Город подземных цветов

– Сюда-а, Ли-иза.

Живот болезненно скрутило, и она стояла, замерев, пока не поняла, что исковерканный эхом голос ей хорошо знаком: это Лёша пытался вывести её к окну. Лиза пошла на звук своего имени. Меж тем сладкий запах усилился.

Коридор привёл её в большой зал, где воздух был влажным, слышался далёкий шум подземной реки, и в глубине высилась белая массивная каменная арка. Высвечивая телефоном пустой проём, Лиза попятилась, налетела спиной на стену и продолжила путь, уже боком. Сперва она не хотела замечать, что пальцев ног касается что-то мягкое, словно идёшь по отсыревшим листьям.

Она направила луч «фонарика» на свои ноги и едва не уронила телефон: земляной пол покрывали цветы. Дикие нарциссы со светло-жёлтыми сердцевинками и шестью острыми, узкими лепестками. Белые бутоны раскрылись так, будто стояло полуденное солнце.

Ненадолго забыв о страхе, Лиза присела на корточки, чтобы их рассмотреть: листьев под лепестками не нашла, стебли были короткими, как у фиалок, кое-где торчали коричневые корни, идущие от цветка к цветку, словно грибница. И вот ещё странность: бутоны, на которые падал свет, начали закрываться.

Лизу пробрало до дрожи: «Чем же надо поливать цветы, чтобы они цвели в темноте?» Хотя она всегда верила, что мир не объяснить только наукой, одно дело верить, другое – вдыхать этот сладкий удушающий запах, чувствовать, как лепестки касаются пальцев ног, и изо всех сил стараться не лишиться чувств от страха.

Лиза, всё ещё сидя на корточках, разобрала за шумом воды тихий многоголосый шёпот, стелящийся по полу. Это был точно не Лёша. Голоса твердили короткие слова, в которых повторялось «-на», «-на», «-на»… Точнее Лизе различить не удавалось.

Она снова перевела «фонарик» на арку, и на этот раз та оказалась не пустой.

Там, увязнув в грибнице по пояс, стояла хозяйка слободки. Похожая на статую, неподвижная, неживая. Как долго она наблюдает?

Лиза подскочила, бросилась в сторону второго коридора, ведущего к окну. Теперь она поняла, что за странное белое пятно видела со стремянки – торчащее из пола лицо хозяйки.

Двигаться вперёд всё-таки было лучше, чем назад. Она вела рукой по стене, хотя та местами поросла паутиной – пауки сейчас пугали её меньше всего. Как вдруг пальцы провалились в дыру. Лиза покачнулась, но удержала равновесие. В этом месте обнаружилась глубокая горизонтальная ниша. К счастью, пустая. Неспроста, ох, неспроста, она была длиной в человеческий рост. Чтобы спать или хоронить? Спать или хоронить, спать или хоронить…

Лиза-Элли мчалась через маковое поле. Притормозила лишь, чтобы свернуть налево, куда звал Лёшин голос. И хотя обещала себе не оборачиваться, напоследок посмотрела за спину. Хозяйка слободки, теперь показавшаяся в полный рост, следила за ней из арки с каменной улыбкой. Хозяйка покачнула головой, будто спрашивая: «Ну как тебе тут? Понравилось?» Лизу, ошалелую от страха, дёрнул злой, бесконтрольный импульс – левая рука как бы сама собой поднялась, отогнулся средний палец. Показав «фак», она почувствовала себя лучше. Однако ужас толкал её прочь. Лиза проскочила коридор, ввалилась в маленькую квадратную комнату, почти такую же, как та первая, подвальная. Носком ноги зацепилась за тряпку. На полу лежали груды потрёпанной, выгоревшей женской одежды. В иных обстоятельствах Лизу возмутило бы такое отношение к гардеробу, но сейчас все мысли сосредоточились на окне. Она дёрнула за ручку, распахнула форточку. На волосы посыпалась труха, пахнул ветер.

– Слава богу. – Судя по тону Лёши, наверху все тоже перенервничали.

– Дай я, – сказал Дима, взял её за запястья, приподнял, подтянул.

Едва оттолкнувшись от земли, Лиза инстинктивно поджала ноги, чтобы никто не схватил снизу. По щиколоткам полоснул холодок. Стукнувшись о раму коленками, она повалилась в чёрную траву. Дима встал рядом, тяжело дыша. Лиза с интересом посмотрела на его лоб, на котором от напряжения заиграли морщины, и отметила: впервые за сегодня он проявил к ней какие-то эмоции. И впервые с расставания тоже, если так считать. Ужас от пережитого в подвале был пока свежим, а страх перед общением с Димой глубоко укоренился в её сердце. И что за цветы способны вырасти на такой почве?

Она взглянула на свои руки: на пальцах остался липкий чёрно-серый порошок. «Наверное, грязь из ниши». Лиза начала тереть ладонью о ладонь со всё возрастающей паникой. Что, если в грязи есть споры?

Остальным уже, должно быть, стало заметно её странное поведение. Лёша, со своим обычным хмурым выражением на лице, открыл пакет, который нёс из супермаркета, и достал бутылку воды.

– Дай сюда руки. – Бросив пакет на землю, он лил ей на ладони газировку, а второй рукой бережно оттирал грязь.

– Какой ты нежный, – не сдержалась она. – Даже мамочка обо мне так не заботится.

– Знаю.

Вот же блин! Обернул шутку в разговор о её ветренной матери. От Лёшиной понятливости порой делалось больно. Друг словно жил у неё в голове: умел залечить сердце как никто другой, но мог и ранить, если б только захотел.

– Пойдёмте скорее, – обратилась она к компании. – Здесь жутко.

Друзья послушались, но шли медленно, то и дело набрасываясь на неё с вопросами. Лиза ответила не раньше, чем Дом подземных цветов скрылся из виду. Тогда она нашла в себе силы говорить:

– Я думала, в подвале гнилью пахнет, сладко так… а это цветы.

Потом ей, конечно, пришлось рассказать всё по порядку.

– А девушку ты нашла? – уточнил Лёша.

Лиза покачала головой: не понравилась ей улыбка хозяйки, не хотелось о произошедшем говорить.

– Она ничё такая, – сказал Влад. – Красивая. – Маша громко фыркнула, в её лице промелькнула тень уязвлённой гордости, и Лиза задалась вопросом: неужели детское увлечение Владом ещё живо? Как жаль, что она потеряла Машину дружбу, а вместе с тем и право лезть в душу.

– Для тебя, может, девушка и норм, а для нас старовата, – возразил двоюродному брату Дима и подмигнул: – Да, Гриш?

Лиза едва не рассмеялась: подражая Владу, её бывший мог, конечно, строить из себя обольстителя, но, зная, как хаотичны и непоследовательны Димины ухаживания, легко было предположить: с девушками у него ни до, ни после неё не клеилось и дома, в Казани, его никто не ждёт. По крайней мере, ей нравилось так думать.

– Я так и не понял, сколько ей лет, – продолжил Влад. – То ли двадцать, то ли сорок. Она, наверное, из тех, кто почти не стареет.

– Может, слободка – как консервная банка? – усмехнулась Маша. – Здесь годами ничего не меняется. У местных на головах, может, Керченский мост построят, а они и не заметят.

– Думаешь, мост тут будет? – удивился Дима.

– Пока неизвестно. Слухи.

Лиза хотела бы оказаться в безопасности бабушкиной квартиры, но идти обратно через посёлок была сейчас неспособна. Она решила подстроиться под окружающих и притвориться, будто с ней всё в порядке.

За Цементной слободкой дорога изгибалась вправо и шла параллельно морю. От обрыва её отделял поросший редким сухостоем пустырь, где в светлое время суток паслись козы и лошади, а в тёмное – останавливались с палаткой приблудившиеся туристы. Оползни год за годом грызли его по краю, но никак не могли проглотить целиком. Земля крошилась, будто песочное тесто.

Море лежало за обрывом огромной тёмной глыбой, и поверхность его казалась выпуклой линзой, которая, приближая звёзды, вбирает их холодный свет. К утру вода успеет остынуть.

– Ищите место для костра, – скомандовал Лёша.

Лиза шла по высокой траве, пришибленная, без конца думая о пустой нише в подвале и странной грязи, смытой с пальцев. В душе плескалась мутная вода, не было настроения ни веселиться, ни шуметь. К тому же вечер выдался на редкость тихий. Казалось, волны отхлынули от берега Крыма и устремились к Тамани по ту сторону пролива.

Скоро она набрела на старое пепелище и окликнула друзей:

– Нашла! Давайте тут сядем.

Кто-то уже жёг здесь костёр: трава была выдернута, в золе виднелись угольки, а вокруг прогалины, словно на языческом капище, лежали валуны. Камней как раз хватало, чтобы все могли рассесться. Лёша нашёл рядом кирпичи, умело, как и полагается будущему геологу, не раз ездившему в экспедиции от университета, соорудил импровизированный мангал и начал колдовать над огнём. Лиза следила за ним, заворожённая. Вдруг её локтя коснулся Дима.

– Лиза, садись сюда. – Он уже расположился на одном из камней и смотрел на неё снизу вверх. Предлагал место подле себя. От прикосновения, обращения, взгляда, таких мягких, Лизу прошиб холодный пот. Её болезненная реакция на бывшего мало чем отличалась от обычного страха. Пугал даже не Дима, а чувство, что она теряет контроль над собственными эмоциями.

– Спасибо, но я уже выбрала, куда сяду. – Она перешла на противоположную сторону от костра, встала за Лёшей. И так, чтобы видеть слободку.

Она взяла с земли пакет и выдала каждому из компании по жирной, лоснящейся сардельке, и, наколов их на веточки, все склонились над костром. Вскоре запахло мясным соком, и это было куда приятнее, чем сладкий аромат подземных цветов.

– Гляньте! – Маша махнула рукой в сторону бледно-оранжевого дома с треугольной крышей, ближайшего к ним. – Кусты светятся, офигеть как. Светляков полно, – она привстала.

– Не ходи, – предостерёг Лёша.

– Почему?

– Видишь, как они светятся? Один, а рядом второй. Один и второй. Это глаза мертвецов из земли смотрят.

– Тю блин! – вскрикнула Маша, когда её сарделька, соскользнув, упала в огонь. Лиза передала ей другую.

Лёша только пожал плечами:

– Мне так брат в детстве говорил.

«Это Слава-то, самоубийца? – Лиза поёжилась. – Нашёл кого вспомнить». Она терпеть не могла, когда друг ставил брата в пример. Разве можно верить на слово человеку, который так кончил? Всё равно что слушать, как её мать рассуждает о семейном счастье.

Какое-то время слышалось только похрустывание одноразовых тарелок из дешёвого пластика и шум прибоя. Лиза, сидевшая спиной к морю, с тревогой смотрела на дома слободки. Чтобы отвлечься, она представила друзей в виде бумажных кукол и мысленно стала подбирать одежду, которая выразила бы их характер.

Диму мало красила чёрная футболка с надписью Scorpions и шорты выше колена. Другое дело – образ ковбоя. Ему бы пошла свободная клетчатая рубашка с подвёрнутыми до локтей рукавами, узкие светлые джинсы, фетровая шляпа. Одежда, подчёркивающая его порывистость, отвагу, склонность к риску. Впрочем, эти качества Лиза видела в нём раньше – влюблёнными глазами, теперь же обида превратила все достоинства в один большой недостаток: ненадёжность. Ковбойской шляпой удобно махать, когда, спасаясь от ответственности, скачешь за горизонт.

Лёшу смешно было представлять в сутане с белым воротничком. В таком образе его «проповеди» звучали бы внушительно, но не слишком. В шуршании подола слышалась бы ироничная нотка. И Лиза перестала бы гадать, почему он не добивается её как девушки – это всё чёртов обет безбрачия! А так ей приходилось мириться с ролью подруги. Без объяснения причин.

Влад интересовал её меньше. С его долговязым, жилистым телом бегуна, смуглым скуластым лицом не стоило снимать спортивную форму. Ничто другое не подходило ему лучше…

Гришу же было тяжело представить в другой одежде, ведь он никогда не старался выглядеть элегантно и легко надевал самые абсурдные костюмы, если находил повод. Лиза изо всех сил пыталась думать о бумажных куклах, но мысли разбегались по углам, как тараканы, и в голове становилось просторно и звеняще, пустоту заполняла тревога, и вот уже Лиза, содрогаясь с головы до ног, во все глаза смотрела на слободку, а в ушах стоял шум подземной реки.

– Мне до сих пор не по себе, – призналась она, прервав неспешный разговор друзей, который с самого начала не слушала. – Может, клин клином выбьем? Лёша мне одну страшилку рассказывал… Расскажешь ещё раз?

Они обменялись взглядами. Лиза уже заволновалась, что сболтнула доверенный ей секрет, как в случае с Машей, но друг, судя по его спокойной, грустной улыбке, не обиделся. Лёша многое спускал ей с рук.

Он отложил надкушенную сардельку на тарелку и придвинулся ближе к огню, чтобы даже тем, кто сидел напротив, было слышно:

– Ладно, расскажу, но это не страшилка. Чистая правда. Это произошло с моим дядей, когда он поехал в путешествие по местам, откуда родом наша семья: Ленинградской области и Карелии.

Подбирая слова, Лёша крутил намотанные на запястье чётки.

– В Петрозаводске есть одно странное место. Холм, который местные называют курганом. Хотя вряд ли там кто-то похоронен. На вершине – горнолыжная база. У подножия течёт, бурлится река. Вода в ней цвета вишнёвого сока.

– О, сгущаешь краски! – усмехнулась Маша.

– Рассказываю, как было. Верить или нет – уже ваше дело. Так вот, через эту реку переброшен деревянный мост. От него лыжная трасса поднимается на холм. В июле трасса становится грунтовой дорогой, присыпанной опилками.

Дядя оказался у реки незадолго до темноты и к тому же один: заблудился в окрестностях кургана, а встречная женщина подсказала, что за холмом есть троллейбусная остановка.

У моста дядя остановился, глянул на алую воду. В реке, помимо луны, отражались светящиеся круги. Два дрожащих пятна. На разном уровне, не похоже на фары автомобиля. Лучи шли откуда-то с противоположного берега.

Он решил, что кто-то поставил палатку у воды, и в сторону реки бьёт свет их фонарей. Не обратил на пятна особого внимания и пошёл по грунтовой дороге.

Опилки шуршали под ногами, дул ветер, и всё бы ничего, но по левую руку, среди деревьев, мелькал тот самый свет. Сперва дядя подумал, что ещё недостаточно отошёл от реки, потому кажется, будто блуждающие огни следуют за ним по пятам.

Но чем выше он поднимался, тем ближе становилось свечение, и у него расшалились нервы. Дядя ускорился, однако лесополоса никак не кончалась, а подъём становился всё тяжелее. Он хотел выйти к базе, где, как ему казалось, было безопаснее, но за пару метров до цели из-за сосен и ёлок появился ослепляющий свет.

Дядя мало что запомнил: лишь как похолодело в груди, а дыхание стало выходить изо рта облачками пара. И это в июле!

Когда он наконец выбрался к остановке, прошло уже трое суток. Друзья организовали поиски и даже поднимались на курган, но не нашли там и следа. Сам дядя мог рассказать только, как прислонился к дереву, пытаясь противиться холоду, и сполз по стволу на землю…

– И всё? – спросила Маша. – Больше ничего не помнит?

– Ничего.

Лёша замолчал, о чём-то задумавшись, и кое-кто даже решил вернуться к еде, когда он добавил:

– Но дядя умер через два месяца. Сердце и лёгкие одновременно отказали.

– Спился?

– Логично, но нет. Он трезвенником был. У нас в семье все до тошноты принципиальные.

Лёша снова умолк. Трое из компании уже жевали сардельки, а Маша пошла к общему пакету с продуктами – раздать пончики, которые сама испекла, но Лиза всё ещё смотрела на друга, ведь знала: он не закончил. В этот раз история звучала немного иначе: раньше он не упоминал, что фонарей было два. «И сейчас чего-то недоговаривает».

– Нет, он не пил, – повторил Лёша. – Но в последние месяцы видел огни во сне. И за окном.

Тишина после его слов держалась ещё несколько минут: никто не решался заговорить, но главное – о хозяйке слободки Лиза и правда на время забыла.

Потом инициативу в разговоре перехватил Дима: отвечал на вопросы о жизни в Казани, шутил, жаловался, как скучал по Керчи и всему, что ему здесь дорого, и при этих словах выразительно смотрел на Лизу. Всё её нутро извивалось, как потревоженная гадюка.

Наконец, костёр стал угасать. Перед тем как всем отправиться домой, Маша предложила освежиться в море. Пока парни заливали угли, Лиза подошла к краю обрыва и с опаской осмотрела уступы. Даже днём желающих искупаться в районе Бочарки было немного (в основном сюда ходили слободчане и жители ближайших городских кварталов). Ночью же пляж выглядел враждебно. В свете луны проступали блестящие от воды камни. Морская пена казалась крошевом из стекла.

Когда они гурьбой спустились по тропинке, оказалось, желание купаться есть лишь у Маши и Лёши – в их глазах ещё пылали отблески костра. Подруга отдала Владу телефон и, высоко подвернув шорты, вошла в воду. Первая же волна окатила её по пояс. Лизу покоробило от мысли, что и она могла попасть в нелепое положение. Машу же мокрая одежда только смешила.

Лёша тоже приблизился к воде. Сделав пару шагов вслед за ним, Лиза перепачкала в песке босоножки. Друг сунул ей в руки свою одежду.

– Уверен, что стоит?

– Да я ж пешочком, как Иисус.

– Очень смешно.

Шутить вот так, а в душе относиться к религии серьёзно – в этом был весь Лёша. Его ирония работала шиворот-навыворот – показывала, на что в жизни ему не наплевать.

Кое-как, поскальзываясь на водорослях, друг преодолел полосу камней. Со спины он походил на обломок скалы, который из-за оптической иллюзии плывёт по волнам. Взгляд его устремился туда, где кончалась лунная дорожка.

Зайдя в море метров на пятнадцать, Лёша вдруг остановился, резко дёрнул плечом, развернулся. Что-то случилось. Друг пошёл обратно к берегу. Лиза не сразу поняла, что он даже не идёт, а пытается бежать, выбрасывая колени над водой. А когда поняла, Лёша поскользнулся на камне, упал, и волны шумно разошлись под его телом.

Лиза пихнула одежду друга Диме, сбросила босоножки и побежала по камням. Вымокший подол платья сразу облепил лодыжки. Она добралась до Лёши, когда он уже встал, схватила его за плечи.

– Ты в порядке?

Он выдохнул облачко белого пара, тряхнул головой и глубокомысленно произнёс:

– Когда идёшь по воде, нельзя терять концентрацию. Запомни, пригодится.

– Ой, дурак…

Они направились к берегу. Лёша заметно хромал.

– Я видел, видел огни, – прошептал он ей на ухо. – Два танцующих огня, сначала вдалеке, потом ближе.

Лиза покрылась гусиной кожей, и вовсе не от прохладной воды… Друг слишком впечатлился собственными байками, вот и привиделось.

– Это же Тамань светится! – возразила она.

– Может быть.

Уже на берегу Лиза заметила кровь, струящуюся из Лёшиной коленки, и ахнула.

– Приложился о камень, ничего страшного. В чужие дома за бинтами заходить не будем.

На обратном пути, когда они покинули слободку и шли, ориентируясь на огни города вдали и прожектора у хранилищ газа, выяснилось, что на руке Гриши нет повязки. Он не мог сказать, уронил ли её возле костра, у воды или на дороге – минуту назад. Бинты словно исчезли по волшебству. К счастью, царапина уже не кровоточила.

Лёша, хотя храбрился, скоро начал отставать. Порой приходилось останавливаться, чтобы сорвать листьев и утереть ими кровь. Лиза держалась рядом. Присутствие друга дарило чувство безопасности. Ей было неважно, уйдут ли остальные далеко вперёд.

– Я должен извиниться. – Судя по тону, к Лёше вернулось шутливое настроение. – Из-за меня ты намочила платье. – И ещё он добавил тихо, заговорщицки: – Наверняка самое красивое. Сегодня ведь Дима приехал.

Лиза закатила глаза.

– А ты даже не заметил, красивое оно или нет?

Лёша помолчал пару секунд.

– Красивое. – Ей показалось, или его голос дрогнул?

– И правда, глупо вышло. За секунду до того, как сунуться в воду, я как раз думала, что ни за что бы это не сделала. – Она засмеялась над собой. Лёша тоже улыбнулся. Сейчас она вела себя, как хорошая, правильная девочка, и друг был ею доволен.

– Платью сегодня нелегко пришлось, – продолжила Лиза. – То трава, то вода, то паутина…

Говоря об этом, Лиза вспомнила про монету, которую дала хозяйка слободки, и полезла в сумочку.

– Что там у тебя? – спросил Лёша.

Она рассказала.

– Посмотри, здесь изображена голова женщины, а с другой стороны цветок.

Голова была выполнена очень искусно (прощупывалась каждая прядь волос, собранных на затылке), а цветок, напротив, схематично – шестью расходящимися лучами.

– Это не к добру, – сказал Лёша.

– Почему?

– Не люблю вещи, которые приходят сами.

– Она классная. Может, даже денег стоит. Такая тяжёлая…

– Одолжишь до завтра? – спросил друг. – Я попробую что-то разузнать.

Никому другому Лиза не доверила бы свою находку – к тому же, возможно, золотую, но Лёша, знала она, никогда не поступит ей во вред. Она без вопросов передала другу монету, и до самого дома очертания шести насечек, узких, как лепестки подземных нарциссов, стояли перед глазами, подсвеченные белым пламенем луны.

Глава 2. Старый храм

Наутро после пикника Лиза проснулась позже обычного, но младший брат, с которым она делила диван, ещё спал. Женя растянулся на постели морской звездой: одна рука лежала на потрёпанном голубом сборнике «Легенды Крыма», ногу он закинул Лизе на живот. Несколько прядей тёмно-русых волос, с тем же серебристым отливом, что у неё, прилипли к влажному лбу. Мокрый, диковатый зверёк.

День обещал быть не слишком жарким: настоящее керченское пекло обычно приходится на конец июля или начало августа.

Пока она осторожно, чтобы не разбудить брата, выбиралась из постели, в глаза опять бросились бордовые обои, которые пугали её всё детство. Из-за них комната казалась маленькой и душной (хотя была только маленькой). Лиза не помнила спальню другой: ремонт делался ещё в советское время. Похоже, страсть к экзотике родилась в бабушке давно – обои украшали африканские орнаменты. Пожелтевшие завитки складывались в злые лица. Лица муравьёв из мультика «Баранкин, будь человеком!».

Все свободные деньги бабушка откладывала на путешествия – в Тунис, Алжир, Марокко, и уж там, должно быть, удовлетворила свой интерес к экзотике… и насекомым.

От души потянувшись, Лиза, в длинной футболке и серых пижамных шортах, выглянула в коридор. Уличных шлёпок бабушки не было на месте, значит, та уже ушла на работу. На тумбочке в прихожей лежала толстая стопка питательных масок для лица, стянутая резинкой. Лиза вытащила верхнюю, с гранатом, и ей стало одновременно грустно и смешно: бабушка заказывает дешёвую косметику по каталогам и верит, что омолодится. Какой-то местный гений пустил слух, будто многие керченские женщины, особенно работающие в сфере культуры, не стареют. Может, в этом и есть доля правды, только их секрет – инъекции ботокса, а не бумажки, пропитанные гелем. Грустной же была мысль, что спустя пятьдесят лет она сама, возможно, будет заказывать маски по каталогу. Чтобы вырваться из этой мышеловки, Лиза собиралась биться до крови и, если нужно, отгрызть себе хвост – отгородиться от бабушки, мамы, даже брата, который из всей семьи её меньше всего раздражал.

Она взяла маску (чтобы освежиться – сойдёт!), вернулась в комнату, вышла на балкон. Большую часть вида со второго этажа занимали высаженные в ряд тополя. Полотно листьев рябило на ветру: зелёная сторона – белая, зелёная – белая. Из-за деревьев проглядывал внутренний двор, отделённый от остального мира пятиэтажкой-монстром на двадцать подъездов и ещё тремя обычными домами, тоже относящимися к улице Будённого. Впрочем, кооперативка, где жила бабушка и гостила Лиза, считалась «обычной» с натяжкой. Название её объяснялось тем, что дом строился в советское время на деньги будущих жильцов – сообща, кооперативно. К боку пятиэтажки примыкало бетонное возвышение с небольшой лестницей. В детстве они перелезали через оградку, ходили по стене и даже прыгали в кусты двумя метрами ниже. Потом оставались тут же, на парковке – играть в салки, бежали к железному «пауку» на площадке – сидеть на верхушке, резаться в карточный «Сундучок» или шли с футбольным мячом на «коробку». Хорошее было время. Лучшее, если честно.

Двор был целым миром, убежищем, домом, материнскими коленями, и, если не считать поездки на море, всё лето проходило в его пределах. Лёша жил в восемнадцатом, Дима с Гришей в девятнадцатом подъезде «монстра», Влад в голове этой змеи, Маша в другом корпусе кооперативки. Все они, просыпаясь, видели общую жёлто-зелёную вселенную. Сейчас Лиза вернулась на пост.

Она села на табуретку, оперлась спиной на перила балкона и взяла телефон. Как ни странно, утром ей уже звонили – в списке был один пропущенный от Лёши. Лиза нахмурилась, ожидая, пока на другой стороне двора возьмут трубку.

– Звонил?

– Да, думал, ты не спишь.

– Так и есть. Женёк дрыхнет. – Она посмотрела вглубь комнаты сквозь стеклянную дверь, чтобы убедиться, что брат ещё не проснулся. – Бабушка на работе, я одна тут маюсь.

– Помнишь вчерашнюю монету? – Судя по бодрому голосу, Лёша проснулся пару часов назад.

– Ты имеешь в виду мою монету? – усмехнулась Лиза. – Какие новости, Шерлок?

– Нам нужно в библиотеку.

Лиза чуть не упала с табуретки.

– Ой, брось, погуглить не можешь?

– В интернете уже смотрел, инфы мало. По местным монетам надо в книгах искать.