Смерть в музее

– Слышь ты, а зачем тебе это знать? – В глубоко посаженных глазах его Глеб снова прочитал недоверие и даже враждебность по отношению к себе. – И вообще, кто ты такой, что ты, понимаешь ли, вынюхиваешь, что ты лапшу мне на уши вешаешь – брат Ларисы, брат Ларисы… В общем, давай-ка, молодой человек, показывай документы, или шуруй подобру-поздорову, пока я не вызвал милицию.

– Ну вот, опять-двадцать пять! – не скрывая огорчения, произнёс Глеб, его порядком уже начинала раздражать излишняя подозрительность хозяина. Несомненно, всё это говорит о том, что у старика в доме ещё хранятся какие-то ценные вещи. Наверное, это семейная реликвия.

Паспорт, предъявленный Глебом, видимо, привёл любителя старины в душевное равновесие. Он моментально ожил.

– Спрашиваете, откуда у меня взялись эти монеты? О, я создавал свою коллекцию буквально по крупицам, кропотливо, ещё смолоду имел эту непреодолимую тягу ко всему историческому, а к монетам – в особенности. Хотя вроде бы моё образование ко всему этому не имеет никакого отношения. Стыдно сказать, но у меня за душой всего семь классов. Если честно, некоторые монеты перекочевали ко мне ещё из отцовской коллекции, когда он умирал, то завещал её мне.

О, если б вы знали, каким заядлым нумизматом был отец, мне до него шибко далеко. У отца был широкий размах, он имел связи по всем странам, менял, приобретал, и, как ни тяжела была жизнь, никогда не поддавался искушению – продать коллекцию, или заложить. Он наказывал мне беречь её как зеницу ока. А вот я отцово наследство, чёрт побери, сам того не желая, пустил на ветер, – с горечью изрёк старик. Усы у него обвисли, по изборождённым морщинами ввалившимся щекам покатились слёзы.

– Конечно, если б у меня была нормальная квартира, я бы ни за что не расстался с коллекцией. Никакие уговоры этой лукавой дряной женщины, это я про заведующую музеем говорю, не помогли бы. А так я собирался на вырученные деньги хотя бы однокомнатную квартиру приобрести.

– А почему вы, Дмитрий Егорович, считаете Таисию Петровну лукавой женщиной?

– Потому что эта вздорная баба целых полгода водила меня за нос, обещая заплатить за мою коллекцию. И как я теперь, скажите, пожалуйста, выбью с неё деньги! Разве что через суд, а будет ли он на моей стороне, если в администрации у неё, говорят, есть покровители, а я, что ж, человек простой.

Глеб притушил зажжённую сигарету, стряхивая пепел в блюдечко, отколотое на краю, и приглушённым голосом обратился к хозяину с заранее приготовленным вопросом.

– Скажите, а вы случайно не замечали ничего такого особенного в отношениях Таисии Петровны к Ларисе? Ведь вы были вхожи в музей, не так ли? Правда, я удивляюсь, почему вас не оказалось среди гостей в тот роковой вечер.

– А меня и не позвали, – отозвался старик, нервно потирая руки. Он, казалось, ещё более сгорбился и даже теперь, когда они сидели, Глебу приходилось на него смотреть сверху вниз.

– Да и на кой ляд мне всё это было нужно! – пренебрежительно бросил он после небольшой паузы.

– У Таисии Петровны, я тебе скажу точно, властные замашки. Это точно как дважды два. Она привыкла с людьми командирским тоном говорить, а ваша сестра была полной противоположностью ей. Таисия, по-моему, ненавидела её всеми фибрами души. Она, не знаю, заметили вы, и улыбается как-то по-особенному, по – змеиному, что ли.

Глеб был несколько разочарован тем, что ничего такого нового он не услышал, а потому он быстро поднялся и стал вежливо прощаться с хозяином, крепко пожимая его тёплую и влажную руку, и обещая по мере надобности заглянуть сюда вновь. Но тут Остапчук как-то встрепенулся и жестом остановил его.

– Не знаю, парень, говорить тебе или нет. – Он замялся, нерешительно глядя на молодого человека.

– А что такое, Дмитрий Егорович? Говорите, не стесняйтесь. Вы, наверное, что-нибудь важное вспомнили? Прошу вас, не тяните, со мной вы можете говорить без всякой опаски.

Но старик прежде, чем открыть рот, сперва подошёл к двери, прислонил ухо к замочной скважине и резким движением руки задёрнул выцветшие, давно не стиранные, пропахшие дымом шторы, отчего комната, где свет и без того был в дефиците, и вовсе погрузилась в полумрак.

Затем он подошёл к нему вплотную и вполголоса, словно чего-то опасаясь, стал говорить:

– Слушай меня внимательно, парень. Есть кое-какие любопытные подозрения. Я уверен, что коллекция монет пропала ещё раньше.

– Раньше чего? – насторожился Глеб и чиркнул спичкой, закуривая. Старик явно что-то знал такое, о чём ему не было известно.

– До того, как убили Ларису. Только убей, не пойму, какая надобность была: и убийство, и воровство – всё сваливать в одну кучу. Хотя, честно говоря, я догадываюсь, где собака зарыта.

– Да говорите вы, Дмитрий Егорович, не тяните резину! – подгонял его сгоравший от нетерпения Глеб.

– Когда моя коллекция оказалась в музее, – продолжал старик, окутанный табачным дымом, – то я ходил туда чуть ли не каждый день. Так она была под моим присмотром. Спокойнее как-то было на душе, когда я видел её на месте.

Хозяин, Глеб это ясно заметил, явно расчувствовался, голос его дрожал, по впалым щекам текли слёзы, он говорил о своей коллекции, как говорят о любимой женщине, которую безвозвратно потеряли, а вместе с ней – и смысл в жизни.

– Я не просто смотрел на мою коллекцию, я прикасался к монетам руками, гладил их, ощупывал, лелея мечту, что, может, когда-нибудь, я их вновь возвращу себе, вдруг как-нибудь случайно разбогатею и выкуплю их. Ты, парень, можешь смеяться надо мной сколько угодно, мол, выжил, старый дуралей, с ума… но я был так счастлив, когда видел её. О, это непередаваемое чувство – ощущение милой старины. Тот, кто когда-нибудь соприкасался с ней, наверное, понял бы меня…

Но вот как-то утром прихожу я в музей, поднимаюсь на второй этаж, захожу в знакомую комнату, где на столе всегда лежала моя коллекция, и сразу почувствовал что-то неладное. На обычном месте монет не было. На столе лежала пухлая подшивка газет. Я прямо остолбенел и, шатаясь от расстройства, побрёл разыскивать заведующую. И мне, парень, вот что сразу бросилось в глаза: какая-то она не такая была. Обычно уверенная в себе дамочка, а тут вид поникший, а глаза, как у блудливой собаки, бегают. На мой вопрос: куда подевалась моя коллекция, она как-то уклончиво заверила:

– Да здесь, здесь, чего ты так разволновался! Мы тут генеральную уборку делаем, всё будем переставлять, чтобы эстетично всё было. И коллекция твоя в другом месте будет.

Однако меня эти слова не только не убедили, но ещё больше разожгли подозрения. Я не отступаю, а продолжаю своё. Выпытываю, где сейчас монеты. В итоге Таисия разозлилась, раскраснелась, как после хорошей бани, и с раздражением заявила:

– Послушайте, Дмитрий Егорович, собственно, какое вам дело теперь до этой коллекции. Мы с вами ведь договор подписали? Подписали? Теперь эта коллекция в собственности музея. И мы имеем право делать с ней всё, что сочтём нужным. Обменять, например, на другую, продать, наконец.

– Но вы прежде деньги мне заплатите! – запальчиво сказал я и ушёл, хлопнув дверью. Такая меня злость разобрала.

На второй день не вытерпел, опять пошёл к ним. И опять не увидел своей коллекции. Я снова – к Таисии. На этот раз она встретила меня чуть теплее, но опять стала наводить тень на плетень. Она сказала, что реставрация скоро закончится, тогда коллекция будет на месте. А за деньги, мол, не беспокойтесь, мы вам заплатим.

И я опять пошёл домой с упавшим сердцем, чувствуя за спиной косой взгляд заведующей. А через неделю слышу страшную новость: работницу музея убили, коллекцию похитили. Улавливаешь, парень? Как будто всё это в одну ночь произошло. Странно, очень странно!

Глеб был потрясён услышанным. В голове у него вихрем закружились мысли. « Если подозрения старика на то, что коллекция исчезла примерно на две недели раньше, чем произошло убийство, из этого следует то, что неизвестный шёл в музей только затем, чтобы убить Ларису. И ограбление тут ни при чём. Но кому Лариса встала поперёк дороги?» Пока у него на подозрении была лишь заведующая. Разумеется, не сама она могла убить Ларису, а наняла убийцу, в роли которого свободно мог быть её супруг.

– Если монеты исчезли раньше, – развивал он свою версию, – и их взял не кто иной, как сама заведующая, то зачем ей нужна была ещё и смерть Ларисы? Скорее всего, сестра знала про таинственное исчезновение коллекции и прямо обвиняла свою начальницу, что, наверное, и стало мотивом преступления со стороны той.

Глеб ещё раз тепло поблагодарил старика за ценную информацию и снова пожал его широкую, как лопата, потную ладонь. Он взял с него слово никому и ничего пока не говорить. Глеб горел желанием до всего докопаться самому. Уже спускаясь по лестнице, он вспомнил, что не расспросил нумизмата насчёт куртки, оставленной убийцей в музее. Тогда он вернулся назад и, стоя перед запертой дверью, крикнул старика. Тот, высунувшись наполовину, вопросительно смотрел на него:

– Извините, ради Бога, Дмитрий Егорович, что опять вас беспокою. Вы не можете припомнить, приходил ли кто в музей вот в такой куртке, или может, кто из работников был в неё одет?

Старик, прищурясь, пристально разглядывал фотографию. Пожимая плечами, он вернул её со словами:

– Нет, я никого из знакомых не видел в этой одежде! Но заметил, что в такие модные куртки сейчас многие облачаются!

– То-то и оно, – согласился Глеб и тяжело вздохнул. Очутившись на улице, он оглянулся. В квартире, где жила Никитична, поспешно отдёрнули шторку на окне, и тотчас же сквозь образовавшуюся щель просунулся длинный, как птичий клюв, нос старухи. Она провожала его весьма настороженным взглядом. Глеб усмехнулся, а через пять минут машина его, обляпанная грязью, резко рванула с места, и помчалась, петляя по узким горбатым улицам.

Глава седьмая

Дальше путь Глеба лежал к дому музейного сторожа. По дороге на его мобильник один за другим раздались три мелодичных звонка. Адель, следователь Разумовский, Катя, словно сговорившись, прорвались к нему почти одновременно. Сначала ему пришлось выслушать Катю, которая взволнованным голосом буквально его заинтриговала:

– Глеб Иванович, нам надо срочно встретиться! Понимаете, у меня для вас имеется очень важное сообщение!

Она сделала короткую паузу, и по её прерывистому дыханию он мгновенно сообразил, что задуманный маршрут резко меняется.

– Глеб Иванович, умоляю, сию же минуту приезжайте ко мне! Я может, покажусь вам непорядочной, но это далеко не так, я это делала потому, что думала, что Ларису шантажируют… – сбивчивый голос девушки заставил ничего не понявшего Глеба тотчас же повысить скорость, и уже на пол-пути к музею он опять поймал звонок Адель.

Она тоже была обеспокоена, однако волновалась исключительно за него.

– С тобой всё в порядке, Глебчик? Ты не забыл про уговор? Обо всём советоваться со мной. Я ведь прекрасно знаю, какой ты бываешь горячий и безрассудный!

В ответ он отделался одной бодрой оптимистической фразой:

– Всё, в воскресенье едем на природу, это железно.

Адель на это не проронила ни слова, лишь тоненько вздохнула.

Следователь Владимир Разумовский вместо приветствия сразу же закидал его вопросами: где он успел побывать? С кем переговорил? Есть ли у него какие-то существенные подозрения?

Затем он, не дав Глебу раскрыть и рта, сухо предупредил:

– Ещё раз прошу, Глеб, не поддавайся эмоциям, ни во что сам не влезай, если что-то путное возникнет, немедленно свяжись со мной. Повторяю – немедленно. Имей в виду, твоё дело всё тщательно анализировать, сопоставлять факты, если кое-что раскопаешь. Но заруби себе на носу: я категорически запрещаю тебе принимать каких-то решительных действий. Понял? Словом, не зарывайся. В противном случае… – трубка замолчала.

Глебу, как достаточно проницательному человеку, оставалось только догадываться, что подразумевалось под этой незаконченной фразой.

Усмехнувшись, он в сердцах бросил мобильник на сиденье и притормозил у торца музейного здания.

В этот раз в полуосвещённом музее было довольно оживлённо, в зал то и дело, переговариваясь, заходили люди, и кто с тайным страхом, кто с любопытством, а кто и скептически рассматривали выставку огромных доисторических животных. Глеб сразу же заметил долговязую фигуру музейного работника Анатолия Дробышева. Тот поочерёдно водил по музею небольшие группы приехавших в город гостей

и что-то с увлечением и важностью рассказывал.

Глеб хотел незамеченным проскользнуть в комнату, где его ожидала Катя Тимофеева, но Анатолий его уже увидел. Лицо его расплылось в фальшивой улыбке, он оторвался от группы, встал поперёк дороги и протянул руку для приветствия.

– О, кого я вижу! Господин журналист! Вы случайно ещё не поймали бандита! Может, я вам чем-нибудь могу быть полезен! – последние слова он произнёс с явной издёвкой. Первым желанием Глеба было вежливо послать его к чёрту, однако, пересиливая себя, он нехотя пожал его по-женски мягкую липкую руку. Кто знает, может этот тип мне ещё пригодится! – промелькнула у него мысль.

Едва Глеб распахнул дверь в комнату, где его ожидала Катя, как девушка бросилась к нему с такой радостью и непосредственностью, как будто они были давным – давно знакомы. Глеб смутился. Тёмные, как уголь, глаза её горели, а миловидное смуглое личико светилось приветливой улыбкой. С той же непосредственностью и радушием она потянула его за руку и усадила за маленький чистый столик, на котором лежала стопка журналов. Затем попросила его немного подождать и скрылась в дверях, а вскоре вернулась уже с подносом, где была чашечка с кофе и блюдо с печеньем. Он неторопливо отхлебнул обжигающий и чересчур сладкий кофе и поймал на себе пристальный Катин взгляд. Видимо, ей доставляло огромное удовольствие общаться с ним.