Обратная сторона долга

Мальчонка все так же сопя своим чумазым носом отмахнулся от Марты и подошел ко мне, сжимая свою шапку грязными пальчиками.

– Митька, что случилось? – спросила я, присев на край дивана.

– Тетя Катя, соседку мою, Соню, подружку мою, с мамой немцы забрали. Помогите, пожалуйста! Попросите своего немца, пусть поможет, я вас умоляю! Я хотел попросить Аню, но не нашел ее, может куда уехала, – Митька говорил и слезы гадом стекали по его немытым щекам, оставляя после себя светлые дорожки.

Я судорожно пытаясь собраться с мыслями растерянно посмотрела на Марту, которая только кивком головы бросила мне в ответ твердое «нет». Я поморщилась, давая понять, что меня мало волнует это ее «нет», обняла мальчонку за плечи и сказала:

– Митя, сейчас Марта отведет тебя на кухню, накормит тебя, потом искупает, найдет чистую одежду, а я тем временем подумаю, что можно сделать. Ты главное успокойся.

– Хорошо, – парнишка перестал плакать и уже смотрел на меня все тем же взрослым взглядом, но по-детски полным надежды.

– Куда немцы забрали Соню?

– Ну туда, куда всех сгоняют, а потом в Германию отправляют.

– Ясно, – проговорила я и дав знак Марте чтоб увела Митьку побежала в гардеробную, где была куча женской одежды.

Надев на себя пальто с длиннющим лисьим воротником, голову украсив небольшой шляпкой с вуалью и прихватив мягкие велюровые перчатки я направилась к выходу. Там уже поджидала меня Марта с таким видом, будто бы она меня сейчас за волосы оттаскает, если я еще хоть шаг сделаю в сторону двери.

– Ты что, дура, делаешь? – спросила она меня.

– Помогаю другу.

– Не о том думаешь, девка.

– О чем не о том? Если я не вытащу ребенка, она не доедет до Германии, умрет, а следом за ней погибнет и ее несчастная мать. Если я сейчас не попытаюсь, то потом всю жизнь буду себя корить, ты понимаешь? В память о том партизане, который костями лег, чтоб не выдать своих друзей, дай мне сделать это, прошу тебя, Марта! Я не могу помочь всем, но от тех, кто стучится ко мне в дверь и просит помощи я отворачиваться не буду, слышишь меня? Мне это нужно, особенно сейчас, прошу.

Марта поняла, что если меня сейчас не пустит, то будет только хуже, она видела мое состояние после посещения гестапо и только молча отошла в сторону:

– Их выкупить можно, предложи полицаям деньги, – только и сказала она и развернувшись пошла прочь.

На улице уже начинало темнеть, и я быстро двинулась в сторону лагеря. Увидев издалека часового полицая у колючего ограждения, я приняла вид надменной немки и пошла к нему, плавно покачивая бедрами.

– Чего надо прекрасной мадам? – слащаво бросил полицай.

Я сказала несколько фраз на немецком. А потом, сделав вид, что опомнилась, и уже на русском, но с акцентом проговорила ему:

– Ох, простите, вы же не говорите на немецком. К вам в лагерь попала моя домработница со своей дочерью. Я сегодня утром была очень зла на нее и поэтому выгнала их на улицу без документов. Господин полицай, могу ли я забрать их отсюда? Я вас очень прошу! Мне бы не хотелось, чтобы мой муж узнал, что у меня опять случаются приступы гнева, поэтому я решила уладить дело сама. Я вас умоляю. – защебетала я, и нагнувшись совсем близко к мужчине добавила, доставая из кошелька внушительную пачку денег. – Я вам щедро заплачу.

У полицая от жадности расширились глаза при виде такой суммы денег. Он быстро оглянулся по сторонам и сказал:

– Хорошо, мадам, переписи еще не было, поэтому проблем не должно быть. Как их зовут?

– Сонечка с мамой, – лучезарно улыбаясь я засунула деньги в карман полицаю.

Мужчина зашел за ограждение и через пару минут вывел ко мне небольшую худенькую девочку с молодой женщиной.

– Эти?

Я наклонилась к Соне, будто бы пытаясь поправить ее растрепанные волосы и тихонько спросила:

– Митьку знаешь? Он твой друг?

Девочка кивнула, а я, подняв голову и посмотрев на полицая, проговорила:

– Эти, эти, господин полицай, большое спасибо.

И кивнув приказала женщине и девочке следовать за мной.

Отойдя на безопасное расстояние, женщина спросила меня, с благодарностью хватая за руки:

– Кто вы? Как я могу вас благодарить, вы нам жизнь спасли.

– Это не важно. Сейчас вы идете со мной. Я позвоню одному человеку, он вас заберет на машине и отвезет домой. Больше ни слова.

Зайдя в дом Габриеля, я набрала телефон театра и попросила позвать Сашку. Перекинувшись с ним парой фраз, я повесила трубку.

– Присаживайтесь, сейчас за вами приедут, – указала я на диван, а сама прошла в кладовую и положив в мешок кое-какие продукты вынесла и протянула его женщине.

– Здесь немного еды. Вы первое время не показывайтесь на улице, пусть пройдет пару дней.

– Да, конечно, – женщина смотрела на меня так, будто бы я была каким-то бесплотным существом, ниспосланным свыше.

– И еще. Вы никогда не попадали в лагерь. Вы никогда не были в этом доме и никогда не видели меня. Если увидите меня на улице, то просто проходите мимо, мы незнакомые люди, вы все поняли?

Женщина кивнула. Я же погладила худенькую девочку по голове и выглянула в окно. Свет фар Сашкиной машины осветил наш дом и я вывела спасенных мной девчонок на улицу. Женщина, уже усаживаясь на заднее сиденье, схватила меня за руку и прильнула к ней поцелуем:

– Храни вас Господь, – прошептала она.

Я же только кивнула в ответ и Сашкина машина скрылась в переулке.

Вернувшись в дом, я прошла на кухню, где сидела Марта.

– Где Митька? – спросила я.

– Заснул, – проговорила Марта, указывая на стоящий в углу диван. – Надо бы разбудить, скоро фон Вольф вернется.

Я молча кивнула и присела возле сладко посапывающего мальчонки. Он был начисто вымыт и сладко спал, подложив под свою щеку ладошку. Я провела по его мягким волосам рукой и тихо позвала:

– Митька, вставай.

Мальчишка вскочил, не сразу сообразив где находится, но придя в себя схватил меня за руку:

– Ну как? Что с Соней?

– Да все хорошо. Они уже дома скорее всего. Ты только не ходи пока к ним, чтоб сильно не привлекать внимание, мало ли чего, а так все в порядке. И Мить, ты знаешь, – я приложила палец к губам, что означало «молчать».

– Да, я знаю, железно!

Удовлетворенно кивнув я дала ему бережно замотанные Мартой пирожки.

– А теперь дуй домой.

Митька чмокнув меня в щеку схватил сверток и побежал к двери, я же пошла следом.

И тут дверь открылась и в прихожую зашел Габриель, по какой-то причине раньше положенного вернувшийся из штаба. Митька испуганно спрятался за моей спиной, прошептав:

– Немец.

Габриель остановился, взял меня за подбородок и недовольно нахмурил брови в ожидании ответа.

– Габриель, это ребенок, он постучался в двери и попросил чего-нибудь поесть. Я вот, завернула ему пирожки. Ты не против, я надеюсь?

Габриель молча кивнул и прошел в гостиную, я же подтолкнула Митьку к дверям и, скомандовав «брысь», закрыла за ним дверь.

Габриель сидел за столом и пытливо смотрел на меня.

– Катя, ты ничего мне не хочешь сказать?

– Нет, – безразлично проговорила я.

– Этот ребенок точно попросил есть или здесь что-то другое?

– Точно попросил есть, – не моргнув и глазом соврала я.

– Ладно, сделаю вид, что поверил тебе.

Габриель явно не был в настроении развивать какую-либо щекотливую тему и я вздохнула с облегчением. Я подошла к нему и присев на руки нежно чмокнула его в щеку.

– Мало того, что и так лиса, так еще и рыжего цвета теперь, – улыбнулся Габриель, зарывшись носом в мою новую прическу и подхватив на руки унес в спальню.

ГЛАВА 17

– Доброе раннее утро, – просунув голову в дверную щель в кабинет Габриеля проговорила я. – Ты чего так рано встал? Можно к тебе?

– Да, конечно, проходи, – сказал Габриель и спрятал что-то в ящике стола. – Ты же вчера не дала мне и минуты покоя, вот и пришлось вставать пораньше, чтоб доделать свои неотложные дела.

– Ну, – протянула я, надув губы, и уселась ему на колени. – Я думаю, что ты вчера совершенно не был против такой помехи. А что там у тебя такое важное?

Я попыталась открыть ящик, но Габриель строго отодвинул мою руку, давая понять, что знать мне не следует.

– Катя, не обо всем, чем я занят, должна знать эта хитрая головка.

– Эта хитрая головка плохо спит, если не знает всего, – в тон ему ответила я. – Ладно, раз уж я пробралась в святая святых твоего кабинета, то хотела спросить вот чего…

Я встала и подошла к стене, на которой висело различное оружие и указав на снайперскую винтовку задала вопрос:

– Ты снайпер?

– Нет, я хорошо стреляю, еще когда учился в военном училище увлекался стрельбой из снайперской винтовки. Эту мне оберст подарил, когда я выиграл у него в стрельбе по мишеням.

– А можно ее посмотреть?

– Смотри, – ответил Габриель, прищурив глаза.

Но меня это мало волновало. Сняв винтовку со стены, я проверила прицел, передернула затвор, пару раз прицелилась и сделав вывод, что оружие в идеальном состоянии повесила его обратно.

– Такое впечатление, что ты знаешь, как обращаться с винтовкой.

– Я тебе не говорила, что у меня брат старший был? Он стрелял очень хорошо, в местных соревнованиях побеждал. Я везде бегала за ним, ну вот он меня и научил кое-чему.

– И где твой брат сейчас?

– Утонул, еще до войны. Пошел купаться и как в воду канул. Бабушка говорила, что его русалки утянули. Уж больно красивый был, вот они и забрали его себе.

– Сказочница у тебя бабушка была, – усмехнулся немец. – А хочешь поедем постреляем с тобой сегодня?

– А можно?

– Конечно. После обеда можно отлучиться будет на пару часов и выехать куда-то пострелять.

– А эту можно взять будет? – указала я на висевшую на стене винтовку.

– Да, бери! Я себе в оружейной что-то подберу другое.

– Тебе нет цены, Габриель, – я подошла к мужчине и одарила его поцелуем.

– Пользуйся моментом, пока я добрый, – усмехнулся он мне в ответ.

– Да ты сейчас все время добрый, прям страшно, уж не влюбился ли ты?

Габриель засмеялся, но ничего не ответил.

– Ладно, я одеваться иду. Нельзя опаздывать на работу, а то начальник уж больно строгий, ругается, – подмигнув ему я пошла завтракать и переодеваться.

Найдя свои вчерашние покупки, я вытащила костюм с брюками и запрятала его глубоко в шкаф, чтоб он не попался на глаза Габриелю. Сама же надела красиво обтягивающее мою фигуру платье темно-зеленого цвета с черным поясом и вышла к ожидающему меня в машине Габриелю.

В штабе было на удивление тихо, не было той привычной беготни, из-за которой он напоминал муравейник.

– Ты помоги Лене с документами немного, потом я зайду, заберу тебя и поедем на стрельбище, – сказал Габриель, видимо и сам ждущий того момента, когда можно будет заняться чем-то, что приносит удовольствие.

Я кивнула и зашла в свой кабинет.

– Привет, – не глядя на меня бросила Лена.

– Привет. Фон Вольф попросил помочь тебе.

Ленка лишь отмахнулась.

– Я почти закончила. Радиограмму нашу перехватили, нужно всего лишь доделать перевод и отнести оберсту.

– Важная радиограмма?

– Нет, на мой взгляд пустышка. Слишком все четко и ясно. Но они пускай побегают, а то засиделись вижу уже, – шепотом добавила Лена и закончив перевод протянула мне бумажку. – На, иди, отнеси.

Я взяла переведенную шифровку, пошла на третий этаж и постучала в дверь. Из кабинета оберста вышла Алиса с подносом и улыбаясь сказала мне:

– Можете пройти. Господин полковник освободился.

– Да я вижу, – многозначительно проговорила я, кивком головы указывая на выглядывающую из-под платья подвязку для чулок.

Алиса покраснела, а я, хмыкнув, прошла в кабинет.

– Доброе утро, Катя.

– Доброе утро, я перевод принесла, – проговорила я и положила на стол бумагу.

– Спасибо, – он быстро пробежал глазами по принесенной мной записи и отложил в сторону. – Присаживайтесь, если у вас сейчас нет важного задания, мне бы хотелось с вами немного пообщаться.

– Да, конечно, – мне это совсем не понравилось, но я сдержанно присела на стоящий рядом стул.

– Меня интересуют ваши отношения с майором фон Вольфом, – мужчина пытливо смотрел на меня, сцепив руки в замок и перебирая при этом большими пальцами.

– Между нами нет ничего такого, о чем бы вы не знали, – расплывчато ответила я.

– Габриель мой лучший солдат. Он смелый, верен рейху. Но в последнее время он становится слишком сентиментальным, а такие быстро гибнут на войне. Мне не хотелось бы, чтобы мелкая интрижка стала преградой в выполнении его предназначения. Вы меня понимаете?

– Господин оберст, при всем уважении, но вам, по-моему, не со мной нужно говорить на эту тему. Привязанность Габриеля ко мне зависит исключительно от него самого, и я не в силах уменьшить или увеличить ее, коль таковая имеется. И, кроме того, более опасной для рейха, на мой взгляд, является мелкая интрижка старшего начальствующего состава армии, которая только что вышла из вашего кабинета, – совершенно не испытывая страха я сделала намек на Алису.

– Это не мелкая интрижка! – сузив глаза проговорил оберст.

– Прекрасно, что вам дает тогда повод называть мелкой интрижкой то, что чувствует ко мне майор фон Вольф?

– Я не говорю о нем, я говорю о ваших чувствах к нему. Я прожил жизнь и уважаю любовь. Я понимаю, что вы в вашем положении должны искать защиту, просто меня бы очень расстроило, если бы вы сделали Габриелю больно. Он потерял семью, вы знаете. И когда мы с ним познакомились в самом начале войны и до недавнего времени это был другой человек – жестокий, властный, отменный солдат. Он многого добился на войне. За последнее время он изменился, я думаю причиной тому стало то, что он встретил вас. Нехорошо использовать людей, Катерина, особенно если они испытывают к вам чувства. Я не приветствую чувства на войне. Но мы порой не имеем власть над этим.

Помолчав немного, поскольку совершенно не была готова к разговору такого рода, а еще и с военным начальником, я решила просто сказать то, что думаю по поводу всего этого и не изворачиваться перед этим видавшим виды человеком:

– Господин оберст, когда начинались эти отношения, то ни о каких чувствах ни с одной стороны, ни с другой речи не шло. У майора был свой определенный интерес, у меня свой. И если сейчас Габриель чувствует ко мне нечто большее, чем просто удовлетворение своих мужских потребностей, то в этом моей вины нет! И нечего мне предъявлять то, что я расчетливая и падшая женщина! – с негодованием бросила я.

– Я такой ответ и ожидал услышать, это честно. По крайней мере вы честная девушка, я уже это понял, и надеюсь, что вы отнесетесь с пониманием к тому, что я вам сказал. А теперь можете идти.

Я встала и пошла к выходу, но возле дверей обернулась и решила все-таки внести ясность:

– Я может и не испытываю к майору фон Вольфу сумасшедшей и головокружительной любви, но он мне очень нравится. Он многому меня научил за то короткое время, что мы вместе, а это многого в жизни стоит, уж поверьте мне. По своей воле я не сделаю Габриелю больно никогда. Можете быть спокойны.

Оберст кивнул, давая понять, что благодарит меня за сказанные слова и я вышла в коридор.

Да уж, по своей воле я вообще никому никогда не сделаю больно, да вот только я забыла упомянуть, что человек я подневольный в данный момент, помимо «хочу-не хочу», есть еще и «должна». А это уже другая тема для разговора.

Выйдя из кабинета оберста, я увидела Габриеля, который заходил в оружейную комнату и проследовала туда. Постучавшись я спросила:

– Если я зайду, ты орать на меня не будешь?

– Заходи, я винтовку себе выберу и поедем.

Очутившись внутри этой запретной комнаты я с восхищением осмотрелась вокруг. Чего здесь только не было! Пулеметы, автоматы, винтовки, патроны, ну целая сокровищница для военных людей! Было бы неплохо, если бы хотя бы половина этого добра попала к партизанам.

Габриель осмотрел две винтовки и остановившись на одной из них весело сказал:

– Думаю эта будет не хуже твоей. Поехали?

– Поехали, – взвизгнула я от радости и мы вышли из здания.

Стрельбище находилось на огороженной колючей проволокой территории, совсем недалеко от города. Когда мы туда приехали там тренировались еще несколько солдат, явно делающих успехи в стрельбе.

Отойдя на приличное расстояние от них, каждый из нас хорошо проверил свое оружие. Пожилой немец расставил мишени и мы заняли свои позиции. Первым стрелял Габриель. Он производил выстрелы быстро, практически не тратя время на прицеливание, и результат при такой тактике восемь из десяти был отменным.

Я же наоборот, стреляла медленно, тщательно учитывая все, даже малейшее дуновение ветерка. Аида Львовна учила меня не только отменно говорить на немецком. Она считала, что хороший разведчик должен уметь делать все, поэтому заставляла львиную долю времени проводить в тире, где я делала большие успехи по мнению моего инструктора, который даже рекомендовал было отправить меня на фронт снайпером, но на этот счет у командования было свое мнение и я оказалась там, где оказалась. Результат десять из десяти заставил Габриеля подойти ко мне и с уважением пожать мне руку. Пожилой же немец проговорил:

– Мадмуазель давно держала в руках оружие?

– Не знаю, года два назад, наверное, – пожав плечами проговорила я.

– Отлично стреляете. Слишком хорошо для гражданского человека. Да еще и для барышни. Либо вы от природы одаренная, либо же вас где-то хорошо готовили.

Похлопав меня по плечу, старик-немец пошел приводить мишени в порядок, я же, прижав к себе свою винтовку, будто боясь с ней расстаться и еле сохраняя спокойствие в голосе проговорила, обращаясь к фон Вольфу:

– Поедем домой, холодно что-то.

У Габриеля был вид человека, который сам для себя сделал какой-то вывод. Он без слов кивнул и мы пошли к машине. Проходя мимо стола с оружием, я украдкой стащила несколько патронов для винтовки и положила их в карман своего пальто. Я знала, что они мне пригодятся, и причем очень и очень скоро.

Дома я отпустила Марту домой. Сама приготовила нехитрый ужин из омлета и бутербродов с маслом и сыром. Габриель практически со мной не говорил, вид у него был задумчивый и только за столом, когда мы сели ужинать, произнес:

– Катя, я не знаю, что у тебя в голове, но прошу быть осторожней. Я не отовсюду смогу тебя вытащить, если ты влезешь не туда, куда надо.

Я молча проглотила кусок бутерброда и спустя какое-то время ответила ему:

– Я знаю, но отдаю отчет себе во всем, что делаю или не делаю.

– Это я уже понял и так. И еще, ты должна понимать, что ставишь под удар не только свою жизнь, но и мою тоже.

– Я знаю и всё понимаю, Габриель.

Я виновато опустила голову. Мне в тот момент было так стыдно за то, что я делаю за его спиной. Как мне тогда хотелось, чтоб он был по мою сторону баррикады, но нет, в суровой действительности мы были противниками, каждый из которых рьяно защищал свою территорию.

– Если бы с нами поехал оберст на стрельбище, ты бы уже была в гестапо, ты это понимаешь?

– Оберста с нами не было, – сухо отчеканила я.

– Меня ты значит не рассматриваешь как угрозу своей свободе выкинь ты чего? Почему ты думаешь, что я тебя не сдам? Что я сам не буду тебя пытать? Что я вот прямо сейчас не позвоню куда следует и тебя не увезут на допрос к Юргену?

Он встал из-за стола и подошел ко мне, одним рывком поставив меня на ноги и больно ухватив за предплечье.

– Мне больно, Габриель, – прошептала я.

– Отвечай! – заорал он на меня. – Почему ты думаешь, что я не сдам тебя после того, как увидел, что ты мастерски справляешься с снайперской винтовкой наравне с лучшими снайперами армии? Простая девчонка во время стрельбы учитывает направление ветра и дает показатель десять из десяти! Ты за кого меня принимаешь, Катя? Неужели ты думаешь, что я поверю в байки про какого-то там утонувшего брата, который научил тебя стрелять?

– Но это правда! – возмущенно воскликнула я, так как у меня действительно был брат, и он действительно учил меня стрелять в свое время. Уж это-то я не придумала.

Но мужчина не слушал и только закрыв глаза, издал нервный выдох, всем видом давая понять мне, что ему надоело то, что его держат за дурака.

– Ты почему так неосторожна? Ты же умная девчонка! Как ты можешь так не обращать внимание на то, что вокруг тебя люди? Они смотрят и один твой неосторожный поступок, и ты очутишься невесть где! Даже я! Как ты можешь так слепо доверять мне?

– А почему я не могу тебе доверять? Ты мне ничего не сделаешь, я знаю! Я долгое время наблюдаю за тобой! Ты любишь меня, Габриель! А любимых людей не выдают! По крайней мере такие, как ты, – подняв на него глаза, полные слез, возмущенно ответила я, моля бога о том, чтобы моя догадка была верной.

– А ты? Ты любишь меня? Что ты можешь сказать о своих чувствах, Катя? Чтобы закрывать глаза на то, что меня потихоньку подталкивают к пропасти, я должен знать, что женщина не просто раздвигает передо мной ноги, используя в своих целях, а любит меня!

Я ничего не могла ответить ему в тот момент. Я просто стояла и смотрела на него, не в силах сказать ни слова. Врать о любви я не хотела. А может просто не хотела говорить о чувствах, в которых и сама никак не могла разобраться.

– Я все понял. Уходи, – только и прошептал он, указывая мне на дверь.

– Габриель, – я хотела было взять его за руку, но он отшатнулся от меня.

– Убирайся прочь, Катерина, чтоб я тебя здесь больше не видел.

Он в бешенстве швырнул мне мое пальто и вытолкнул за дверь, захлопнув ее прямо перед моим носом. Я была так ошарашена его реакцией! Пребывая в каком-то немом шоке я развернулась и поплелась прочь по направлению к Анькиному дому. И все бы ничего. Но тут из-за угла вышел патруль и остановил меня, требуя предъявить документы. Я опомнилась.

– Господа, я забыла свою сумку дома. Пожалуйста, давайте пройдем туда. Я предоставлю вам для ознакомления все необходимые документы, – проговорила я, с ужасом понимая, что меня сейчас ждет. Ведь правила у немцев были железными и всех, кого ловили без документов, прямиком отправляли в гестапо. Страх холодными руками начал обнимать меня, давая понять, что случившееся исправить никак не удастся.

Но меня никто из нагло ухмылявшихся немцев не слушал. Они схватили меня под руки и повели в то злачное место, где еще недавно я закрыла остановившиеся глаза молодого партизана. Швырнув в камеру на грязную солому и закрыв дверь, солдаты ушли, а я осталась, кляня все на свете за то, что была столь неосторожна с Габриелем. Стоило ведь просто сказать ему «люблю» и ничего бы этого не произошло. Я же предпочла промолчать и теперь расхлебывала кашу, которую сама и заварила.

Через пол часа железные двери открылись и в камеру вошел офицер гестапо. Сев на стоящий в углу комнаты стул он с ухмылкой посмотрел на меня и я поежилась.

– Ваше имя, мадмуазель.

– Катерина.

– Что вы делали на улице во время комендантского часа без документов?

– Господин офицер, я забыла их дома. Предложила патрулю пройти со мной, но они отказались, сразу меня отвели сюда.

– Я слышу эту песню каждый день. У вас отличный немецкий. Кто вы такая?

– Я переводчица из штаба.

– А я ангел-хранитель, – с насмешкой проговорил офицер. – Мы сейчас ищем партизан, которые уж очень досаждают нам в последнее время. Вы, случайно не из их числа? Молодая, красивая, без документов ночью. Уж больно подозрительно, не находите?

– Господин офицер, я вас очень прошу, пошлите кого-ни будь к майору Алексу фон Рихтеру, он подтвердит кто я такая, я вас умоляю.

Не знаю, почему я назвала имя Алекса в тот момент. Скорее всего я думала, что Габриель не захочет помогать мне и решит, что я получила по заслугам и тут мне самое и место.

– Если я буду по пустякам тревожить офицеров по просьбе какой-то дешевой русской девки, как меня назовут? Я еще раз спрашиваю, кто вы такая и почему ходите ночью без документов?

– Я вам уже все сказала, больше мне добавить нечего!

Эсэсовец сплюнул на землю и заорал:

– Юрген, иди сюда! Посмотри какой к тебе новый экземплярчик прибыл! Пальчики оближешь!

– О, барышня, красивая и ухоженная, – заржал противным смехом Юрген, зайдя в камеру и вытирая руки о свою окровавленную одежду.

Он явно меня не узнавал, черт бы побрал эту смену моего имиджа.

– Потрепай немного девицу, пусть станет более разговорчивой, – кинул живодеру немец и вышел из камеры, оставив меня один на один с этим гадом.

– Юрген, не трогайте меня, прошу вас. Помните, я тут была недавно, когда партизана допрашивали, с майором фон Вольфом. Я переводчицей при нем была, помните?

– Такую рыжую запомнил бы, да только не припоминаю, чтобы такая лиса здесь появлялась. А вот откуда ты про партизана знаешь, это мы сейчас у тебя выведаем.