Любовь да будет непритворна

Лишь на рассвете мы вернулись в каюту и поняли, что в животах у нас дует. По расписанию поднялись в ресторан. Вокруг звучал непривычный для нас коктейль из иностранных словечек. На столах, в дурмане трепетных ароматов «шведского стола», изобилие разных вкусностей. Бананы, соки – в ассортименте. Естественно, что поначалу мы растерялись, подталкивая один другого, осваивались, что называется, на ходу. Смятение долго не покидало нас. Представьте пару, одетую в синие, хлопчатобумажные, советские треники, футболки неважнецкого, мятого вида, а на ногах, само собой, всепогодные, вседоступные «скороходы», то бишь нормальные советские кеды, да? И всё это на фоне пёстрой, импортной made in. Вокруг дамы и господа – и мы – два товарища.

Под ногами ковры. Мы внимательно смотрели под ноги, боялись оступиться, или, того хуже, споткнуться, и, не дай Бог, двинуть какого-нибудь подносом с едой. Впрочем, выручала профессия: лицедейство. Да и атмосфера – вполне дружелюбная. Насытившись, сдуру набрали в карманы йогурта, притащили в каюту сыр, сливки, которые съесть не успели, а может, уже не могли. Зато за коньяком и шоколадом в магазине беспошлинной торговли (duty free) интурист проворней нас оказался. В основном шведы хапали наперегонки. Они чуть ли не в драку брали, судача между собой: «Good, cool, дескать, не дорого, бла-бла-бла!» Но мы-то считали валюту. Для куража тяпнули по грамульке да и вышли себе на палубу, комики, рассекать под солнышком, типа: можем и мы от нечего делать просто так – прошвырнуться.

Однако время тянулось, и незаметно от нашей фальшивой раскованности и чопорности иностранцев не осталось следа. Говорить в открытую пока не решались. Людмила, особенно поначалу, ужасно конфузилась. Она долго не могла вступить в диалог. Я быстрее адаптировался, слова хватал на лету будто голодная чайка хлебные крошки. И рубил фразы, точно дрова – грубо, безбожно, и (йо-маё) искренне удивлялся, когда меня понимали. Так что к концу путешествия соседи, да и все пассажиры «Аннушки» казались нам как бы немножко ребятками с параллельного курса. Лица их стали ближе, и как будто роднее. А мы охотно делились тем, чем сами владели. Даже пробовали произносить некоторые заковыристые, довольно сложные предложения, исходя из личного житейского опыта, вначале с опаской, но потом приспособились – звуки сопровождать жестами. Результат – потрясающий. Иноземцы, надо отдать им должное, тоже искали общения. Фарфоровые улыбки на лицах кипели.

«Анна Каренина – ист о’кей! Лев Толстой – дас ист вундоба! Водка! Калинка-малинка, ощень карашо!» Стандартный набор восклицаний.

И прекрасно мы понимали, что перед нами не какие-то бюргеры-толстосумы, а самые обыкновенные труженики: учителя, рыбаки, медсёстры, пожарные… А желание общаться свободно – было искренним, обоюдным, оттого вполне радостным и простым, но в тоже время, значительным.

9. Едва оранжевый солнечный диск

Едва оранжевый, солнечный, будто глянцевый апельсин, коснулся ребристой глади Балтийской волны, наш экипаж, под множественные возгласы и вспышки фотокамер, совершил свой первый круг почёта. И мы беспрепятственно выкатились за ворота таможенного контроля.

– Стоп! Тормози! – приказала Людмила.

– Людмила, в чём дело?

– В наших паспортах никто не сделал отметки. Мы въехали в чужую страну незаконно.

– Действительно, странно, почему они нас так легко пропустили?

Людмила, прихватив паспорта, поспешно вернулась в таможенную зону контроля. Я остался в веломобиле, озираясь по сторонам, наблюдал. Понятно, что порт и прилегающий к нему проспект – наполовину техническая зона. Вокруг, однако, было просторно, ни ожидаемых небоскрёбов, ни треска, ни гама и прочей городской шумихи, я не заметил. Невысокие здания выстроились ровно, точно на параде, каждому было отведено своё место и назначение. Мимо прошуршала миниатюрная уборочная машина, водитель которой, в опрятном фирменном комбинезоне как бы играючи подметал и без того чистый блестящий от влаги асфальт. Редкие прохожие не без интереса разглядывали веломобиль и меня. Кто-то улыбался, кто-то приветливо махнул мне рукой. Иные просто здоровались. И это было весьма непривычно уже потому, что мне кивали, со мной напрямую общались незнакомые люди…

– Прямо как в русской деревне, – отметила Людмила, когда вернулась в компании с бронзовым от загара мужчиной в форме таможенной службы.

Мужчина попросил включить световые приборы веломобиля. Я не без волнения выполнил его просьбу. Чиновник обошел вокруг, махнул рукой и – отчалил.

– А где … – смеясь, спросила Людмила, – этот, как его, бишь, кемпинг?

– Недалеко, – мужчина указал направление, – пятнадцать, может быть, двадцать пять километров. Езжайте прямо вдоль побережья – найдете.

– А – Эрланген? В какую сторону ехать, товарищ? – спросила Людмила.

Но бронзовый собрат, похоже, нас не расслышал.

Вы спросите: была ли у нас карта? Отвечаю: была. Однако кемпинга, даже в радиусе сорока километров, мы не обнаружили. По-русски двинулись – на авось, вдоль побережья, как было сказано, по специальной дорожке для велосипедистов.

Гордость переполняла меня! Буквально всё во мне трепетало, как вдруг…

– Что случилось? – с тревогой спросила Людмила.

– Да так, чепуха, – сказал я как можно спокойней, предчувствуя бурю эмоций, – но, кажется, шестерня полетела.

Мы трепыхались будто рыбёшки, выброшенные волною на камни, хватая губами воздух беззвучно…

10. Киль

Киль. Вечереет. В домах зажигаются окна, мерцают разноцветные рекламные огни. Людей на улицах, в особенности молодых, становилось всё больше, а нас, точно подвесили: что делать, куда идти? Я толкаю перед собой неисправный веломобиль. Людмила правит и плачет.

Ах, как весело, как славно было на комфортабельном плавучем острове, на котором, и под звездами, и в бурю, и в штиль есть современная навигация, неусыпная вахта, усатый, опытный капитан, и даже настоящая пальма! Еще утром мы были так беззаботны, дружелюбны и готовы к любому общению. А что теперь?

– Люда, прошу тебя, не раскисай! – пытался я уравновесить ситуацию. – Куда подевалось твоё мужество? Где кураж? Оглянись. Мы не в пустыне. Вокруг жизнь, люди, которые наверняка помогут нам отыскать мастерскую. Завтра мы устраним поломку, и я уверен, отправимся дальше…

– Завтра? А что будет с нами сегодня? – как ребенок сопела Людмила с «глазами подвижными, как пламень».

Однако не думайте, что мы настолько дурашливы. Накануне отъезда некоторое время у нас гостили Рене и Нейсон – выпускники Вальдорфской школы из немецкого города Констанц. Перед отъездом ребята передали нам адрес в Киле, где нас, в случае крайней нужды, смогут принять. И, разумеется, мы разыскали нужную улицу, дом и, около одиннадцати вечера, дверь, в которую мы позвонили, открыла милая девушка.

– Хэлло! – произнесла она томно, хлебнув винцо из бокала.

На девушке видимо наспех был накинут экстравагантный в восточном духе капот, и, как мне показалось, на голое тело.

– Привет, – я старался держаться свободнее. – Меня зовут Игорь, жену – Людмила. Мы из Ленинграда, то есть из Санкт-Петербурга. Ваш адрес нам предложили наши… общие… добрые знакомые – Нейсон и Рене. Знаете таких?

– Was? (что?) – рассеянно поинтересовалась хозяйка огнедышащих, шелковых драконов.

– Веломобиль – kaputt!2 – я пытался совмещать языки. – Мы – русские, verstehst du?3 Ночь на дворе. Разрешите хотя бы зайти? – сказал я как можно аристократичнее.

– О-о! Здравствуйте! Очень приятно! – ответила светозарная красота и совершенно по-русски.

– Посмотрите, – сказал не без удовольствия я, – на чём мы к вам прикатились? – жестом приглашая насладиться дизайном нашего тильбюри.

– О, schön (мило), очень хорошо, – кивая головкой, улыбаясь, полуголая затворила дверь у нас перед носом: бумс!

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Мы – охренели, если не сказать круче.

Вдобавок еще раз сверили улицу, дом: совпадает. «Здравствуйте, очень приятно…» отдавалось эхом в ушах. А вокруг ни души. Вторично стреножить «ядовитых драконов» уже совсем не хотелось. Но пришло осознание: ура, мы – подзаборники, следовательно, приключения начались!

11. «Не презирай…»

«Не презирай никакого состояния в мире, и ты иногда усмотришь нечто прекрасное!»4

Торжественность окружила нас, истинная красота величия случая! Однако вовремя, – подумали мы, – неспроста оказались на улице. Опомнились, как после ледяного душа, и сошлись во мнении, что этакий вензель, своего рода, лягание, есть символ наших дальнейших мытарств.

Ночь – полночь. Прохожих на улицах становилось с каждой минутой меньше. Иностранный, чуждый нам город засыпал на наших глазах, а мы, будто на неведомой, далекой планете, отыскали в безымянном (для нас) тупике местечко под фонарем, словно под какой-то звездой, распаковали спальники, да и уткнулись один в другого; как-никак, а «гнёздышко на двоих», хоть тонкая крыша над головой, да своя.

– В детстве перед выходом на улицу, – вспоминала Людмила, – я всегда надевала какую-нибудь яркую – броскую вещь, чтобы, если стану жертвой похищения, случайные свидетели, которым я засветила своим шарфом, помогли меня отыскать.

– А я перед тем, как нам должны были делать прививки в школе, рисовал себе полосы на руках шариковой ручкой, типа я тигр и ничего не боюсь.

– Помогало? – с улыбкой спросила она.

– Реально – придавало храбрости…

Перекантовались и не заметили, как солнечные потоки света постепенно высветили поворот улицы, сквер за чугунной оградой, как появились торговцы газетами, молоком, горячими булочками… Я разлепил глаза, и первое что я разглядел: вывеску, висящую на другой стороне улицы:

Ремонт шин и колёс – настройка велосипедов.

12. Entschuldigung

– Entschuldigung, – обратился я к первому встречному, – wo ist deine Toilette?5

Но местные люди один за другим, казалось, отказывались меня понимать. Они сторонились, шарахались от меня как от прокаженного. Я допускаю, что в порыве неуместного энтузиазма я не должным образом артикулировал, немецкое произношение, которое в жизни не практиковал, однако, ещё минута – и нас буквально окатило отчаянием. И тут, словно из воздуха, соткалось кружевное дымчатое привидение. Дама с собачкой хватает Людмилу за руку и, приговаривая, schnell, schnell6, потащила ее за собой.

Спасительная бензоколонка оказалась в двух шагах, за углом. Дама запихнула нас в дверь, мы вошли, а там эдакий Тумба Юханссон, смуглый здоровяк турецких кровей с лицом заспанным и вовсе, казалось, без глаз – всего-то пол подметает. Но он не пускает нас. Он тычет под ноги нам шваброй. Мы вежливо, как в школе учили, поздоровались с дядей, извинились, деликатно поинтересовались: «Нельзя ли воспользоваться?..» Для наглядности, я вырезал в воздухе, словно лобзиком, фигуру в виде нулей. И это (вдумайтесь) в нашем – экзальтированном положении!

Собачонка мадам буквально зашлась от визгливого лая, увидев наши перекошенные физиономии. Неизвестная женщина, точно хищная гарпия, ворвалась в помещение, и без паузы поместила в уши толстяка такую… словесную фантазию, которая не нуждалась в особенном переводе, но лишь в восклицательном знаке в виде дамского зонтика, который будто нечаянно натолкнулся на плешь толстяка! И тот буквально на наших глазах, что называется, просветился. Прокуда-хам потеплел, колдовство улетучилось, уборщик вспотел и, как показалось, превратился в смешливого, милого, почти знакомого петербургского забулдыгу, когда я, прощаясь, вывесил свои карманы наружу, чтобы тот не подумал, что мы его обокрали.

Так, между прочим, мы осваивались в новых для нас предлагаемых обстоятельствах. А дама с собачкой исчезла, как радужный мыльный пузырь: пуф и нет!

13. Тем временем

Тем временем, обменяв валюту, мы закупили съестное и вернулись на место, где провели ночь. Наш эксклюзив был в полной сохранности. Странно, но у нас не возникало даже тени сомнений в том, что с веломобилем может что-то произойти. Почему жила в нас такая уверенность, я не знаю? Однако задаю себе этот вопрос до сих пор. И пока мы гадали, мимо нас прошелестела миниатюрное, трёхколёсное нечто. Водитель электромобиля тоже, в свою очередь, весьма удивился, увидев наш двухместный дормез. Мы обменялись с водителем одобрительными взглядами, и не прошло десяти минут, как мы пожимали друг другу руки. Ведь Ёзеф (умница, каких мало) оказался хозяином велосервиса, открытия которого мы с нетерпением ожидали. Мастер изучил ситуацию, заменил сломанную шестерёнку на другую, которая больше подходила для нашего «нестандартного случая». И, таким образом, ремонт был произведён безукоризненно, без суеты, а главное, совершенно бесплатно. А, через каких-нибудь четверть часа, мы покинули Киль, выехав на простор – к морю – через длиннющий мост навстречу ветру и новым зачётам!

14. За краем обширного поля

За краем обширного поля особых чудес не было. Зато мы удачно проскочили лесок. К вечеру буквально со скрипом добрались до стоянки. Подшипник задней оси загоняли многотонным прессом в недрах Мариинского театра, да видно перестарались. Так что, въехали мы на территорию кемпинга, что называется, с музыкой. Не удивительно, что на нас обратили внимание.

В кассе мы заплатили за место положенные пятнадцать марок, наскоро перекусили, установили палатку и легли отдыхать. Однако сна не было. Нас душили сомнения.

– Да, скрипит … – проговорила Людмила, устраивая ступни ног.

– Да и хрен с ним! – сказал я, растянувшись во весь рост на надувном матрасе с блаженной улыбкой на тронутом вольным, обжигающим ветром лице.

– Вот именно, – возразила Людмила, – всё ради приличия.

– Люда, в чём ты меня обвиняешь? Разве я виноват, что не хватило времени на испытание веломобиля? Ты вспомни, как мы удирали.

– Игорь, – Людмила привстала, – а давай, – на ее лицо лег оранжевый отсвет палатки, – давай мы никуда не поедем. Останемся в кемпинге. А что: море, песок, цивилизация с двумя нулями, м?

– Шутишь? – спросил я после некоторой паузы. – А приглашение?.. – я пытался направить разговор в нужное русло.

– Перекантуемся недельку, как на курорте, а там – закажем билеты обратно. Зато плывешь по морю на «Анне Карениной» и чувствуешь себя – человеком! А про Эрланген – соврём, – отмахнулась Людмила. – Скажем, что были – и всё.

– Хэлло! – с наружи послышался простуженный, будто наждачный мужской голос.

Я высунул голову из палатки.

– Кто там? – зевая, спросила Людмила.

Небритый, пузатый мужик в футболке морковного цвета на выпуск, в кроссовках на босую ногу, одной рукой протягивал блюдо, на котором едва разместились два стейка, отменно прожаренной, сочной свинины, другой – светлое пиво в высоких запотевших стаканах. В отблеске вечерней зари, мне показалось, что за спиной благодетеля на ветру трепетали петушиные крылья, однако рябь улетучилась. Сибарит в канареечных шортах до колен оставил нам угощение и – отошел к своим…

Семья из четырех человек располагалась напротив нашей «пэтэушной» палатки. Палатка у них, в сравнении с нашей, казалась дворцом, в котором было несколько отделений. Неподалёку дымился мангал. Ошалевшие дети бегали взапуски вокруг надувного катера. И хоть мы ни о чем не просили, но хотелось нормальных, человеческих отношений. Я преподнес толстяку, привезенные с собой сувениры. А, хлебнув пивка под шорох морского прибоя, естественно, нас разморило. Засыпая, прикинули: место 15 + завтрак 15 +8,25 обед +15, итого: 53,85dm. На рубли переводить не хотелось, от усталости махнули рукой и решили забыться.

Да куда там. Дети, увидев веломобиль, набежали со всех сторон. Они устроили прямо возле нашей палатки настоящую суматоху. Бесенята расшифровали «Катюшу» и забавлялись, можно сказать, вседозвольнически. Подремать удалось лишь тогда, когда в веломобиле разрядился аккумулятор. Однако это случилось лишь где-то под утро.

15. В субботу

В субботу, как сейчас помню, после дорогущего, по нашим меркам завтрака, мы решили выбраться на пляж. И не сразу поняли, что собственно происходит. Поначалу я даже выразил некоторую недоверчивость своему зрению. Людмила так даже поперхнулась недоговорённой фразой. Ведь ничего подобного в своей советской действительности мы не наблюдали ни разу. А, забегая вперед, скажу, что порнофильмы, да, мы увидим по ночному германскому телевидению, но это случится несколько позже. А тут…

– Игра, – отважилась сказать первой Людмила, – дань средневековой традиции, подобие любовных игрищ на праздник Ивана Купала.

Людмила растеряно вертела туда-сюда пушистой головкой, а между тем, в воде, на песке, в шезлонгах, словом, повсюду – дефилировали совершенные обнажённые взрослые, а с ними, надо думать, их дети.

– Они же католики – в основном, – сказал я, разглядывая исподтишка симпатичную пляжную нимфу с бритым лобком.

– Католики? Скорее баптисты! Или эти…

– Да п-п-протестанты они, – ответил я, заикаясь. – Хотя, можно представить, что однажды люди прилетели отдыхать на остров Бикини, а там поголовно все голые, так?

– Угу.

– Голому человеку, куда спрятать оружие? Следовательно, это демонстрация всеобщего миролюбия.

И в подтверждение моих слов, по наитию, с разных сторон сбежались обнаженные парни и такие же загорелые девушки. Прекрасные – они встали в круг и затеяли игру в волейбол. Психиатры склонны называть подобных людей эксгибиционистами. Знатоки признают у них сексуальное отклонение, при котором человек достигает наибольшего полового удовлетворения путем демонстрации своих гениталий посторонним лицам, выбирая для этой цели многолюдные, публичные места. Но пока мы мудрствовали, раскрепощенная молодежь по-детски галдела, резвилась, наслаждаясь полной свободой действий. И, казалось, что для них наступило «совершенно совершенное лето»7 в то время, когда собственные наши чувства подверглись нравственному и физическому испытанию. Мне так и чудились надзиратели, вооружённые ружьями обезьяны из фантазии Пьера Буля.8 Хотелось бежать, прятаться от неправдоподобной грёзы с одной стороны, а с другой – упиться терпким настоем тайного, мутного счастья подсмотренной, травматической правды. Контаминация образов, как световые радуги, смешенные с влажным песком, рельефно выделяли фруктовые формы девиц и мою замаскированную под романтику похоть. Я беспомощно, как осьминог, распластался на раскаленном песке, прикрыв стыдливо глаза. Однако я скоро перевернулся и вынужденно лёг на живот.

16. Дезертировать передумали!

Дезертировать передумали! На следующий день, энергично собрав манатки, взяли курс на Эрланген. А пристальнее разобрав карту на одном из разъездов, я, не без удивления, обнаружил, что мы, как минимум, полдня пилили в противоположном направлении от намеченной цели.

– Ерунда! – нервически расхохоталась Людмила.

Покусывая один другого словами, с грехом пополам, мы все-таки выбрались на нужную трассу. Но вскоре упёрлись в надпись: «Ремонт». По указателю свернули направо. А, завидев невзрачного мужичонку, хозяина такого же, как и он, невзрачного дома, мы вежливо попросили всего лишь напиться; копейку мы, само собой, берегли, решив, что прекрасно обойдёмся «небесной» водицей. Но фермер, или шут его знает кто, буркнул, де, нет у меня для бродяг (то есть нас) ни фига!

В полдень, изрядно намаявшись, мы въехали на территорию населенного пункта под названием Кальтенхоф.

– Kalt – холодный; der Hof – двор, – перевела Людмила, поставив отметку в дорожный дневник.

– Холодный – в самый раз для такого пекла, – ответил я, выжимая из себя последние соки.

Под пение птиц в благодатной тени шелестящих прохладой столетних платанов, мы обнаружили дом, похожий на замок. Вокруг расположились жилые дома, цветочные палисадники, аккуратно остриженные газоны, ухоженный, чистый скот на полях; словом, перед нами открылся мирный, весьма приветливый уголок, однако, как нам показалось, совершенно безлюдный.

– Амба! – выдохнул я в отчаянии. – Пока не выехали из села, необходимо отремонтировать, а лучше всего заменить этот… чертов подшипник! А иначе – хана!

Припарковались на краю селения. Первой к нам подлетела девочка лет двенадцати с волнистыми, темно русыми волосами, сосущая большой палец левой немытой руки. Моргая тенистыми ресницами, лесная фея миролюбиво воззрилась на нас, не обронив ни единого слова.

– Спроси, чего она хочет? – сказал я после затянувшейся паузы. – Может, думает, что мы колдуны!

На селянке презабавно смотрелись куцые панталончики с рюшами и бежевая, светлая маечка на тоненьких бридочках, под которой угадывались две голубки. За девочкой, будто выпорхнул из придорожных кустов барбариса, ромашковый ангел – трепетный, светлоокий мальчуган лет семи. Дети, молча, смотрели на нас будто мы, в самом деле, нежданно-негаданно свались к ним на дорогу с далёкой Луны.

Людмила разъясняет, что мы издалека, что мы русские, что приехали из России, из города Санкт-Петербурга, и что у нас сломалась наша педальная машина, и ей (машине) срочно нужен ремонт. Мальчик понял, утвердительно кивнул головой, и метнулся к дому за продольную изгородь. Однако скоро вернулся и жестом предложил следовать за ним.

Людмила скрылась за высоким кустарником. Я остался на трассе в компании длинноволосой девочки и не сразу заметил, что за мной наблюдают: мужчина, а за ним несколько женщин. Я двинулся к ним, но понял, что дети ожидали от меня, как от заезжего артиста, какого-то фортеля. Я сорвал травинку, растянул между пальцами и с силой дунул через неё. Вышло задорное: «Кукарекууу!»

Взрослые исчезли, когда я услышал:

– Игорь, нас ждут!

17. Дом, увитый плющом

Дом, увитый плющом, куст боярышника у порога. Из комнаты с белыми, будто прозрачными стенами, распашная дверь вела в сад. У окна – Саксонский кабинетный рояль цвета слоновой кости, над ним икона Спасителя.

Я поздоровался с мужчиной, которому на вид было лет шестьдесят. Его глаза увеличивали стекла очков в золотистой оправе. Он был облачен в джемпер малинового цвета, домашние, мягкие брюки. И, когда я вошел, он сидел за овальным столом, на котором был разложен карточный пасьянс. Хозяин дома выдохнул изо рта мутную речку сигарного дыма, внимательно посмотрел на меня, произнес:

– Меня зовут – Гюнтер Гёринг, я местный пастор. Не сомневайтесь, вам непременно помогут. Юни, – обратился он мальчику, – будь добр, принеси телефон.

В комнату, как в кинематографе, плавно, казалось, вплыла зареванная Людмила, а за ней женщина в простом, коричневом платье с белоснежным, накрахмаленным воротничком. Рената приветливо улыбалась, сочувственно кивала головой, подливая жене кофе из термоса. Гюнтер, положив трубку, уведомил:

– Кончено. Ступайте на трассу, – и, как ни в чем не бывало, углубился в игру.

– Железо без нас, – сказала Рената. – Мы с Людмилой немедленно едем к морю навстречу с друзьями!

Когда я вернулся к веломобилю, то обнаружил уже целое собрание аборигенов.

– Probleme?9 – спросил один из них.

Без Людмилы мне стало непросто подбирать слова, тем более, увязывать их в предложения. Я попросту указал на «проблему» рукой, точно предал на казнь лучшего друга.

– А-а… – понимающе протянул человек в комбинезоне, – Scheiße! Kein Problem!10 И, не сходя с места, он набирает номер по радиотелефону.

Вокруг изобилие свежей, июньской зелени, игра солнечных бликов, дурман полевых трав. Мне почудилось, что я уже видел, и эти дома, и знакомые, почти родные лица людей. Раскидистые, высокие платаны, казалось, были посвящены в тайну села и его обитателей. Мужчины и женщины подходили с разных сторон, чтобы просто поздороваться, поддержать… Я очнулся, когда веломобиль закатили на брезент.

– Минуту, товарищи! – воскликнул я. – Я должен знать, во сколько обойдется ремонт?

Правдоподобие грезы распалось.

– Zur Ehre Gottes,11 – произнес мужчина в белой сорочке с засученными по локоть рукавами. – Dreifaltigkeit!12

– Что?.. Простите, я не совсем…

– Kein Geld,13 – успокоил меня Петер Новаки, разливая игристое вино по бокалам.

Подшипник, впрессованный многотонным прессом, можно сказать, извлекли изящно незнакомым для меня профессиональным приспособлением…

– ГДР! – констатировал Вольфганг.

– Дерьмо! – подтвердил Клаус.

– Нет проблем! – подытожил Петер Новаки.

18. Чёрный, как воронье крыло

Чёрный, как воронье крыло, «Opel» Вольфганг Любек водит стильно, шикарно! Шир-шир, реет авто, словно над трассой летит, не касаясь планеты. В салоне прохладно не смотря на жару. И что удивительно: тихо, слышно, как стрекочут наручные часики. Вольфганг – спокойный, уверенный, ну чистой воды капитан!