Кровоцвет

– Договор – твой единственный шанс попасть в Аклеву, – сказала матушка.

– Моя родина – Ренольт. Мой народ…

– Хочет твоей смерти.

– Это все влияние Трибунала, – возразила я, чувствуя горечь во рту.

Мы уже не раз об этом спорили. В глазах матери Трибунал был незыблем. Избавиться от него не представлялось возможным: проще было обрушить небо или высушить океан.

– Вы нужны в Аклеве, принцесса, – сказал лорд Саймон. – Против нашего монарха действует множество сил. Он вздорный и надменный, но нам нужно держать его у власти, чтобы принц смог унаследовать трон. До сих пор нам удавалось поддерживать хрупкое равновесие, но если Ренольт нарушит договор, боюсь, лорды-сенешали тут же попытаются захватить престол – и добьются своего ценой многих жизней.

– В Аклеве ты будешь в безопасности, – сказала матушка. – Главное – тебя туда доставить.

– Дайте руку, – попросил лорд Саймон.

Я нехотя сняла перчатку и протянула ему руку. С минуту он разглядывал белую паутинку шрамов, разлиновывавших мою ладонь, а затем достал нож и сделал свежий надрез. Когда из раны заструилась кровь, он подставил чашу.

– А теперь повторяйте за мной, слово в слово: «Моя кровь, данная по доброй воле». Ну же, говорите.

– Я думала, магия крови не требует произнесения заклинаний вслух. – Я нервно сглотнула. – То есть… так говорят. – Дуреха!

Он искоса взглянул на меня и поднял брови:

– Неужели?

Я пожала плечами.

– Просто слухи. – И поспешно добавила: – Моя кровь, данная по доброй воле.

– Хорошо. – Лорд Саймон прижал к моей ладони платок, чтобы остановить кровотечение. – После ритуала мы наложим повязку, а пока что придется потерпеть.

Он вложил нож мне в руку и сжал мои пальцы вокруг рукояти, потом вынул из нагрудного кармана бархатный кошелек и потянул за веревочки. Три прозрачных камня необычной формы упали ему на ладонь.

– Это луноциты, – сказал он, показывая мне камни, но я такие уже видела. Трибунал называл их спиритическими камнями. Их хранение считалось доказательством того, что владелец занимается колдовством, и было вернейшим способом заработать место на эшафоте.

Лорд Саймон сложил из камней большой треугольник посреди комнаты. Воздух сгустился, как перед грозой. Он передал мне чашу с кровью и жестом велел встать в центр треугольника. Когда я переступила одну из его сторон, камни сверкнули бледно-голубым светом и тут же снова погасли. Перед глазами у меня заплясали огоньки, в ушах загудело, серебряный нож и ритуальная чаша нагрелись в моих руках.

– Луноциты – очень редкие драгоценные камни. Они встречаются только в рубцах под лей-линиями – путями, по которым странствовала Эмпирея, когда спустилась с небес. Можно считать, что это затвердевшие сгустки ее силы. Мы используем их как призму, чтобы усилить чары, и как барьер, чтобы сдерживать магию в нужных пределах.

Лорд Саймон встал у одного угла треугольника, а матушка и Келлан расположились у двух других. Гул в ушах превратился в шелестящее жужжание, похожее на невнятный шепот.

– Подойдите к каждому из нас, пустите кровь и подставьте чашу, как это сделал я, – сказал он, а затем обратился к Келлану и моей матери: – Вы должны будете произнести, слово в слово: «Моя кровь, данная по доброй воле».

Мы все кивнули, и я подошла к матушке. Она спокойно дала мне руку и даже не вздрогнула, когда я провела лезвием по ее ладони. Кровь закапала в чашу и смешалась с моей.

– Моя кровь, данная по доброй воле, – сказала она.

Когда я направилась к лорду Саймону, шум в ушах заметно усилился. Он протянул ладонь с тонкими длинными пальцами, и я сделала надрез.

– Моя кровь, данная по доброй воле, – твердо произнес он.

На полпути к Келлану я застыла в нерешительности. Перед глазами плавали круги, сливаясь и образуя расплывчатые узоры.

– Что-то не так, – сказала я.

– Мы гуляем по кромке между материальным миром и миром призраков, – сказал лорд Саймон. – У вас могут возникнуть неприятные ощущения. Постарайтесь себя перебороть.

Я сделала оставшиеся несколько шагов. Келлан смотрел на меня, не отводя взгляда. Я постаралась отвлечься от мягких шипящих голосов, которых не слышал никто, кроме меня. Они вселили в меня дурное предчувствие, и у меня задрожали руки. Аврелия, чудилось мне в их шелесте. Аврелия…

– Аврелия. – Келлан повернул руку ладонью вверх, и я занесла нож. – Все хорошо, – сказал он. – Не останавливайся.

– Нет, – сказала я, опуская нож. Странные звуки прекратились. – Простите, я не могу.

– Нам нужно закончить! – воскликнула матушка. – Мы должны…

– Поздно, – сказал Келлан, выглянув в окно. – Стражники возвращаются. Время вышло.

– Уведите ее отсюда, – рявкнула Онэль, – чтобы мы успели прибраться, пока кто-нибудь сюда не зашел. Для петли у меня чересчур хрупкая шея.

– Веди себя как ни в чем не бывало, – наказала матушка. – Сегодня вечером мы устраиваем в честь лорда Саймона приветственный пир. Ты, Аврелия, обязана на него пойти, но сначала отправляйся в святилище и подумай о своем поведении. Люди должны видеть твое смирение и преданность Эмпирее. Они должны видеть, что ты тоже поклоняешься ей. Что ты такая, как все.

– Придется тебе прикидываться, – ухмыльнулась Онэль, но у меня даже не хватило духу смерить ее испепеляющим взглядом.

А мгновением позже Келлан увел меня из комнаты.

3

Пока в замке шли приготовления к пиру в честь нашего знатного гостя, я удалилась в королевское святилище – уединенное и элегантно убранное место поклонения для монарха и его семьи. Требуя от верующих смирения и аскетизма, сама Эмпирея, похоже, предпочитала роскошь и великолепие. Зал был задрапирован шелковыми тканями с золотой каймой, вдоль стен стояли обитые бархатом стулья. Колонны из шлифованного мрамора поддерживали своды, расписанные под ночное небо, в котором среди созвездий весело порхали улыбающиеся херувимы. Снизу за херувимами наблюдали зловещие темные фигуры. Сцена должна была изображать человеческие побуждения: праведные наверху, а нечестивые внизу – но, по-моему, она искажала правду. Очаровательные и пленительные херувимы больше напоминали грехи, а дьяволы с голодными глазами и хищными оскалами подозрительно смахивали на разъяренную толпу с городской площади.

По-моему, те, кто ненавидит грешников, гораздо страшнее самих грехов.

Закрыв дверь на ключ, я прошла вглубь комнаты и приподняла парчовый занавес. За ним была алтарная зона, где в золотых подсвечниках тускло горели сотни белых свечей. Я зажгла еще одну, поставила ее у алтаря, встала на колени и после кратких извинений за надругательство над святыней отодвинула алтарный камень в сторону. Под ним было небольшое углубление. Подобрав верхнюю юбку, я засунула руку в карман подъюбника и вынула оттуда маленькую книгу заклинаний, которую собиралась обменять на что-нибудь из коллекции Мейбл Дойл. Теперь, похоже, книжка останется при мне.

Я виновато застыла, удерживая руку на обложке. Мы с Мейбл каждый месяц обменивались гримуарами, но на этот раз на встречу она не пришла. Стоя под окнами ее книжной лавки, я даже представить не могла, что через час буду смотреть на ее казнь. Мы не были близко знакомы. Боялись разоблачения. Я и не подозревала, что она лишилась мужа и ребенка. Но если вспомнить, какие у нее водились книги – вселение духа в чужое тело, некромантия, общение с мертвыми, – можно только удивляться, почему эта мысль не пришла мне в голову.

– Гениально, – прозвучало из тени. – Дерзко и кощунственно, но все же гениально.

– Кровь Основателя! – выругалась я, отскочив от алтаря и чуть не перевернув канделябр. – Как вы сюда попали? Могу поклясться, я заперла дверь на ключ.

Лорд Саймон тихо рассмеялся и поднял руку, показывая капельку крови на кончике пальца.

– Я умею оставаться незамеченным прямо под носом у врага. Это было одно из первых заклинаний, которое я освоил. Нужно пустить кровь и сконцентрировать чары с помощью фразы Ego invisibilia, или «Я невидим». Проследить за вами было несложно. Итак, давно ли вы променяли молитву на изучение… – он вытащил из алтаря первый попавшийся под руку том, – самых надежных способов повысить урожайность сои с помощью магии крови? – Он прищелкнул языком. – Надеюсь, вы не стали тратить на эти заклинания кровь? Скорее всего, они ненастоящие. Магия крови не исцеляет и не растит.

– Зачем, во имя Святой Эмпиреи, вы решили подкрасться ко мне и напугать до полусмерти?

– «Магия крови не требует произнесения заклинаний вслух». Это ваши слова. А точнее, слова Вильстины, великого мага крови третьего века. – Он вынул из моего тайника еще одну книгу – кожаный томик с обветшалым переплетом и пожелтевшими страницами. Я перевязала его лентой, чтобы не развалился. – В юности учителя заставили меня выучить эту фразу наизусть. Они тоже считали, что произнесение заклинаний отвлекает, а не помогает. Но многие маги постарше не разделяли их убеждений: старшее поколение обожало таинственные песнопения. С ними публичные демонстрации выглядели намного эффектнее. Развевающиеся мантии, длинные белые бороды, вытаращенные глаза и воззвание к духам на непонятном языке… незабываемое зрелище.

– Но вы же сами сегодня прочли заклинание вслух, – робко сказала я.

– Прочел. И делаю так всегда. Отчасти – в память о своих учителях. – Его рука коснулась цепочки, на которой висел амулет, спрятанный под золотой перевязью. – А отчасти – чтобы сосредоточиться. Магия крови завязана на эмоциях: чем быстрее бьется наше сердце, тем быстрее оно перекачивает кровь. Боль, удовольствие, страх, страсть: все, что распаляет наши чувства, способно усилить наши чары. Но есть и обратная сторона: мы легко можем потерять контроль, и тогда магия нас поработит. Следя за произнесением заклинаний, мы сдерживаем и направляем свою силу. Новичок нуждается в подобных приемах больше, чем опытный маг. Со временем мы начинаем управлять магией на интуитивном уровне, и она становится для нас доступнее – но в то же время и опаснее. Магия похожа на реку, сдерживаемую плотиной: мы можем разобрать плотину по бревнышку и направить поток в нужное русло, но если действовать неосмотрительно, плотину прорвет, и нас затопит. – Он покачал головой. – Разумеется, использовать магию крови без подготовки крайне опасно, как бы вы ни были подкованы в трудах Вильстины.

Я в смущении заправила за ухо прядку волос.

– Я и правда много читаю, но никогда… то есть кое-какие заклинания я пробовала, но ничего серьезного…

Лорд Саймон поджал губы и повернул мою руку ладонью кверху. Перчатки я оставила в покоях матушки, и в тусклом свете его взгляду предстали десятки шрамов.

– Позвольте поинтересоваться, – сказал он, – как поживают ваши соевые поля?

– Честно говоря, – поморщилась я, – у меня не было случая испробовать это заклинание.

– Оно бы все равно не сработало, – рассмеялся он. – Хотя зрелище вышло бы презабавное. Нет, магия крови не вырастит вам урожай. Для этих целей лучше подходит другой вид магии.

– Магия природы? – предположила я.

– Совершенно верно. Я вижу, в вашей коллекции есть сборник Витезио Compendium de Magia. В нем дан прекрасный обзор всех трех магических дисциплин. Я рад, что вы хотя бы его прочитали.

– От корки до корки. Правда, там и читать-то почти нечего.

Лорд Саймон взял в руки тонкий томик и пролистал.

– Какое безобразие! – сказал он. – Кто-то ампутировал три четверти книги. Да тут ничего не разобрать.

– Большая часть моей коллекции выглядит именно так. Трибунал часто проводит чистки библиотек и с большим усердием уничтожает материалы, связанные с колдовством. Повезло, что хоть что-то уцелело. Из этих фрагментов и сложились мои знания.

Лорд Саймон с досадой захлопнул сборник.

– Урок первый. Магия – это то, что отличает деревья, животных, растения и нас самих от камней, грязи и воды. Это искра, дух. Это жизнь. Одним словом, магия – это сила, и черпать ее можно тремя основными способами. Первый называется sancti magicae, то есть «высшая магия». Ключ к ней кроется в медитации, молитве и духовном единении с Эмпиреей. Маги высшего порядка способны видеть будущее и двигать предметы силой мысли, а порой даже исцелять. К их числу относилась и легендарная Арен, которая была затворницей до своего брака с ренольтским королем. Второй вид магии называется fera magicae, или «магия природы». Он включает в себя такие науки, как травология, предсказания и превращения. Это магия роста, развития, циклического порядка и природного равновесия. Ее использовал брат Арен Аклев, возглавивший наше государство и давший ему свое имя. Последний вид магии – это sanguinem magicae. «Магия крови». Магия страсти и жертвоприношений. Возможно, самая мощная и губительная из всех. Прежде чем отречься от чародейства и основать Трибунал, второй брат Арен, Каэль, практиковал именно ее. Он обладал великой силой. В свое время Арен, Аклев и Каэль были очень могущественны. Ассамблея называла их триумвиратом, потому что каждый из них был лучшим в своей области.

Я молча слушала его упрощенное объяснение, стараясь заполнить пробелы в своих обрывочных знаниях.

– Эту историю я не знала.

– Да и как вы могли ее знать? – сказал лорд Саймон, мрачно взглянув на мою скудную библиотеку.

– Постойте! Вы сказали «урок первый». Это значит, что будет и второй? – с надеждой спросила я.

Лорд Саймон тихо присвистнул.

– Когда ваша матушка написала мне с просьбой приехать в Ренольт, она упомянула, что ваше «шаткое положение» ничуть вас не беспокоит. Я начинаю понимать, что она не шутила.

– Она ошибается, – сказала я. – Я прекрасно осознаю, насколько шаткое у меня положение.

– И все равно собираете книги о магии и разучиваете заклинания?

Я раздраженно пожала плечами.

– Эту страну – мою страну – терроризирует Трибунал. Если для членов Трибунала колдовство – это оружие, я должна научиться использовать его против них, – я тяжело перевела дух, – прежде, чем они используют его против меня.

Или против невинных людей вроде Хильды и Мейбл. Я прогнала мысли об их смерти, но скорбь и чувство вины свернулись в тугой клубок у меня в животе.

– Урок второй. «Колдовство» – слово вульгарное, – поморщился лорд Саймон. – Ассамблея магов, хотя ее давно не существует, не допускала его использования. Колдуны и колдуньи – это необузданные самоучки, которые ни во что не ставят постановления Ассамблеи, введенные для безопасности магов и обычных людей.

Влияние Ассамблеи ослабевало из года в год, пока однажды она не пала. Я не застала ее в действии, зато выросла на рассказах о великолепном празднике, который закатили ренольтцы по случаю ее крушения. Об этом дне часто вспоминали с ностальгией и рассказывали забавные истории. Где ты был, когда услышал новости? Помнишь, какой был салют? Как народ высыпал на улицы и танцевал до утра?

Лишь повзрослев, я поняла, что поводом для праздника была смерть. Смерть людей с магическими способностями. Людей вроде меня.

– Что стало с Ассамблеей? – спросила я. – Что произошло на самом деле?

Лицо лорда Саймона потемнело.

– Это тема для отдельного урока.

– Так вы правда будете меня учить?

– Когда вы вошли в треугольник, луноциты сверкнули, и я сразу понял, что волшебная сила вам знакома. Однако магия, в особенности магия крови, требует изматывающей подготовки и болезненных ритуалов. Я давно хочу передать свои знания молодому поколению, ведь без Ассамблеи учить их некому, но боюсь, моя последняя попытка обернулась неудачей. То, что вы испытали внутри треугольника, – лишь малая толика того, что ждет впереди. Скажите честно, вы уверены, что это вам по плечу?

– Да, – сказала я. – Совершенно уверена.

– Что ж, ладно, я возьму вас в ученицы – но только в порядке эксперимента и не раньше, чем мы вернемся в Аклеву. Приступим к занятиям после свадьбы. До тех пор советую вам воздержаться от заклинаний. Тогда мы сможем начать с чистого листа, а вы к тому же будете живы.

– Считайте, что вы меня убедили. – Немного подумав, я добавила: – Но разве вы не собираетесь читать мне лекцию о губительности возмездия? О том, что, став правительницей Аклевы, я должна буду похоронить свою ненависть к Трибуналу и все такое прочее?

– Что вы, конечно же нет! – сказал лорд Саймон. – Трибунал – это наше проклятье. Избавившись от него, вы окажете своим подданным неоценимую услугу. Нельзя придумать лучшего наследия для королевы двух государств.

Я молча смотрела на него. Впервые в жизни мысль о свадьбе меня воодушевляла.

– Что ж, это все меняет, – сказала я наконец.

– Сразу предупреждаю, будет нелегко. Пусть в Аклеве и нет Трибунала, но бед у нас хватает. – Уголки его губ опустились, и на лице показались следы этих самых бед – глубокие морщины, которые можно было ошибочно приписать улыбчивости. – Пока я тут, я намерен прояснить кое-какие обстоятельства, беспокоившие меня еще дома.

– Что вы надеетесь обнаружить в Ренольте? Ренольтцы даже через аклевскую стену не могут перебраться, не… – Спохватившись, я неопределенно помахала пальцами в воздухе. – Ну, сами знаете. Не сгорев заживо, – пояснила я, когда он вопросительно приподнял брови. Наши хроники пестрели ужасными изображениями ренольтских воинов, штабелями умиравших при попытке штурмовать город Аклев. Следуя заветам Каэля, основателя Трибунала, ренольтцы триста лет посылали войска к стенам вражеской столицы. Договор о союзе ренольтской принцессы и аклевского наследника положил конец войне, хотя и не прекратил лежавшую в ее основе вражду.

– Ренольтцам необязательно проникать за стены Аклева, чтобы влиять на происходящие в нем события, – сказал лорд Саймон. – Я хочу понять, как к нам в оборот попало столько ренольтских монет и как купцам удалось заключить торговые сделки с ренольтскими портовыми городами, которые прежде ни за что не стали бы с ними сотрудничать… Галле, Грейвс, де Лена…

Услышав последнее название, я напряглась.

– Де Лена?

– Вы знакомы с Торисом де Лена?

– Он член Трибунала и не станет пускать в свой порт аклевские корабли. Если только это не послужит его собственным корыстным целям.

– Возможно, он хочет добиться у нас влияния.

Ужасное предположение! Я прокручивала в уме услышанное: Торис де Лена, магистрат, носитель крови Основателя… тайно ведет торговлю с Аклевой?

– Если что-нибудь разузнаете, прошу, сообщите мне, – сказала я. Голос Ториса звенел у меня в ушах. «Мейбл Лоренс Дойл, вы предстали перед беспристрастным Трибуналом по обвинению в распространении запрещенных текстов. Вам был вынесен смертный приговор».

Почему бы перед отъездом не подмочить безупречную репутацию Ториса? Это будет мой прощальный подарок Ренольту. Его провинности, если они окажутся достаточно серьезными, могут стоить ему места за магистратским столом, а могут проторить дорожку в темницу. Или сразу на эшафот.

Может быть, в этот раз он затянул петлю на собственной шее?

4

Когда я вернулась в свои покои, горничная сметала с пола какие-то осколки. Круглолицая и румяная Эмили была младше меня на год или на два, хотя ростом не уступала. Она состояла у меня в услужении уже несколько недель. Порядочный срок, учитывая, что обычно мне приходилось менять горничных, как принцессам из моих детских книжек – бальные туфли. То есть каждый день. Прогуливаясь вокруг замка, я иногда видела своих бывших горничных за новой работой: кто-то чистил конюшни, кто-то выносил ночные горшки, а кто-то потрошил куриц в примыкающем к кухне дворике. Я всегда проходила мимо с высоко поднятой головой, а после, бывало, ревела – но только когда никого не было рядом – из-за того, что мне предпочли куриную требуху и содержимое ночных горшков.

– Вы уж простите, миледи, – сказала Эмили, торопливо сметая остатки стекла. – Я надеялась управиться до вашего прихода.

– Что там? Дай посмотреть, – сказала я.

Она нехотя показала мне совок. Среди осколков лежал булыжник, раскрашенный символами для отпугивания злых духов. На нем было нацарапано Malefica. В наше время это старинное слово означало «ведьма». Оно не раз попадалось мне на оборванных страницах колдовских книг, написанных на устаревшем наречии. Почему-то мне всегда казалось, что это не просто слово, а чье-то имя.

По-видимому, кто-то считал, что мне оно подходит.

– Стекло скоро заменят, миледи, – сказала Эмили. – Я хотела убраться тут, чтобы вам не пришлось…

– Не пришлось это видеть? – нахмурилась я. – И часто ты так делаешь?

Она опустила голову и робко на меня посмотрела.

– Ну же, не молчи.

– Я не хотела пугать вас, миледи. Это всего лишь хулиганы и суеверные сельчане. Не берите в голову.

Эмили поспешно вынесла осколки из комнаты, а я подошла к разбитому окну. Из моих личных покоев открывался вид на казармы и конюшню, поэтому я без труда разглядела во дворе Келлана. Он направлялся к загону, ведя под уздцы Фаладу, белоснежную лошадь невероятной красоты. Я с тоской провожала их взглядом. Кони Грейторнов славились на все королевство, а Фалада была чистокровной эмпирейской кобылой, к тому же безупречно выдрессированной. Келлан заботился о ней с самого ее рождения. Глядя на Фаладу, нетрудно было поверить, что божественная Эмпирея приняла обличье лошади, когда спустилась на землю. Не было создания прекраснее и благороднее.

Следовало бы радоваться, что Келлану удалось прокатиться перед пиром, но мне было завидно. Будто почувствовав на себе мой взгляд, он обернулся и поднял голову. Завидев меня, он отсалютовал, а затем вскочил в седло и скрылся из виду.

– В чем пойдете на пир, миледи? – Эмили распахнула дверцы гардероба, чтобы я могла изучить его содержимое.

– Выбери сама, – ответила я, как отвечала всем своим горничным. Она с воодушевлением принялась разглядывать наряды и вскоре представила на мой суд атласное платье изумрудного цвета. Все ее предшественницы одевали меня в черное, поэтому я немало удивилась.

– Вам не нравится?

– Нет-нет, нравится… просто… почему ты выбрала именно его?

– Изумруд был любимым камнем моей матери, – сказала она, помогая мне надеть юбку. – Она носила его в кольце. Он был точно такого же оттенка, как ваше платье. Она всегда говорила, что изумруд – символ мудрости и прозорливости.

– Твоя мать разбирается в драгоценных камнях?

– Да, миледи, разбиралась, но ее больше с нами нет, – ответила Эмили, шнуруя лиф. – Еще она любила замысловатые прически с косами и многому меня научила. – Она подняла прядь моих волос. – Мне кажется, вам бы очень пошло. Хотите, попробуем?

Я пожала плечами:

– Почему бы и нет? Твоя мать, похоже… была довольно молода. Как это произошло? Прошлогодняя лихорадка?

– Нет, не лихорадка. Ее обвинили в колдовстве и сожгли на костре четыре года назад.

Клубок у меня в животе болезненно сжался. Эмили было от силы лет пятнадцать, а значит, на момент казни ей не исполнилось и двенадцати. Она лишилась матери и вынуждена была в одиночку преодолевать порог между детством и взрослой жизнью… Я даже представить себе не могла, как ей пришлось тяжело. А ее мать была одной из многих, из бессчетного числа женщин и мужчин, отправленных на смерть за колдовство. И не важно, кто из них использовал магию, а кто нет. Меня душила несправедливость закона, жестокая бессмысленность этих смертей.

– Мне очень жаль, – едва слышно пробормотала я. Что еще можно было сказать?

– Мне тоже. – Эмили отступила на шаг и оглядела меня с ног до головы, а потом тихо продолжила: – Она была хорошим человеком. Те, кого называют ведьмами и колдунами, в большинстве своем обычные, добрые люди. Настоящие злодеи – это те, кто делает другим больно.

– Спасибо, – сказала я и крепко пожала ее руку. Она поступила храбро. Не каждый решится сказать такое вслух – даже кому-то вроде меня.

* * *

Обычно я предпочитала есть в своих покоях. И вовсе не потому, что мне неприятно было общество брата, матери или придворных. Все дело было в мертвеце у подножия лестницы, ведущей в главный зал.

Как же, наверное, больно катиться по таким крутым ступеням! От одного вида его неестественно изогнутой шеи мне становилось не по себе. Тени часто застревали на месте своей гибели, снедаемые непреодолимым желанием переживать ее снова и снова и демонстрировать другим. Когда он дотрагивался до меня, это жуткое зрелище приходилось наблюдать и мне. Иногда воспоминания духов были настолько яркими, что я не могла отличить их от действительности, и мне казалось, будто трагедия происходит со мной. Но если рухнуть без памяти и забиться в истерике прямо посреди королевского пира, тебя мигом подхватят под руки и потащат на эшафот.

Когда в главном зале все же требовалось мое присутствие, я выбирала обходной путь. Но зачастую это было ничуть не лучше, чем спускаться по лестнице с призраком. Как только я появилась на пороге кухни, бурная деятельность, предварявшая пир, мгновенно прекратилась, и все уставились на меня.