Полная версия
Я выбираю солнце
И понеслось, полетело: Золотая девочка, новое поколение русских импрессионистов, юная москвичка покоряет Европу. И только Андрюша знал истоки такой манеры. Изольда Павловна, с её размашистыми танцующими движениями рук у мольберта оказала настолько сильное влияние, что стала и фундаментом и мерилом в искусстве. Вместе с несвойственной подросткам философией об исчезновении людей за чертой невозврата, это образовало тот чудный сплав, собственный стиль Золотой девочки, о котором говорили и писали.
Эпитеты обрушились щедрой манной, кроме внезапной славы принеся и первые деньги. Один из новоявленных богатеев предложил за картину целых триста долларов, баснословная сумма по тем временам. В его кабинет на Басманной Злата пришла вместе с отцом, прижимая к себе художественную папку. Взволнованный отец не знал как вести себя с приглаженным, толстым дядькой с отвисшей губой. Он восседал за большим столом под российским флагом и двумя гербами. Покупатель одышливо поднялся навстречу и снизошёл лично потрепать гения по голове. Неприятно, ещё противнее стало, когда он снисходительно протянул папе пухлую руку с массивной печаткой на сарделечных пальцах и церемонно сказал:
– Московский дворянин Аксёнов Лев Эдуардович.
Белая рубаха его натянулась на толстом брюхе, перехваченном ремнём посредине. Верхняя часть оказалась намного больше и угрожающе нависала над нижней. Здоровяк папа, видимо, от смущения не рассчитал силу рукопожатия. Московский дворянин поморщился, затем потёр руку и провёл ею по прилизанным чёрным волосам. Папа смешался ещё больше и торопливо всучил завёрнутую картину. Лев Эдуардович развернул её, удовлетворённо кивнул и спросил как торговку на рынке:
– Что ещё, хозяюшка, продаёте?
Злате стало жаль своих работ неприятному типу, но пересилила себя и положила раскрытую папку на стол. Дворянин двумя пальцами небрежно перебрал акварели как грязное тряпьё, причмокнул губами и сказал:
– М-да…. Если будет ещё что-нибудь как «Солнце», приносите. Кто-то же должен открывать таланты в новой России.
Он громогласно расхохотался, снова погладил Злату по голове, как бедную сиротку, и вручил папе деньги.
– На личинку майского жука похож. В деревне таких навалом за сараем на навозной куче, – сказала она, когда вышли на улицу. Папа засмеялся: – Тонко подметила, сейчас этих насекомых развелось всех мастей. Не обращай внимания, дочь. Самое главное, за твои картины люди готовы платить.
– Так он же ничего не понимает!
– А ему зачем? Это называется инвестиции, на много лет вперёд капиталы формирует. Кто-то ему шепнул, что ты будущий Дега или Мане, он и поспешил. Жалко картину, если бы не деньги….
– Да я тебе сто штук нарисую!
– Конечно, только эта первая.
Отметили событие в Макдональдсе, Злата упросила. Многие одноклассники с пренебрежительностью козыряли походами в микро-Америку и ей тоже хотелось, просто до ужаса. Впервые в жизни попробовали гамбургер и картошку фри в бумажной упаковке, с изумлением смотрели на улыбчивый персонал в униформе, так не вязавшийся с нашими прибитыми жизнью грубыми тётками за прилавком. Принесли и бабе Рае домой, та попробовала, скривилась и сказала:
– О-о!.. Добра-то! Была бы корова да курочка – сварит и дурочка. Не велика наука, коли продукты есть.
Деньги эти помогли дотянуть до переломного момента. Как-то папа пришёл домой радостный, схватил дочь, взвалил на горбушку и закружился по залу, напевая:
– Всё хорошо, прекрасная маркиза! Всё хорошо, всё хорошо!
Она визжала, хохотала и была в сто крат счастливее отца, видя его в таком настроении. Причину не знала, но в доме появились деньги. Коробка от бритвы, в ней открыто лежали новенькие купюры, не иссякала как прежде и пополнялась папой регулярно. Хоть и бурчала баба Рая, в Макдональдс теперь ходили частенько, а походы в самое крутое кафе-мороженое «Баскин Роббинс» стали неотъемлемой частью воскресенья. И в деревню гостинцы возить стали, да все в ярких заграничных упаковках. Бабаня руками всплёскивала и прятала в сервант, берегла. Андрюше на день рождения они подарили пейджер, в жизнь пришла эра сообщений, декорируя её трогательной короткой росписью: «Добренько утречко, Рыжуха!», «Спокушки, Андрюшка»!
Глава шестая
Экзамены за седьмой класс Злата сдала «на ура», не уделяя им особого внимания. Краснопресненская художественная школа, в которую когда-то не прошла по конкурсу, теперь сама приглашала пополнить ряды юных дарований. Помимо этого, две её картины приобрёл коммерческий банк, в то время они вырастали как сорняки, и она поставила себе задачу: за лето писать как можно больше и заработать денег. Амбиции обуревали здоровые и честолюбивые – после окончания школы поступить в институт имени Сурикова.
На такой мажорной ноте Злата собрала пожитки, по традиции перебирались на лето в деревню. Папа должен был поменять баксы, он приносил их в пухленьких конвертах, даже маленький сейф купил. Прятал туда и говорил радостно: «на жизнь да на булавки». Прождали его до вечера, он вихрем влетел в дом, сунул по пачке денег Злате и бабе Рае, чмокнул дочь в нос и сказал:
– То ли ещё будет!
– Папка, обожаю тебя! – воскликнула она, обалдев от огромности суммы, и повисла у него на шее.
– Солнышко, с Бабаней поделись, – засмеялся отец, подхватил вещи и понеслись на Курский вокзал. Успели на последнюю электричку. Приехали затемно, а утром Злата поднялась и первым делом нанесла боевую раскраску. Американскую палетку на тридцать два цвета купила у Алёнки. Что для художника создать креативный образ? Да ерунда, как нечего делать, и она широкой кистью нанесла зелёные тени, чёрным карандашом подвела глаза, ресницы превратила в опахала. Губы жирно обвела коричневой помадой, помусолила их, выпятила вперёд, посмотрела – отпадно! С трудом пригладила непослушные локоны, собрала в высокий хвост на макушке, в нескольких местах перехватила цветными резинками. Натянула серую короткую юбочку и чёрный топик с принтом на тонких лямочках, огляделась ещё раз – Андрюша офигеет!
Выплыла на кухню с ног до головы крутой московской штучкой. Баб Мане, видимо, не с кем было посплетничать, она притащилась пораньше и обе бабки гоняли чаи.
– Здрась-ьте! Баб Мань, Андрюшка спит?
– Чур меня, на кого похожая? – спросила та, а затем ехидненько так: – Не ты, случаем, в «Спид-инфо» на обложке? Свисток-то намазала!
– Не я, – фыркнула Злата и отвернулась, связываться с бабкой не хотелось.
– Ладно тебе, – осадила сестру Бабаня. – Зачем такое непотребство читаешь?
– Да я ничего, просто так. Спит ещё, что ему делать-то?
– А-а, разбужу тогда, – кинула Злата и направилась к выходу.
– Поешь сначала, – вдогонку сказала Бабаня.
– Не-е, потом, с Андрюшкой.
Она вышла во двор и потянулась, глубоко вдохнув сладкий утренний воздух. Слепящее желтоватое солнце припекало, разбрызгивая повсюду ленивую деревенскую дрёму. Солнечные веснушки пробились сквозь листву старой вишни и обсыпали сарай. Возле него деловито разгуливали пёстрые куры и перламутрово-зелёные индоутки. Всё близкое и родное, целое лето впереди, столько планов и Андрюша рядом. А прямо перед глазами «Ирисы» Ван Гога, его она очень любила. Фиолетово-голубые, они густо тянулись вдоль сетки-рабицы, лоснились арлекинскими нарядами в окружении остроконечных листьев. И нужно бы сделать набросок, чтобы не упустить этот мягкий прозрачный свет над цветочными коронами.
Злата ступила назад в сенцы и услышала скрипучий голос бабы Мани:
– Да в ихней Москве все такие. Видала в «Спид-инфо», голые задницы отклячут, секси называются.
– А те заняться-то и нечем, – осуждающе сказала Бабаня. – Тьфу ты, осссподи, только деньги переводишь.
– Вот ещё! Гвоздкова даёт почитать, у ей дети покупают. А там девки без трусов сидят раскоряченные. Добро своё напоказ выставят, а сами раскрашенные как Златка. Срамота одна, шалавы.
– Да наша-то при чём?
– При том. Им не семьи и дети нужны, только бы …. , – баб Маня заматерилась. – Что и говорить, яблоня от яблони недалеко падает, или народная мудрость тоже не работает? У нас же всё теперь другое – и страна, и деньги, и пословицы.
– Чего плетёшь-то? Всё собрала, – возразила Бабаня и вздохнула: – Ребёнка хоть не тронь.
– Да я-то ничего, а шалава она и есть шалава. Коли мать такая, то и дочь.
Злата пошатнулась и навалилась на выкрашенную деревянную стену. Онемела, оглохла от монотонных ударов в ушах. Стыд нестерпимым жаром опалил от макушки до пяток, лоб покрылся испариной. Ничегошеньки не осознавала, развернулась, по лицу царапнула связка сушёного чабреца. Руками нащупала выход и пошла, не видя ни дороги, ни препятствий, как лунатик. Ткнулась грудью в железную калитку, нагретый металл обжёг голое тело над топиком. Отворила и побрела вниз по улице еле передвигая ноги на платформах, задавленная ужасом, многолетним враньём и предательством близких людей. И только внутренний камертон дребезжал на высоких нотах – ша-ла-ва, ша-ла-ва….
Туманным видением проплывали мимо дома с ухоженными палисадниками, какая-то дворняга выскочила облаять, но быстро захлебнулась, споткнувшись о стену невосприятия. Злата доплелась до озера, прошла по тёмным, скрипучим мосткам и шагнула в глянцево-серое зеркало воды. Ушла с головой, тело обдало прохладой, оно мгновенно покрылось мурашками. Медленно развернулась на спину и бессмысленным взглядом уставилась в яркое небо, перечёркнутое белой самолётной линией.
Озеро живописное, в окружении скорбных ив, в зарослях камыша и осоки у воды и пыльной полыни поверху. Особенно красиво, когда кувшинки зацветают, сказочная одолень – трава. Сколько раз бегали рано поутру, ещё затемно, смотреть, как выныривают тугие шишечки бутонов. Первые солнечные лучи коснутся поверхности и они разворачиваются в нежные жёлтые розетки.
У берега не так глубоко, плавать умели, но дети на середину без взрослых побаивались, рискованно: молва гласила – водяной утянет или русалка, хозяйка кувшинок. Скорее, так ребятню отпугивали, но местные поверья знали с малолетства. Десятилетиями утрамбованный пятачок у прогнивших мостков служил пляжем, деревенские загорали здесь дочерна ничуть не хуже чем на курортах. Старшие, как правило, подтягивались к вечеру. Кто-то просто усаживался на взгорочке, перекидываясь последними новостями в политике, другие резвились в воде с детворой, некоторые рисовались и короткими саженками отмахивали на другую сторону и обратно. Сейчас было пустынно, только мерный плеск воды у лица, да вялые привычные движения рук и ног. Ни мыслей, ни слёз, ни злости. Ничего, одно гнетущее отупение.
В следующую секунду правую ногу свело судорогой, Злата попробовала встать, но дна не почувствовала и снова окунулась с головой, от испуга нахлебавшись вволю. Грудь сдавило, икроножная мышца закаменела и выворачивала так, словно её выдергивали с законного места. Злата вынырнула на поверхность, шумно хватанула ртом воздух и снова вниз, в муть, в темноту, в холод. «Водяной, водяной тянет…». От страха руки не слушались, она молотила и молотила по воде нещадно, но намокшая одежда и тяжёлая платформа тащили вниз. Мозг безотчётно подмечал колебания воды, разлетающиеся брызги и синие проблески над головой. Ещё вдох, вода льётся через нос, давит на перегородку, заполняет собой всё и режет глаза. Цыплёнок, давно забытый утонувший комочек вспомнился сейчас, промелькнул белёсой плёнкой бусинок и тут же исчез, рассеялся в этой борьбе за жизнь. Задирая лицо вверх, Злата силилась дотянуться туда, где напоенный травами воздух, высокое небо и лето на двоих. Озеро, известное вдоль и поперёк, как обезумело, безжалостно затягивало в глубину, обещая благостный покой от жизненных потрясений. Барахталась отчаянно, но руки слабели, сдавались, подчиняясь воле водяного.
Боль миллионами иголок пронзила голову, заглушила ломоту в ноге, прояснила мозг. Злата вдруг поняла – её тянут, тащат прочь от тёмного омута. Не в силах пошевелиться, отогнать адскую пытку, закрыла глаза, отдаваясь во власть неизвестного спасателя. Кашляла, фырчала носом, прочищая лёгкие. На мелкоте знакомые жилистые руки подхватили подмышками и волоком втащили на берег.
Оба ничком распластались на траве, тяжело дышали, соприкасаясь мокрыми телами. Выбившиеся волосы паутиной оплели шею, набились в рот, Злата сплёвывала их долго, совсем ослабев, чтобы помочь себе. Глубоко вдохнула чистый воздух, как захлебнулась этим вдохом, и вышептала Андрюше в самое ухо:
– Ш-шалава она....
– Кто-о?
– Мать… моя….
– Дура! Что болтаешь? – хрипло выкрикнул он и подскочил на колени.
Ещё не отошёл от страха, изнурённый, но уже понимающий – произошло что-то жуткое, невыносимое, выматывающее душу. С осторожностью потянул щуплое девичье плечо в бисеринках озёрной воды. Она повернулась на спину, такая беззащитная в этой боли. Чёрные разводы на лице, глаза, окаймлённые чем-то зелёным, совсем как утопленница из сказок. Безвольные руки и ноги сломанной куклы, выпирающие ключицы и неподвижный взгляд в небо. Пустота, мутная пустота в зрачках как у мёртвой.
– Баб Маня… я слышала. Сказала – если мать шалава, то и дочь…. А Бабаня – ре-ребёнка не тронь…. А сама… сама только вздохнула.
– Старухи!.. Слышь?.. Старухи! Баб Маня злая, всегда была злая! Да она меня вечно обзывает, поняла?
– Ша-ла-ва, ша-лааа-ва…, – шептала Злата, слёзы, наконец, нашли выход и медленно поползли к вискам.
Он дёрнул её за руку, рванул на себя и она поддалась. Уткнулась в его шею, заплакала безудержно и тягуче, полынно. Горьковато-терпкий запах вплетался в щенячьи подвывания, выливаясь в невыразимое ощущение огромного горя. Зубы её отстукивали дробью, звук этот отдавал у него в ушах, пугал, испытывал. Но он держал крепко, сжимал такую близкую девчонку, стыдясь первых порывов плоти.
– Чьиии… чьиии…, Рыжуха…., – только и бормотал, не зная, что делать и с собой и с этим бескрайним горем, с которым справиться в четырнадцать лет немыслимо.
И следующий ужас накатил волной – Женщина, с её вспухшей, ещё не оформленной грудью, с амфорным изгибом тела, так доверчиво прильнувшая к нему. Не сестрёнка и подружка детских игр и совместных шалостей, обманутая всеми Женщина, в своём первобытном желании найти защиту у сильного мужчины.
Стискивал Златкино тело в прилипшей одежде, прижимал к себе и задыхался от невозможности спрятать и защитить. Качал, баюкал, нашёптывал какие-то слова, вытягивал на себя эту неизбывную боль. Ладонями спеленал милое чумазое личико, смотрел в заплаканные глаза.
– Не верь! Слышь?.. Не верь!
Кивнула, а у самой подбородок трясётся по-детски, губы распухли, и сил никаких не было, чтобы устоять и не захватить их в плен. Поймать, раз и навсегда запечатать грязное слово, прерывисто вылетающее ему в лицо.
Оба замерли в страхе перед неизвестностью, робко скользнули навстречу друг другу, солёный вкус её мягких губ мгновенно опьянил, заставляя бешено колошматиться сердце. Казалось, оно вот-вот проломит грудную клетку и выскочит наружу. Рук своих не чувствовал, дышал её дыханием, напуганным, бесконечно близким, дурманящим. В висках стучало молоточками, Андрюша с осторожностью притянул Златкину голову. Несмелая нежность наплевала на социальные условности и отвоёвывала право на жизнь у норм морали, беспощадно толкала в объятия взрослой любви. В целом свете исчезло всё, оставив наедине двух оглушённых подростков. И не было ничего правильнее и надёжнее этого первого поцелуя.
– Дурак!.. Ты брат, брат!
Злата всхлипнула, с силой оттолкнула его и вывернулась из рук. Проворно вскочила, но поскользнулась и грохнулась со всего маху.
– Дурак! – взвизгнула и беспомощно поползла вперёд. Наконец, поднялась и со всех ног припустила по дороге. Опустошённый, до крови закусивший губу, Андрюша остался стоять на коленях в жарких лучах июньского солнца. Не замечал, как две блестящие стрекозы переливались слюдяными крылышками, кружились в беспечной пляске у мокрого лица.
Так закончилось детство с его запахом полыни, свободы и лета.
Глава седьмая
Зарёванная, потерянная Злата влетела в дом и с разбегу врезалась в Бабаню, обувающую шлёпанцы в сенцах.
– Осссподи!.. Чтой-то с тобой?
– Уйди!.. Ненавижу!
– Да случилось-то что?
Не на шутку перепуганная бабка схватила её за руку, пытаясь остановить. Злата развернулась, прищурила отёкшие глаза и выплюнула со злостью:
– Не знаешь, да?.. Где мать моя, не знаешь?
Бабаня враз обмякла, лицо постарело и потеряло румянец.
– Погоди, Златоч….
– Ну, только не ври! Всю жизнь врёте, все!.. Шалава она, да?! Я всё слышала, всё!
– Да постой ты….
– Стою, стою…. Видишь, встала и стою!
– Ты неправильно….
– Да правильно я всё! Что, отца боишься, да? Сговорились?
– Папа тебе сам….
– Нету у меня никого, ни мамы, ни папы! – снова всхлипнула, выдернула руку и опрометью кинулась в спальню, хлопнув дверью. Как сквозь сон, обтёрла футболкой лицо, другую наспех натянула на себя. Рывком влетела в джинсы, сунула кошелёк в карман и бегом назад. Бабаня перегородила собой двери, упираясь руками в косяк, и виновато спросила:
– Куда собралась?
– Никуда! Отойди!
– Не поедешь, отца дождись.
– Тайна, да?.. Секретик? – истерично выкрикнула Злата, брызнув слюной. – Не скажешь?
– Ну, не могу я…., – умоляюще протянула Бабаня, губы её страдальчески загнулись к низу. – Пожалуйста, Златочка….
– И я не могу!.. Всю жизнь верила, всем верила! Не хочешь – не надо!
Развернулась и понеслась на кухню. Через стол вылезла в окно, по пути ободрала локоть и грохнула фарфоровую сахарницу. Пролетела через двор, на ходу пнула пустое пластмассовое ведёрко, распахнула калитку и рванула на станцию.
– Злата, постой!.. Златочка-а! – неслось вслед, но она бежала, подгоняемая частыми ударами сердца. Глянула назад вполоборота, почему-то стало смешно – Бабаня ковыляла за ней как цветастая утка, тяжело переваливаясь с боку на бок, грузно семенила толстыми ногами. Спасительный мерный перестук электрички долетел из-за рощи, в то же время голос за спиной захлебнулся: – Зла-ата-а! Зла….
Пересилила себя, обернулась – нелепая бесформенная куча ярким пятном выделялась посреди грунтовой дороги, халат задрался, выставляя напоказ голубые панталоны. Два пацана на великах остановились неподалёку в ожидании продолжения деревенского шоу. Первый порыв был повернуть назад и поднять, одёрнуть подол, спрятать от людских глаз дурацкие длинные трусы, но из баб Маниной калитки выскочил Андрюша и бросился ей на помощь. Он уже переоделся и теперь присел возле Бабани, о чём-то озабоченно спрашивал её, держа за руку. При виде него Злата опять заревела навзрыд. Заглатывала колючие комья в горле, постояла несколько секунд, навсегда запоминая эту картину. Опираясь на Андрюшу, бабка поднялась на одну ногу, неловко поправляя полы халата. Больше Злата не раздумывала и помчалась на электричку.
В один миг рухнуло всё, Везувий извергался не на древние Помпеи, горячий пепел и огненная лава погребали под собой Златкину жизнь. Непонятный мир взрослых с его коварством и жестокостью, извечными интригами и пороками обвалился на ещё детскую психику, и как выстоять в этом? Как принять его несовершенство, когда ты остаёшься с ним один на один? Что делать, если обида настолько глубока, что выплыть можно только той лягушкой, которая в скользком кувшине взбивает молоко в масло? Барахтаться из последних сил приспосабливаясь, приноравливаясь. И никто во всей вселенной не подскажет, не объяснит, почему вдруг чёрное и белое поменялись местами, почему многолетняя ложь – это правильно, а правда не нужна, потому как неудобна. А ещё любовь…. Любовь, о которой читано – перечитано в книжках, она бы помогла смягчить удар, но вдруг оказалась запретной, невозможной. Полная голова мечущихся безответных мыслей, кажется, мозг вот-вот взорвётся. Угловатый, неоперившийся подросток лоб в лоб сталкивается с миром и изобретает собственный способ выживания – уход от реальности, агрессия, побег.
Сдохнуть бы. Но в четырнадцать лет жить хочется сильнее, чем сдохнуть. Толкотня Курского вокзала показалась настолько будничной и безопасной, что неожиданно Злата поняла – сейчас это самое спокойное место. Безразлично снующие люди с сумрачными лицами, «челноки» с гигантскими клетчатыми баулами, толпы народа у касс, забулдыги со слезящимися глазами – до неё никому нет дела. Затеряться в человеческой массе, спрятаться от всех, а самое главное – от страха услышать отцовские ответы на свои вопросы. Она постояла немного возле эскалатора, озираясь по сторонам и пытаясь упорядочить полнейший хаос в голове, подняла взгляд на табло – Москва-Адлер, отправление в 14-30. Сообразила, без взрослых билет ей вряд ли продадут, а при такой толкучке у кассы, скорее всего, их просто нет. А вот электрички для неё знакомы с детства. Какая разница, чем добираться к морю? Тот же поезд, только сидячий. Злата решительно развернулась и бегом влетела в метро.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.