Вечерний силуэт

– Мы дома, – объявила Диана.

Узкая дорога была застроена стоящими в ряд жилыми одноэтажками, тянущимися в два ряда по обе стороны улицы. Несколько машин покоились на дороге, другие стояли взаперти за ограждением. Вся улица дышала тишиной и умиротворенностью. На тротуарах стояли зеленые и черные, набитые доверху мусорные баки. Диана выудила миг, когда отец и Эдди парковали машину в гараже, и жестом подозвала Манукянов.

– Мы поселились сюда, думая, что будем жить в тихом пригороде, – таинственным шепотом сказала она. – Родители очень жалеют, что не познакомились с городом поближе прежде, чем вложили все деньги в этот дом.

Оба с пониманием кивнули.

– Проходите, дети мои! – торжественно велел Эдди, отворив дверь. Жилище Назарянов представляло собой скудно обставленную гостиную, соединенную с кухней. Здесь находилось лишь самое необходимое – обеденный стол, заставленный стульями, маленький диван с низким столиком напротив телевизора. За гостиной узкий коридор вел в две спальни. Вся мебель была белого цвета и сверкала неоспоримой чистотой. Миссис Назарян приветствовала гостей с радушной улыбкой. При первом взгляде стало ясно, у кого Диана переняла черты лица. Те же темно-карие глаза, правильный овал лица, мягкий взгляд и теплая улыбка. Диана кинулась в объятия матери, расцеловала ее и представила друзей.

– Можешь представить, они тоже жили на Московяна! Возможно, мы вместе играли. Папа вспомнить не смог. Может, ты можешь?

Миссис Назарян долго щурилась, водила пальцами по подбородку, пронизывала Манукянов напряженным взором и в итоге сдалась.

– Вы голодны? Идем за стол, я приготовила фахитос и булочки с подливкой. Между прочим, сегодня день Колумба.

– Пусть девочки ужинают. Мы с Максом не голодны, – спешно вставил Эдди.

– Почему это Макс не голоден? – нахмурилась мать.

– Мы пойдем гулять, а когда вернемся, хотим выпить листовой чай. Вы пьете дома листовой чай?

– Нет, – признался Макс. Он был не меньше миссис Назарян озадачен резкостью друга. Мать, однако, не подала виду.

– Ты пригласил друзей познакомить с нами или своей обожаемой улицей? – порицательно спросил отец, приступивший к ужину.

– Мы сами решим, что нам больше нужно прямо сейчас, – бросил Эдди и кивком позвал Макса к выходу.

– Миссис Назарян, я правда не голоден, – виновато произнес он и попятился к выходу. Кристина обжигала его неодобрительным взглядом, Диана старалась казаться совершенно безучастной, чтобы не захлебнуться от стыда.

Сумрак сгущался, садясь на город громадной шапкой. По небу мрачно плыли пухлые, как овечья шерсть, облака. Несколько работающих фонарей тускло освещали пустынную, утопающую в тишине дорогу. Казалось, звезды и серповая луна освещают ее ярче.

– Справа находится граница «Латиноамериканских королей» и Bloods.

– Кранцы приходили оттуда? – догадался Макс.

– Да. Слева наша с Дианой прежняя школа. Что тебе хочется повидать сперва?

– Границу.

Друзья вышли за черную стрельчатую ограду и не спеша пошли по узкому тротуару, едва вмещающему двух пешеходов. Вокруг царили каменная тишина и насыщенный сумрак. В грядках перед домами росли цветы, вздымаясь над оградой и перекидываясь через нее длинными лозами. «Прыгающих» машин, как и куч бесперебойно стреляющих во все стороны головорезов, также не встретилось. Ничего из виденного им не совпадало с его представлениями о Комптоне. Эдди заметил удивление друга.

– Наш район – единственный во всем Комптоне, где запрет на конфликты установили сами банды. Мы живем в «квадрате мира», который создали «Короли», Crips и Bloods, объединив свои территории восточнее Ранчо-Домингез. Всем бандам, проживающим в нем, запрещено стрелять, драться или другим способом подвергать опасности представителя другой расы. Мы должны быть примером порядка и законности.

– Запрещено воевать только с другой расой?

– Со своей делай что угодно, только не переходи черту.

– Какую?

– Убийство, наивный ты простачок. Полиция довольна обстановкой, и они требуют только не привлекать внимания. Взамен разрешают делать наши ночные делишки.

– Откуда ты так хорошо знаешь?

– Помнишь Луиса Каттано? Это дядя моего друга. Отличный парень. Он мне пообещал, когда мы вырастем, разрешить создать свою банду и вести дела самому.

– И зачем тебе это надо?

– То есть зачем? – изумился Назарян. – Затем же, зачем люди ходят в офисы, красят машины, чинят провода, работают официантами.

– Но это нечестно.

– Я могу доказать, что ты ошибаешься.

– Что это за ночные делишки?

– Не нужно пока тебе знать.

– Ты собираешься убивать людей?

– Нет, глупыш. Убивать грешно и запрещено старшими. Я собираюсь добиться успеха другими способами.

Быстрый мороз пробежал по телу Макса, проник в кровь, прогнав жар к лицу.

– Ты серьезно? Ты признаешься в том, что готов преступлениями добиться успеха? – недоверчиво переспросил он. Гонор друга ужасал его.

– Послушай, малыш. – Эдди стал уставать от назойливости Макса. – Ты слышал что-нибудь о волчьих стаях?

– Знаю, что они живут семьей.

– Смотри. – Они вышли на перекресток. Впереди тянулись железнодорожные рельсы, заключенные в решетчатое ограждение. За рельсами виднелись размытые во мраке контуры одноэтажек. – Это граница. За ней территория Bloods, а правее Crips.

– Там живут Кранцы. – Макс присматривался к домам; вдруг ему представилась шайка Кармака, перепрыгивающая ограждение, и сам Кранц, не раз проходивший по тому месту, где он стоит, спешащий увидеться с Дианой.

– Так вот. – Они развернулись, зашагали обратно. – Как думаешь, почему волкам удается выжить в суровой Арктике? Смогли бы они прокормиться, если бы охотились разрозненно?

– Не знаю.

– Нет, нет! – рокочуще рыкнул Эдди. – Подохли бы с голода. Если не хочешь быть одиноким козлом, всю жизнь удирающим от волков, тебе нужна семья.

– Чем плоха твоя семья?

– У меня не семья, – презрительно фыркнул Назарян. – У меня чертов кодекс Хаммурапи. И не только у меня. Посмотри, как мы живем. Когда еще жизнь человека была так упорядочена? О каких свершениях можно говорить, если нас отлили в стальные строки законов государства, порядков, общества, и еще чертовой дюжины? Ты должен знать, что историю вершили люди, вырвавшиеся из этих оков, существовавших во все времена. Те, кто придерживался надуманных, ватных кодексов, ушли в небытие, как и эти кодексы, устаревшие и умершие. На смену им пришли другие люди и кодексы, и они ушли в небытие. И во время каждого исторического витка находились люди, срывавшиеся с этого колеса-убийцы, освободившие свой дух и разум и устремившие их на подвиги. Этих людей ты сейчас изучаешь по учебникам, славословишь и преклоняешься перед ними.

– Тебя страшно слушать, – признался Макс, чувствуя себя ущербным под этим рокочущим накатом несообразно с тринадцатилетним человеком умных слов. – Ты отвергаешь свою семью только потому, что они запрещают тебе быть преступником?

Опрометчивый вопрос Макса чуть не переполнил чашу гнева Эдди, заставив того судорожно сжать кулаки.

– Ты не понимаешь главного. Если я покорюсь предубеждениям, я пропал. Я не хочу быть преступником. Моя честь – это то, что я обязан беречь. Но пока ты не поверишь в то, что твой ум и твой дух имеют право на жизнь, ты останешься во мраке времени. Оно тебя сглотнет, как кит глотает разом десять фунтов планктона. Поэтому мы должны делать все, что позволяют нам время и место, где мы живем. Я создам свою волчью стаю, которая позволит мне быть королем, пусть маленьким, но я совершенно точно не буду кособоким дурнем, скованным предрассудками. Эдди Назарян не согласен влиться в массу дурных простофиль, в чей мозг проникла кюретка с налетом архаичной ржавчины; я не позволю провести над собой эту позорную лоботомию!

– Тебе точно тринадцать лет? Я не понял ничего из сказанного. Ты называешь предрассудками воспитание, которое тебе дают родители? – спросил Макс, не боясь больше переполнения чаши. «Я выдержу все, только бы понять, что у него на уме», – думал он. Одна поразительная для его возраста эрудиция помогала Эдди располагать к себе. В копотной темноте они прошли жилище Назарянов.

– Да, если они противоречат моим целям. Обязанности, предубеждения, устои – все, что является атавизмом и уродует нас сегодня. Моя мечта – иметь свою сильную стаю, и никакая архаика, никакие ущербные кодексы меня не остановят.

Эдди остался весьма доволен убедительной победой. Макс молчал, разгромленный неистовым ураганом. Он чувствовал несогласие, но не знал, как выразить. Этот парень с блестящим умом и бешеным нравом внес хаос своими сумасбродными взглядами. Наверное, такое сочетание, приправленное могучей физической силой, и рождает темперамент разъяренного быка, готовность шпагой доказывать свою правоту.

– Не знаю, что и сказать.

– Ты согласен со мной?

Макс колебался с ответом.

– Не согласен только с тем, что родительское воспитание – это, как ты сказал, уродует нас.

– Я сказал не так. Родители дали мне жизнь, уже этим я им обязан. Но это не дает права влезать в мой ум и крутить детали по своему разумению, не понимая, что вместо пользы они прикручивают мне обезьяний хвост. Мы должны действовать, прислушиваясь к себе, иначе человек так и остался бы виснущим на дереве шимпанзе.

– Но ведь твои родители желают тебе именно лучшего, потому и хотят закрутить кое-какие детали в твоей голове.

– Они крутят по своему пройденному опыту. Время же меняется с такой скоростью, что нашим старшим уже за ним не угнаться. Когда-нибудь время всех рассудит. И тогда поглядим, кто где окажется. Вся наша планета стала такой, какая есть, благодаря бесконечной череде случайных событий, подавляющая часть которых, если вырвать каждое из цепи длиной в миллиарды лет, была губительна для планеты. Но спустя десяток-другой миллионов лет последствия этого губительного события приводили к благоприятному исходу. Точно так же я чувствую влечение к необычным, рискованным, может, смертельно опасным событиям. И уверен: в будущем они принесут мне пользу; как наша Земля, единственный оазис жизни в мертвой черноте, я буду блистать и выделяться всеми своими достоинствами, которые остальные побоялись приобрести.

– Мне нравится, что ты сравниваешь свою жизнь с эволюцией нашей планеты, – усмехнулся Макс.

– Ты снова ничего не понял. Ладно, малыш. Через несколько лет, когда будешь готов, мы вернемся к этому разговору. Вот наша прежняя школа.

Только сейчас Макс заметил, что они стоят возле низкого здания полукруглой формы, с оранжевато-земельного цвета стенами и плоской выступающей крышей.

К школе примыкал небольшой парк. Несколько подростков кулаками выясняли отношения, разнося злобные крики по всему парку. Эдди указал на дерущихся.

– Обычное занятие шпаны. – Вглядевшись внимательнее, сказал: – Идем, посмотрим кто это. – Они ускорили шаг, приблизились к своре.

– Это же Сеск и Доминик! – воскликнул Эдди. – Познакомлю тебя с моими друзьями. – Он трусцой устремился к гурьбе, Макс побежал вслед.

– Ну-ка прекратили, не то руки всем оторву! – громогласно оповестил Эдди о своем прибытии. С приходом Назаряна драка мгновенно прекратилась, как по взмаху волшебной палочки.

– Что за брачные игры тут устроили?! – продолжал он командным голосом усмирять потных, задыхавшихся оборванцев. – Разбежались все с глаз моих, или я с каждым лично устрою такую брачную игру, мало не покажется! Что тут произошло?

Чудеса, изумлялся Макс. Сорванцы будто начисто позабыли, что творили десять секунд назад, и начали один за другим, потрепанные и урчавшие от боли, расходиться. Двое из этой компании торопливо зашагали к Эдди.

– Этому отребью только волю дай – сгрызут друг друга, даже не отрыгнут! – проворчал один из них, парень возраста Эдди, схожего сложения, но гораздо темнее, и с вытянутым, как клюв орла, лицом. Его растопыренные ежиными иглами волосы поблескивали от пота.

– Знакомьтесь – Макс Манукян, Доминик Петейра, – небрежно представил Эдди. – А это Франсиско Каттано, для нас просто Сеск.

Второй был ростом с Макса, с тяжелым клубком черных волос, оливковой кожей и острым, почти колючим взглядом.

Оба пожали Максу руки – Доминик сухо и хмуро, Сеск чуть более дружелюбно, но не без пренебрежения.

– Ты приехал один? – спросил Сеск у Эдди.

– С Дианой.

– Когда и на сколько?

– Сегодня, завтра вечером возвращаемся. Макс – мой стенсфилдский друг. Решил познакомить его с Комптоном.

– Не боишься причинить дружку моральную травму? – ухмыльнулся Сеск.

– Тише, приятель, я хоть и младше, но в морду дать могу, – пригрозил Макс, не чувствуя, однако, злости. Что-то во взгляде Сеска подсказало ему, что тот настроен невраждебно.

– Храбрая моська, – похвалил Сеск и поглядел на Эдди. – Он мне нравится! – И вновь обратился к Максу: – Как тебе у нас, парень?

– Интересно, – ответил Макс, понимая, что обязан держаться уверенно.

– Сеск и Доминго – мои лучшие друзья на всем Запад-Клод-стрит. Так из-за чего сцепились?

– Тьяго назвал Рикки кретином, завязалась драка, и на подмогу обоим бросились остальные. – Сеск посмотрел на Макса. – Такими словами не бросаются. Здесь каждый сам за себя, парень. Если не можешь за себя постоять, тебя не возьмут в банду.

– Какие новости за неделю, пока меня не было?

– Все так же, Локо. Вчера катались на байках по реке, удирали от Т-1000. Ты любишь кататься на байке, Макс?

Не успел Макс ответить, как издалека раздался возглас Дианы.

– Эй, вы! Бросили меня и свалили?

Четверо разом оглянулись, глядя, как Диана стремительно приближается к ним. Сердце Макса екнуло при мысли, что здесь она чувствует себя как дома.

– На него никакой надежды, но хоть бы ты сказала, что вы здесь! – воскликнул в ответ Доминик, оскалившись в приветственной улыбке.

– На себя бы посмотрел! – откликнулась Диана, ускоряя шаг и тоже салютуя Сеску с Домиником. – Даже не сподобились позвать меня!

Оба по очереди обняли Диану, приветствие получилось вполне в традициях лучших друзей.

– Что вы тут творили без нас? – хозяйским тоном спросила Диана. Если бы не ее красота и девичья хрупкость, ее можно было бы запросто причислить к «своим», – столь свободно и беспечно она вела себя. Вот как уличная жизнь дополняет материнскую мягкость.

– Да разве мы способны на что-то без нашего MVP? – засмеялся Сеск.

– Что это за банда такая, где MVP – девочка? – саркастично подхватил Эдди.

Четверо комптонцев объединились в некую невидимую сферу, и Макс почувствовал себя лишним. На некоторое время они начисто забыли про его существование, рассказывая друг другу всякие смешные истории, случившиеся за полтора месяца разлуки. Вот что такое настоящая семья, вот что Эдди так старается перенести в наше стенсфилдское сообщество, думал Макс. Как же далека его жизнь от жизни Назарянов? С каждой минутой Диана и Эдди казались ему все более недосягаемыми. Столь вольготно чувствовать себя в уличной среде и не только не уступать, но бесспорно превосходить соседей по улице в уважении. Максу стало казаться, что, если бы Эдди и Диана вдруг исчезли, Сеск и Доминик тут же кинулись бы на него с кулаками, и ему пришлось бы право на уважение доказывать силой, тогда как Назаряны доказали свое право на уважение ясным умом и запредельной решительностью. Поразительная простота, с которой компания держалась, заражала Макса, и он невольно загорелся желанием быть таким же, как они.

Наконец, Диана вспомнила, зачем искала Макса.

– Ваш отец приехал, просил передать, чтобы ты немедленно возвращался и вам пора домой. – И, ехидно улыбнувшись Сеску и Доминику, сказала: – Не уходите, мы с Эдди проводим друзей и придем к вам.

– Вмажь там этим паршивцам Кранцам, – обратился Сеск к Максу.

Их прощание напомнило сцены из рэп-клипов, причем с Дианой попрощались так же: сперва с гулким хлопком ударили по рукам, взяли друг друга за большие пальцы, затем качнулись вперед и картинно столкнулись плечами. Когда пришел черед Макса прощаться, он попытался в точности повторить этот ритуал, и у него, кажется, получилось.

– Приводи сюда братишку почаще, Локо! – изъявил желание Сеск. – Серьезно, Макс, тебе с нами понравится. Тем более, парень ты не промах.

– И если вдруг в этом вашем Стенсфилде какая проблема, знаете к кому обратиться, – дополнил Доминик.

По пути домой Эдди расспрашивал Макса о его впечатлениях. Диана шла молча, внимая каждому его слову, и ревниво впивалась в Макса взглядом, когда он делился мыслями. Всем своим видом она возмущалась и стыдилась его с Кристиной приезда.

– Теперь-то ты доволен, Эдди? – стиснув зубы, роптала она. – Я на тебя очень зла.

– Хватит ворчать, Максу очень даже понравилось, – возражал брат.

– Конечно, понравилось, ведь нет места лучше Комптона, – съязвила Диана, не оборачиваясь. Она шла впереди широким, звучно отдававшимся от асфальта шагом, слегка поворачивая голову по сторонам и окидывая округу изучающим взором, как хозяйка, зашедшая домой после долгого отсутствия.

Отец стоял у крыльца вместе с Кристиной, скрестив руки на груди. Назарян-старший о чем-то ему говорил, водя рукой по воздуху. Вероятно, описывал маршрут до дома. Отец, казалось, не слушал. Максом овладела неописуемая радость от встречи с отцом в этом небезопасном месте. Он ускорил шаг, обогнал друзей и бросился в его объятия. Отец молча провел сыну по голове и глубоко заглянул ему в глаза.

– Все в порядке? – глухо спросил он.

– Да, папа. Мы с Эдди отлично погуляли.

– Попрощайтесь, и садитесь в машину.

Завершив прощания и выразив признательность, Макс и Кристина выполнили указание. Отец задержался, скупо поблагодарил Назаряна-старшего и кивнул детям в знак прощания. Выехав на фривей, он грозно взглянул на детей.

– Вы дружите с ними?

От холода, веявшего в голосе, обоим стало неловко. Макс вдруг оробел, почувствовав непонятную вину.

– Да, – тихо ответила Кристина. – Они наши лучшие друзья в Стенсфилде.

– И после того, что вы увидели, намерены продолжить дружбу?

Оба промолчали, скованные отцовским морозом.

– Это опасно. Они опасны. Порядочные семьи не могут жить в Комптоне. Вы должны прекратить дружбу с этими распутниками.

Часть 2

Юность

Глава 3

Вердикт отца не надломил отношение Манукянов к Назарянам, но поначалу смутил безоговорочное восхищение ими. Разве может отец ошибаться, думал тогда неокрепший Макс. Он стал внимательнее присматриваться к повадкам и особенностям Эдди, неосознанно искал в Диане признаки испорченности, даже корил себя за неспособность их отыскать. В выходные дни, когда родители посещали Стенсфилд, Макс с досадой замечал, что стыдливо избегает общества Дианы. Она это поняла, но никак не обнаруживала потрясение от понимания, что в глазах родителей ее друга является меченой. Лишь иногда впадала она в глубокое уныние и, сидя по вечерам в фойе общежития, подавленно смотрела в окно. Те несколько недель, пока свежо было предостережение отца, прошли для Макса в немыслимых мучениях, подкрепленных злостью на самого себя за собственную шаткость. Его влечение к Диане было неистребимым, приказ отца окатил его ведром ледяной воды, но понемногу дрожь отступила, вернулись тепло и привычная увлеченность этой добродушной, энергичной, временами строгой и острой на язык девочкой. Он твердо решил в ближайшие выходные, повидав родителей, разуверить отца в опасности дружбы с ними, и с каждой новой встречей вместе с Кристиной они упорно твердили, что Эдди и Диана не принадлежат к тому миру, где живут. Так к многогранной стенсфилдской жизни примешались заботы по обелению Дианы в глазах родителей.

Второй, третий, четвертый – курсы бежали стремительно, полноводный поток знаний увлекал в свои течения, не позволяя забываться и предаваться беспредметным размышлениям и кукованию. Со временем родители, кажется, сменили тон в отношении Назарянов на более мягкий, или, возможно, это по мере взросления у Манукяна разрасталась уверенность в своих чувствах, что привело к недомолвкам с отцом. Посещая детей, он старательно избегал расспросов о Диане, понимая, что глыба, летящая с горы, может остановиться только у подножия. Либо юношеская пылкость остынет сама, либо он потушит ее посредством неумолимого давления, которое ждет сына, если он слишком увлечется уличной девчонкой.

Спустя время, убедившись, что Диана Назарян прочно вошла в его жизнь, отец пустил в ход крайний, самый нелюбимый им, но верно действующий метод воздействия на сына – таранный удар по его сопротивлению и разламывание молодого мнения, движимого не опытом, а зазывным порывом воодушевления. До сих пор он действовал, и отца ввело в замешательство, что вместо ожидаемого покорения он встретил блеск азарта, полный нетерпеливой отваги. Особенно возмущало Макса, что все презрение обращено к одной Диане и совершенно не замечен ее брат. На это у отца есть ответ: улица сделает Эдди настоящим мужчиной. То, что полезно для закалки мальчика, неприемлемо для девочки. Такое отношение к девочке, дымом своей красоты проникшее в самые глубокие его уголки, коробило Макса. Это закоренелое убеждение заволакивало им глаза, не позволяло взглянуть на нее трезво и в конце концов взбунтовало его против себя. Макс стал подчеркнуто ласков с Дианой при родителях, расхваливал и славословил ее достоинства, и всячески подчеркивал неизбежность их дружбы. Кроме того, чтобы лучше понять свою избранницу, он стал по тем субботам, когда отец Назарян забирал детей в Комптон, ездить с ними. Тут возникло следующее испытание – Эдди заставлял Макса драться поочередно с Сеском и Домиником, чтобы тот доказал свою храбрость и чтобы оценить его в боевых условиях. Первый такой призыв Макс принял с негодованием.

– Я тебе что, бойцовский питбуль?

– Ты же не думал, что я позволю тебе дружить с моей сестрой, не оценив, кто ты такой? Время идет, ты взрослеешь, а вместе с тобой и требования к тебе.

К великому удовольствию, во время показательных боев Макс ни в чем не уступал соперникам, а в драках с Домиником даже превзошел его. Затем Эдди отводил грязного и багрового, но исполненного победным чувством друга домой, по пути рассказывая о жизни в Комптоне. После того как мир несколько раз был нарушен обеими сторонами, лидеры трех крупнейших банд «квадрата мира» обозначили границу по Уиллоубрук-авеню, ступать за которую воспрещалось под страхом жестокого наказания. Эти три банды вели свои дела только в своих владениях, а другим бандам, находящимся на их улицах, разрешалось заниматься только мелким рэкетирством и наркоторговлей с обязательным условием, что нажитым они делятся со старшими. Сами же «Короли», Crips и Bloods отводили себе все прибыльные занятия – подделку денег и документов, азартные игры, наркоторговлю. Молодые банды, в том числе Эдди, росли в этой среде, впитывали ее и во всем потворствовали старшим.

Старшие Назаряны всегда принимали его с радушием, а вечером Армен Назарян неизменно отвозил его в Стенсфилд, где в воскресенье он виделся с родителями и происходили очередные гневные объяснения. Видя неотступность сына, отец вновь смягчился и, кажется, окончательно отступил, но с тем условием, что больше никакого Комптона.

– Посмотрим, что выйдет из вашей дружбы, – не без усилия произнес он. Однако договоренность нарушилась на четвертом курсе. Увлеченный рассказами Эдди, Макс стал под разными предлогами переносить приезд родителей на выходные и отправлялся в Комптон, где Эдди показывал ему жизнь своей банды изнутри. Добившемуся уважения среди его друзей Манукяну разрешалось слушать и наблюдать, какова эта жизнь и кто ее герои. К вечеру, когда Запад-Клод-стрит становилась относительно оживленной и куча одетых в желто-черное латиносов не так резко привлекала внимание, к дому Сеска, где собиралась банда, приходил Луис Каттано с одним, а иногда двумя генералами, и начинались наставления.

– Вы можете воевать между собой, – учили они, – отбирать улицы, ставить своих торгашей куда угодно, но ни за что не вздумайте использовать оружие и переходить Уиллоубрук-авеню. Сделавший это подлежит казни.

Проходили тренировочные драки, позволяющие членам банды приобретать стойкость и оттачивать навыки.

– Цифровые сканеры нужны для того, чтобы прослушивать разговоры полиции и быть готовым сделать ноги.

Итоги драк учитывались при построении иерархии в зарождающейся банде.

– Огнестрельное оружие вам разрешено носить с девятнадцати лет. Причем использовать его можно только в самых исключительных случаях, и только в пределах границы. Любой нарушивший этот закон подлежит казни.

Под чутким надзором генералов Эдди Назарян стал предпринимать первые шаги – поставил торговца на перекресток Запад-Клод-стрит и Юг-Акация, назначил Сеска главарем боевого отряда, Доминика – по всем остальным вопросам банды, двух патрульных, в обязанности которых входит следить, чтобы чужак не ступил на их улицу. Вся молодежь Запад-Клод-стрит двенадцати – четырнадцати лет вступила в команду, движимая слухами, что помогают им сами «Короли».