Город подземных цветов

– Не печалься, сестра, – говорили братья. – Скоро кончится наша работа, поднимем колокол, и полегчает у тебя на сердце.

Не знали они, как гневается на дочь всевидящая душа матери, не ведали, что перезвон уже не принесёт сестре успокоения.

Однажды в ненастье, решив, что не заладится работа, вернулись братья домой раньше обычного. Темно было в саду, но яснее ясного увидели они, как метнулась за деревья тень, а сестра их упала, опозоренная, на влажную землю.

Заблестели клинки, бросились все двенадцать в погоню, и взглядом не одарили сестру. Язычник ушёл от них за гору, чтобы затеряться в бескрайней степи. Когда ненастье отбушевало, строители вернулись, сестра застирала замаранную кровью одежду и, так и не услышав от них ни единого слова, пошла искать любимого среди полыни. Пусто было поле, лишь по холмам вилась дорожка алых маков. Последовав за цветами, девушка нашла милого израненным. Жизнь едва держалась в его теле.

Долгие дни, пока родные язычника старались излечить его, она не находила себе места. И участь бедняжки стала ещё горше, чуть открылось, отчего тяжело у неё под сердцем. Узнав, что будет ребёнок, братья отреклись от неё и выгнали из дома.

Безутешная, сестра украла монету из кувшина с приданым, направилась в языческое святилище и во тьме ночи со страшным ритуалом изгнала плод. Душа нерождённого, принесённая в жертву, оградила её любимого от смерти. Но коротка была радость. Едва осознала девушка, что совершила, прокляла и многобожца, и братьев, что чёрствостью побудили её сторговать душу за душу.

В тот день над морем висел туман. Девушка брела по берегу, глядя, как в белёсой дымке тонут камни. Путь её лежал на обрывистый утёс, и чем выше она поднималась, тем яростнее билось сердце, противясь жестокой судьбе. Сестра долго смотрела в пелену тумана и наконец бросилась в его объятия. Безжизненное тело обласкали волны, и долго ещё белое платье трепалось о камни.

Вскоре братья исполнили свой обет: освятили храм, помянули праведницу-мать. Но не звучало под высокими сводами имени их сестры; неприкаянная, билась она о каменные стены в туманные ночи. И тень её будет сироткой странствовать по свету, пока не нашлось доброе сердце, которое бы её пожалело, пока маки цветут на пролитой в поле крови.

Автор: Смирницкая В.В.

– Думаешь, девушка из слободки и есть «сестра»? – спросила Лиза, дочитывая последние строчки.

– Не знаю, здесь упоминается утёс, белое платье и монеты…

– …и что она была «красавицей», – улыбнулась Лиза. – Это тоже сходится.

Примириться с мыслью, что они повстречали призрака, было непросто. Лёша часто говорил о тонких, нематериальных вещах; некоторые его размышления приводили Лизу в трепет. Но чтобы мистика вторглась в её жизнь – такого прежде не бывало.

– Странная легенда, – заключила она. – Почему героиня так поступила? Ведь её надежды сбылись: язычник здоров, ребёнка не будет.

– Тебе, видимо, не знакомы муки совести. Дурной поступок может испортить жизнь. Причём не только нагрешившему, но и его потомкам до седьмого колена.

– Ты драматизируешь, – улыбнулась она. – Если я добьюсь чего хочу, и неважно как, сожалеть не буду, поверь.

Она встала и подошла к стойке.

– Извините, можно сделать копию?

Пока библиотекарша включала ксерокс, Лиза обернулась к своему спутнику и сказала:

– Покажем легенду остальным.

Они доехали обратно на маршрутке и успели вернуться во двор до полудня. В укромном уголке под деревьями, возле футбольной площадки, за зелёным столом, на одной из двух примыкающих к нему лавочек сидел Дима, отрешённый и немного грустный.

– Ты чего тут один? – подойдя, спросила Лиза.

– Думал. О прошлом. О настоящем. О планах. Вам не кажется, что время в Керчи течёт иначе, чем везде? Нелинейно.

Лёша кивнул и добавил:

– Ты становишься частью города. Частью его бесконечной истории.

Лиза не могла ни согласиться, ни возразить – она неотрывно смотрела на Димину футболку. Белая, с принтом «Планеты сокровищ»: мультяшный герой Джим рассекает по небу на солнечном сёрфере. Её подарок на три месяца отношений. Наверное стоило выбрать что-то более стильное, но в то время она стремилась не улучшить, а только понять его вкус.

Пока Дима с Лёшей обменивались рукопожатиями, Лиза присела на лавочку, чувствуя, как воспоминания набухают и распускаются в голове, словно китайский чай-цветок.

– Надо же, ты её не выкинул? – не удержалась от вопроса Лиза.

Дима оттянул низ футболки и перевёл взгляд на принт.

– Нет, капелька, она мне нравится.

Лиза вздрогнула от неожиданности.

– Не называй меня так!

Она оглянулась на Лёшу в поисках защиты или совета, он смотрел в сторону. Как следует себя вести?

– Извини, я ещё не привык, что мы не вместе, – объяснил Дима, но буря в её сердце уже поднялась: ласкательное слово родом из прошлого всколыхнуло и боль, и остаточные нежные чувства. Может, им двоим уже не быть друзьями, как в детстве? Может, сам Дима к этому не готов?

– У тебя было полно времени, солнышко, – парировала она.

Дима, видимо, не почувствовал иронии и слишком уж открыто, простодушно улыбнулся. С надеждой, как показалось Лизе.

Наконец, Лёша вмешался:

– Дима, у тебя ведь с собой карты? Нас всего трое, давайте в «верю – не верю» сыграем.

Кивнув, Лиза постаралась собраться. Лёша раздал всю колоду на троих. По правилам «верю – не верю» карты передаются по кругу, рубашкой вверх, и озвучивается номинал, например: «Три шестёрки!» Следующий игрок должен угадать, правда это или ложь, и либо добавить карты от себя, либо проверить, действительно ли на столе лежат шестёрки. Все карты уходят тому, кто ошибся в проверке, или пойманному на лжи.

Лизе нравилось блефовать, и особое наслаждение сулило то, что Дима часто проигрывал: быть может, из-за медлительности, или в силу природной неспособности считывать чужие эмоции. За те десятки часов, что прошли с его приезда в Керчь, у них не было случая объясниться, и затаённая обида отравляла Лизе кровь. Будет приятно увидеть, как Дима останется в дураках, для начала хотя бы в картах.

Она села вплотную к Лёше, уверенная, что друг не станет подглядывать. Пару партий спустя мнение пришлось пересмотреть: похоже, прекрасно видя карты, он ей подыгрывал.

– Ещё две десятки! – сказала она с азартом, понимая: в этом круге Дима загребёт полколоды.

От напряжения его щёки покраснели: небось, начал догадываться, что один играет против двоих. До разоблачений дело не дошло: все они отвлеклись, когда заметили Гришу, появившегося из арки дома-змеи. Взъерошенный, в бесформенных шортах, он нёс большую оранжевую сумку. На пляж, что ли, ездил? Следом показалась его мама, щуплая одинокая женщина лет сорока, работавшая в местном археологическом музее.

Затем из арки вышли две девушки, чьи огненно-рыжие волосы сверкали ярче медной проволоки, и заговорили с Гришей. Случайные прохожие? Спрашивают дорогу? Все четверо направились по вытоптанной в траве тропинке прямиком к их столу. Сводные сёстры? Соседки? Кем бы они ни были, однозначно Гриша привёл во двор самых очаровательных незнакомок из всех возможных. «Вот, Дима, тебе две капельки. Незачем приставать ко мне», – подумала Лиза. В животе чувствовался неприятный холодок. Неужели ревность? Она машинально поправила волосы.

– Всем привет! – Запыхавшийся Гриша пожал парням руки и плюхнулся на скамейку. Его мама присела рядом.

– Здравствуйте! – нестройным хором все поздоровались с женщиной.

Каждый раз, когда Гриша без малейшего стеснения, приводил в компанию Светлану Андреевну, Лиза заливалась краской испанского стыда. Прийти вместе с бабушкой или мамой? Да никогда! Родственники могут разболтать позорные семейные тайны. Даже Жене запрещалось подходить к ней на улице. Нужно быть Гришей, чтобы настолько не заботиться о чужом мнении. Даже если скажешь ему: «ты тряпка! слабак!», он лишь пожмёт плечами, спокойно уснёт ночью, а наутро поедет с мамой на рыбалку. За это Лиза втайне его уважала. Не всем достаёт наглости быть собой.

– А это Лика и Ники, – продолжил он.

– Не пугайтесь имён, мы нормальные. – Та, кого представили как Ники, выбрала место рядом с Лёшей. – Просто у родителей с фантазией перебор.

Девушки оказались близняшками. Высокие, худые, но с изящными покатыми плечами и длинной шеей, они выглядели клонами. Двумя ксерокопиями третьей, невидимой сестры. В обеих чувствовалась вторичность. В их красивых одинаковых лицах преобладали тонкие вертикальные линии – узкий нос, ноздри, выраженные скулы. Рыжие волосы лоснились, словно по ним сто раз провели расчёской. Сестры и одеты были похоже – в бело-алые сарафаны с геометрическим узором. Одного стиля, но разных фасонов.

Вторая близняшка присоединилась к Диме, Грише и Светлане Андреевне на скамейке напротив и сказала:

– Я представляюсь Ликой. Анжелика звучит ужасно вульгарно.

Лиза ещё раз смерила взглядом её короткий сарафан с открытой спиной. «Как безвкусно…» Хотя в летнем сезоне были актуальны африканские мотивы, к ним едва ли можно было отнести алые перевёрнутые волны, обрамлявшие декольте близняшки. Лиф сарафана смотрелся старомодно и к тому же выдавал маленькую грудь. Её сестра выглядела не лучше. «Но мальчикам, конечно, важнее их смазливые мордашки». Лиза не понимала, как другие девушки могут с беспечностью относиться к своей внешности. Неужели они ничего не хотят от жизни? Неужели не боятся упустить мужчину своей мечты?

Лизу нервировало присутствие чужачек. Центр всеобщего внимания сместился, и во рту у неё появилась горечь.

– Мне ещё повезло с именем, – продолжила близняшка, – в отличие от сестры.

Ники вспыхнула, и краска скрыла россыпи веснушек на щеках. Дима перегнулся через стол, щурясь и уворачиваясь от солнечных зайчиков, просачивавшихся сквозь крону дерева, и возразил:

– Не слушай её. По-моему, Ники хорошо звучит.

– Да уж, – вздохнула девушка, не забыв затем кокетливо улыбнуться комплименту, – а Никитá ещё лучше. Приходится выкручиваться.

– Хотя, – добавил Дима с лукавой улыбкой, – самое красивое женское имя – Лиза. Уж извините, девочки.

Такая открытая лесть должна была разозлить её, но в животе против воли разлилось приятное тепло. К Лизе вернулось ощущение собственной ценности.

Однако никуда не делся внутренний протест против Гришиной бесцеремонности. «Он мог бы сначала спросить, хотим ли мы видеть его знакомых». Компания, казавшаяся монолитной в детстве, распадалась на глазах. Они гуляли вместе по инерции и даже не слишком нравились друг другу. Что ценит Лёша в Маше? Беспокоится ли Влад о Грише? Все избегали задавать сложные вопросы. У каждого был один-два настоящих друга, на этом всё и держалось.

Гулять компанией, несомненно, веселее, чем по двое: можно устроить пикник или поиграть в настолки. Проблемы возникали, когда кто-то приводил новеньких, как сейчас. Круг общения расширялся, и ни у кого из «старичков» не было права вето, чтобы этому помешать.

«С другой стороны, – продолжила размышлять она, – признайся, проблема не в сёстрах, а в неумении делиться. Ты хочешь любви даже от тех, кого не любишь сама. Когда рядом парни, ты и с Машей пытаешься конкурировать». Лиза окинула близняшек долгим взглядом: «Проходи знакомство с глазу на глаз, ты сочла бы их милыми».

Пошарив в кармане, она вытащила сложенную вчетверо распечатку, надеясь, что легенда поможет переломить ход беседы.

Все непосвящённые, пересев на одну скамейку, занялись чтением, пока Лиза с Лёшей наблюдали за выражениями их лиц. Она думала о своей матери, которая беременной оказалась на улице, и, параллельно, о девушке из легенды и её мёртвом ребёнке. Он тоже услышал бы коронное «от тебя одни проблемы», если бы родился.

Парни, озадаченные на вид, добрались до конца легенды первыми, близняшки ещё с полминуты сидели, уставившись в листок.

– У вас тут общество любителей истории? – спросила Ники; по её лицу, как трещина, пробежала ироничная улыбка.

Лиза ощетинилась.

– Нет, это важно!

Она вызвалась пересказать вчерашний вечер.

Чем дольше Лиза смотрела в две пары одинаково зелёных, насмешливых глаз, тем больше привирала. Она говорила долго и детально, для внушительности. Краски сгущались: каждый шорох, отблеск луны, запах превращался в символ чего-то большего. И что хуже всего – трое за столом знали, как далёк её рассказ от действительности.

Под конец Лиза начала запинаться, боясь, как бы кто-то из троих не разоблачил её преувеличений, пусть и по-дружески. Тогда она, жалкая врушка, совсем потеряется на фоне сестёр.

Но никто не вмешался. Напротив, Лёша подхватил рассказ, и о поездке в библиотеку все узнали с его слов. Так история Лизы приобрела больший вес.

– Знаешь, вчера ты ничего не сказала о монете, – сухо заметил Дима. – Покажи.

Лёша выложил находку на стол, и она пошла по рукам. Даже Светлана Андреевна её подержала.

– Может, лучше выкинуть? – спросила Ники, когда до неё дошла очередь. – Вдруг этот призрак подстерегает путников, а потом морочит им голову? Это опасно!

– Я предпочёл бы сначала во всём разобраться. Потом уже выкидывать, – сказал Лёша.

– Ой, да забудь и всё, – возразила Лика.

– Не знаю, важно ли это, – вмешалась Светлана Андреевна, – но мне знакомо имя автора – Смирницкая В.В. То есть Вера Смирницкая. Она курирует некоторые городские культурные проекты и работает в читальном зале центральной библиотеки.

– Хотите сказать, библиотекарша сама эту легенду написала?

– Лучше говори библиотекарь. Так вежливее. Но да. Это очень образованная женщина. У нас дома есть книги и брошюры за её авторством. Если захочешь, дадим почитать.

– Спасибо, пока не надо, – улыбнулась Лиза. – Это скорее заинтересует моего брата.

– Да ну! – воскликнула Ники. – Книги – это скучно! – Лиза заметила, что хотя сёстры порой вели себя как дурочки, глаза их сохраняли умное, проницательное выражение. Холодный, цепкий, змеиный взгляд.

Жара крепчала. Гриша с мамой ушли домой – обедать и делать генеральную уборку. Другие тоже бы сбежали, будь у них в квартире кондиционер. В степи за пятиэтажкой ухала горлица (у – уу – у, у – уу – у), а по столу ползали пьяные от солнца мухи. Хотя Гриша ушёл, близняшки остались: похоже, малознакомая компания их ничуть не смущала.

– Надо бы ещё раз сходить в слободку, – сказала Лиза. – Осмотреться.

– Давай, если ты хочешь… – согласился Дима, и у неё в голове промелькнули десятки дней, когда по её прихоти они вдвоём бродили по трущобам у Стекольного комбината или блуждали по степи, не боясь ни змей, ни пауков. Иногда им попадались алые маки, лентой тянущиеся по холмам, совсем как в легенде. Бывший улыбнулся ей – возможно, думал о том же. У Лизы задрожали коленки.

– Это небезопасно, – перебил её мысли Лёша. – Лучше сходим мы вдвоём с Димой.

Если честно, такой вариант её вполне устраивал. В душе она была страшной трусихой.

– Я бы взял Лизу. Что такого? – возразил её бывший.

– Сдались вам эти деревни! – сказала Ники, а её сестра усердно закивала. – Пойдём лучше в город! – (На местном жаргоне «в город» значило «в центр».) – Сегодня ведь День рыбака.

С поддержкой Лёши их голоса перевесили, и было решено ехать на набережную, как только спадёт жара.

– Ладно, я пока пройдусь до магазина, – заявил Дима.

Он встал, подошёл к Лизе и прошептал ей на ухо: «Мы с тобой ещё сходим, куда захочешь». На неё нахлынула сначала волна лёгкой тошноты, потом – нервного возбуждения. В душе удивительным образом уживались обида на него и вялая нежность. «Мы с тобой ещё сходим, куда захочешь», «мы с тобой дождёмся лета», «мы с тобой справимся с расстоянием», «мы с тобой будем жить вместе», – как же сильно Дима любил разбрасываться этим «мы с тобой».

– Вам взять чего-нибудь?

– Мне нет, – ответил Лёша. – Я отойду по делам на пару часиков. К вечеру вернусь.

Лиза удивлённо подняла брови. Друг ни о чём таком не предупреждал. Она могла бы сейчас придумать отговорку и тоже улизнуть. Не сказать, что ей нравилась перспектива провести следующие часы только с близняшками и Димой. Однако же, близость бывшего возлюбленного разжигала в ней любопытство и… ещё какие-то сложные чувства. Чем быстрее она разгадает его намерения и мотивы, тем скорее вернёт себе невозмутимость. Лиза была не прочь испытать себя. Жива ли ещё симпатия? Что за человека она любила?

Тем временем Дима пошёл вдоль длинного дома до магазина «Счастливчик» – за холодной газировкой и арбузным мороженым. Поравнявшись с подъездом Влада, он заметил возле гаражей старушку, сидящую на раскладном стуле. Её седые волосы были повязаны красным платком на манер банданы, в ногах стояла тканевая сумка, в ней – кулёк, полный семечек, а на семечках – два гранёных стакана дном вверх. На Диму нахлынули воспоминания. Сколько же таких стаканов они выщелкали за детство! А ещё у бабулек были леденцы «Рошен» по четверть гривны за штуку. В каком это году торговки исчезли с улиц?

Дима остановился. Наверное, руки у неё, как и у тех, прежних, пахнут хозяйственным мылом, а подол юбки усыпан лузгой. Родители говорили не покупать еду с рук, но запрет нарушался тысячи раз, и никто не отравился: в детстве этого не могло произойти, они были неуязвимы.

Дима подошёл ближе. Нет, от неё пахнет не мылом, а чем-то сладким, вроде творожной массы. И воздух внезапно стал более тяжёлым и влажным.

– Будьте добры, два стаканчика. – Дима привык разговаривать со старшим поколением с нарочитой вежливостью, зная, как им это приятно. – Пятьдесят рублей? – Он указал на ценник.

Бабушка кивнула, беззубо улыбнулась, отсыпала Диме семечек, потом достала из кармана цветастой рубашки кусок марли, сложенный вчетверо, и протянула ему.

– Что это?

– А ты посмотри!

Он отступил. Женщина криво усмехнулась и развернула марлю: под белой тканью оказалась пара золотистых серёг с алыми камешками.

– Бери-бери, человек, не бойся.

Отец предупреждал, что чужое добро липнет к рукам, но отяжеляет совесть. Да и на что ему женские серьги, пусть и позолоченные?

– Чего всполошился, голубок? Была я молодая – сама носила, а теперь куда уж. Возьми, подаришь девушке красивой, какая нравится.

Он сразу подумал о Лизе. Вроде она предпочитает маленькие, металлические серёжки, но в слободке при виде массивных украшений глаза её загорелись. Пригодилась бы любая возможность положить конец глупой размолвке. В душе Дима до сих пор не верил, что они действительно расстались. Скорее уж, поставили отношения на паузу. Решили не мучить друг друга вторым годом сообщений и видеозвонков. Однако Лиза всё ещё занимала место в его сердце.

Оглядевшись, Дима убедился: за ближайшими деревьями никто не прячется, не наблюдает. Хотелось верить, что женщина с семечками – не мошенница.

Предполагая, что бабушка не даст ему заплатить за серьги, он отвернулся, добавил к пятидесяти рублям ещё две тысячи и дважды сложил купюры пополам – мелкой банкнотой наружу.

– Спасибо. – Он сунул деньги женщине в руку, взял серьги, семечки и продолжил свой путь, рассеянно перебирая в голове воспоминания о позапрошлом лете. Будто бы всё это случилось недавно. Два года пронеслись как один день. Вот бы ещё Лиза считала так же.

Когда Дима купил газировку, мороженое и вышел из «Счастливчика», он решил выбросить марлю и переложить подарок для Лизы в кошелёк, чтобы в кармане, где лежала ещё колода карт, стало свободнее. Серьги оказались на удивление увесистыми. «Они что, целиком из золота?» Дима смутился, что дал женщине недостаточно денег, и посмотрел в сторону гаражей, но торговки там уже не было. «Наверное, пошла домой. Две тысячи – хороший дневной заработок». Ему стало неловко от мысли, как легко он расстался с суммой, которую многие люди вынуждены беречь. «Ещё раз увижу её – доплачу».

Деньги не доставались ему легко. Три года назад они с отцом заключили соглашение: если он будет решать свои проблемы как большой мальчик и до окончания университета ни разу не попросит о материальной или иной помощи, отец доверится ему, и бизнес станет их общим, семейным делом. Дима никогда не рассказывал об этом Лизе. Полагал, что, возможно, отец не столько заботится о его воспитании, сколько жалеет денег. Кто знает, может, другому сыну, более надёжному, он давал бы больше. В таком не признаешься любимой девушке.

Дима вернулся во двор. Он прошёл мимо песчаной площадки, которую ограждала дырявая сетка, увитая диким виноградом. На этом поле раньше проводились напряжённые матчи: команда его пятиэтажки, Будённого д.9, встречалась со сборной двух корпусов кооперативки. Однажды после победы, лет в двенадцать, Дима схватил Лизу, стоявшую в тени винограда, за обе руки и долго тряс её, а потом даже обнял. В тот день он впервые заметил, что выигрывать приятнее, когда она смотрит.

Детские развлечения сопровождал шум и сильные эмоции, которые теперь, в восемнадцать лет, появлялись у Димы редко. Хотя вчера ему пришлось переживать за Лизу, сегодня он думал о произошедшем в слободке с удовольствием. Получается, Керчь ещё могла подарить ему приключения.

Вернувшись к зелёному столу, он увидел, как Лиза, разговаривавшая с близняшками, смешно, совсем как в детстве, морщит лоб, и глаза его затуманились нежностью.

Глава 3. День рыбака

Никому не сказав, куда уходит, Лёша отправился в Цементную слободку. Шагал бодро, из оранжевых наушников стеной лилась музыка, длинный провод болтался из стороны в сторону, мешал – пришлось намотать его на левую руку, поверх чёток.

Ни дня не проходило без многогранного звучания «дип-хауса». Иметь дело с жизнью – сложно, а без саундтрека – невыносимо. Без музыки он не справлялся. В ритмичных басах вязли и тонули вредные мысли. Бесхитростный вокал отвлекал от самокопания. Чем глупее слова песни – тем лучше. Ещё не хватало, чтобы музыка его наставляла. Пусть не стихает ни на секунду – большего не требуется.

Однако – трек на паузу! – ему необходимо подумать. Препарировать собственные чувства. Разобраться, зачем он возвращается в тёмное и, возможно, опасное место. Смейтесь, если хотите, но он верит в сверхъестественное. В его проклятой семье никто не умирает атеистом.

Неужели он так устал от жизни, что ищет неприятностей?

Нет, до этого пока не дошло.

Вчера он превратил историю о смерти дяди в страшилку ради удовольствия компании. «Акт душевного эксгибиционизма, – думает Лёша, и его скулы напрягаются, язык немеет от острого чувства вины. – Нельзя было».

Сколько раз он собирался посвятить Лизу в семейную тайну! Поделиться кошмарами, мешающими спать по ночам. Но всякий раз Лёша обращал намёки в шутку. Наверное, слова сдерживал страх сломаться у Лизы на глазах, разрушить образ стойкого, уравновешенного человека, без которого он себя не мыслил, и жить потом с последствиями чрезмерной откровенности. В глубине души Лёша надеялся: она догадается сама.

И вот, подавленный стыд навлёк беду: появились огни. «Началось».

Лёша шёл в слободку, лишь бы не думать о будущем. Он сосредоточился на миссии: не допустить, чтобы Лиза вернулась в то странное и враждебное место, которое она называла Домом подземных цветов. «Но будь честен, – мысленно потребовал он. – Тебе мало её защитить». Лёша жаждал проговориться об экспедиции. Видеть лицо Лизы посеревшим от беспокойства, оказаться в эпицентре её мыслей, заработать несколько бонусных очков. «Вот только ты не участвуешь в соревновании, – одёрнул себя Лёша, – и на то есть причины, которые нельзя игнорировать. Нельзя. – Он улыбнулся через силу. – Ходячие трупы не ухаживают за девушками».

Отделиться от компании его заставил ещё один тайный мотив: не видеть, как заново сближаются Лиза с Димой. Когда тот назвал её «капелькой», Лёше с большим трудом удалось изобразить безучастность. От мысли, что вся излучаемая ею ненависть к бывшему была лишь переродившейся, а вовсе не мёртвой любовью, становилось тошно.

Лёша вспоминал один вечер в прошлом году, когда они сидели компанией за зелёным столом и Влад начал зачитывать переписку с двоюродным братом. Дима рассказывал про поездку на Мальту: мол, пейзажи потрясающие, две трети студентов – девушки, у всех идеальный английский, каждое лето проводят в языковых лагерях. Лиза, пока слушала, страшно переменилась: казалось, всякая эмоция схлынула с её черт, и осталось даже не убитое выражение лица – отсутствие выражения. Она встала, буркнула, что идёт домой, но направилась к арке. Не отвечала на сообщения, не брала трубку, и когда Лёша позвонил в дверь квартиры, открыл Женёк, ничего не знавший о сестре. А Лиза никогда ведь не отличалась любовью к одиноким прогулкам. «Чем горячее у меня на сердце, тем холоднее должна быть голова», – решил Лёша и начал методично обходить все места, где подруга проводила время с Димой. О боги френдзоны, он знал слишком много.

Вскоре стемнело, а Лёша всё блуждал по кустам да по пустырям. Когда почти отчаялся, пошёл вдоль шоссе к заброшенному Стекольному комбинату. На холме, где ведьмино кладбище, горела степь. Оранжевый закат уже скрылся с неба, но успел подпалить траву. Пламя плясало далеко от домов Солдатской слободки, и никто не пытался пожар тушить.