Смерть в музее

– Примерно за месяц до гибели Ларисы.

Глеб поспешно вытащил блокнот, но так как ничего не было видно, он опять спрятал его.

– Да, Катя, ты проговорилась о деньгах, я так тебя понял, что они были, а потом тю- тю! Что это означает? – напомнил он.

Несколько минут Катя сидела молча, застыв, как монумент, потом опять оживилась.

– О деньгах, Глеб Иванович, мне рассказала Лариса, мы с ней дружили, и она мне многое доверяла. Дело в том, что деньги, предназначенные на выкуп коллекции, были перечислены на музей из бюджета. Эта дрянь просто водила старика за нос, ссылаясь на то, что денег нет. – Девушка говорила вполголоса, хотя на автобусной остановке они были совершенно одни.

– Но куда же, чёрт побери, девались деньги?

– А Бог их знает, куда! Мы, например, с Ларисой подозревали, что Таисия просто-напросто использовала эти деньги на свои личные нужды. Нам показалось странным, что у её мужа ни с того, ни с сего вдруг появился шикарный автомобиль. Не знаю, правда, какой марки, я в этом плохо разбираюсь. А ведь супруг её был в последнее время безработным тренером, его турнули с одного места за пьянку. Где же они могли взять деньги, как не в казне.

– Но ведь это же огромный риск – растратить казеные деньги, ведь за них надо было рано или поздно отчитываться, и как она, интересно, собиралась расплачиваться с Остапчуком!

Катя усмехнулась и пожала плечами.

– А, может, они с мужем собирались со временем отсюда дёру дать, мы же не знаем, что у неё было на уме!

Закашлявшись и почувствовав сухость во рту, Катя проворно достала из сумки маленькую коробку с апельсиновым напитком и с жадностью припала губами к ней. В это время там, где они остановились, начали появляться одиночные прохожие, и девушка уже, наклоняясь к уху Глеба, зашептала:

– Хоть убейте меня, Глеб Иванович, но тут есть какая-то связь с убийством Ларисы. – Девушке явно не терпелось сообщить ему одну, очень важную с её точки зрения вещь, о которой, как ей казалось, Таисия Петровна на собрании умышленно не сообщила.

– Давайте отойдём в сторону, мне кажется, что за нами наблюдает вон та пожилая пара, – она увлекла Глеба за собой, отойдя на несколько шагов влево.

С расширенными от возбуждения глазами она опять шёпотом проговорила, что в тот раз на вечеринке был и муж Таисии Петровны.

– Я заметила, что он заглянул к нам тогда, когда мы стали уже все собираться домой, но минут десять он всё-таки посидел за столом, выпил водки и закусил. От меня не укрылось то, что, когда мы стали расходиться, и я повела больного сторожа домой, Таисия Петровна с мужем ещё оставались там.

Глеб порывисто схватил девушку за руку, радуясь тому, что, слава Богу, есть ещё на свете такие правдолюбцы, как это милое и бесхитростное создание.

– А что представляет из себя этот человек?

– Рослый такой детина, уж на что вы высокий, а он ещё выше и здоровее! Они два сапога пара. Он такой же самоуверенный и надменный, невесть что из себя воображает.

– А как ты, Катя, думаешь, что из всего этого следует?

Она немного замялась, а потом, задыхаясь от внутреннего волнения, с таинственным выражением на лице выпалила:

– Мне кажется, Глеб Иванович, это они с мужем и убили Ларису, кроме них, в помещении никого не было.

Однако Глеб, как здравомыслящий человек, привыкший всё анализировать и не делать скоропалительных выводов, на тот момент был ещё далёк от мысли обвинять заведующую музеем, как бы она неприятна ему ни была, в убийстве сестры. Он с сомнением покрутил головой и, подавляя вздох, с ласковым снисхождением обратился к девушке.

– Подожди, Катюша, не горячись, я прекрасно понимаю твой порыв, твоё стремление помочь мне, за что тебе огромное спасибо. Но понимаешь, пока в нашем распоряжении нет каких-то веских доказательств. Надо копать и копать и детально во всём разбираться.

Разочарованная услышанным, Катя устало произнесла:

– Но ведь деньги, которые перечисляли на коллекцию, и вправду непонятно куда израсходованы, Лариса мне об этом сама сказала. Что ж это заведующей так с рук и сойдёт!

Глеб уклончиво ответил:

– Думаю этим рано или поздно займётся полиция. – После паузы он мягко её предупредил:

– Знаешь, Катюша, я пока во всём не разберусь, ничего не берусь утверждать, но и ничего не отвергаю. Только давай с тобой договоримся для пользы дела держать язык за зубами. Идёт?

Она молча кивнула и наклонилась, чтобы поднять выпавшую из рук сумочку.

Вскоре подъехал переполненный автобус, и дверцы с шумом распахнулись. Глеб тепло поблагодарил Катю за помощь.

Глава пятая

К дому Глеб подошёл уже поздно вечером, под покровом темноты. Поднимаясь по выщербленным ступенькам на пятый этаж, на пол- пути он вдруг нос к носу столкнулся с Адель. Лицо у девушки было озабоченным, в правой руке у неё был голубой саквояж, в левой она держала свою миниатюрную блестящую сумочку. От неожиданности Адель вспыхнула, как-то виновато опустила глаза и сделала шаг назад. Глеб кинулся к ней, взял у неё из рук саквояж, поставил на ступеньку, протянул к ней руки и почувствовал на своих плечах её нежные горячие ладони. После напряжённого изнурительного дня, отнявшего у него немало душевных сил, девушка была ему особенно дорога; со своей чистотой, искренностью Адель была как бы совсем из другого целомудренного мира, он желал забыться в её объятиях хотя бы на миг.

Но куда она собралась на ночь глядя, да ещё с вещами? Встревоженно подумал он, и сердце у него беспокойно ёкнуло. Она подняла голову, глаза их встретились. Опережая его вопрос, Адель, прижимая сумочку к груди, вполголоса стала объяснять:

– Глебчик, я всё решила, я от вас съезжаю в гостиницу, уже договорилась там, комнату себе выбрала, мне очень там понравилось, всё замечательно, и душ есть, и телевизор, в общем, скучать не придётся. Да и заниматься буду в тишине. – Девушка говорила торопливо, сбивчиво, видимо, боясь, что он обидится и сразу же начнёт её отговаривать.

Он грустно смотрел на неё. Открытые глаза её в мерцающем свете ламп излучали тепло и нежность. В облегающей её тонкую стройную фигурку тёмной водолазке и тёмно-синих джинсах, ловко сидевших на ней, она показалась ему совсем молоденькой и беззащитной, чем-то напоминающей его сестру.

– Так будет лучше, Глебчик, – оправдывалась она, догадываясь по выражению его лица, что он намерен сию же минуту возражать. – Пойми, мне уже неудобно стеснять твою маму, ей, бедняжке, сейчас не до гостей. Я подожду, когда ты всё закончишь. Мы тогда уедем отсюда вместе, ведь правда?

Первым желанием Глеба было немедленно отговорить её, в самом деле, что за глупость – таскаться по неуютным сырым гостиницам, где он знает полным – полно клопов и тараканов, терпеть всякие неудобства. И, собственно, ради чего? Чтобы морально его поддерживать. Однако, сказав пару дежурных, ничего не значащих фраз, он сразу сдался и только поинтересовался, глядя куда-то мимо неё:

– А как твой отец? Наверное, страшно недоволен, что ты всё бросила и уехала с парнем, которому он когда-то однозначно сказал, чтобы он никогда ему не попадался на глаза.

Адель умоляюще смотрела него.

– Глебчик, не будь таким злопамятным! Ну звонил мне папа раза два, но лишь для того, чтобы спросить о моём здоровье и о том, как дела с учёбой. Я заверила его, что всё в порядке. – Адель так искусно притворялась, говорила весело, легко и непринуждённо, что ей невозможно было не поверить. На самом деле она ему солгала, отец долго бушевал по телефону, грозился приехать, насильно посадить её в машину и увезти от « голодранца-прохвоста». Она даже пожалела, что сказала правду отцу, где она сейчас находится; теперь её буквально в дрожь бросало от мысли, что вдруг отец и впрямь сюда заявится и, чего доброго, закатит скандал на глазах у Глеба и его матери. После разговора с отцом она и упаковала спешно свои вещи.

По усталому лицу жениха, она догадалась, какой у него трудный был день. И сколько ещё таких дней впереди! Чтобы хоть как-то отвлечь Глеба от грустных мыслей, она предложила, с надеждой глядя на него:

– Глебчик, давай в следующее воскресенье сходим в театр или на концерт, или ещё куда-нибудь, где можно хоть немного развеяться.

Говоря это и глядя на него, как он задумчиво попыхивал сигаретой, она заранее знала, какой последует ответ.

«Сейчас сошлётся на свою занятость, усталость, или, чего доброго, погонит меня обратно домой», – с горечью подумала она, чувствуя свою беспомощность и ненужность.

Но, к её удивлению, мрачное лицо его озарилось слабой улыбкой. Он ответил, что, пожалуй, не против провести с ней выходные, и лучше на природе, пока ещё держатся погожие летние дни, тем более, места у них тут превосходные.

Дома его ожидали мать и Денис. Он торопливо скинул обувь, прошёл в свою комнату, крепко захлопнул за собой дверь и в изнеможении повалился на диван, закинув руки за голову. Меньше всего он хотел бы сейчас расспросов. В уме у него, как в кино, быстро прокручивались эпизоды сегодняшнего насыщенного дня.

Перед глазами то и дело всплывало надменное лицо с неприятной кривой улыбкой заведующей музеем. « Так что мы имеем? Если предположить, что эта истеричка с омерзительными усиками вместе со своим мужем убила Ларису, то каковы мотивы? Приговорить свою работницу к смерти только лишь затем, чтобы посадить на её место племянницу? Чепуха какая-то! Нет, если она и замешана в этом преступлении, то наверняка руководствовалась более серьёзными причинами. Скорее всего, Лариса стояла у неё на дороге, мешая осуществлению крупных махинаций. Например, она хорошо знала, что деньги, переведённые на коллекцию, начальница растратила в личных целях. Стоп! Вот тут маленькая нестыковочка получается. Ведь в одно и то же время исчезла и коллекция. Резонно предположить, что убийство совершил кто-то со стороны, чтобы завладеть ею.

Тогда заведующая тут вообще ни при чём. А, может, наоборот, при чём, может, у неё был с кем-то тайный сговор.

Мучаясь в догадках и сомнениях, он, как фишки в казино, перебирал версии, которые приходили ему на ум, отбрасывая одну за другой и обвиняя себя в тугоумии, и вновь возвращался к ним. Всякий раз взгляд Глеба невольно натыкался на стоящий в углу огромный фикус, имевший в темноте причудливые очертания. Ствол его с широчайшим верхним пожелтевшим местами листом уже упирался в потолок, но старик-фикус, сколько он помнит, всё рос и рос. Казалось, он олицетворяет собой вечность, всеми силами упорно цепляясь за жизнь, даже тогда, когда хозяева его забывали поливать, и он стоял, весь засохший и поникший.

«Как странно всё же устроен мир, – вздыхая, подумал Глеб, – домашнее растение переживает человека». Тут он с горечью подумал о своей невесте и несостоявшейся запланированной свадьбе. Бедняжка Адель! Как она его ещё терпит! Другая бы давно плюнула и жила себе в удовольствие собственной жизнью. Всё-таки ему повезло с этой замечательной девушкой. Ну что она такого в нём нашла, что так прикипела к нему? Полюбила за внешность? Он усмехнулся: внешность – это игра природы, а лично его заслуги здесь никакой нет. Нет, она всё же сумасшедшая! Он не богат, не знатен, никакими особыми талантами не блещет. Правда, она не раз говорила ему не то в шутку, не то всерьёз, что ей нравится его остроумие, способность тонко иронизировать над всеми, и что вообще он не такой, как нынешние молодые люди.

Он уже было забылся коротким тревожным сном, как за дверью вдруг раздались тихие шаркающие шаги, и кто-то легонько постучал.

Вошла мать, и до него донеслись её робкие слова:

– Сынок, ты уже спишь! Опять голодный лёг! Поел бы чего-нибудь! Я сегодня борщ сварила и вареники твои любимые, с капустой.

– Спасибо, мама, я не так давно в дороге перекусил, – отозвался он и, откинув лёгкую махровую простынь, свесил ноги на пол. Он догадался, что мать хочет с ним о чём-то поговорить. Он не хотел её огорчать, молча прошёл на кухню, нехотя сел за стол и стал лениво макать в масло уже остывшие вареники. Мать села напротив, подперев кулаком щеку. В последнее время Раиса Сергеевна сильно сдала, горе её так иссушило, что бедная женщина, как свечка, буквально таяла на глазах. К тому же новая тревога одолела её, она не находила себе места, сильно переживая за сына, после потери дочери ей всюду мерещилась опасность, грозившая Глебу, и когда он отсутствовал, чего только она не передумывала в ожидании его. Если б она могла, она, как птица, раскрыла бы крылья и спрятала бы подальше от всех бед своего единственного ребёнка.

– Сегодня, Глебушка, – скорбным голосом начала она, – был какой-то странный звонок из одного коммерческого банка, я до сих пор в себя не могу прийти. Может, там перепутали чего-то. В общем, интересовались, кто у нас будет покрывать кредит за умершую, так и заявили суровым голосом. А я ни сном, ни духом ничего не знаю, что за кредит такой. Аж 100 тысяч рублей наша Лариса, оказывается, брала. Господи, как же мы такую огромную сумму вернём? Пригрозили, если не вернём, опишут всё в доме. Боже мой, да у нас и вещей-то на такие деньжища нет. – Она качала седой головой и вопрошающе смотрела на сына.

Глеб был явно ошеломлен. Вот это новость! Зачем Ларисе был нужен такой большой кредит? Если деньги ей срочно зачем-то понадобились, то почему она не обратилась к нему, он бы сам что-нибудь придумал, в крайнем случае, занял бы у кого-нибудь, словом, выкрутились бы. И тут в голову ему вкралась мысль: нет ли какой связи между странным банковским кредитом и загадочным убийством? Он потёр виски и хриплым голосом спросил у матери:

– А когда она, мама, брала кредит? Они не говорили?

– Кажется, с полгода назад. Если там ничего не перепутали, я не понимаю, почему Ларочка скрыла это от меня? Если у неё была какая-то нужда, я бы попросила у отца, сама бы она к нему ни за что не пошла.

Глеб задумался. Выявляющиеся всё новые детали усилили его подозрения на тот счёт, что у Ларисы с некоторых пор была тайная сторона жизни, о которой не знала даже родная мать. И тут его осенило: Катя! Вот кто наверняка знает, зачем Ларисе понадобился кредит. Надо обязательно расспросить её об этом.

– Если уж ты, Глебушка, взялся за это дело, не забудь встретиться с Наташкой Белоусовой, я тебе про неё говорила, она в редакции работает, Ларочка в последнее время всё у неё пропадала. Может, выведаешь что-нибудь у неё, – посоветовала Раиса Сергеевна, подняв на него свои прищуренные с набрякшими веками красные глаза.

– Непременно схожу, – обещал он и сразу записал адрес Ларисиной подруги. После этого мать протянула ему толстую тетрадь в чёрном переплёте.

– А это что? – недоумённо воскликнул он.

– Это Ларочкин дневник, – пояснила она, и глаза её мгновенно увлажнились. – На днях всё перерыла, насилу отыскала, она его прятала вон в том шкафу, где у меня старые вещи хранятся, на последней полке, замаскировала среди бумаг. Лариса, сам знаешь, любила всё записывать. Думаю, большого греха в том нет, если прочитаем её записи, авось, тебе что-нибудь пригодится. Сама я плоха совсем стала, глаза слезятся, читать ничего не могу. Да и нервы у тебя, сынок, покрепче моих.

Дневник сестры он, конечно, прочитает, может, там есть разгадка её таинственной гибели. Он помнил о привычке сестры ещё со школьных времён – изливать свою душу на бумаге. Но, как ни велик был соблазн сию же минуту раскрыть дневник, сейчас он не станет его изучать, а прибережёт это дело на другой момент. Нельзя хвататься за всё сразу, и так сплошная каша в голове. Сначала он встретится с владельцем коллекции. Как его фамилия? Остапчук, кажется.

Глава шестая

На удивление себе в этот раз Глеб проспал до утра, и из цепких объятий сна его вырвал чей-то настойчивый телефонный звонок. Катя сдержала своё обещание и торжественным голосом сообщила ему домашний адрес владельца коллекции, а заодно – и музейного сторожа. Помолчав, девушка с придыханием поинтересовалась, не может ли она быть ему ещё чем-то полезной.

– Спасибо тебе, Катюша, ты у меня славная помощница, – растроганным голосом поблагодарил он, – послушай, мне надо с тобой обязательно встретиться и кое о чём поговорить, тут одна вещь, на мой взгляд, серьёзная всплыла, – торопливо добавил он и, не дожидаясь ответа, начал поспешно собираться.

Улица встретила его плотной завесой тумана и сыростью. Вдобавок после вчерашнего ночного дождя во дворе красовались большие зеркальные лужи и, перепрыгивая через них, он изрядно обрызгал себе брюки. Уже сидя за рулём машины, он размышлял, с кого всё-таки вперёд начать? Со сторожа или владельца коллекции, оба старика, которых он никогда в глаза не видел, представляли для него большой интерес. Решил сначала встретиться с коллекционером. Он открыл записную книжку. Так, где он живёт? Улица Лазо 20, квартира 14. Этот деревянный двухэтажный дом находился на краю города, рядом с таким же заброшенным заводом железобетонных изделий, который уже лет семь, как обанкротился, и сейчас тут напрочь замерла жизнь.

Дом вот уже добрый десяток лет был занесён в список тех зданий, которые уже давным-давно подлежали сносу вследствие крайней ветхости. Одна половина полностью разрушилась и представляла собой печальное зрелище: она была похожа на обглоданный гигантский скелет какого-то доисторического чудовищного животного. А поскольку здесь, как водится, нашла себе место для обитания целая колония голодных бродячих кошек и собак, из этого чёрного зева постоянно несло страшным зловонием. Однако, несмотря на всю разруху, в другой половине на удивление ещё теплилась жизнь, о чём свидетельствовала тоненькая струйка сизо-чёрного дыма, которая змейкой шла из трубы.

Глеб догадался, что в этой мрачной половине как раз-то и обитает нужный адресат. По шаткой выщербленной лестнице, где местами отсутствовали ступени, он вскарабкался на второй этаж, остановился перед почерневшей, наполовину прожжённой дверью и осторожно постучал. Отозвались не сразу, а минут через десять. Сначала раздались чьи-то осторожные старческие шаги, и хриплый мужской голос сердито спросил:

– Вам кого надо?

Глеб деликатно кашлянул и громко сказал, придавая своему голосу степенный тон и приветливый оттенок:

– Дмитрий Егорович Остапчук здесь проживает?

За дверью – молчание, видимо, хозяин слишком осторожничал, потом послышалось кряхтение и недовольное бормотание. Глеб потоптался на месте, он любил быстро всё делать, а потому у него буквально лопалось терпение.

– Да вы не бойтесь, – вежливо, но уже нервничая, проговорил он, – я журналист, из редакции краевой газеты. Расследую дело по хищению вашей коллекции.

– А, – неопределённо протянули за дверью и тут же насмешливо проворчали:

– Много вас, чертей, тут бродят, а мне уже надоело пустой болтовнёй заниматься, ни денег, ни коллекции никто не отдаёт… – и старик крепко выругался.

Глеб взглянул на часы: половина десятого. Два часа – коту под хвост, эдак он всё сегодняшнее время даром потратит. А ведь ему надо ещё столько дел за день переделать. Наконец, за дверью явно смилостивились.

– Эй, парень, или кто ты там! Давай сделаем так. Ты спустись-ка вниз, постучись во вторую, слева, дверь, где болтается ручка. – Там живёт старуха Никитична. Она, чертяка, никого не боится. Бери её с собой и ко мне наверх шуруй. Так надёжнее оно будет.

Глеб усмехнулся: ну и ну! Но скорее всего, подумал он, у этого Остапчука наверняка осталось кое- чего ценного, иначе вряд ли бы он так перестраховывался. Он скрепя сердце сделал в точности так, как ему велели. Бесстрашная Никитична минут пять буравила его заплывшими в безобразных складках кожи колючими глазками из-под седых косматых бровей, затем она беззвучно пожевала своими сморщёнными губами и неожиданно громко по-молодому скомандовала:

– Подними- ка, милок, руки вверх, я тебя малость прощупаю.

Дивясь такому обороту дела, Глеб послушно исполнил нелепое приказание, ежась от прикосновений костлявых рук, которые бесцеремонно шарили по карманам пиджака, скользили по брюкам.

– Ничего нет, – удовлетворённо крякнула старуха и тем же командирским тоном приказала:

– Теперь пошли наверх! – и проворно засеменила следом за ним. Молодого человека разбирал смех, он едва удерживался от искушения послать к чёрту и старика, и эту старую каргу, своей худобой напоминающей сзади девочку-подростка. Однако приходилось подчиняться, раз в этих «джунглях» действовали какие-то странные законы.

Квартира у Дмитрия Егоровича состояла из тесной прокопчённой кухни, где свободно умещался лишь один человек, и небольшой комнатушки. В углу кухни стояла печь, рядом кособокий стол и старый стул с полуотваленной ножкой. Хозяин нелюбезно предложил стул стоявшему в прихожей гостю, однако от холодности его не осталось и следа, когда он узнал, кем Глеб приходится Ларисе. Как выяснилось, сестру его он хорошо знал и уважал, очень жалел её, когда узнал печальную новость.

Старик протяжно вздыхал, покачивая головой, и, вглядываясь в стоящего перед ним молодого человека, то и дело грустно охал и всплёскивал руками.

– Похожи, как две капли воды! – Эти слова за последнее время Глеб слышал уже не первый раз.

На вид владелец коллекции был уже достаточно пожилым, хотя ему недавно исполнилось лишь шестьдесят два года. Его отталкивающая внешность вызывала у тех, с кем он так или иначе общался, жалость и сочувствие. В глаза бросался прежде всего огромный горб на спине, он был настолько велик, что создавалось впечатление, будто старик состоит из одного горба. Из-за этого крупного дефекта казалось, что у него вовсе отсутствовала шея, голова словно была приклеена к плечам. Тем не менее, в сероватых глазах старика светились живой ум и любознательность.

– Так вы её брат? Так бы сразу и сказали. Славная девушка была, ой, какая славная! – Он засуетился, закряхтел, как старое дерево, неловко пошарил у себя в карманах, но ничего не обнаружил и, сконфуженно улыбаясь, попросил у гостя закурить.

– Ларису я хорошо знал, ещё до того, как она поступила работать в музей, – пояснил он, затягиваясь сигаретой, – она как-то написала про меня славную статью, да ещё хлопотала насчёт квартиры, правда, ничего у неё не вышло. Но всё равно молодец она!

После второй затяжки старик хрипло раскашлялся, в груди у него, как в котелке, что-то забулькало, заклокотало.

– С лёгкими у меня не всё в порядке, – извиняющимся тоном пояснил он, – да что там говорить, в такой сырости и темноте, как у нас, мне жить ни в коем случае нельзя… да, хорошим человеком была Лариса. Вот до сих пор не могу понять, почему Господь Бог забирает самых лучших, а негодяи, которые лишают людей жизни, живут себе, и живут припеваючи.

– Дмитрий Егорович, я вот о чём хотел у вас спросить, – нетерпеливо перебил его Глеб, – вы, пожалуйста, расскажите, каким образом у вас оказались ценные старинные монеты, и не припомните, есть ли ещё в городе заядлые нумизматы? Кстати, какие у них связи?

Он ещё раз окинул критическим взглядом хлипкое жилище, где царил полумрак, затем поинтересовался:

– Скажите, только, чур, откровенно, когда коллекция монет у вас находилась здесь, не покушался ли кто-то на неё?

– А зачем вам это знать? – в глазах Остапчука он вдруг опять прочитал страх.

– Как зачем? Вы же знаете, что, когда убили Ларису, в этот же день ограбили и музей. Вполне возможно, что это дело рук одного и того же человека. Поймите, мне очень важно знать всё, что касается этой злосчастной коллекции.

– Понимаю, понимаю, – бормотал старик, и тут же глаза у него как-то подозрительно заблестели. – А зачем вам, собственно, взваливать на свои плечи такую непосильную ношу, пусть следователи себе и ловят убийцу… хотя, что тут говорить, наша бдительная милиция мелких карманников и то не может поймать, где уж там по крупному. Сколько в нашем городе людей поубивали, точно мух похлопали, и хоть бы одного преступника, прости господи, поймали. – Тут старик обратился к Глебу с вопросом:

– А вы не посоветуете, что мне делать сейчас? Без коллекции я как голый король, только на неё и возлагал надежду – выбраться рано или поздно из этой берлоги, куда луч света и то не заходит. – Он с тоской обратил свой взор на мрачное запотевшее окно, голос у него дрогнул и зазвенел.

– Теперь с кого стребовать своё – ума не приложу. С музея, как говорится, взятки гладки. – Горбун вдруг спохватился и проворно задвигался по кухне. – Давайте-ка, я вас хоть чайком угощу.

– Да что и говорить! Коллекция – это вся моя жизнь! Она согревала мне душу. А вот сейчас и старость уже подкрадывается, живу, как волк, один и в нищете. – Старик опустился на стул, уронил голову на грудь, и неизвестно, сколько пробыл бы ещё в такой позе, если б к нему не подошёл Глеб, в душе у которого шевельнулась острая жалость, и не тронул его за плечо.

– Дмитрий Егорович, да вы не расстраивайтесь! Может, ещё найдётся ваша коллекция. Кстати, как вы её собирали? А что у вас в доме, разве ничего не осталось больше, разве вы всё отдали в музей? – спросил он и тут же пожалел о сказанном, глядя, как смертельно побледнел хозяин. Старик отшатнулся от гостя, сделал два шага назад, зацепив стоящее в углу эмалированное ведро, которое со звонким стуком покатилось по полу. Не замечая этого, хозяин отступил ещё, пока не уткнулся горбом во входную дверь.