Христов братец. Русские духовные стихи, легенды и сказки

Вот в самый вторник вышел парень на тропинку, сказал: «Благослови, Господи!» – и пустился в путь-дорогу. Прошел немного – и слышит детские голоса: «Христов братец, скажи об нас Христу – долго ли нам мучиться?» Прошел еще немного – и видит: девицы из колодца в колодец воду переливают. «Христов братец, – говорят они ему, – скажи об нас Христу – долго ли нам мучиться?» Идет он дальше – и видит тын, а под тем тыном виднеются старики; всех илом занесло! И говорят они: «Христов братец, скажи об нас Христу – долго ли нам мучиться?» Идет все дальше и дальше – и вот усмотрел того самого старца, с которым вместе он разговлялся. Старец у него спрашивает: «Не видал ли чего по дороге?» Парень рассказал ему все, как было. «Ну,

узнал ли ты меня?» – говорит старец, – и только тут узнал мужик, что это был сам Господь Иисус Христос. «За что ж, Господи, младенцы мучатся?» – «Их мать во чреве прокляла, им в рай и пройти нельзя!» – «А девицы?» – «Они молоком торговали, в молоко воду мешали; теперь весь век будут они переливать воду!» – «А старики?» – «Как жили они на белом свете, так говорили: только бы на этом свете хорошо пожить, а на том все равно – хоть тын нами подпирай! Вот они весь век и будут стоять под тыном». Потом повел Христос мужика по раю и сказал, что тут и ему место уготовано (мужику и выйти оттудова не хотелось!). А после повел его к аду, и сидит в аду мать мужика; он и стал просить Христа: «Помилуй ее, Господи!» Повелел ему Христос свить наперед веревку из кострики. Мужик свил веревку из кострики: видно уж Господь так дал! Приносит ко Христу. «Ну, – говорит он, – ты вил эту веревку тридцать лет, довольно потрудился за свою мать – вытащи ее из ада». Сын кинул веревку к матери, а та сидит в смоле кипучей. Веревка не горит – так Бог дал! Сын совсем было вытащил свою мать, уж за голову ее схватил, да она как крикнет на него: «Ах ты, борзой кобель, совсем было удавил!» – веревка оборвалась, и полетела грешница опять в смолу кипучую. «Не хотела она, – сказал Христос, – и тут воздержать своего сердца: пусть же сидит в аду веки вечные!».

Жадная старуха

Жил старик со старухою; пошел в лес дрова рубить. Сыскал старое дерево, поднял топор и стал рубить. Говорит ему дерево: «Не руби меня, мужичок! Что тебе надо, все сделаю». – «Ну, сделай, чтобы я богат был». – «Ладно; ступай домой, всего у тебя вдоволь будет». Воротился старик домой – изба новая, словно чаша полная, денег куры не клюют, хлеба на десятки лет хватит, а что коров, лошадей, овец – в три дня не сосчитать! «Ах, старик, откуда все это?» – спрашивает старуха. «Да вот, жена, я такое дерево нашел – что ни пожелай, то и сделает».

Пожили с месяц; приелось старухе богатое житье, говорит старику: «Хоть живем мы богато, да что в этом толку, коли люди нас не почитают! Захочет бурмистр, и тебя и меня на работу погонит; а придерется, так и палками накажет. Ступай к дереву, проси, чтоб ты бурмистром был». Взял старик топор, пошел к дереву и хочет под самый корень рубить. «Что тебе надо?» – спрашивает дерево. «Сделай, чтобы я бурмистром был». – «Хорошо, ступай с Богом!»

Воротился домой, а его уж давно солдаты дожидаются: «Где ты, – закричали, – старый черт, шатаешься? Отводи скорей нам квартиру, да чтоб хорошая была. Ну-ну, поворачивайся!» А сами тесаками его по горбу да по горбу. Видит старуха, что и бурмистру не всегда честь, и говорит старику: «Что за корысть быть бурмистровой женою! Вот тебя солдаты прибили, а уж о барине и говорить нечего: что захочет, то и сделает. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтоб сделало тебя барином, а меня барыней».

Взял старик топор, пошел к дереву, хочет опять рубить; дерево спрашивает: «Что тебе надо, старичок?» – «Сделай меня барином, а старуху барыней». – «Хорошо, ступай с Богом!» Пожила старуха в барстве, захотелось ей большего, говорит старику: «Что за корысть, что я барыня! Вот кабы ты был полковником, а я полковницей – иное дело, все бы нам завидовали».

Погнала старика снова к дереву; взял он топор, пришел и собирается рубить. Спрашивает его дерево: «Что тебе надобно?» – «Сделай меня полковником, а старуху полковницей». – «Хорошо, ступай с Богом!» Воротился старик домой, а, его полковником пожаловали.

Прошло несколько времени, говорит ему старуха: «Велико ли дело – полковник! Генерал захочет, под арест посадит. Ступай к дереву, проси, чтобы сделало тебя генералом, а меня генеральшею». Пошел старик к дереву, хочет топором рубить. «Что тебе надобно?» – спрашивает дерево. «Сделай меня генералом, а старуху генеральшею». – «Хорошо, иди с Богом!» Воротился старик домой, а его в генералы произвели.

Опять прошло несколько времени, наскучило старухе быть генеральшею, говорит она старику: «Велико ли дело – генерал! Государь захочет, в Сибирь сошлет. Ступай к дереву, проси, чтобы сделало тебя царем, а меня царицею». Пришел старик к дереву, хочет топором рубить. «Что тебе надобно?» – спрашивает дерево. «Сделай меня царем, а старуху царицею». – «Хорошо, иди с Богом!» Воротился старик домой, а за ним уж послы приехали: «Государь-де помер, тебя на его место выбрали».

Не много пришлось старику со старухой нацарствовать; показалось старухе мало быть царицею, позвала старика и говорит ему: «Велико ли дело – царь! Бог захочет, смерть нашлет, и запрячут тебя в сырую землю. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтобы сделало нас богами».

Пошел старик к дереву. Как услыхало оно эти безумные речи, зашумело листьями и в ответ старику молвило: «Будь же ты медведем, а твоя жена медведицей». В ту ж минуту старик обратился медведем, а старуха медведицей, и побежали в лес.

Страшный Суд

Спустится на землю судья праведныйМихайло-архангел, свет,Со полками он с херувимскими,С херувимскими и с серафимскими,Со всею он силою небесноюИ со трубою он златокованой.И первый он раз вострубит, —И души в телеса пойдут;Второй он раз вострубит, —От гробов мертвые встают;В третий раз вострубит, —Все на суд Божий пойдут.И праведные идут по правую руку,А грешные по левую.У праведных лица хорошие,На главах власы, как лунь светла;А у грешных лица все черные,У грешных власы словно стрелы стоят.Праведные идут, – все стихи поютХерувимские и серафимские,Величают Христа, Царя Небесного,Пресвятую они Матерь Богородицу,Величают они Михайла-архангела:«Не возможно ли, батюшко,Михайло-архангел, помиловать?»Отвечает Михайло-архангел,Свет, им чудотворец:«Проходите, рабы крещеные, души верные,Уготовали вы царство небесное!»А грешные идут, – слезно плачут,Плачут они и рыдают,Ко Михаилу-архангелу причитают:«Не возможно ли нас, батюшко,Михайло-архангел, помиловать?И дайте нам годы урочные,Столько годов, сколько в море песку?»Отвечает им Михайло-архангел,Свет чудотворец:«Отойдите, злые, окаянные!Белый свет вам на волю дан был,Сами вы себе место уготовали,Место – муку вечную и тьму кромешную!»Рече Михайло-архангел чудотворец:«Ангели вы мои, архангели!Берите прутья железные,Гоните вы злых, окаянных,Гоните вы в реку огненну,Засыпьте и песком и хрущобою,Завалите доскою чугунною:Не чул бы я от них ни писку, ни вереску,Ни зубного бы от них скрежетания!»Они идут да слезно плачут,Отцу-матери причитают,Ко сырой земле припадают:«Почто вы нас, отцы-матери, породили?Краше бы нас на родинах растоптали!Ко страху Божьему вы нас не учили!»

Солдат, нечистая сила и Смерть

Служил солдат Богу и великому государю целых двадцать пять лет, выслужил три сухаря и пошел домой на родину. Шел-шел и крепко задумался: «Господи Боже ты мой! служил я царю двадцать пять лет, был сыт и одет; а теперь до чего дожил? и голоден, и холоден; только и есть что три сухаря». А навстречу ему убогой нищий и просит милостинку. Солдат отдал нищему один сухарь, а себе оставил два. Пошел дальше; немного погодя попадается ему другой нищий, кланяется и просит милостинку. Солдат подал и этому сухарь, и остался у него один. Опять пошел дальше своей дорогою и повстречал третьего нищего: кланяется ему старец и просит милостинку. Вынул солдат последний сухарь и думает: «Целый дать – самому не останется, половину дать – пожалуй, сойдется этот старец с прежними нищими, увидит у них по целому сухарю и обидится: лучше отдам ему весь, а сам обойдусь кое-как!» Отдал последний сухарь и остался ни при чем. Вот старец и спрашивает его: «Скажи, добрый человек, чего желаешь, в чем нуждаешься? я те помогу». – «Бог с тобой! – отвечает солдат, – с тебя, старичок, взять нечего: ты сам человек убогой». – «Да ты не смотри на мое убожество; только скажи, чего желаешь, – а я уж награжу тебя за твою добродетель». – «Мне ничего не надо; а коли есть у тебя карты, так подари на память». Старец вынул из-за пазухи карты и дает солдату: «Возьми, – говорит, – с кем ни станешь играть в эти карты – всякого обыграешь: да вот на тебе и торбу: что ни встретишь на дороге, зверя ли, птицу ли, и захочешь поймать, – только распахни торбу и скажи: «Полезай сюда, зверь али птица!» – и все сделается по-твоему». – «Спасибо», – сказал солдат, взял карты и торбу и поплелся в путь-дорогу.

Шел близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, и пришел к озеру, а на том озере плавают три диких гуся. Вот солдат и вздумал: «Дай-ка я торбу свою попробую!» Вынул ее, распахнул и говорит: «Эй вы, дикие гуси! полетайте в мою торбу». И только выговорил эти слова – как снялись гуси с озера, и прилетели прямо в торбу. Солдат завязал торбу, поднял на плечи и пустился в дорогу. Шел-шел, и пришел в город. Забрался в трактир и говорит хозяину: «Возьми этого гуся и зажарь мне к ужину, а другого гуся отдаю тебе за хлопоты, а третьего променяй мне на водку». Вот солдат сидит себе в трактире да угощается: выпьет винца да гусем и закусит. И вздумалось ему посмотреть в окошко: стоит на другой стороне большой дворец, только во всем дворце нет ни одного стекла целого. «Послушай, – спрашивает он хозяина, – что это за дворец и отчего пустой стоит?» – «Да вишь, – говорит хозяин, – царь наш выстроил себе этот дворец, только жить-то в нем нельзя; вот уже семь лет пустеет! всех нечистая сила выгоняет! Кажную ночь собирается там чертовское сонмище, шумит, пляшет, в карты играет и всякия скверны творит». Вот солдат пошел к царю. «Ваше царское величество! позволь, – говорит, – мне в твоем порожнем дворце одну ночь переночевать». – «Что ты, служба! – говорит ему царь, – Бог с тобою! уж были такие смельчаки, брались переночевать в энтом дворце, да ни один живой не ворочался!» – «Небось, русский солдат ни в воде не тонет, ни в огне не горит. Служил я Богу и великому государю двадцать пять лет, да не умер; а то за одну ночь у тебя помру!» – «Я ж тебе говорю: пойдет туда с вечера живой человек, а утром одни косточки найдут». Солдат стоит на своем: пусти да пусти его во дворец. «Ну, – говорит царь, – ступай с Богом, ночуй, коли хочешь; я с тебя воли не снимаю».

Пришел солдат во дворец и расположился в самой большой комнате; снял с себя ранец и саблю, ранец поставил в уголок, а саблю на гвоздик повесил; сел за стол, вынул кисет с табаком, набил трубку – и покуривает себе. Вот ровно в двенадцать часов – откуда что взялось – набежало во дворец чертей видимо-невидимо; поднялся гам, крик, пляс, музыка. «А и ты, служивый, здесь! – закричали черти. – Зачем пожаловал? Не хочешь ли поиграть с нами в карты?» – «Отчего не хотеть! только, чур, играть моими картами». Сейчас вынул свои карты и ну сдавать. Стали играть; раз сыграли – солдат выиграл, в другой – опять солдат выиграл; сколько ни ухитрялись черти, а все деньги спустили солдату: он, знай, себе загребает! «Постой, служивый, – говорят черти, – есть у нас еще шестьдесят четвериков серебра да сорок золота, давай-ка играть с тобой на это серебро и золото!» – и посылают они малаго чертенка таскать серебро. Стали снова играть, солдат все обыгрывает: уж чертенок таскал-таскал, все серебро перетаскал, и говорит старому дьяволу: «Дедушка, больше нету!» – «Таскай, пострел, золото!» Вот он таскал-таскал золото, целый угол завалил, а толку все нету, все солдат обыгрывает. Жалко стало чертям своих денег; вот они и давай приступать к солдату, да как заревут: «Разорвем его, братцы! съедим его!» – «Еще посмотрим, кто кого съест!» – говорит солдат, схватил торбу, распахнул и спрашивает: «А это что?» – «Торба», – говорят черти. – «А ну, по Божьему слову, полезайте в торбу!» Только сказал – и полезли черти в торбу; да много ж набралось их, чуть ни давят друг дружку! Солдат завязал торбу покрепче и повесил на стенку на гвоздь; а сам улегся спать.

Поутру посылает царь своих людей: «Ступайте, проведайте – что с солдатом деется? Коли пропал от нечистой силы, так приберите его косточки!» Вот и пошли; приходят во дворец – а солдат весело по горницам похаживает да трубочку покуривает. «Здорово, служивый! не чаяли увидать тебя живого! Ну, как ночевал, как с чертями поладил?» – «Что черти! вы посмотрите-ка, сколько я серебра да золота у них выиграл, вишь, какие кучи!» Посмотрели царские люди и вздивовались, а солдат им наказывает: «Приведите, братцы, да поживее двух кузнецов, да чтоб захватили с собой железную плиту и молоты». Те бегом бросились в кузницу, и живо справили дело. Пришли кузнецы с железной плитою, с тяжелыми молотами. «Ну-ка, – говорит солдат, – снимите эту торбу да приударьте ее по-кузнешному». Стали кузнецы снимать торбу и говорят промеж собою: «Ишь какая тяжелая! черти – что ли в ней напиханы!» А черти откликаются: «Мы, батюшки! мы, родимые!» Сейчас положили кузнецы торбу на железную плиту и давай молотами постукивать, словно железо куют. Жутко пришлось чертям, невмоготу стало терпеть: «Смилуйся! – заорали, – выпусти, служивый, на вольный свет, по век тебя не забудем; а уж в этот дворец ни один черт ни ногой… всем закажем, за сто верст от него будем бегать!» Солдат остановил кузнецов, и только развязал торбу – черти так и прыснули, и пустились без оглядки в тартарары – в преисподнюю. А солдат не промах, ухватил одного старого чорта, разрезал ему лапу до крови: «Подавай, – говорит, – росписку, что будешь мне верно служить!» Нечистый написал ему в том росписку своею кровию, отдал и навострил лыжи. Прибежали черти в пекло, переполошили всю нечистую силу – и старых, и малых; сейчас расставили кругом пекла часовых и крепко-накрепко приказали караулить, чтоб как-нибудь не пробрался туда солдат с торбою.

Пришел солдат к царю. Так и так, говорит, очистил дворец от дьявольского наваждения. «Спасибо, – говорит ему царь, – оставайся жить у меня, стану тебя заместо брата почитать». Остался солдат при царе жить; всего у него вдоволь, денег куры не клюют, и задумал он жениться. Оженился, а через год после того дал ему Бог сына. Вот и приключилась этому мальчику хворь, да такая – не может никто вылечить; уж сколько лекарей перебывало, толку нет ни на грош. И задумал солдат про того старого черта, что дал ему росписку, а в росписке написал: вечно-де буду тебе верным слугою; вздумал и говорит: «Куда-то мой старый черт девался?» Вдруг явился перед ним тот самой черт и спрашивает: «Что твоей милости угодно?» – «А вот что: захворал у меня сынишка, не знаешь ли – как бы его вылечить?» Черт вытащил из кармана стакан, налил его холодной водою, поставил хворому в головах и говорит солдату; «Поди-ка, посмотри на воду». Солдат смотрит на воду, а черт его спрашивает: «Ну, что видишь?» – «Я вижу: в ногах у моего сына стоит Смерть». – «Ну, коли в ногах стоит, то будет здоров; а если бы Смерть в головах стояла – то непременно бы помер». Потом берет черт стакан с водою и брызнул на солдатского сына, и в ту же минуту он здоров сделался. «Подари мне этот стакан, – говорит солдат, – и больше ничего от тебя не надо». Черт подарил ему стакан, а солдат воротил назад расписку. Сделался солдат знахарем, стал лечить бояр и генералов; только посмотрит в стакан – и сейчас скажет: кому помереть, кому выздороветь.

Случилось самому царю захворать; призвали солдата. Вот он налил в стакан холодной воды, поставил царю в головах, поглядел – и видит, что Смерть тут же в головах стоит. И говорит солдат: «Ваше царское величество! никто тебя не сможет вылечить. Смерть в головах уж стоит; всего-навсего только три часа и осталось тебе жить!» Царь услыхал эти речи и сильно на солдата озлобился: «Как так? – закричал на него, – ты многих бояр и генералов вылечивал, а меня не хочешь? Сейчас прикажу казнить тебя смертию!» Вот солдат думал-думал: что ему делать? и начал просить Смерть: «Отдай, – говорит, – царю мой век, а меня умори; все равно придется мне помереть – так уж лучше помереть своею смертию, чем лютую казнь претерпеть!» Посмотрел в стакан, и видит, что Смерть стоит у царя в ногах. Тут солдат взял воду и сбрызнул царя: стал он совершенно здоров. «Ну, Смерть! – говорит солдат, – дай мне сроку хоть на три часа, только домой сходить да с женой и сыном проститься». – «Ступай!» – отвечает Смерть. Пришел солдат домой, лег на кровать и крепко разболелся. А Смерть уж около него стоит: «Ну, служивый! прощайся скорее, всего три минуты осталось тебе жить на свете». Солдат потянулся, достал из-под голов свою торбу, распахнул и спрашивает: «Что это?» – Смерть отвечает: «Торба». – «Ну, коли торба, так полезай в нее!» Смерть прямо в торбу и шурхнула. Солдат – куда и хворь девалась – вскочил с постели, завязал торбу крепко-накрепко, взвалил ее на плечи и пошел в леса Брянские, дремучие. Пришел и повесил эту торбу на горькой осине, на самой вершине, а сам воротился домой.

С той поры не стал народ помирать: рожаться – рожается, а не помирает! Вот прошло много лет, солдат все торбы не снимает. И случилось ему идти по городу. Идет, а навстречу ему эдакая древняя старушка: в которую сторону подует ветер, в ту сторону и валится. «Вишь, какая старуха! – сказал солдат, – чай, давно уж помирать пора!» – «Да, батюшка! – отвечает старушка, – мне давно помереть пора, – еще в то время, как посадил ты Смерть в торбу, оставалось всего житья моего на белом свете один только час. Я бы и рада на покой, да без Смерти земля не примает, и тебе, служивый, за это от Бога непрощенный грех! ведь не одна душа на свете так же, как я, мучится!» Вот солдат и стал думать: «Видно, надобно выпустить Смерть-та; уж пускай уморит меня… И без того на мне грехов много; так лучше теперь, пока еще силен, отмучусь на том свете; а как сделаюсь крепко стар, тогда хуже будет мучиться». Собрался и пошел в Брянские леса. Подходит к осине и видит: висит торба высоко-высоко и качает ее ветром в разные стороны. «А что, Смерть, жива?» – спрашивает солдат. Она из торбы едва голос подает: «Жива, батюшка!» Снял солдат торбу, развязал и выпустил Смерть, и сам лег на кровать, прощается с женою и сыном, и просит Смерть, чтоб уморила его. А она бегом за двери, давай Бог ноги: «Пущай, – кричит, – тебя черти уморят, а я тебя морить не стану!»

Остался солдат жив и здоров, и вздумал: «Пойду-ка я прямо в пекло: пущай меня черти бросят в кипучую смолу и варят до тех пор, покудова на мне грехов не будет». Простился со всеми, и пошел с торбою в руках прямо в пекло. Шел он близко ли – далеко, низко ли – высоко, мелко ли – глубоко, и пришел-таки в преисподнюю. Смотрит, а кругом пекла стоят часовые. Только он к воротам, а черт спрашивает: «Кто идет?» – «Грешная душа к вам на мучение». – «А это что у тебя?» – «Торба». Заорал черт во все горло, ударили тревогу, сбежалась вся нечистая сила, давай запирать все двери и окна крепкими запорами. Ходит солдат вокруг пекла и кричит князю пекельному: «Пусти, пожалуста, меня в пекло; я пришел к вам за свои грехи мучиться». – «Нет не пущу! ступай, куда знаешь; здесь тебе места нету». – «Ну, коли не пущаешь меня мучиться, то дай мне двести грешных душ; я поведу их к Богу, может – Господь и простит меня за это!» Князь пекельный отвечает: «Я тебе еще от себя прибавлю душ пятьдесят, только уходи отсюдова!» Сейчас велел отсчитать двести пятьдесят душ и вывесть в задние ворота, так чтобы солдат не увидел. Сказано, сделано. Забрал солдат грешныя души и повел к самому раю. Апостолы увидали и доложили Господу: «Такой-то солдат двести пятьдесят душ из пекла привел». – «Примите их в рай, а солдата не пущайте». Только солдат отдал одной грешной душе свою торбу и приказал: «Смотри, как войдешь в райские двери – сейчас скажи; полезай, солдат в торбу!» Вот райские двери отворились, стали входить туда души, вошла и грешная душа с торбою, да о солдате от радости и забыла. Так солдат и остался, ни в одно место не угодил. И долго после того он жил-жил на белом свете, да вот только на днях помер.

Вирша об Адаме

Праведное солнце в Раю просветило.

Плакался Адам, перед Раем стоя:

– Рай мой, раю! Прекрасный мой Раю сотворену бысть,

Евы ради Раю заключену бысть,

Ева согрешила, Адама прельстила,

Весь род наш отгнала от Рая святого;

Ум свой помрачила, во тьму погрузила.

Адам вопияше к Богу со слезами:

– Боже милостивый, помилуй нас грешных!

Увы мне, грешному, увы беззаконному!

Уж я не слышу архангельска гласа,

Уж я не вижу и райския пищи

– Проговорила Ева, ко Адаму глаголя:

– Адаме, Адаме, ты мой господине,

Не велел нам Бог жити во прекрасном Рае

И ничто же вкушати от райския пищи.

Послал нас Господь-Бог на трудную землю

Нам хлеба вкушати от потного лица,

Нам праведно жити и зла не творити —

И брате любити Господь спорядился.

Адам свободился, во Иордане крестился,

И мы, друзе и братие, присягнем мы ко Божии церкви.

И ныне, и присно, и во веки веков аминь.

Ангел

Родила баба двойни. И посылает Бог ангела вынуть из нее душу. Ангел прилетел к бабе; жалко ему стало двух малых младенцев, не вынул он души из бабы и полетел назад к Богу. «Что, вынул душу?» – спрашивает его Господь. – «Нет, Господи!» – «Что ж так?» Ангел сказал: «У той бабы, Господи, есть два малых младенца; чем же они станут питаться?» Бог взял жезло, ударил в камень и разбил его надвое. «Полезай туда!» – сказал Бог ангелу; ангел полез в трещину. «Что видишь там?» – спросил Господь. – «Вижу двух червячков». – «Кто питает этих червячков, тот пропитал бы и двух малых младенцев!» И отнял Бог у ангела крылья, и пустил его на землю на три года.

Нанялся ангел в батраки у попа. Живет у него год и другой; раз послал его поп куда-то за делом. Идет батрак мимо церкви, остановился и давай бросать в нее каменья, а сам норовит, как бы прямо в крест попасть. Народу собралось много-много, и принялись все ругать его; чуть-чуть не прибили! Пошел батрак дальше, шел-шел, увидел кабак и давай на него Богу молиться. «Что за болван такой! – говорят прохожие, – на церковь каменья швыряет, а на кабак молится! мало бьют эдаких дураков!..» А батрак помолился и пошел дальше. Шел-шел, увидал нищаго, и ну его ругать попрошайкою. Услыхали то люди прохожие и пошли к попу с жалобой: так и так, говорят, ходит твой батрак по улицам – только дурит, над святыней насмехается, над убогими ругается. Стал поп его допрашивать: «Зачем-де ты на церковь каменья бросал, на кабак Богу молился?» Говорит ему батрак: «Не на церковь бросал я каменья, не на кабак Богу молился! Шел я мимо церкви и увидел, что нечистая сила за грехи наши так и кружится над храмом Божьим, так и лепится на крест; вот я и стал шибать в нее каменьями. А мимо кабака идучи, увидел я много народу, пьют, гуляют, о смертном часе не думают; и помолился тут я Богу, чтоб не допускал православных до пьянства и смертной погибели». – «А за что облаял убогого?» – «Какой то убогий! много есть у него денег, а все ходит по миру да сбирает милостину; только у прямых нищих хлеб отнимает. За то и назвал его попрошайкою».

Отжил батрак три года. Поп дает ему деньги, а он говорит: «Нет, мне деньги не нужны; а ты лучше проводи меня». Пошел поп провожать его. Вот шли они – шли, долго шли. И дал Господь снова ангелу крылья; поднялся он от земли и улетел на небо. Тут только узнал поп, кто служил у него целых три года.

Два Ивана солдатских сына

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик. Пришло время – записали его в солдаты; оставляет он жену беременную, стал с нею прощаться и говорит: «Смотри, жена, живи хорошенько, добрых людей не смеши, домишка не разори, хозяйничай да меня жди; авось Бог даст – выйду в отставку, назад приду. Вот тебе пятьдесят рублей; дочку ли, сына ли родишь – все равно сбереги деньги до возрасту: станешь дочь выдавать замуж – будет у ней приданое; а коли Бог сына даст да войдет он в большие года – будет и ему в тех деньгах подспорье немалое». Попрощался с женою и пошел в поход, куда было велено. Месяца три погодя родила баба двух близнецов-мальчиков и назвала их Иванами солдатскими сыновьями.

Пошли мальчики в рост; как пшеничное тесто на опаре, так кверху и тянутся. Стукнуло ребяткам десять лет, отдала их мать в науку; скоро они научились грамоте, и боярских и купеческих детей за пояс заткнули – никто лучше их не сумеет ни прочитать, ни написать, ни ответу дать. Боярские и купеческие дети позавидовали и давай тех близнецов каждый день поколачивать да пощипывать. Говорит один брат другому: «Долго ли нас колотить да щипать будут? Матушка и то на нас платьица не нашьется, шапочек не накупится; что ни наденем, все товарищи в клочки изорвут! Давай-ка расправляться с ними по-своему». И согласились они друг за друга стоять, друг друга не выдавать. На другой день стали боярские и купеческие дети задирать их, а они – полно терпеть! – как пошли сдачу давать: тому глаз долой, тому руку вон, тому голову на сторону! Всех до единого перебили. Тотчас прибежали караульные, связали их, добрых молодцев, и посадили в острог. Дошло то дело до самого царя; он призвал тех мальчиков к себе, расспросил про все и велел их выпустить. «Они, – говорит, – не виноваты: на зачинщиков Бог!»