Сказы Капкыдадыча

– Да вот племяннице её будущую работу хочу показать.

Вахтёрша с пониманием закивала.

– Это хорошее дело. Нынче молодых на тяжёлую работу калачём не заманишь. Ступайте с богом. Сёдня как раз Игорь Моисеич дежурный.

В токсикологическом отделении на Любочку пахнуло густым, насыщенным запахом лекарств и ещё чего-то неопределённого, но при этом пугающего.

– В токсикологию, девонька, поступают все отравленники. Вот тут палата, где людям, у которых почки плохо работают, аппаратом помогают кровь очищать. В этой, я смотрю, нынче угорельцев поместили. Кровь у них необыкновенная, почерневшая.

Любочку действительно замутило, она вся покрылась липкой испариной.

– Пойдём-ка отсюда, а то сомлеешь раньше времени.

Баба Поля ввела её в большую просторную палату с зарешечёнными окнами, где лежали преимущественно женщины.

– Вот, моя хорошая, сюда бы ты угодила, если бы уксуса попробовала.

Любочка поначалу ничего особенного в пациентах не заметила. Но вдруг ближняя к ней девица как-то странно кхекнула и из неё исторглось не то хрипенье, не то рычание издыхающего зверя. Любку всю обдало холодом, рот у неё сам по себе открылся, а душа сжалась, словно от удара.

– Ой, что это?

Баба Поля положила руку на лоб страдалицы и тихо проговорила:

– Всё нутро она себе сожгла, вот чего. Теперь всю жизнь эта красавица будет маяться. Умереть не умерла, но порешилась до инвалидности.

В уголках губ отравленницы запузырилась розовая пена. Любка заворожено уставилась в её отрешённое лицо, не в силах оторвать взгляда, и едва слышно прошептала:

– Согласная я.

Дома они сели за стол. Спина у Любочки выпрямилась, словно там образовался кол. Весь её облик обрёл несвойственную серьёзность, а в глазах засветилась ясная решимость.

– Чего делать-то нужно, баб Поля?

– Раздевайся-ка, девонька, пойдём, я тебя обмою.

В ванной баба Поля долго поливала на неё травными настоями, что-то при этом нашёптывая и ласково бормоча. Местами Любочка разбирала отдельные слова, но смысла не понимала.

– Уйдя, уйдя пако жесь… Света огнь в нутре зажесть… Двои стань одно навек… Чело чадо врат распесь…

Любочка не заметила, как уснула. А пробудилась от толчка. За окном уже стоял день. Первое, что она обнаружила, это непривычные ощущения: никогда ещё Любочка не чувствовала такой цельности во всём своём существе. Что-то удивительное произошло, пока она спала. Сами сны не помнились, но чем-то глубинным Любка явственно различала картины неведомого, но такого реального и прекрасного, что всё привычное окружение теперь казалось только тенью в сравнении с этим.

На пороге появилась баба Поля. Она была необычно нарядно одета, облик её излучал торжественное спокойствие и величественность, лишь в глазах играли искорки грусти.

– Проснулась, девонька? Пойдём-ка чаю попьём, да мне в путь пора.

Любочка быстро оделась в предчувствии непоправимой беды и, тщательно умывшись, подсела к столу. Сначала они молча пили травный чай, а потом баба Поля положила перед ней пачку каких-то бумаг.

– Теперь послушай меня, бедовая. Вот документы на квартиру. Все они переоформлены на тебя, хозяйствуй аккуратно. Первые полгода, когда знания будут находить тебя, будет трудновато, но сдюжишь. Не ты первая – не ты последняя, кто по этой дороженьке пойдёт.

Баба Поля непререкаемым жестом остановила Любочкины вопросы.

– Тай, послушай меня, объяснять боле будет некому. Остаёшься один на один с жизнью.

– Да-а, а как же знания? Кто ж мне их передаст?

Баба Поля улыбнулась одними глазами.

– Сама. Главное в твоей жизни – это отыскать ключ к сути, а он внутри тебя. Слушай себя, научайся чувствовать, что в тебе и снаружи. Так и найдёшь… Помолчи-ка.

Любочка едва справилась с замешательством, но когда унялась, то обнаружила внутри себя странное спокойствие, как будто нечто большое в ней воспринимало происходящее должным. И это большое было невозмутимо и бездонно глубоко.

– Ну, увидела себя? Вот в этом колодце всю мудрость будешь черпать. Однако не думай, что это легко. С великим трудом достаются знания жизни. Платят за них самой дорогой ценой – глупостью да невежеством. А эти подруги любят артачиться до смерти.

Любочка кивнула, и взяла в себя в руки. Но тут в голове у неё вспыхнула обжигающая мысль.

– А как же с моим ухажёром? Он же зарезать может!

– Вот это и будет твоим первым уроком.

Баба Поля на минуту задумалась, а потом, пристально посмотрев на Любу, проговорила:

– Документы на мой схорон и, где место могилы, тебе вышлют. Будешь приезжать на место, представляйся моей внучкой… Ну, с богом.

С небольшим узелком баба Поля пошла восвояси. На пороге она оглянулась.

– Сёдни перед сном попьёшь отвару, что в кринке на столе стоит, а боле ничего не пей и не кушай. Поняла?

– Поняла, баба Поля.

– Меня не провожай, до вечера у тебя работы хватит.

Когда двери за ней затворились, Люба тяжело вздохнула и впервые осенила уход человека крестным знамением. Но что её саму удивило, так это сила, заструившаяся с пальцев.

К горлу, было, подкатил комок рыданий, однако Любочка упрямо тряхнула головой, отгоняя от себя печаль, и пошла в свою комнату. Из сумки она достала одежду: тряпки заграничные да выходную обувку, какую всякими путями накупила. Разложила всё словно для последнего осмотра. Оказалось, что не было у неё ни одной вещи, чтобы нормально, по-человечески, одеться, одни пёрья яркие, мужицкое внимание завлекать. Любка безжалостно их скомкала и вынесла на помойку.

До вечера она разбиралась со своим новым хозяйством, ни о чём не думая, только одна спокойная решимость двигала ею.

Когда в окошко уже заглядывала луна, Любочка неспешно выпила из кринки ведовское зелье. Вначале в голове прояснилось, но через минуту сильно затошнило, и приступила слабость. Пришлось сразу же лечь в постель. По телу забегали мурашки, особенно в паху и бёдрах. Мелькнули испуганные мысли, что отравила её колдунья, устроив спектакль с похоронами, но мелькнули, да истаяли где-то в глубинах пробудившейся души.

Как-то разом в глазах просветлело, несмотря на ночную темень, заблазнились картины. Вот идёт Любочкин ухажёр Рустам, на улице пасмурно, и лицо у него злое, хмурое. Что-то внутри неё знает сколько времени, будто внутри будильничек тикает. Рустам идёт к дому бабы Поли, заходит в подъезд…

Незаметно эта картина перетекла в сложные узоры, которые складывались то в буквы, то в витиеватую кружевную вязь. Любочка смотрит и всё понимает, как если бы для неё раскрывались знакомые ранее знания. Она их понимает словно свои, удивляется забывчивости. Одно не ясно, почему отказалась ради каких-то глупых девических утех от таких сокровищ?

Над головой пронеслась тень, Любочка даже пригнулась.

– Не пугайся, девонька.

– Баба Поля? Где Вы? Не вижу Вас…

– Не оглядывайся, не ищи меня. Огонёчек перед собой видишь? Вот с ним и разговаривай.

– Баба Поля, так это всё наяву или я сплю?

В глубине темноты раздался ласковый смешок.

– Глупенькая! Явь да неявь бывает только для слепых, а для проснувшихся – всё едино, отделить одно от другого невозможно. Ты сейчас темноту видишь, но со временем осветишь этот мир светом своей души и ведения. Не будет для тебя препятствием ни время, ни пространство.

– Дак я чо, ясновидящей стану?

Огонёк мигнул и заискрился.

– Как глупость бабью истаешь, перегонишь её в разумение, так и станешь. То, что сейчас из тайных свитков узнала – только маленький шаг к этому. Главное – делай, трудись. Потом и кровью отработаешь доступ к безвременным источникам. Не бойся и берись за любую работу.

Любочка вздохнула.

– А куда ж деваться? Сама решилась, возврату назад нету.

Темнота как эхо откликнулась на её вздох.

– Трудно тебе станет среди людей, во тьме они рождаются, в темноте и живут. А когда ещё и в тебе тьма не изжита, вдвойне трудней. Помни, испытания ждут суровые, пройти их сможешь лишь с чистыми помыслами и лёгким сердцем.

Любочке показалось, что вокруг неё стало светлей, как будто начали различаться неясные силуэты и чьё-то тёплое дыхание. Оно манило к себе множеством знакомых ощущений. Вот-вот у Любочки растворится внутренняя заслонка и она вспомнит что-то очень для себя важное.

– Баба Поля, а где ты сейчас?

Огонёк вновь замерцал.

– Жду своего часа, когда призовут. Не забудь завтра поставить свечку перед Николаем-угодником. Сходи в церкву, там закажешь поминовение, как положено.

– Так Вы умерли?

– Ушла! Сегодня под утро.

Последние слова растаяли в бесконечности. Любочка без всякого перехода уплыла в сон и пробудилась уже с первыми лучами солнца. До обеда она сходила в церковь, поставила свечки за упокой, но батюшка без свидетельства о смерти отпевать усопшую отказался.

Дома Любочка прибралась. Когда на улице закрапал дождь, сердце сжалось от предчувствия. Всё виденное во сне сбывалось.

“Господи, – взмолилась Любочка, – не оставь меня глупую, неразумную!”

И так искренне из неё выпорхнуло умоление, что страха разом не стало.

Рустам пришёл после полудня. Он осмотрелся и, обнаружив отсутствие хозяйки, сразу взорвался грубыми ругательствами:

– Что, русская шлуха, опять гдэ-то отсасывала? Бладская харя! А ну, давай, раком становысь! Вот тут – на стол… Быстро, я сказал! …Что молчышь, простытутка ыбаная?

Рустам наконец заметил, что Любочка никак на него не реагирует, а сидит на стуле, сложив руки на коленях, и молчит. Взгляд спокойный, словно не разъярённый мужчина рядом с ней буйствует, а кино какое смотрит.

– Ты… сучка…

Рустам уже хотел как следует отчихвостить столь негостеприимную подругу, но тут встретился с её взглядом. Сколько в нём струилось нежности, непонятной муки и сострадания… А страха не было и в помине.

– Ты што уставылась? Не слишала… курва…

Последние слова Рустам произносил неуверенно. Он смешался. От неподвижной фигуры Любочки исходило что-то странное и пугающее.

– Ты… ты… што это…

Но Любочка, словно живое изваяние, продолжала сидеть неподвижно, только глаза засветились странным блеском. Рустам замер, а потом осторожно попятился. В этот момент в серванте громко звякнули тарелки, парень взвился и опрометью бросился вон из квартиры.

– Вэдьма-а!!!

Любочка проводила его убегающую фигуру долгим взглядом.

– Нет, миленький, ещё не ведьма, но я ею непременно стану!

Ещё два раза довелось Любочке повстречаться с бабой Полей. Каждый раз она приходила к ней на пороге засыпания. Подплывёт огонёчек к самым глазам, помигает и слова от него источаются.

– Баба Поля, а правда, что ведьмы на помеле летают?

– Зачем же на помеле-то им летать? Они по воле своей без всякого помела где хочешь оказаться могут.

– А чего в народе про это такие страшные сказки сочиняют?

– В народе непонятное всегда страшным делали. Вот твой бывший ухажёр, Рустам, как сейчас про тебя думать будет?

Любочка хмыкнула, но тут же задумалась.

– Ничего, конечно, хорошего. Пририсует рога с копытами да и отправит на… этот… на шабаш! Я вообще слышала, что они умных женщин не любят.

Огонёк на мгновенье растаял.

– Ой, девонька, много у тебя в голове туману. Нешто не видишь разницу между умной и мудрой?

Любочка горестно вздохнула.

– Да не задумывалась я над такими материями, баба Поля, не до этого было. Всё в облаках витала…

– Теперь придётся тебе и с облаками своими разбираться. Незначимых вещей для тебя боле не будет. Упустишь что – не сносить тебе головы. Реальный мир, он ведь с каждого реально и спрашивает. Поняла?

– Думаю, разберусь… Баба Поля, а как там, ну, с той стороны?

Огонёк замерцал.

– Нет никакой “с той стороны”. У жизни одна сторона. Только здесь сокрытого у человека нет, потому многие и страшатся умереть. Слепцу с памятью встренуться и лицом к лицу с плодами своей жизни – всё равно как к огню прислониться.

Любочка вдруг смутилась.

– А где ж оказываются те… ну, кто сам себя жизни лишил?

– Вот со своим и оказываются. От чего убегали, с тем и встречаются. Только времени тут не стаёт.

Любочка поёжилась.

– Наверное, это и есть ад, когда без времени. Так-то хоть какая-то надежда, что муть закончится…

В другой раз баба Поля, предчувствуя расставание, наставляла уже открыто:

– Пойди, девонька, к Татьяне Ивановне. Она заведует краевым аптечным складом. Меня помнит хорошо. Тебе сейчас боле всего научиться общаться с растениями нужно, да с живой природой. Поработаешь у неё сборщицей трав. Татьяна Ивановна – женщина добрая, но ей палец в рот не клади. Она меня много лет обихаживала, всё хотела в тайны ведовства проникнуть, но на роду ей не это написано. Так что смотри.

С травами общайся как живым человеком, с почтением и уважением, тогда разговаривать с ними научишься. Всегда чувствуй суть явления, иначе оно не раскроется. Да не со своим приходи, а развесив уши и открыв душу. Добротой и лаской камень к себе расположишь…

Так всё и случилось. Татьяна Ивановна сразу устроила Любочку лаборантом. Поговорила с ней пару раз, увидела, какое сокровище Полина Захаровна оставила, серьезно принялась обихаживать.

Летом заставила Любочку подавать документы в медицинское училище, сама же выезжала с ней в поле для сбора лекарственных трав. А когда Любочка на её глазах каким-то чудом находила редкие растения, о которых даже знатоки с придыханием говорили, вообще от неё ни на шаг не отставала, боясь что-нибудь упустить.

Любочке удивительно быстро удалось научиться общаться с природой. Для неё она раскрылась таким многообразием жизни, что старые привычки к праздному времяпрепровождению стали казаться странным и неуместным заблуждением. Правда, и люди, особенно прежние знакомые, предстали в новом свете. Теперь Любочка смотрела на их представления о жизни как на заблуждения неразумных и очень капризных детей.

Ещё более удивительное для ведуньи началось, когда ей стала открываться природа человека. Хвори и страдания оказались следом людских заблуждений. Открыв это для себя, Любочка принялась изучать сами истоки болезней. Одно дело унять зубную боль, а другое – её вылечить.

По городам тогда много объявилось всяких целителей да колдунов. Разъезжали, народ охмуряли, деньги большие зарабатывали. Случилось Любочке избавить Татьяну Ивановну от её застарелых болячек по женской части, она и ухватилась за идею открытия центра народной медицины. Но Любочка, помятуя о наказе бабы Поли, наотрез отказалась.

– Не в том счастье, чтобы суму свою набить, а чтобы человеком стать, мимо жизни не пройти. Вам, Татьяна Ивановна, большая благодарность, что помогаете в начинаниях, но ничему, видно, не научила Вас болезнь, от которой избавились. Потому она к Вам пристала, что больше сторонним занимались, не своим то есть.

Когда человек со своей дороженьки сворачивает, тогда болеть и начинает. Смысл любой хвори в том заключается, что она приходит ко всякому, кто силы тратит на возделывание чужих садов… Или слишком много на собственный, забывая про остальную Землю.

Все болезни – вестницы потери человеком меры.

В то время в городе гастролировал экстрасенс, на всю страну известный. По телевизору его часто казали. Он всё пыжился, чудесами людей кормил, авторитет завоёвывал.

И вот собрал этот экстрасенс полный зал любопытствующих, начал опять их тайными чудесами потчевать, да исцелять от порчи и сглаза любого, как вдруг перехватило у него горло.

Видно, серьёзно случилось, что со сцены убежал. А Татьяна Ивановна среди городского начальства в первых рядах сидела, сразу смекнула, сказала ассистентам кудесника про Любушку.

Те покумекали (сами-то ничего для “кормильца”, как припёрло живое дело, сделать не могут) собрали бедолагу да на машине к ведунье свезли.

Любочка приняла с почтением, посмотрела и говорит:

– Горю я Вашему помогу. Только в следующий раз, если не оставите этого чёрного шарлатанства, случится много худшее, уже никто не спасёт, так как против естества божественного идти пытаетесь.

Экстрасенс было взвился, а возразить-то нечего. Выгнал посторонних и согласился на Любочкины условия. Та провела по его горлу рукой да сняла козявку.

Подивился кудесник доморощенный, начал сулить горы золотые, если она с ним в Москву поедет. Любочка же только головой покачала. Так посмотрела на неугомонное чадо, что тот разом осёкся и быстренько со своей компанией ретировался. Совсем ретировался, сразу уехал из города, больше туда не возвращался.

Судьба у Любочки, скажу я Вам, интересная складывается. Сколько с ней всякого приключилось, не на один вечер хватит рассказывать.

Может, в другой раз чего вспомню к случаю, непременно поделюсь. Покамест, давай – спать пойдём, вон уж звёзды блекнуть стали, а мне вставать раным-рано.

СВЕТ В ОКОШКЕ

Когда человек смотрит в небо?

Да когда ему на душе тягостно – с надеждой на Отца Небесного. Или в радостном недоумении: за что, мол, такое счастье. А иные вообще головы не поднимают: “Чо я там не видел, в небе этом вашем?”.

Лёва Причудин, сидя в зоне, больше всего мечтал глянуть на небо глазами свободного человека. Вольным-то непонятно, что даже небесная высь за “колючкой” совсем по-другому воспринимается. Каждое проплывающее над головой облачко вызывает жгучую зависть и тоску – “Воля!”

Небо для зэка – это Воля, её непререкаемый символ.

И вот лежит Лёва на тёплой земле, вокруг никого, а над ним раскинулось бескрайнее торжество Воли. Он даже хихикнул от нежданно пришедшей ему мысли:

“Вот если бы небо тоже… на какую-нибудь зону”.

Но Лёвка тут же посерьёзнел: “Не хрен! Пусть всё горит синим пламенем, а небо – дело святое”.

Первый срок Лёва получил по глупости – ещё подростком. Они с дружками вдоволь поглумились над прохожим, в поздний час ненароком оказавшегося около их компании – молодых да ранних сорванцов.

Как выяснилось потом, прохожий был народным избранником в местный исполком, поэтому для них дело не спустили на тормозах, а выдали по полной программе. И понеслось!

На “малолетке” Лёва получил “настоящую” школу жизни. Там его научили отстаивать свои интересы, но главный принцип, которым он стал по жизни руководствоваться: кто сильней, тот и прав.

После перевода на “взрослую” зону парню пришлось пережить крушение последних остатков веры в светлое начало человека, внедрённой в него советской школой.

Деньги и Власть – вот высшие ценности для людей. Это Они правят справедливостью и законом. Так что, когда вышел срок отсидки, Лёва имел довольно ясное представление о сути мира. Возвращаться к прошлому ему не хотелось, решил ехать в большой город и там затеряться.

Благо что Хозяином колонии оказался толковый мужик, так как своим подопечным давал возможность на зоне работать.

И Лёвка, благодаря его политике, умудрился получить несколько профессий. Освоил кое-что из типографского дела: переплёт, набор; кое-что по столярному ремеслу; кое-что по слесарному. Освоил эти ремёсла Лёвка основательно и за свою квалификацию не боялся.

“Примут, никуда не денутся. Таких работников, как я, ещё поискать!”

Однако нестыковки в Лёвкиных претензиях к своему месту на Земле выявились уже в поезде. Проводник сразу на него взъелся, а, увидев справку об освобождении, которой тот с гордым видом помахал перед его носом, так и вовсе глаз не спускал, норовя при каждом случае уязвить.

– На свободу с чистой совестью? Ах ты, мать твою итти, короста вонючая! Ещё и гордишься, что закон преступил! Люди из последних сил честно трудятся, страну из руин поднимают, а такие прыщи, как ты, ихние копейки крадут.

Лёвка было торкнулся в следующий вагон, но тамошний проводник, видно предупреждённый товарищем, его оттуда попёр. Вдобавок сосед оказался словоохотливым мужичком и, подслушав Лёвкины словопрения с вагонным начальством, всерьёз насел на парня:

– Мила-ай, я ж на киче почитай полжизни протрубел. Вся-акого повидал. Эт, брат, терь на сю жисть. Теперя ты вечный изгой общества получаешься. Не примет оно тя, и не жди… В столицу собрался? И-и-и! Никак там затеряться удумал? И-и-и.

Да первый же постовой тя с такой ксивой за сто первый километр отправит, али куда ещё подальше.

Лёвка хотел было как следует встряхнуть доморощенного мудреца, выместив на нём возникшую обиду, но в словах прохиндея была правда. В крупных городах, да и вообще, куда бы он теперь ни поехал, ему ничего не светило. Это он ясно увидел по первым контактам с долгожданной свободой.

“Вот она, бля, житуха! Приехал, называется. Проще на зоне оставаться”.

Лёвка с грустью смотрел через пыльное окно поезда на зеленеющие просторы отчизны и манящие жизнерадостные пейзажи родной природы. Но никто среди этой красоты Лёву не ждал, нигде ему не светило окно гостеприимного дома.

На подъёме поезд слегка притормозил и поехал медленней. Лёвку словно подбросило. Он схватил котомку и на ходу сиганул с крутого обрыва.

…В небесной выси ватными громадами неподвижно стояли растрёпанные облака. Где-то поблизости прогудел самолёт. Звук на минуту заполнил окружающее пространство и истаял. Лёвка беспечно раскинул руки, закрыл глаза, сливаясь с тишиной. Ему было хорошо. Мысли лёгким туманом смешивались в преддверии сна, постепенно облекаясь в образы. Душа незримо всплыла наружу, погрузив тело в дрёму.

Лёвка пробудился от странного ощущения чьего-то присутствия и тут же принялся оглядываться. На небе уже появились первые звёзды, стрёкот кузнечиков стал громче. От железной дороги раздавался шум проходящего поезда. Вокруг же по-прежнему никого не было.

– Бля буду, ерунда какая-то.

Лёвка встряхнул головой, отгоняя навязчивые ощущения. Быстро соорудив костерок, он достал из котомки банку тушёнки, печенье и шкалик “пшеничной”.

– Ну, гражданин начальник, как говорится, за наше здоровье.

Водка оказалась доброй. Основательно закусив, Лёва уставился на огонь. Вместе с надвигающимися сумерками к нему вернулись невесёлые размышления о дальнейшей судьбе. На природе было хорошо и спокойно, но к людям, как ни крути, всё равно идти придётся.

“А что, поеду куда-нибудь в деревню или наймусь к геологам… Всё путём пойдёт”.

В темноте ближайшего кустарника ворохнулась массивная тень. Лёвка настороженно приподнялся, взяв в руки тлеющую головёшку.

– Э, кто там?

Однако в ответ только ветер прошелестел, унеся за собой всколыхнувшееся беспокойство.

“Отвык я… от жизни-то нормальной”.

Лёвка усмехнулся и вернулся к костру. Он неспешно докончил водовку с тушёнкой, решив после устраиваться на ночлег, как вдруг заметил невысокую фигуру, приближавшуюся к нему со стороны леса. Она будто плыла по воздуху и, как показалось Лёве, слегка мерцала.

“Ёхари-бабай, что за привидение?”

Когда фигура вступила в круг света от костра, то стало видно, что это женщина.

“Ну-у, вот так сюприз! Щас мы кости-то разомнём…”

Но Лёва осёкся, разглядев лицо женщины.

– Сеструха? А ты здесь откуда?

Та замерла в нескольких шагах от него и вперила взгляд на колыхающийся огонь.

– Да ты чо молчишь-то?

Лёвка оробел, чувствуя нелепость происходящего. Его движения сковал непонятный страх. Хотя трусом он не был, но что-то при всей правдоподобности облика сестры всё же смущало.

“Точно привидение, бля”.

В голове у Лёвы мягко прошелестело, будто перевернули страницу книги.

“Тебе нужно идти со мной”.

– Танька, это ты что ль говоришь?

Лёвка всё никак не мог врубиться в суть происходившего и не среагировал на мелькнувшую в сознании фразу. Она вновь повторилась.

– Не понял… Куда идти?

“За мной”.

Женщина плавно развернулась, направившись обратно к лесу.

– Э-э, ты куда? Подожди.

Не отдавая себе отчёта, Лёвка схватил котомку и бросился следом. Однако при всём старании догнать её он не мог.

Возле первых деревьев женщина сама остановилась, прямо перед ней в воздухе неожиданно возникла сияющая сфера. Лёвка ничего не успел сообразить, как с разбегу влетел в сгустившееся, словно кисель, пространство.

С этого момента для него разом исчезли все привычные ощущения мира, окружавшее было совершенно чужим. Хотя Лёва глазами ничего видеть не мог, но у него с обострившейся ясностью заработало внутреннее восприятие.

Так с ним всегда случалось в минуты опасности, что-то переключалось без спроса и выносило из беды. Но самым ужасным, исподволь дошедшим до сознания, явилось полнейшее безволие. Лёва практически полностью себе не принадлежал, он не мог двигать руками, ногами, поворачивать голову. Это его действительно поразило до глубины души.

“Во влип! Только без паники, Сеня, щас мы разберёмся, кто со мной решил в прятки поиграть”.

Но “разобраться” у Лёвки не получалось. Сознание начало растекаться на отдельные островки. В них он с удивлением созерцал целые сцены из прошлого, как будто просматривал по телевизору несколько программ одновременно.