Мы остаёмся жить

Как ни странно, я ещё был в сознании. Найдя для себя место помягче, я свалился на него, чтобы покинуть мир чувств, который не может обойтись без боли.

– Выпей вина, мой друг. Моя жена позаботится о ране. Но прежде, ты должен отдохнуть.

И он протянул мне кувшин, полный сладкого вина. Я осушил его полностью; на какое-то время забыл о боли и поторопился уснуть. Позже, мне скажут, что сон мой затянулся на весь день и всю ночь. И всё равно, сказать, что я отдохнул, можно лишь с большой натяжкой, потому что всё это время мне снились кошмары – один ужаснее другого.

Проснулся уже с перевязанным плечом; рядом со мной сидел Флавий Тиберий с лицом, постаревшим за пару дней на двадцать лет.

– Твои раны быстро затягиваются, – прокричала старуха на ломаной латыни из другого угла дома, где согнулась над кастрюлькой, – с моим мужем – всё было бы гораздо труднее. Крепкий из тебя получился бы солдат. Несколько дней – и сможешь ходить лучше, чем раньше.

Закончив, она протянула мне чашку.

– Выпей это – сил будет больше.

Я сделал глоток – солёное со сладким. Я узнал этот вкус.

– Молоко с конской кровью, – опередила она меня, – ты быстро встанешь на ноги. Вы уж не сердитесь на моего дурака за то, что доставил вам столько хлопот – он не хотел причинить вам зла; просто у него не хватает мозгов.

– Ничего страшного. Если бы не он – с нами могло произойти ещё чего похуже, чем царапина на плече.

– Вижу, тебе уже намного лучше, раз язык твой острее даже, чем стрелы, с которыми мой муж выходит на охоту. А раз так, то и голова на твоих плечах варит лучше моего котелка. А раз с головой всё в порядке, то и желудок не обидит старую гуннскую женщину и не откажется от угощения. Аппетит-то у вас проснулся? Еда почти готова.

– С радостью проглотил бы сейчас всё, что угодно. А от таких ароматов – голова моя вообще сходит с ума.

Я старался улыбаться; но мой пришедший в себя ум всё никак не мог переварить и взять в толк одну фразу этой женщины, брошенную ей как бы случайно. То, что разница в возрасте у них лет двадцать – ещё как-то укладывалось в голове, хоть и казалось необычным. Но она сказала «гуннская женщина» – вряд ли это могло быть простой оговоркой. Жена этого доброго человека – из народа гуннов, опустошивших сотни мирных городов и чуть не уничтоживших обе Римские империи.

Я взглянул на Флавия Тиберия, которому сам воздух приносил невыносимые страдания. Глаза его, тем не менее, были ещё живы; и он моргнул ими один раз, подтверждая мои мысли.

– А где сейчас ваш муж? – спросил я у старухи, разливавшей горячее блюдо по тарелкам.

– На охоте – где же ещё – подстреливает других таких же несчастных, как и вы.

Она подставила к моей кровати табурет и положила на него тарелку.

– Не расскажите, с какой целью вы покинули тесный и шумный Рим, и зашли так далеко в земли, которые принадлежат тем, кого вы называете «варварами»?

– Мы ищем сбежавшего сына моего друга, – я кивнул в сторону Флавия Тиберия, – его имя Аппий Примул Перн, ему уже больше пятидесяти лет. Вам известно что-нибудь о нём?

– Ах, эти длинные римские имена – даже если бы слышала, то не запомнила бы. Высокомерные названия всё равно не спасли бывших хозяев от гибели. А твой друг – не особо разговорчив.

– Флавий Тиберий – очень стар. Он родился в год, когда имя Стилихона, спасителя Рима, звучало там из каждого угла. А человек, которого мы ищем, был в расцвете лет, когда вандалы ворвались в Рим, унизив и сыновей, и отцов. С тех пор, он много лет не показывался на людях; а теперь вот сбежал. Мы с моим другом очень переживаем за него.

– И у вас есть на это основания. Попасть в руки гуннам и готам – далеко не самое страшное, что могло с ним произойти. Много всякого народу властвует теперь в местах, где раньше каждый мог назвать себя римлянином. Жители этого паршивого города закрылись за своими воротами, будто надруганная женщина прикрывает свой срам юбкой. Люди там привыкли называть каждого чужака «варваром». Они считают, что за стенами их города теперь дикое поле, полное хищных зверей. Но все мы – такие же люди; и тоже не всегда мирно ладим друг с другом. Мы обрели новый дом – хотят того старые хозяева или нет. И мы будем строить новые селения, взамен утраченных вами. Вы думаете в своём Риме, что вы проиграли; что всё кончено и время остановилось. Но всё – только начинается. Я прожила долгую жизнь; правда, не такую, как твой друг. И я видела множество духов, говоривших со мной языком сновидений. Исчезнут и гунны, и готы, и римляне; и все германцы, и франки, и лангобарды, и остальные. Появятся новые народы и новые империи. Рим – сделал всё, что мог для этого мира; теперь, ему нужно тихо уснуть, чтобы не мешать времени идти дальше.

– Меня вовсе не волнует, что будет с Римом; моего друга – тоже. Мы даже не намерены возвращаться обратно. Мы просто хотим найти одного заблудившегося человека, судьба которого нам небезразлична.

– Увы, за много лет, вы – первые римляне, которых встретила я и мой муж; а ведь нам известны все окрестные места – иначе мы не сумели бы выжить. Возможно, вы движетесь не в том направлении. А может, вашего пропавшего друга уже и нет в живых – он ведь тоже старик. Сам ты ранен, хоть и бодр духом; но вот спутник твой – больше напоминает живого мертвеца. Я не хочу его расстроить; но должна сказать, что вряд ли он ещё когда-нибудь увидит своего сына.

После этих слов, даже каменное лицо Флавия Тиберия перекосилось от гримасы отчаяния. И здесь, он тоже не нашел, что сказать.

– Ну, ешьте, давайте. Во все времена: не было ничего важнее еды.

Вскоре, вернулся и сам хозяин дома. Но пришел он не один; следом за ним во внутрь зашел парень со светлыми волосами, похожий на охотника. Я догадался, кем он был; передо мной стоял остгот. Теперь, их народ – хозяева этой земли; надолго ли?!

В Риме об остготах ходит множество пугающих легенд; среди всех варварских народов только гунны смогли бы тягаться с ними в сфере страха римлян перед ними. Однако этот парень – вовсе не казался таким уж страшным. Хоть он и был врагом Рима, а я – неприятелем королевства остготов, от него исходила доброта и приветливость. Его трудно было ненавидеть; и у него – не было никаких причин враждебно относиться к нам.

Позднее, мы с ним наладим диалог, во время которого он скажет:

– Хоть остготы и отобрали у римлян землю – мой народ и твой сражались плечом к плечу против общего врага – гуннов Аттилы. И мы победили.

Он говорил о битве на Каталаунских полях. В той битве, насколько мне известно, не было победителей. Аттила был вынужден отступить; а спустя какое-то время расстался с жизнь – а вместе с ним и величие гуннов. Аэция – лучшего римского полководца, одержавшего вверх над варварами – убили по приказу императора. Теодорих – король остготов – погиб во время битвы; а его страна окунулась в братоубийственную войну за власть. И гунны, и римляне, и готы – для нас это был самый печальный из всех дней. Это была победа Рима; но она же и показала, что нашей цивилизации настал конец.

Молодой остготский охотник сел за один стол с двумя старыми римлянами и стал молча уплетать еду из тарелки, которую поставила перед ним гуннская женщина. Даже Флавия Тиберия это обстоятельство слегка позабавило – ведь это было фантастичнее вымысла; даже в самых безумных легендах, ходивших по Форуму, не случалось подобных чудес.

Что происходит с этим миром? – слова, которые я не устану повторять каждый день.

– Я похож на римлянина, – сказал подстреливший меня хозяин дома, – но на самом деле, отец мой был гунном; а мать родом была из Вольтеры. А этот славный охотник остгот – спас однажды мне жизнь. На меня напали волки, а он подстрелил их – одного за другим. Я никогда не видел ничего подобного. С тех пор, мы с ним – друзья.

Всё намного труднее, чем может показаться на первый взгляд.

– Меня всё никак не покидают мысли о прощальной записке, которую оставил Аппий Примул, – сказал я однажды Флавию Тиберию, который за день старел как за год, – он говорит в ней, что хочет вернуться к некоему дому. Я не уделил этому должного внимания; но под «домом» он мог иметь в виду самое, что ни на есть конкретное место, в котором мог жить когда-то. Но ведь дом его находится в Риме – и на этом месте я окончательно запутался в словах и безумных идеях Аппия Примула.

– В его далёком детстве, – ответил тогда Флавий Тиберий, и каждое слово ему приходилось выдавливать из себя через силу, – мы каждое лето отправлялись на нашу виллу в Цезальпийской Галлии. Но затем, я был нужен Риму больше, чем любил семью. Я сражался и я победил; но в конечном итоге, все мы проиграли. Не было никого, кто смог бы нас защитить; варвары пробили тараном ворота Рима. Мы потеряли все провинции – и Цезальпийскую Галлию тоже. Мы потеряли Италию, которая была римской уже тысячу лет. И больше сорока лет мы с Аппием Примулом не бывали на той вилле с тех пор.

– Что ж ты сразу не сказал мне об этом! Цезальпийская Галлия, север, вилла, которую Аппий Примул называет «домом» своего счастливого детства. Всё сходится – мы знаем, где его искать.

– Вот только я не знаю, – вздохнул Флавий Тиберий, – прошло столько лет, что о той вилле я могу вспомнить лишь то, что она существовала когда-то. Я не мог поверить, что Аппий Примул ещё помнит её; ведь я сам – не знаю, как добраться туда.

– Проклятье!

Я потерял душевное спокойствие, которое всегда считал одним из величайших своих достоинств. Я кричал; и сломал бы наверняка несколько предметов, если бы было, что ломать. Но так же быстро, как настало моё безумие, я привёл себя в порядок – это ещё одно моё достоинство.

– Может быть, ты помнишь хотя бы, как далеко находится эта вилла от границы Италии и Цезальпийской Галлии?

Флавий Тиберий покачал головой.

– Ну, хоть что-нибудь!

– Нет. Ничего. Прости.

– Как же нам теперь его найти?!

– Мы уж точно не сделаем этого, если будем сидеть на месте, – неожиданно повысил голос он, – вот только идти так далеко – я вряд ли смогу. Жизни может не хватить, чтобы искать среди тысяч опустевших вилл Цезальпийской Галлии ту самую.

Я знал, что он скажет это. И он, и я – мы оба боялись этих слов больше угрозы варваров, больше всего.

– Мы найдём его, – сказал я, – мы уже близко.

– Нет. Я вообще зря всё это затеял. Возвращайся домой. Прости, что втянул тебя в это – в своё старческое безумие. Всё кончено.

Те два или три дня, что мы провели в компании варваров – я должен был догадаться, насколько Флавию Тиберию было тяжело выносить их присутствие. Ещё один день здесь – и он умрёт, возможно, самым несчастным из римлян в эти тяжёлые времена.

Но я не дам этому произойти.

Я встал с кровати и поднял Флавия Тиберия на ноги. Остгот охотник не всегда был здесь, но приходил каждый день в час, когда солнце светит ярче всего. И сейчас, он был здесь; как и хозяин дома. Они оба обернулись в нашу сторону; и увидели нас: я, рана вместе с чудом затянувшейся раной и Флавий Тиберий, едва стоявший на ногах и державшийся за моё плечо. Но и мы, и они молчали; заговорила женщина:

– И куда это вы собрались?! Ты ещё по-прежнему слаб, а у твоего друга вид и вовсе такой, будто он помирать собрался. Вам нельзя пока покидать этот дом.

– Я знаю. Но умоляю вас: ждать больше нельзя. И я прошу вас о помощи: если мы задержимся здесь – мой друг умрёт. Помогите нам найти его сына.

– Мы блуждали в пустоте, – сказал Флавий Тиберий, – а выйдя из неё – так стремимся попасть обратно.

– Мой брат охотится неподалёку, – сказал охотник остгот, – у него, может быть найдётся лошадь для меня и ещё одна для вас двоих, если я попрошу. Мне сказали, что вы хотите попасть в Цезальпийскую Галлию – а я хорошо знаю земли на север отсюда. Я могу вас провести.

Он добавил:

– В тех землях обитают готы; но многие из них – простые разбойники. Если нас поймают – могут и убить. Поэтому нужно идти осторожно и не сбиваться с пути. Скажите, куда именно вы хотите попасть?

– Точно сказать не могу. Где-то там есть ныне заброшенная вилла, где сын моего друга бывал в молодости. Мы думаем, он там.

– Я так понял, вы не знаете, где находятся эти римские развалины. Вы сами не знаете, куда едете; и хотите найти то, что найти невозможно. Не лёгкие задачи вы, римляне, ставите перед собой.

– У нас нет другого выхода, – сказал я, – мы должны попасть туда; и как можно скорее. Нам нужна ваша помощь – нам ни за что не справиться в одиночку.

– Хорошо. Я попрошу своего брата дать нам лошадей. Если он согласиться, то уже к вечеру вы будете в Цезальпийской Галлии. Но помогать вам искать нечто, что вы сами не знаете – я не смогу, особенно, рискуя жизнью. Это уже ваше испытание.

– Ты великий человек, раз помогаешь им, – сказала старая гуннская женщина, – а вы – отважные люди, раз идёте в неизвестность ради любви.

Римлян больше нет. Нет больше и тех, кого мы называли «варварами». Время бесконечных войн – прошло. И так много людей теперь лежат в земле. Отныне: есть только люди, которые живут рядом друг с другом – нравится им это или нет. Тысячелетие Рима прошло; новое тысячелетие настало.

Молодой охотник остгот гнал своего коня так быстро, как только мог; и мы вдвоём на одной лошади едва могли поспеть за ним. Если бы я стал рассказывать эту историю в Риме – любой счёл бы её за вымысел – настолько она была невероятна. Но всё было именно так: ведь воспоминания мои такие яркие. А может, всё это был один лишь сон?! Но тогда бы он длился всю жизнь. Нет, не смотря на все прелести сна – только реальность может быть настолько невероятной.

У Цезальпийской Галлии мы действительно были уже к вечеру. Он завёл нас так далеко, как только мог; и затем, остановил своего коня.

– Дальше я идти не могу. Но это кольцо – принесёт вам удачу. Оно сделано из старого священного дерева, в которое ударила молния. Найдите того, кого ищете. И да поможет вам ваш бог.

Он кинул в нашу сторону деревянное кольцо и я поймал его в кулак. Не успел я и поблагодарить, как он уже скрылся так далеко, что видна была одно лишь облако пыли на горизонте. Я примерил кольцо себе на палец – оно идеально подошло.

Флавий Тиберий и я – мы развернулись, чтобы увидеть свой путь. Перед нами стоял глубокий тёмный лес.

Возрождение Второе

Так пролетело множество жизней, прежде чем я снова встретил её. Восемь раз сезонам пришлось смениться, чтобы этот день настал. Обстоятельства, которые привели нас друг к другу во второй раз – никак иначе, кроме как удивительными и невероятными назвать было нельзя.

Это произошло во времена, когда мне опротивел тот образ жизни, который я вёл до того; и всеми удачами и неудачами пытался скрыться. Иногда, даже всего моего опыта оказывается недостаточно, чтобы избежать проблем. Но бывает и так, что все сквозь неприятности, мы всё равно приходим к тому, что так долго искали.

Так произошло со мной одним вечером (а может это была уже ночь), когда я слонялся по холодным и пустым улицам города, в котором не был уже много лет. Он изменился – ничего от старого в нём уже не осталось. А я только и мог, что мечтать о тёплом уголке в каком-нибудь кафе.

Бывали уже такие времена, когда мне приходилось прятаться. Я пережил их все и знал, что нужно для этого делать. В это время исчезнуть стало намного сложнее, чем хотя бы сто лет назад. Но я отказываюсь верить, что существует хоть что-нибудь, чего я не смог бы, приложив достаточные усилия. На одном месте я долго не задерживался. Избегал отелей и прочих мест, где от меня потребовали бы удостоверение личности. Бывало, приходилось ночевать под звёздами, как веков восемь назад, в похожей ситуации. Но часто, даже это было лишним.

В кафе я находил одиноких, скучающих женщин; уставшие друг от друга пары. Я легко находил повод для начала разговора. Дайте мне сказать лишь слово, и вы уже в моей власти – так считают многие, кто знает меня. Доля правды в этом есть несомненно. Я выбираю только тех, кого смогу убедить впустить меня на ночь – по паре жестов, по походке, по тембру голоса я могу быстро узнать таких. Наутро я покидал их, хоть и многие просили меня остаться. Это опасно и для меня, и для них. Нет, я не хочу рисковать – даже жизнями незнакомцев. Одна пожилая дама предлагала мне целые пачки денег своего мужа, если я останусь с ней всего на пару ночей. Какая наивность. Будто бумага когда-то что-то значила для меня. У меня целыми днями не было и копейки в кармане, но я по-прежнему на высоте и двигаюсь быстрее, чем вести обо мне доходят до моих преследователей. Несколько правильных слов в правильное время, правильному человеку – стоят дороже всего, что она только могла мне предложить. Я поцеловал её и ушел, больше никогда не появляясь в том городе, чтобы всё начать сначала. Я сменял людей и места чаще, чем ел; и так могло продолжаться вечно.

Когда-нибудь, это должно кончиться, несомненно. Вот только чем? Будет ли это моя долгожданная смерть?! А может и новая жизнь; но всё равно, какой бы она не была, мне скоро захочется от неё избавиться. Я ждал конца; но даже предположить не мог, что всё кончится именно сегодня.

Арткафе «Ретро» находилось в подвале серого здания из прошлого века. Подходя ближе, музыка становилась всё громче, а на входе висела табличка с надписью на старомодном шрифте: «Сегодня работаем круглосуточно, господа». Как раз в это время подул сильный ветер, а одет я до сих пор был не по сезону. Наступивший внезапно мороз пробирал до костей, а от голода мои ноги ели-ели могли двигаться дальше. Выбирать себе место для охоты сегодня не приходилось. Я протянул руку в надежде избавиться от страданий – хоть на одну ночь. На зависть всем остальным, кто остался снаружи, мне это удалось. Я вошел внутрь.

Исчезнувшие за века дух и воля пробудились с новой силой, стоило мне только услышать первые три аккорда. Затем, они заиграли вновь – и звучали каждый раз, когда моя нога спускалась на одну ступеньку вниз. Голос прошлого, тёплое дыхание и весёлая, пусть и не всегда, компания; и надежда на спасение – последнее было самым важным. За столетия, прошедшие у меня за спиной, мне казалось, что я услышал всю музыку, что люди были в силах сочинить. Новое звучание – это всё то же самое, только на других инструментах, в других тональностях. Я думал так и тысячу лет назад. Потом, мне пришлось признать, что я ошибался. Несмотря на сверхбыстрый полёт человечества вперёд, кто-то ещё оборачивается назад и записывает мелодии в стиле, окончательно вышедшем из моды полвека или больше назад. Музыка, которую все считали мёртвой – живёт и развивается в таких местах: в барах и подвалах. И это было прекраснее всего, что этот город только мог мне предложить.

За вход мне пришлось расплатиться последними деньгами, оставшимися у меня после моей последней жертвы – от той самой пожилой дамы, которая была настолько заботливо, что всё равно пожелала наполнить мои карманы хоть парой своих драгоценных бумажек. И вот, теперь там дребезжит последняя мелочь. Моё отношение к ней осталось прежним, хоть она и могла насытить мой желудок раз, а то и два. Голод – это всего лишь муки и слабость. А слушая голос ушедшего века – меня уже ничего не заботило. Меня ждало освобождение.

В этом старом мире всё настолько ново, что найдётся и такая мелочь, ещё способная меня поразить. В этом зале, подходящем больше для склада банок с солёными огурцами, а не для джазовых концертов, чего могло стоить одно серое лицо незнакомого никому человека, среди стольких потенциальных жертв? Возможно, оно стоило больше всех богатств больших городов – нужно всего лишь узнать его, и всё. А чего стоило её лицо для меня?.. Ещё дороже, ведь богатство меня и так не привлекало.

Помнит ли она меня? Может и нет – тогда… Но не могла она просто так забыть меня. И я её помнил: ещё два года назад, как она случайно заглянула в «Утомлённое Солнце» и я пошел за ней. Моей первой мыслью при виде её в подвальном арткафе «Ретро» было бежать оттуда – и как можно скорее. Такого ещё не происходило со мной. Мелочь, но никогда…

Я стоял посреди зала, казалось, уже вечность рассматривая её. Глаза у неё были направлены немного в сторону, где, как я заметил, не было ничего. В тот момент я знал: просто так подойти к ней я не мог. Нажать на курок снайперской винтовки, глядя на неё сквозь прицел, находясь где-то за километр – запросто. Но стоя так близко от неё и свести на нет возникший пробел в несколько шагов между нами – невозможно. Не мог и всё тут.

Но я хотел этого, а потому, мне пришлось прибегнуть к одной маленькой хитрости: как истукан, стоя на одном месте, незаметно для головы пустить ноги в свободный ход. Я не мешал им двигаться, ничем их не сдерживал – таким образом, обманывая сознание, с ужасом постигающее то, что объект внезапно возникших у меня страхов обратил ко мне своё внимание и что я сам теперь стою перед ним. Она отвлеклась от пустоты и с любопытством меня осмотрела. Но теперь, вспомнит она меня или нет – от моих сил это теперь почти не зависело. Я мог только прошептать голодным, но всё ещё уверенным и сильным голосом:

– Здравствуйте, вы меня помните?

Она нахмурилась, правда стараясь что-нибудь припомнить. Но по выражению её лица и по смущённым глазам мне стало ясно, что первое сражение проиграно.

– Вы, – протянула она, – наверное, меня с кем-то путаете. Ничего не могу вспомнить. Хотя, лицо вроде и знакомое. Простите, вы не сказали своё имя. Кто вы?

Нужные слова запрыгали у меня на кончике языка. Но как всегда, я проглотил их, дав волю совсем иным:

– Попытайтесь вспомнить. Лично я не забуду этого никогда: у нас с вами было свидание в парке несколько месяцев назад.

– Извините, но вы ошибаетесь. Я жената. Я не могла пойти с незнакомым мужчиной на свидание несколько месяцев назад.

– Возможно, это было больше пары месяцев – не помню. Я забыл взять ваш номер телефона. Это меня расстраивало больше всего – я не мог даже позвонить и извиниться, что напугал вас. Кое-кто в тот день нарвался не на тех – он посмел вырвать у вас сумочку и я остановил его, но большой ценой.

– Господи… Я вспомнила. Вы убили человека!

– Нет. Я никого не убивал. Это был травматический пистолет, а парень оказался не по профессии пугливым. Я оставил ему небольшой синяк и сбил с ног – вот всё. Наверное, я должен был предупредить вас – вышло всё совсем не так, как должно было.

– Два года назад. Не несколько месяцев, а целых два года прошло. Странный вы человек.

– Всё может быть. Я помню только вас, а не время между нами. Оно всегда идёт для меня по-другому – не так, как для всех.

– А это как?

– Ты слышишь джаз со сцены? Если хоть чуть-чуть ускорить ритм, то мелодия станет для людей совсем непонятной: эти безумные ритмы, сумасшедшие аккорды и синкопы. Но я слышу только первую и последнюю ноты в такте. Вот примерно с чем это можно сравнить. Я перешагиваю через время.

– Это же ужасно!

– Нет. Просто музыка звучит по-другому.

– Как странно. О, извините, мы как-то заговорились и я совсем забыла, что вы стоите. Присаживайтесь.

– О, мне не хотелось бы так нагло навязываться. Вы, наверное, пришли сюда отдохнуть, а с моей стороны было так грубо подходить и смущать вас…

Она захохотала. Её смех напомнил мне предсмертные вопли фазанов.

– Сколько вам лет? Из какого вы века?! Садитесь уже – мы отдыхаем.

Я сел.

– Слушай, – продолжала она, – наверное, это я должна извиниться за тот раз. Ты помог мне, а я, ни в чём не разобравшись, просто взяла и исчезла – ужасно вышло. Тогда, я помню, у меня в голове всё закружилось – я нашла удобную возможность, спряталась и убежала. Странно, правда? Я вспоминала тебя потом; мне было стыдно. Прости меня.

– Ничего. Зато, мы встретились теперь – и мне это нравится куда больше. Во всех случайных встречах есть нечто магическое, тебе не кажется?

Наш разговор шел в том же русле ещё долго. Мы снова встретили друг друга спустя два года, а говорили так, будто были старыми друзьями. За вечер, почти все наши слова были из тех, что можно было и не произносить – все они известны наперёд. Только один мой вопрос из всех произнесённых фраз и её слова, которые я получил в ответ – действительно были мне интересны:

– А что ты делаешь здесь? Пока я не появился, ты сидела здесь одна и почти ничего не пила. И вот я захожу – и всё становится совсем по-другому. Тебе так нравится слушать джаз в одиночестве?

– Ух, ну и вопросики же у тебя. Да, мне очень нравится эта музыка. А вот почему?! Мне вообще трудно объяснить то или иное своё чувство. Понимаешь: что-то я просто люблю, а что-то ненавижу. А джаз – я люблю. Вот я сижу здесь и вижу разные удивительные фигуры, каждая своего цвета. Я пью мало не потому что не люблю выпить, а для того, чтобы не испортить вкус джаза. Другой бы меня не понял; но ты, я надеюсь, поймёшь. Когда я говорю «фигура» или «вкус», или «запах» в разговоре с кем-нибудь о джазе – я никогда не имею в виду нечто абстрактное. Наоборот, вкус джаза – это конкретное ощущение моего языка и больше всего оно напоминает мне сейчас вкус ванильного мороженого с орешками. Если я слышу аккорд, то сразу вижу перед собой наяву фигуру – всегда либо прекрасную, либо отвратительную. Только десять лет назад, можешь себе представить, открыла для себя то, что люди не чувствуют ни звука, ни запаха, ни цвета, когда слушают музыку. Как ты думаешь, на что была похожа моя жизнь десять лет назад, когда я наслаждалась вкусом музыки и думала, что люди вокруг меня чувствуют то же самое?! Вот, к примеру, посетители вокруг нас – они ведь только слышат её, да и то, далеко не все. Мне кажется, что это – пустая трата бесценного воздуха, раз удовольствие от музыки мы получаем неполное. Если и любить, и наслаждаться музыкой – то только так, как я.