Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести

Юрчик положил пирожное в рот, запил крепким чаем.

– Думали, за вами следят? – спросила Настя.

Юрчик пожал плечами.

– Может, на меня что думали. Я ж с этой темы соскочил совсем. Попросили – приехал. А у Желудя с поддержкой совсем худо, я четвертым был.

– А тех?

– Ну, два джипа, человек десять.

– Ого!

– Да это так, скорее, для форсу. Для имиджа. С одним парнишкой я вообще вместе в охране стоял. Помоложе меня, но так, головастый. Из соседнего города родом. Хотя один раз, честно скажу, ссыкотно стало.

Юрчик качнул головой, закусил воспоминание пирожным.

– Что, могли убить? – обмирая, спросила Настя.

– Да Желудь там вспылил, – усмехнулся Юрчик. – Представь, вчера, уже к выезду, стоим мы с этим парнем, трем за жизнь. Я, в основном, за свое боевое прошлое, он – за баб. То есть, в консенсусе и приятности. А темно уже. Забор, рябинки. Столик круглый. Весной пахнет. Нам еще шашлыков в одноразовых тарелках принесли. С огурчиками, с помидорчиками. Кайф нереальный. Подлей-ка еще чайку.

Он протянул чашку.

– Чайником бы тебя огреть! – сердито сказала Настя.

– За что? – захлопал глазами Юрчик.

Настя встала.

– За то, что нервы треплешь!

– Так для рассказчика это первое дело, – улыбнулся Юрчик. – чтобы слушатели, значит, места себе не находили.

Настя сняла чайник с подставки.

– Хочешь, покажу, как ты рассказываешь? Вот так, – она буквально капнула из чайника в чашку. – А потом так.

Еще несколько капель разбавили чай.

– Эй-эй!

– И так.

Настя наклонила чайник, но лишь дала Юрчику посмотреть, как вода подходит к самому краю носика.

– Все, я понял, – сказал Юрчик. – Я понял. Ты хочешь без удовольствия. Без проблем. Только долей, пожалуйста.

Он показал глазами на чашку.

– Точно? – спросила Настя.

– Я сразу все расскажу! – пообещал Юрчик.

– Смотри!

Настя подлила кипятка и поставила чайник на место. Села, сложила руки под столом, на коленях.

– Спасибо, – сказал Юрчик.

Он отхлебнул из чашки, покатал чай во рту, проглотил.

– Юра!

– Ну сладкое же пирожное! Сейчас, – Юрчик выпрямился на стуле, – кажется, провалилось. На чем я остановился?

– На шашлыках.

– Да, Насть, шашлыки были – пальчики оближешь. Потому что домашние, и мясо, я думаю, не магазинное, а, скорее, прямо с фермы.

– Я сейчас встану и уйду, – сказала Настя.

– Это я так, к слову, – заторопился Юрчик. – Слушай, слушай! В общем, мы стоим, охраняем, кушаем. Темно, а коттедж, где Желудь за дела разговаривает, прямо на нас двумя большими окнами смотрит, стеклопакеты, шторы желтые, плотные, нам, конечно, не видно ничего и не слышно. Ну, разве что тень мелькнет, если кто к окну с той стороны приблизится. Ну, человеческая тень. Судя по комплекции, Желудь там, туда-обратно…

– Я поняла, – сказала Настя.

– Ага, – кивнул Юрчик, – а тут я смотрю, тень в окне какая-то странная. Квадратная. У меня аж кусок шашлыка изо рта выпал. А тень, значит, растет и – бах! – летит на меня сквозь шторы, сквозь стекло.

– А ты?

– А у меня в голове ни хрена не совместилось. Ну, что с копыт могу навернуться. Парень, тот сразу в сторону брызнул. Просек. А я стою, как стоял. Жду чего-то.

– Дурак.

Юрчик вздохнул.

– Ну, не без этого. Только то, что летело, так до меня и не долетело. Сантиметров тридцать не хватило. Знаешь, что оказалось?

Настя мотнула головой.

– Кресло, – поделился Юрчик. – Желудю что-то не понравилось, а на него, бывает, находит, ну, он кресло, тяжелое, между прочим, в окно и выбросил. Спонтанно. На нерве. Потом, конечно, извинялся, еще выглянул и меня спросил, как я, в порядке или нет. А у меня в глазах все еще жуткая тварь о четырех ногах в ореоле осколков меня сожрать летит. Разумеется, я в порядке. Куда денусь? Так и заверил его.

Он замолчал. Настя потянулась к его руке.

– Но, знаешь, – произнес Юрчик, – когда у меня душа в пятки поднырнула? Когда я на парня посмотрел. Вроде только что вместе шашлыки ели, а теперь он на меня ствол навел и из живых почти вычеркнул.

– Почему?

– Ну, подумал, наверное, что Желудь с его боссом не договорились, и пора всех валить. Ну, того, кто рядом. Меня, в смысле.

– Ох, – выдохнула Настя.

– Ага, – сказал Юрчик, – а у меня ни волыны, ни жилета, труп, понимаешь, с гарантией. Стою, жду выстрела, вцепился во что-то, потом уже босс парня того что-то крикнул, мол, пушку опусти, парень ствол и убрал. А я знаешь во что вцепился? Вот! – он брякнул на стол брелок с кроличьей лапкой. – Снова спасла меня.

– А может это я, – сказала Настя.

– Ты?

– Я тоже за тебя вчера…

– Что?

Настя смутилась.

– Ну, почти молилась.

– Точно вы с лапкой соперничаете, – рассмеялся Юрчик.

– Тут по телевизору трупы в Овчаровке показывали, – сказала Настя. – То ли отравились, то ли еще что. – Она посмотрела на Юрчика. – Я подумала, что там можешь быть ты.

– В Овчаровке?

– Да.

– И что меня понесло в Овчаровку?

– Там тоже рыжий был.

Юрчик пятерней взъерошил волосы.

– Покраситься что ли?

– Не надо, – улыбнулась Настя. – Но я загадала, что это не ты.

– Ну и правильно! Ни ногой в Овчаровку!

– Теперь все?

– В смысле?

– С обещанием Желудю.

– А, да, все.

– И больше никаких дел?

– Ну, извини, этого я не знаю.

– Юрчик!

Настя пнула свою планиду ногой под столом.

– Блин! В косточку же! – Юрчик наклонился потереть больное место, со свистом втянул воздух. – Ты это, Насть… Что я, маленький? Сам понимаю. Сто пудов, ни в какой блудняк не полезу.

Казалось, все успокоилось, и жизнь вернулась в тихую, размеренную колею. Они съездили к Настиным родителям, и Юрчик очень понравился папе, к тому же вызвался посмотреть на его старенькую, не на ходу, хранящуюся в дачном гараже румынскую «дачию». Мама с Юрчиком тоже общалась охотно, но, улучив момент, когда мужчины вышли покурить на балкон, спросила Настю:

– Дочка, как у тебя с ним, серьезно?

– Кажется, да, – сказала Настя.

– Нет, конечно, давно пора, – обнимая ее, сказала мама, – но какой-то он… легковесный. Ну, шебутной.

Она не нашла других слов, а, может, не хотела обидеть. Все-таки синела у Юрчика на пальце выведенная наколка. Настя потрепала ее по руке.

– Я уже взрослая.

– Да-да. Я знаю. И все-таки…

– Мам, – сказала Настя, – знаешь, я очень боюсь его потерять. Он словно моя половинка, моя судьба.

Мама вздохнула.

– А сам-то он как думает?

– Он меня любит.

– Володя, помнится, тоже клялся, – сказала мама и осеклась. – Прости.

– Владимир Андреевич ко мне уже никаким боком, – отчеканила Настя. – Не вижу, не помню, счастлива.

Балконная дверь, открываясь, брызнула солнечным бликом, и раскрасневшийся папа – живот вперед – вступил в комнату со словами:

– Ну, дорогие мои, через две недели едем на дачу! Это решено, коллектив проголосовал единогласно!

– А как же политбюро? – спросила мама.

– А что политбюро? – папа лихо подкрутил седеющий ус. Глаза у него сделались молодыми, блестящими. – Неужели политбюро против?

– Ты же работаешь!

– Я говорю про выходные. И Юра нам поможет.

Юрчик кивнул.

– Обязательно!

– Вот! Вот! – качнул головой в сторону Настиного избранника папа. – Учись! Человек с правильной гражданской позицией. Или мне что, включать генерального секретаря?

Мама улыбнулась.

– Ну, включай.

Папа покосился на Юрчика.

– Кхм. Не будем травмировать молодое поколение. Еще в сумасшедшие зачислят.

– Это уж не тебе, Коля, решать, – сказала мама. – Сумасшедший ты или нет, это другие люди определят.

– Кто?

– Твое политбюро! – показала на себя мама.

Папа с удовольствием рассмеялся.

– Значит, генеральный секретарь решил: едем!

Уже на улице, из одной руки в другую перехватывая сумку, которую мама с воодушевлением набила домашними вареньями и соленьями, Юрчик сказал Насте:

– У тебя хорошие родители.

– Ага, – согласилась Настя. – Папа очень подобрел. Знаешь, я сейчас подумала: про таких обычно говорят – старорежимные.

– Ну, скорее, советские.

– Это ты намекаешь на секретаря и политбюро?

– Ну, да, намекаю.

Настя шутливо толкнула Юрчика плечом в плечо.

– Смотри у меня.

– Тоже кого-нибудь включишь?

– Увидишь!

Они шли по тротуару. Было тепло и сухо. Солнце припекало. Деревья и кусты стояли в нежном зеленом подшерстке.

– Хорошо, да? – спросил, жмурясь, Юрчик.

Народ гулял, катался на роликах и самокатах, сидел на лавочках.

– Скоро лето, – сказала Настя.

– Может, съездим куда-нибудь в июле-августе?

– Куда?

– На море, конечно.

– Это нам не по средствам, Юр.

Юрчик снова переменил руку и обошел Настю справа, чтобы сумка не вклинивалась между ними.

– Как раз по этому поводу…

– Да?

– Тут есть одно дельце. Приятель просит поучаствовать.

Подхваченная под локоть Настя почувствовала холодок под сердцем.

– В каком смысле?

– Да там, знаешь, наехали на него одни придурки. Ну, из молодых да наглых. Школьники, блин. Золотая молодежь.

– А ты причем?

– Ну, он предлагает пятьдесят штук. Как раз на море хватит. Всего-то, припугнуть, ну, может, фингал поставить.

Настя остановилась. Юрчик остановился тоже.

– Юр.

Юрчик, наклонив голову, посмотрел из-под рыжего вихра.

– Что?

– Ты же пообещал ни во что не ввязываться.

– А я ввязываюсь? Я другу помогаю. Да если бы там что-то было! Леха просто один, а тех пятеро или шестеро. Ну, его же просто запинают в одиночку, не отобьется. А так я…

– Один ты?

– Не-а, я ж тоже не дурак. Что один, что двое. Состав будет где-то равноценный.

– А по-другому это никак не решить?

– Как?

– Ну, позвать полицию, – предположила Настя.

Юрчик фыркнул.

– Знаешь, что сделает полиция? Всех разгонит, а Леху, скорее всего, посадит. И меня с ним заодно, как уже судимого.

– За что?

– А что школьники накатают, за то и посадят. Или сами придумают.

– Тогда тебе тем более надо от этого Лехи держаться подальше, – сказала Настя. – Это же, – она припомнила слово, – блудняк, как ты говоришь.

– Это взаимопомощь, – сказал Юрчик.

– Скажи, что не можешь.

– И кто поможет мне, если что?

– Твоя лапка!

– Она не по деньгам, она по удаче.

– Юр, – сказала Настя, кое-как справившись с комом, внезапно вспухшим в горле, – я не хочу тебя терять.

Юрчик молодцевато выпятил грудь.

– Так вот я! Бери, пока есть. С сумкой твоей мамы я точно далеко не убегу.

Настя то ли фыркнула, то ли всхлипнула.

– Ну да. И мы вполне обойдемся без Лехиных тысяч.

– Я подумаю.

– Юр, я чувствую, что это опасно.

– Ерунда, Насть. И пошли уже, а то у меня вот-вот рука отсохнет. Стоим тут, как два тополя на Плющихе.

– Три.

– Ну, нас-то двое.

Он умел рассмешить.

А вечером Юрчик исчез.

Накинув куртку, вышел в сакраментальное путешествие в магазин за сигаретами и не вернулся. Зато прислал короткую, сухую смс-ку. «Извини, дела. Буду завтра». Кажется, все им было решено заранее.

Ужинала Настя одна, вбирая в себя звенящую пустоту квартиры. Пюре отдавало картоном. Жареная курица горчила. Мерзли, поджимались пальцы на ногах. Страшно. Юрчик! Юрчик! Хоть в окно кричи.

А если…

Сорвавшись, Настя выбежала в прихожую, торопливо ощупала карманы второй Юрчиковой куртки, прошлась ладонью по полке для шапок, заглянула в ящички, в подвешенную на гвозде вязаную сумочку для счетов и газет. Нет кроличьей лапки! С собой взял! Не выложил. Ах, может, оно и к лучшему. А с другой стороны, если понадобилась, значит, есть опасность, школьники, не школьники, а опасность существует.

Мысли обжигали. Спасет ли лапка? Дурной же предмет! Бездушный. Пустой. Отрезанная конечность бедного кролика. Касаться противно. Там, под шерстью, под кожей – тонкие косточки.

Несколько раз Настя набирала Юрчика, но он каждый раз сбрасывал звонок, а в конце концов и вовсе отключил телефон.

Господи, убьют же!

Хотелось куда-то бежать, звонить, спасать, ноги натыкались на углы и предметы, один раз Настя чуть не повалила торшер и остановилась. Нет, все не то, это не поможет. Тогда что? Почему-то не хватало воздуха.

– Лишь бы все закончилось хорошо, – прошептала Настя и скрестила пальцы.

Но в голове так и вспыхивали, наслаиваясь, жуткие, обесцвеченные картинки, где Юрчик падал, где над ним вились дебиловатые рожи, где его тело вздрагивало от ударов тяжелыми ботинками, и каждый удар сопровождал визгливый, стремящийся в стратосферу смех.

Душа Насти смерзлась, и в ней, как лед в стакане, позвякивали отдельные, проговариваемые губами слова:

– Все… будет… хорошо.

Она не помнила, как оказалась на диване.

Несколько минут жизни, с полчаса, выпали, куда-то делись. В памяти зиял провал. О чем думала, что делала? Ощущение было мерзкое. Словно тебя выключили, как свет на кухне или в прихожей, а затем незаметным движением переместили на подобающее место. Усадили, посмотрели, как ты выглядишь, и – щелк! – включили снова. Вот плед, вот пульт. Радуйся, не пищи.

Отчаянно пришепетывал телевизор, что-то пытался донести, завладеть вниманием.

Настя пошевелила плечами, прислушалась к звукам вокруг, ожидая, что приземлившая ее на диван сила, проявится. Но сила, видимо, удовлетворилась разовым вмешательством, а, может, ее вовсе и не было. Мало ли человек совершает поступков, не совсем контролируя себя, на автомате, в состоянии аффекта?

Юрчик!

Настя вскинулась, но экран неожиданно притянул ее взгляд. Там, в тесном каменном колодце, образованном домами, горела деревянная бытовка. Яркие красные всполохи бежали по стенам, черный дым уходил в небо, пожарные в стороне разворачивали шланги. Бытовка полыхала так, словно была обильно полита бензином. Пламя в высоту доходило до третьих этажей. Спасти ее не представлялось возможным.

Как завороженная, Настя прибавила звук.

– …неизвестно, – прорезался закадровый голос, – но очевидцы рассказали нам об одном пострадавшем, которого буквально минуту назад увезла «скорая». Было это неосторожное обращение с огнем или намеренный поджог, будут выяснять уже следователи. Мы же нашли выложенное в социальные сети видео, которое было снято неизвестными на мобильный телефон.

Кадры тушения бытовки прервались, возникло статичное изображение желто-рыжего всполоха пламени, брызнуло пикселями по верхней кромке и вдруг ожило, наполнилось тенями, отсветами, треском, далеким воем сирены.

– Снимай, снимай, – сказал кто-то. – О, мужик лезет!

Из огня, из горящей бытовки, проламывая худые доски, наружу, едва ли не на камеру смартфона, вывалился человек. Штаны и куртка на нем дымились. Рот на черном лице мелькнул дырой. Человек упал в кусты и секунды три не шевелился. Пламя ревело, воздух даже с экрана дышал жаром.

По рукаву лежащего побежали несмелые язычки огня.

– Мужик, ты живой? – негромко спросил снимающий. – Мужик, ты горишь.

– А-а?

Человек сел, неуклюжими движениями стащил, смял куртку, выкинул, будто тряпку, и снова, оставшись в одной тельняшке, рухнул на землю.

– Ты пьяный что ли?

Камера взяла лежащего крупно, показала, как он дрожит и стискивает в кулаке тельняшку, словно даже на пожаре не может согреться. Через мгновение его фигура, подогнувшая ноги, застыла в кадре.

Снова заработала новостная студия, и молоденькая девушка-диктор принялась рассказывать об открытии торгового центра на пересечении улиц Добролюбова и Казачьей, но Настя уже ничего не слышала.

– Пусть он, а не Юрчик, – прошептала она.

Спала она на удивление хорошо. Почему-то была уверена, что теперь с Юрчиком ничего не случится. У нее же есть замена! Если что-то будет угрожать Юрчику, то пострадает не он, пострадает погорелец.

И никакой лапки не надо!

Конечно, шевелился в душе маленький червячок. Как без него? Крутился, стервец, у сердца, шипел: как легко ты за постороннего человека все решила! Ему и так досталось, а ты еще и Юрчика к нему прицепом приплела. Совесть есть?

– И что? – возражала ему во сне Настя. – Мне Юрчик важнее. А этот, посторонний, он кому нужен?

– Все же человек, – шептал червячок.

– Человек, – соглашалась Настя, – и жалко его, но Юрчика жальче. Тем более, это же так, на крайний случай. Если ничего плохого не произойдет, то и этот человек пусть живет, я за него порадуюсь.

– Но…

Червячок приготовился возражать, но Настя перевернулась на другой бок и увидела уже другой сон, без червячка. В пустом и светлом зале летало по воздуху кресло с изогнутыми ножками, становилось то большим, то маленьким и зудело, как муха. Иногда оно со стуком приземлялось и замирало на мозаичных плитках, словно уставало, и тогда Настя старалась незаметно подобраться к нему со спинки. Не чтобы прихлопнуть, нет, а чтобы, подкравшись, угнездиться на его сиденье. Где-то внутри Настя твердо знала, что кресло может унести ее из зала в другое, чудесное место. Поэтому она вставала на цыпочки и, сдерживая дыхание, крохотными шажками приближалась к отдыхающему предмету мягкой мебели. Не понятно, обладало ли кресло зрением, но всякий раз, когда Насте оставалось совсем немного, буквально – протянуть руку, оно тяжело отрывалось от пола и с сердитым гудением уходило к светлому потолку.

Подлое, подлое кресло!

Настя совсем уже было отчаялась, но тут обнаружила у себя в руке кроличью лапку. Лапка подергивалась и сочилась кровью, словно кто-то только что отделил ее от живого кролика. Задняя левая.

– Смотри, что у меня есть! – сказала Настя креслу. – Смотри!

Она подняла лапку над головой и помахала ею.

– Ну-ка!

Брошенная, кроличья лапка заскользила по плиткам пола. Постукивая кривыми ножками, кресло устремилось за ней. Будто собака, оно принялось обнюхивать неожиданный подарок. Фыр-фыр-фыр! А Насте только этого и было надо.

– Ага, попалось!

Она завалилась через подлокотник на сиденье. Получив нежданного седока, кресло забыло лапку, испуганно всхрапнуло и заскакало по кругу. Ножки молотили воздух, Настю мотало во все стороны, но, даже сделав кульбит, кресло не смогло сбросить ее с себя.

– Взлетай! – скомандовала она.

И кресло прыгнуло вверх.

Проснулась Настя за пять минут до будильника. Ощущение, что Юрчик в безопасности, никуда не делось. Наоборот, она откуда-то знала, что он появится примерно через полчаса, и у них даже будет время позавтракать вместе.

Настя по-быстрому приняла душ, затолкала грязное белье в стиральную машинку, прибрала постель и на скорую руку забабахала Юрчику царь-яичницу с беконом, помидорами, перцем и кусочками полукопченой колбасы. Потом вскипятила чайник и приготовила себе кофе с молоком. На ломтик белого хлеба уронила ломтик сыра. Последний штрих – листик салата. Кажется, все готово.

И тут же в дверном замке осторожно заелозил ключ. Настя кивнула самой себе – не ошиблась – и откусила бутерброд.

– А вот и я!

Юрчик шагнул в кухню, не посчитав нужным раздеться. В глазах – легкая опаска, на губах – улыбка.

– Привет, – сказала Настя. – Садись. Я тебе яичницу сварганила.

Юрчик подошел к плите, снял крышку со сковородки и потянул носом воздух.

– Круто. А со мной ничего не случилось, – развел он руками.

Полы куртки попытались изобразить из себя крылья.

– Я вижу, – сказала Настя.

– Я серьезно.

– Ну, ты же здесь.

Юрчик закивал, полез за пазуху.

– Смотри, – на стол шлепнулась тонкая пачка денежных купюр, перетянутых синей резинкой. – Пятьдесят тысяч.

– Оно того стоило? – подняла голову Настя.

– Ну, Насть… Что там было-то? Щенки пришли учить дядю уму-разуму. А у дяди – друзья, тоже дяди. И они – сами с усами. Так, максимум, нос вправили одному не в меру борзому щеглу.

Он потер руки и принялся хозяйничать: достал хлеба из хлебницы, поставил на стол подставку, водрузил на нее сковородку, вооружился вилкой. Сел, встал, налил из чайника чаю.

– А я, может, из-за тебя человека убила, – сказала Настя, отхлебнув кофе из кружки.

– Чего?

Юрчик уставился на Настю. Вилка застыла в сантиметрах от яичницы.

– Да, я загадала: или он, или ты.

– Угу. Просто загадала?

Настя кивнула.

– Был пожар, и его увезли на «скорой».

– Когда?

– Вчера. В телевизоре.

Юрчик поскреб нос.

– И причем здесь я?

– Притом. На куртку посмотри, – сказала Настя.

Под ее взглядом Юрчик потянул полу кожанки вверх.

– Ты уве…

– Другую, – сказала Настя.

– А-а! – Юрчик нырнул пальцами в прореху на левом боку. – Я же говорю, щегол молодой меня пырнуть захотел. Слов ему мало было. Так он даже до кожи своей кривой заточкой не достал. Во, смотри.

Он задрал футболку. Напротив прорехи действительно не было даже царапины.

– Это не потому, что не достал, – сказала Настя.

– А потому, что ты?

– Да.

– Не-а, – Юрчик вонзил вилку в жарко-желтое тело яичницы. – Это лапка моя. Так бы точно пропорол.

– Это я.

Несколько секунд Юрчик жевал, глядя в упрямые Настины глаза. Потом вздохнул.

– Ну, ты. Может и ты. Если у вас там размен по телевизору прошел… Я че, я не возражаю. Только дико как-то.

– Не дико. Ну, все, я опаздываю, – Настя допила кофе. – Посуду за собой…

– Вымою, – кивнул Юрчик.

– Сегодня ты никуда не исчезнешь? – уже в прихожей, просовывая руку в рукав плащика, спросила Настя.

– Нет. Все, полноценно дома.

– Хорошо.

Уже на улице Настя удивилась самой себе. У нее Юрчик вернулся, а она снежную королеву изображает! Нет чтоб на шею броситься. Мужчина пришел? Пришел. Не просто так, а с деньгами пришел! И не с бабами тусил, а другу помогал. С чего же ты ему в сковородку, что было, побросала да яйцом залила?

Дура совсем.

А по-иному посмотреть: Юрчик разве не виноват? Король, видите ли! Деньги на стол бросил! Всего лишь ножом пырнули, сущая ерунда. А между ними теперь… нет, не лапка. Бог с ней, с лапкой. Между ними теперь тот мертвец из Овчаровки. И вчерашний погорелец. Как бы это не глупо, не по-идиотски звучало, но Настя верила, что их несчастье обернулось жизнью для Юрчика. Ведь именно этого она и хотела.

Загадывала.

Плохо то, что он не понимает. Для него это – лапка. Ну, да, можно не видеть взаимосвязи. Можно считать совпадением. Но для нее-то эта взаимосвязь есть! Да, да, да! – чуть не закричала вслух Настя. Я сошла с ума. Я вижу эту взаимосвязь, она проходит через мое сердце! Ох, наверное, было бы лучше вовсе не включать телевизор.

Она едва не шагнула с тротуара под автомобиль, и только рассерженный, визгливый клаксон заставил ее дернуться назад.

– Простите.

Недовольная физиономия мелькнула в боковом зеркале. В неприятное слово сложились губы. И возразить нечего.

– Простите, – еще раз повторила Настя.

Автомобиль дернулся и покатил мимо, крупный, черный, опасный. Кто-то перебежал, кто-то встал рядом с Настей, выжидая проезд очередной машины. Прошелестел шинами по «зебре» блестящий «мерседес».

Вот теперь можно.

В кафе рядом с офисом Настя купила стаканчик кофе. Паша, молодой парень, коллега по работе, встретил ее на входе.

– Кофе с утра? – спросил он, сбивая пепел сигареты в стоящую рядом урну.

– А чем плохо? – удивилась Настя.

– Привыкание, – сказал Паша, затянувшись. – Даже термин такой есть, кофейная наркомания. Надпочечники перестают вырабатывать кортизон, потому что ты получаешь его из кофе. Потом уже не соскочить. Не слышала?

– На себя посмотри, – фыркнула Настя.

– Ты про это? – Паша свел взгляд к сигарете. – Ну, да, я тоже себя гублю. Вопрос в том, когда включится механизм погибели. И включится ли вообще?

– Может, с кофе также?

Паша в сомнении качнул головой.

– Нет, конечно, ты можешь надеяться…

Настя рассмеялась.

– Я как-нибудь переживу.

– Ладно, пошли.

Паша выбросил окурок в урну. У Насти зазвонил телефон.

– Я сейчас, – сказала она, вглядываясь в бликующий экран.

Юрчик. С чего бы? Пропустив Степана Георгиевича из отдела логистики, Настя прижалась спиной к стенному выступу.

– Алло?

– Ты обиделась? – сразу спросил Юрчик.

Настя закусила губу.

– Мне кажется, ты можешь погибнуть, – сказала она. – Мне… я очень этого не хочу. И я… я, наверное, что угодно смогла бы сделать, чтобы ты жил. И от этого мне плохо. Потому что кто-то, наверное, может пострадать.

Юрчик помолчал. Динамик слегка потрескивал.

– Ты в это действительно веришь? – спросил он наконец.

– Как ты в свою лапку, – сказала Настя.

– Тогда это серьезно.

– Еще как.

Юрчик вздохнул.

– Ладно, что-нибудь придумаем.