, когда они сами под меня ложатся по собственному желанию. А пытать вот люблю! Мордаха у тебя больно симпатичная. Сейчас что-то такое придумаю, чтоб не попортить ее. Солдаты рады, когда у девок остается товарный вид после меня, – он заржал и потащил меня к стоящей в углу бочке с водой.

И тут меня осенило. Он будет меня топить! Я что есть мочи закричала и начала вырываться, он же своей огромной лапищей схватил меня сзади за шею и окунул в воду, перекрыв доступ к кислороду. Затем достал и прорычал:

– Ты партизанка? Что знаешь о партизанах?

– Ничего я не знаю! Прошу, Алекса фон Рихтера, пожалуйста, – только и ответила я, судорожно вдыхая воздух.

Не знаю, сколько так продолжалось. Он топил меня, спрашивал, а в ответ я твердила одно только имя Алекса. Когда я уже была в полубессознательном состоянии, в камеру зашел тот офицер, который меня допрашивал:

– Ну чего она? – спросил он у Юргена.

– Да ничего, твердит только Алекс, Алекс и все. Слушай, может правда послать, узнать? Девка смотри какая холеная, красивая, одежда на ней дорогая, может его баба, как бы не влетело потом.

– Хорошо, пошлю, – протянул офицер. – Ты только давай, дальше работай. Чую я, что она что-то знает.

Офицер скрылся за дверью, а Юрген подошел ко мне и рывком поставив на ноги снова потащил к бочке, я же вывернулась и укусила до крови его за руку.

– Стерва! – заорал зверюга матом и с силой отвесил мне оплеуху, разбив при этом губу.

Сладковато-соленый вкус крови наполнил мой рот и меня стошнило. Юрген же, дав мне немного отдышаться, снова принялся меня топить. Примерно через полчаса бесконечного кошмара он швырнул меня на солому и вышел из камеры. Прошло какое-то время и в комнату вернулся эсэсовец.

– Пришла в себя? – проговорил он подойдя близко и подняв меня одним рывком на ноги.

Я отшатнулась и прижалась к стене.

– Боишься?

– Боюсь.

– Правильно делаешь. Я сейчас немного поиграю с тобой, пока не пришел твой майор. Не думаю, что он будет против поделиться тобой со мной. Если он вообще придет.

– Он с тебя шкуру снимет!

– Из-за кого? Из-за русской шлюхи? Не льсти себе, – ухмыльнулся немец.

– Вот посмотришь! Только тронь меня!

– Будь ты ему так дорога, ты бы не шаталась ночью без документов по городу, а лежала бы под ним в постели и ублажала его.

На эту реплику я ничего не смогла возразить. Немец подошел вплотную ко мне и начал расстегивать мою блузку:

– А хочешь я тебя к себе заберу? Я буду более внимателен, чем твой майор.

Я попыталась его оттолкнуть, но он, отвесив мне пощечину, повалил на пол и начал срывать с меня одежду. Я отбивалась как могла, но сильный мужчина брал верх. Мне казалось, что еще минута и я просто умру, если он овладеет мной. В этот момент в камеру зашел Алекс. Он стремглав кинулся к нам и одним рывком стащил эсэсовца с меня, вышвырнув его в дверной проем. Затем он вернулся и опустился на колени подле меня. Я же в тот момент была уже просто не в себе и не понимала, Алекс ли это, или еще какой живодер тянет ко мне свои руки. Отпрянув от него, я забилась в угол, вся сотрясаемая дрожью.

– Тише, тише, девочка.

Алекс аккуратно, боясь меня напугать, притянул к себе. Я же начала вырываться в ответ.

– Катя, это я, Алекс. Все хорошо, я заберу тебя, слышишь? – как в тумане до меня дошел его голос.

– Алекс, – я подняла на него глаза и заревела.

Он же подхватил меня на руки и выйдя из гестапо посадил в машину, скомандовав шоферу:

– В больницу, быстро.

В больнице доктор осмотрел меня, дал указания медсестре, та вколола мне успокоительное и я стала засыпать.

– Доктор, с ней все будет в порядке? – сквозь дымку надвигающегося сна услышала я беспокойный вопрос своего спасителя.

– Девушка напугана очень, видимых повреждений нет. Она поспит немного после укола, потом я еще раз ее осмотрю уже более тщательно.

Дальше сон одолел меня и я провалилась в его сладкую бездну.

Тем временем настало утро и Марта, как она потом мне рассказывала, пришла в дом к Габриелю. Уже с порога она поняла, что произошло что-то неладное. Кругом было все разбросано, некоторая посуда разбита, картины сорваны с петель и валялись на полу. Обойдя недоуменно комнату, на столе она увидела мою сумку с документами:

– Батюшки, Катька, что ж такое стряслось-то?

Заглянув в кабинет фон Вольфа, она увидела его склонившимся над столом. Возле него валялись пустые бутылки из-под вина. Марта поняла, что немец вдребезги пьян. Она аккуратно потрясла его за плечо:

– Господин майор, проснитесь, проснитесь, пожалуйста.

Габриель открыл свои красные от выпитого алкоголя глаза и пару минут смотрел на Марту, будто бы соображая, кто же она такая, затем тряхнув головой промолвил:

– Марта, что такое?

– Девушка, Катя, господин фон Вольф, ее нет нигде в доме, а документы на столе, – она в ужасе протянула ему мою сумку.

– Черт, – Габриель выругался и быстро вышел в коридор.

Наспех умывшись и одевшись, он направился к входной двери. В этот момент в доме прозвучал звонок телефона и Марта поспешно подняла трубку:

– Слушаю, господин фон Рихтер. Какой кошмар! Я все поняла, сейчас передам, – Марта с расширенными от ужаса глазами пообщалась с собеседником и медленно положила трубку.

– Что там такое? – заорал на нее Габриель.

– Господин майор, только что звонил господин фон Рихтер, он сказал, что Катя в больнице. Он ее из гестапо забрал, – Марта стояла и со слезами на глазах сообщала ему новость. – Он просил вас приехать.

Взревев от накативших чувств Габриель выскочил на улицу и поехал ко мне в больницу.

В коридоре его встретил Алекс. Обычно спокойный и сдержанный мужчина сходу схватил Габриеля за китель и швырнув об стену заорал на него:

– Что ты с ней сделал? Что ты, скотина, сделал с девочкой? Это твоих рук дело? Как она оказалась в гестапо? Ее топили около часа, потом чуть не изнасиловали! Я ее еле живой забрал оттуда!

– Габриель, это не я, мы просто поссорились. Моя вина только в том, что я выставил ее на улицу и не проверил, были ли у нее при себе документы. Я не хотел!

– Как ты мог так поступить?

– Я не знаю, мы просто начали ссориться, черт, так вышло!

– Я ничего не хочу слышать! Ты мой друг, Габриель, но ты чудовище! Все то же чудовище, в которое превратился после смерти своей семьи. Я радовался, думая, что ты стал прежним. Думал, что эта девочка, которая там сейчас лежит, смогла тебя вытащить из этого состояния. Но нет! Тебя уже ничто не вернет, ты слишком погряз в своей бесчеловечности, – закончил Алекс, презрительно смотря на своего друга.

– Алекс, – начал было что-то говорить Габриель, но был встречен таким взглядом, что решил замолчать.

– Я не знаю, что она сделала тебе. Да что вообще может сделать юная девчушка взрослому мужчине? Что, Габриель!? Она так на тебя смотрела, по-детски наивно выражая свои чувства, а ты, прожженный жизнью мужчина вытер свои сапоги о нее! Этому нет ни объяснения, ни оправдания, – гневно бросив в лицо Габриелю речь, каждое слово которой как клинок резало немца, замолчал.

– Я не хотел. Я просто вышел из себя.

– Вышел из себя? Ты этим так себя оправдываешь?

– Нет, не оправдываю.

– Габриель, зачем ты пытаешься завязать отношения? Может проще, как раньше? Пара ночей и до свидания? И тебе не в тягость, и женщина не тешит себя напрасными надеждами.

– Почему ты думаешь, что она тешит себя какими-то надеждами? По-моему, ей на меня наплевать

– Это ей то наплевать? Да она смотрит на тебя, как на бога, когда никто не видит!

– Я не замечал этого.

– Конечно не замечал! Ты вообще замечаешь что-то дальше своего носа после смерти семьи? Ты пытаешься что-то заметить?

– Я просто боюсь, Алекс, – устало проговорил Габриель, опускаясь на стул. – Я боюсь того, что если у меня появится дорогая мне женщина, я потеряю ее и снова останусь один. Когда нет привязанностей и терять нечего.

– Дурак ты. Чувства – это то, что мы контролировать не можем. И пора уже вылезать из своей раковины! Если бы я знал, что ты так себя поведешь, я бы никогда тебя к ней не подпустил! Когда я узнал, что она с тобой, это было для меня ударом. Она же так похожа на Еву, когда та была еще девчонкой. Но я не хотел впутывать Катю в свою судьбу, потому, что сейчас не время, да и мы здесь не прекрасные принцы в глазах местных жителей. Зато ты как обычно вылез на первую линию.

– Я тогда еще ничего к ней не чувствовал. Она была просто еще одной галочкой в череде моих побед.

– Каких побед? Господи! Она же еще практически только со скамьи школьной встала! Откуда это в тебе все взялось, Габриель? Я понимаю страдать, помнить. Но вот чтоб так. Женщины то при чем здесь? Мы солдаты, это война, мы воюем! А твое поведение выходит за эти рамки!

– Я и сам не знаю. Я просто пытался забыться. Понимаешь, я менял их как перчатки, этих женщин. Пару ночей и новая. Еще новая. Я искал тщетно, кто же утолит мое горе. Когда понял, что никто, просто начал злиться и вести себя как подонок. Да ты все и так прекрасно знаешь. А Катя, она как-то смогла, понимаешь? А вчера просто у нас разговор состоялся тяжелый, я дал ей понять, что она мне дорога, но она в ответ промолчала. Так все и получилось.

– А ты не подумал, что она просто еще не понимает, что такое чувства? Что она просто не может разобраться в себе? Такая мысль не пришла тебе в голову?

– Не подумал.

– Конечно, куда же тебе. Ты же должен все получать по первому звонку!

Из моей палаты вышла медсестра и Алекс обратился к ней:

– Как она?

– Спит еще, она проспит еще час, наверное. Вам лучше пойти домой. Мы вам сообщим, когда она придет в себя.

Алекс кивнул и когда медсестра ушла обратился к Габриелю:

– У нас совещание через четверть часа. Мне нужно там быть. Я скажу оберсту, что ты сегодня не придешь, сиди здесь и жди, что скажет доктор. Он после сна должен еще раз ее осмотреть. Мы оба знаем, что может сделать Юрген и насколько он изощрен в пытках. Поэтому молись, Габриель, чтоб она была цела, иначе я тебя убью, – спокойно закончил свою речь Алекс и направился к выходу.

– Алекс, – окликнул Габриель друга. – Я люблю эту девчонку, я очень ее люблю, я не хотел, – хрипло проговорил он и умолк.

Алекс молча посмотрел на друга и так же молча кивнув покинул больницу. Габриель же бессильно опустился на стул возле палаты и стал ждать.

Где-то через час я проснулась и ко мне в палату зашел врач, пожилой мужчина в смешных круглых очках. Он тщательно осмотрел меня, ощупав каждый сантиметр моего тела, прослушал стетоскопом живот и что-то пробормотав сам себе под нос встал с моей кровати.

– Доктор, я жить буду? – с усмешкой спросила я.

– Будешь, дочка, сто лет еще проживешь, – спокойно проговорил врач. – Повреждений нет, кости целы, внутренние органы тоже, благо не били тебя. Я сейчас еще кое-кого пришлю, чтоб посмотрели тебя, выпишу лекарство и отпущу домой. Дома и стены лечат.

– Спасибо вам большое, – искренне поблагодарила я пожилого врача и с облегчением вытянулась на больничной койке.

Когда врач вышел в коридор его уже ждал взволнованный Габриель.

– Доктор, что скажете, как она?

– А она вам кем приходится, милейший? – пытливо смотря в глаза немцу, спросил старик.

Габриель после непродолжительной паузы уверенно ответил:

– Она моя невеста.

– Папаша значит, – прокряхтел врач.

– Что, простите?

– Ребеночка девушка ждет. Срок маленький еще, месяц от силы, так что как она после всего этого кошмара, выносит ли, не знаю. Но организм крепкий, девушка молодая, думаю справится, – старик похлопал по плечу Габриеля. – Беречь надо свою невесту, время нынче вон какое. А она у вас в гестапо оказалась. Ладно, разрешаю зайти к ней. Я выпишу лекарства и можете забирать ее.

Габриель стоял как громом пораженный, такого поворота он не ожидал. Потом подняв голову вверх и закрыв глаза прошептал:

– Спасибо тебе, Господи, что сберег.

Подойдя к двери моей палаты он тихо постучал и спросил:

– Можно к тебе?

Я уже практически пришла на тот момент в себя. Лошадиная доза успокоительного не дала мне запустить в него чем-либо тяжелым. Я лишь безразлично проговорила:

– Проходи.

Габриель сел на край кровати и бережно взял меня за руку.

– Ты прости меня, Катя. Я не думал, что так получится.

Я сидела на кровати и смотрела на этого человека, который косвенно был виновен в том кошмаре, который сегодня со мной произошел и не знала, что чувствовала в тот момент. Что это было? Привязанность? Что? Вздохнув, я закрыла глаза и проговорила:

– Он меня топил, Габриель. Он раз за разом окунал меня в эту бочку с холодной водой, затем доставал, давая сделать судорожный вздох, и снова топил, и снова доставал. Этому не было конца. А знаешь, что самое страшное? Что в те минуты, когда он давал мне сказать хоть слово, я молила «позовите Алекса». Я не просила позвать тебя, я просила позвать другого мужчину, и этот мужчина пришел и спас меня из этого ада. А знаешь почему я просила позвать Алекса? Не потому, что люблю его, нет. Потому, что я так боялась произнести твое имя, Габриель. Я до ужаса боялась, что когда ты войдешь в камеру, то просто остановишься в стороне и сухо начнешь задавать мне вопросы: «Вы партизанка?», «Вы что-то знаете о партизанах?». Ты спрашивал всегда почему я тебя не боюсь, вот тебе настоящий ответ, я в ужасе от тебя, до судороги во всем теле я боюсь человека, с которым делю постель. Это так странно. Я так долго не верила в это и осознала, только находясь там, в том пропитанном смертью и кровью месте. А я не хотела быть осторожной рядом с тобой, поэтому и вела себя так. Понимаешь? Я знаю, что ты вчера ждал определенный ответ от меня. Но мы никогда об этом не говорили. Наши отношения носили строго определенный характер. Я не задумывалась обо всем этом.

– Господи, что я с тобой сделал, – Габриель посадил меня себе на колени и крепко прижал к своей груди. – Прав Алекс в том, что я чудовище, я просто чудовище. Ты прости меня, девочка, ты мне так дорога, я только сейчас это понял, когда думал, что потеряю тебя. Бог дал мне еще один шанс, а я чуть своими руками не разрушил его. А чувства. Я просто не дал тебе время, я все понимаю.

Слушая слова Габриеля, я начала реветь. Я плакала и плакала, пока слезы не закончились в моих глазах. Он же сидел, крепко прижимая к себе как самое дорогое, что было у него в жизни. Затем я отстранилась и встала, проговорив, как ни в чем не бывало:

– Сегодня вечером прием у оберста, мы должны там быть. Забери, пожалуйста, меня домой.

Я говорила, а в моей голове только и звучали слова наставницы: «Играй, девочка, играй». Мысль о том, что где-то там верят в меня, раз за разом заставляла меня восставать из пепла, как птицу Феникс.

Габриель опустился передо мной на колени и целуя в живот прошептал:

– Спасибо тебе.

Выйдя в коридор я пошла в кабинет врача.

– Я вам прописал успокоительное на несколько дней. И побольше отдыха. Берегите себя, вам в вашем положении нужно себя беречь.

– В каком положении? – удивленно спросила я.

– Как? Вам господин майор не сказал? Вы беременны. У вас будет ребенок. Вы крепкая, молодая, я думаю справитесь. Но все равно, берегите себя.

Этого еще не хватало, мне только этого не хватало в тот момент. Ребенок! Какой ребенок?! Бог мой! Я поблагодарила врача и пулей выскочила на улицу к машине, где меня ждал Габриель.

– Я убью тебя, Габриель, честное слово, убью! – в бешенстве шипела я на него.

Он же только нежно меня притянул к себе.

– Катя, ты не понимаешь еще, что это самое прекрасное, что могло случиться, – спокойно проговорил он и направил машину домой.

ГЛАВА 18

Я стояла и смотрела на пробуждающуюся природу за окном. Весна так рано пришла в этому году и заявила свои права. Солнце всего за пару дней растопило снег и на земле начала пробиваться молодая зеленая трава. Новая жизнь просыпалась вокруг, так же точно, как и во мне сейчас росла новая жизнь. Я еще не чувствовала перемен в своем организме, но осознание того, что во мне растет малыш не давало мне покоя. Так некстати, так внезапно. Столько мыслей в голове. Что мне делать? Я мысленно выла внутри себя, разрываясь от противоречивых чувств.

– Габриель, мне нужно найти врача, который поможет решить этот вопрос, я не могу оставить этого ребенка, – только и произнесла я, собравшись с силами. – Так будет лучше. Для всех.

Габриель молчал. Он как всегда сохранял самообладание. Как я ему завидовала в такие минуты! Как у него так получалось? Я украдкой посмотрела на мужчину. Он стоял возле стола и смотрел на отполированную гладь красного дерева, чертя на ней какие-то линии карандашом. Затем бросил его на стол, сунул руки в карманы и, подняв голову вверх, закрыл глаза. Так он стоял минуты две. Затем сел в кресло и указывая на стоящий напротив стул мягко проговорил:

– Сядь, Катя.

Я послушно села и устало откинулась на спинку стула.

– Катя, я хочу, чтобы ты оставила ребенка.

– Но Габриель!

– Дослушай. Ты знаешь, что я потерял всю семью. У меня было трое детей, дочь и двое сыновей. И в один день я остался один. В один момент меня не стало вместе с ними. Разница только в том, что я хожу по земле, они же лежат в ней. Поэтому я прошу тебя, оставь ребенка. Это много для меня значит. Вы много для меня значите.

– Габриель, – я тяжело вздохнула, мне было так неприятно говорить ему такие вещи. – Я не могу, сейчас многое стоит на кону, за окном война, какие могут быть дети?

– Катя, ребенок уже есть, он растет в тебе! Ты не знаешь просто, что такое быть матерью. Можно воевать против смерти, которую несет война. Но как ты можешь убивать часть себя сама? Как ты сама можешь нести смерть? И кому? Своему нерожденному малышу! – Габриель пытался достучаться до моей совести.

– У этого ребенка нет будущего, – тихо прошептала я.

– У моего ребенка будет самое светлое будущее, на этот счет ты не переживай, – усмехнулся Габриель.

– Какое светлое будущее, Габриель? Он по обе стороны фронта чужой будет, ты понимаешь?

– Катя, я тебе еще раз говорю, у моего ребенка будет самое светлое и обеспеченное будущее!

– Где, где будет это будущее, Габриель? Здесь в России? Или в Германии? А если тебя убьют, что будет с нами? Нет, это неправильно, я не могу приводить в мир жизнь, если не могу обеспечить ей это самое будущее.

Взгляд Габриеля стал жестким, давно я не видела этот тяжелый взор его серых глаз. Он протянул руку, зажег сигарету и сделав глубокую затяжку, будто успокаивая себя, чтоб не взорваться, проговорил:

– Дай мне две недели. Две недели, я большего не прошу. Обещай мне, что ты не тронешь моего ребенка за эти две недели. После этого срока мы вернемся к разговору. Это очень важно для меня.

– Хорошо, – ответила я. – Две недели, Габриель, не более.

– Спасибо, – с еле сдерживаемым облегчением проговорил мужчина и сменив тему разговора спросил: – Ты уверена, что хочешь пойти к оберсту на ужин? У тебя был не самый приятный день сегодня.

– Уверена. Я хочу отвлечься немного, чувствую физически себя очень хорошо, ты не переживай. Я пойду на кухню выпью чай с мятой и буду одеваться.

– Катя, – уже у самых дверей меня окликнул Габриель. – Сдержи только слово.

Я утвердительно кивнула и пошла на кухню. Две недели. Да за две недели в наше время может случится все, что угодно. Сейчас и день прожить – подвиг совершить, не говоря уже о двух неделях. А мне за эти две недели столько предстояло сделать. Пройдя на кухню и заварив себе чай я присела к сидящей за столом Марте.

– Ты как, дочка? – потрепав меня по руке спросила Марта.

– Врач сказал, что проживу сто лет еще, не бойся, – усмехнулась я, делая большой глоток душистого чая.

– Я понимаю, что сейчас тебе тяжело, но завтра должна быть встреча у Ани, ты не забыла?

– Нет, не переживай, все пройдет хорошо.

– Дай то бог!

– Ты можешь идти домой, мы сейчас к оберсту поедем, так что можешь тоже отдохнуть.

– Да, хорошо, только, – она замолчала и кивнула в сторону кабинета, где был Габриель.

– О нет, не переживай, с его стороны все нормально.

– Кать, мне так беспокойно за тебя.

– Не переживай, еще раз говорю! Все наладится, я знаю.

Марта покачала головой и ушла.

Я же направилась в спальню и начала собираться. Надев обычное синее платье прямого покроя с блестками, намотав на шею длинные бусы, я уселась возле зеркала. Настроения не было вообще. Расчесав свои рыжие волосы и украсив их незамысловатой маленькой шляпкой, я закончила свой сегодняшний нехитрый образ, когда в комнату зашел Габриель.

– Ты готова?

– Да, – проговорила я вставая из-за столика.

Спустя полчаса мы были уже возле дома, где жил оберст.

Из окон доносилась музыка и смех людей. Габриель помог мне выйти из машины и мы поднялись на второй этаж дома. Дверь нам открыла молодая домработница, поприветствовав нас на немецком языке.

– Немка? – спросила я у Габриеля.

– Да. Оберст мало кому доверяет, даже домработницу из Германии привез.

– Какой недоверчивый, а Алисе своей он доверяет? Она же русская, вдруг ночью кровь выпьет?

– Катя, я тебя прошу, мы в гостях.

– Помню, помню. Вести себя хорошо, лишнего не болтать, оберсту не дерзить, честь России не отстаивать. А то станут снова топить.

– Ну, невыносимая, – усмехнувшись сказал Габриель.

Пройдя внутрь мы оказались в просторной огромной квартире, богато обставленной шикарной мебелью. Такой роскоши я в жизни не видела. Портьеры, картины, мебель, все указывало на то, что ранее проживающий здесь человек не был простым смертным.

– О, майор фон Вольф! Катерина Дмитриевна! Мы так рады видеть вас, – к нам подошла Алиса и радостно обняла нас. – Проходите, пожалуйста! Мы вас уже заждались, все собрались, а вас нет.

Я огляделась по сторонам, ища глазами Алекса, но не увидела его.

– Алиса, а Алекс? Он не пришел?

– Он позвонил и предупредил, что будет немного позже.

– Ясно, – я улыбнулась и взяла бокал шампанского у проходившей мимо официантки, потом подумав, вернула его обратно на поднос.

Габриель, наблюдавший за мной, только улыбнулся и притянул к себе:

– Правильно, будущей маме лучше не принимать алкоголь.

– Габриель, – зашипела я на него. – Прекрати, мне просто не хочется.

И тут к нам подошел оберст в компании рейхскомиссара.

– Катерина, прекрасно выглядите! – проговорил он галантно поцеловав мне руку.

– О да, мадмуазель прямо загляденье! Но, должен отметить, вы мне больше нравились в том своем красном платье, – слащаво наглый рейхскомиссар оценивающе смотрел на меня.

– Одежда должна быть к месту, – улыбнулась я этому жуку-офицеру и проговорила, обращаясь к мужчинам: – Господа, вы не против, если я вас покину? У вас шикарный балкон, господин оберст, хочу немного подышать воздухом.

– Ты в порядке? Может мне с тобой пойти? – встревоженно спросил Габриель.

– Нет, нет! Все хорошо. Общайся, а я скоро вернусь.

Выйдя на застекленную лоджию, я облокотилась на перила и стала смотреть на звезды и в этот момент ко мне подошла Алиса.

– Катя, у вас все хорошо? – спросила она.

– Да, все чудесно, не переживайте. Просто чувствую себя неуютно среди них, – я кивком головы указала на немцев.

– Я вас понимаю, трудно привыкнуть. Другие люди, другие привычки, язык. Это порой напрягает.

– Нет, Алиса, не в этом дело. Просто они враги, вот и все.

– В нашем мире, Катя, не знаешь по жизни, кто тебе врагом станет, кто другом.

– Почему вы так говорите?

Алиса же только отмахнулась и отпила из своего бокала.

– Алиса, скажите, я слышала, говорят, что оберст заберет вас с собой в Германию, когда будет возвращаться. Это не мое дело, просто… – я не закончила фразу.

– Просто вы почти в таком же положении, как и я, – договорила за меня Алиса.

– Нет, не в этом дело.

– Да бросьте, Катя. Вы любовница Габриеля, чего уж тут, в этом или не в этом дело. Давайте называть вещи своими именами.

Я только молча кивнула, не желая вдаваться в подробности.

– Да, когда он будет возвращаться, то я уеду с ним.

– А как же, ну, там вы будете чужая. Да и идеология с их чистотой крови и прочими нюансами.

– За ним я хоть на край света, готова даже играть роль домработницы до конца дней в его доме, лишь бы быть рядом.

Я только брови от удивления подняла. Она же продолжала:

– Вы еще такая молодая, вам кажется все таким простым в этом мире. Враги, свои, это все так размыто, если брать только одного конкретного человека, не общество в целом. Мои родители были сосланы в Сибирь в свое время за неблагонадежность, там и погибли. Я росла в детдоме, была изгоем в школе, меня замуж никто не брал. Я жила одна, сама по себе. Когда началась война, пошла работать в ресторан, там его и встретила. Я не сомневалась ни секунды, что делаю правильный выбор. Для меня, просто как для женщины, он не немец, не захватчик, он любимый человек. Понимаете меня?