I измерение

– Это что такое?! – ледяным тоном спросила Ольга, высокомерно приподняв бровь.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – за спиной Мейдзи стоял Лешка Дегтярёв. – Мы вот к Евгению Васильевичу пришли, а его нет. Мы подождём его Елена. Можно?

– Только вот вы один, без этого разгильдяя!

– Без оскорблений, пожалуйста!

– Мейдзи! Пьян?! – резко спросила Ольга.

– Голуба моя…

– Понятно! Иди-ка ты, дружок, отсюда и товарища с собой прихвати, – Ольга встала и, круто повернув за плечи Мейдзи, легонько подтолкнула к выходу.

– Уже иду. Леха пойдем. С этой дивчиной ничего не попишешь. Пойдем, мой верный друг, мой друг бесценный…

– Балбес, – крикнула Ленка с крыльца вдогонку приятелям. Заперев дверь на засов, она вернулась в комнату. – Н-да-а, Лешка смотрит на тебя с большим интересом. Только всё это напрасно.

– Почему же?

– Оттолкнешь!

– Может и нет, – раздумчиво ответила Ольга.

– Ну а Долговых ты в Москве навестила?

– Нет, – поникла головой Ленка. – Я ходила к ним несколько раз, тилинькала – тилинькала, никого нет!

– Что ты делала? – не поняла Ольга.

– Тилинькала…. В смысле звоню, у них рядом с дверью кнопка такая. Её когда нажимаешь, то в квартире тилинь-тилинь слышно.

– Поняла-поняла, – отмахнулась подруга.

– Ольга! – послышался голос матери.

– Ладно,– Ольга сунула письмо в карман, – пойду я, моя мамка пришла.

– Валяй.

– Опять на картошку пойдем, – вздохнула Ольга, повязывая платок.

– Я тоже сейчас на огород пойду.

* * *

– Дома столько дел, а ты там рассиживаешься! – с упреком встретила дочь Марья Тихоновна, прихорашиваясь перед зеркалом. – Сейчас отец с полей вернется, нужно ужин готовить, а ты все шатаешься где-то. Почему до сих пор огурцы не политы?! – одна за другой звонко падали на стеклянный столик шпильки, которые Марья Тихоновна вынимала своими тоненькими пальчиками. – А когда горькие огурчики попадаются – мы морщимся: «невкусно!» – она изящно наклонила голову к плечу и теперь снимала брошь.

– Натаскай воды!

– Сейчас, – буркнула Ольга.

И пошли друг за другом выглядывать из разных уголков двора житейские дела: то нужно полить, это надо прополоть, капуту от бабочки побрызгать, паданцы под яблоней собрать. Усталая, Ольга садится за стол только тогда, когда приходит с работы отец и Марья Тихоновна румяная от жаркого огня печи с туго заплетенной косой накрывает ужин.

– А ведь Лешка молодец, – говорит довольный отец, утирая рушником свое загорелое усатое лицо.

– Какой ещё Лешка? – спрашивает Марья Тихоновна, вешая влажный рушник на затворку печи.

– Сын коваля нашего, – засучивая рукава свежей рубахи, ответил Дмитрий Семенович.

– Дегтярев что ли? – Марья Тихоновна хлопотливо ставит перед мужем тарелку тушеной баранины с картошкой.

– Ну да, он самый. Не побоялся за баранку сесть, а уж какой ученый, – и Дмитрий Иванович отправляет в рот большой кусок мяса.

– Ой, какой он там ученый? – раздраженно спросила Ольга, с не меньшим аппетитом опустошая тарелку.

– У-у-у, по-английски знаешь, как шпарит? Нет, молодчага парень!

– Молодчага так молодчага, ешь давай, – нежно сказала Марья Тихоновна, заботливо приглаживая непослушный вихор на голове мужа.

– Пап, ты про Сергея Долгова ничего не слыхал?

– «Не слыхал», – прошипела Марья Тихоновна, – не слышал! Чему я тебя учила!

– Маша, – прикрикнул на жену Лебедев. – Нет, не знаю, – обратился он к Ольге, – сходила б да узнала сама. А то все дома сиднем сидишь. Сходи-ка к Кириллу Михайловичу.

– Схожу, – решила Ольга и опять уткнулась в тарелку.

– Да, я там слышал, что тетка Нюрка Сковородникова жалобу на тебя написать хочет.

– Что такое? – настороженно спрашивает Марья Тихоновна.

– я и сам бы хотел знать, что такое?!

– Тетке Нюрке надо же про что-то говорить, – беспечно говорит Ольга, вытирая жирные руки салфеткой.

– Говорит Людку её и Шурку совсем загоняла. Сама делать ничего не делает, а на девках в бригаде выезжает, показатели дает. А девчонки надрываются…. Что молчишь?! Правда, али нет?! – отец с шумом отодвигает тарелку.

– Пойду чаю принесу, – Марья Тихоновна поспешно уходит.

– Ну конечно неправда! Что языком-то зря трепать!

– Ты!… Чтоб я такого больше про тебя не слыхал!!

– Не слышал, пап. И чему только тебя Марья Тихоновна учила?!

– Уезжай ты отсюда! – взмолилась Марья Тихоновна, не смея глянуть на мужа, нервно расставляя бокалы на столе.

Дмитрий Семенович ничего не сказал в ответ, вышел на террасу, закурил.

– Маша, принеси сюда чаю. А тебе… – он тяжело посмотрел дочери в глаза, – я все сказал. Услышу – прибью!

Марья Тихоновна с шумом начала переставлять посуду со стола на поднос.

– Помоешь посуду, свиньям корму задашь, корову встретишь и подоишь! А я прилягу – уморилась! – и она вышла с подносом в руках.

***

На следующий день тетка Нюрка подошла к Ольге, когда та доила корову. В голове Сковородниковой не было злых намерений.

– Ну что ж, голубка, когда замуж пойдешь? – задала она безобидный вопрос.

– Успеется. Вы бы свою Людмилу спросили. Девке уж 22 года, а замуж все никто не берет, даже Мишка Мейдзи и тот свою рыжую морду воротит.

– Уж не в твой ли огород он воротит свою рыжую морду?! – зашипела Сковородникова.

– А в чей бы не воротил, да все не в ваш! – весело ответила Ольга.

– Смотри ты кака премудра стала!! – заорала взбесившаяся тетка Нюрка. – в бригадиршах ты разъязыкастилась больно, как я погляжу!! Моих девок не тронь! Мало от тебя баб с подорванными животами поуходило. Вон Танька Данилова, как есть бездетна оказалась, а почему спрашиватца?! Все от твоих работ!! Она кругом хочет быть первой, а другие надрывайся за неё…

Сковородникова не договорила. В этот момент Ольга надела на её голову ведро, вылив все молоко ей на плечи. Все замерло. Ольга кивнула Ленке:

– Ну вот и новый способ закрыть рот тетке Нюрке! – и весело хлопнув по спине коровы, погнала её в стойло. За спиной Ольги раздался сначала одинокий Ленкин смех, который перерос в дружный хохот всей бригады доярок.

Вся мокрая, в молоке, с ведром в руках тетка Нюрка кинулась к деревне.

– Ну, жди беды, – сказала ей в след Ленка.

– Батяня меня точно прибьёт, вздохнула Ольга.

Через полчаса Ольгу вызвал к себе председатель Кирилл Михайлович Долгов. Она переоделась и пошла к деревенской конторе.

У крыльца стояла машина Емельянова. Рядом слонялся Лешка Дегтярёв, о чем-то переговаривался с Мишкой Мейдзи.

– О-о-о! Наша бой-баба мчится! Да здравствует молодой комсомол, что забивает насмерть старый уклад царской России!

– Не ломайся, Мейдзи, – добродушно посоветовала Ольга. – За мной дело не встанет: вдарю – поперек растянешься!

– А может, я мазохист какой. И мне будет так приятно…

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – Лешка снял с головы кепку и немного наклонил голову.

– Здрасте, – кивнула мимоходом Ольга и поспешно взбежала на крыльцо.

Из своего кабинета вышел Димка. Он знал, что Ольга вот-вот придет, и ждал её прихода, не отходя от окна.

– Ольга Дмитриевна! – воскликнул он радостно и сжал её ручку в своей горячей руке. – Здравствуйте! Давненько мы с вами не виделись.

– Да, давно, – холодно ответила Ольга, пытаясь вырвать руку. – Дмитрий Иванович, не надо на меня так смотреть.

– Соскучился! – улыбнулся Димка, выпуская её руку, но не сводил влюбленного взгляда. – А вы, правда, Анну Николаевну побили?

– Это громко сказано и слабо сделано. Никого я не била.

– Ольга Дмитриевна, – на пороге стояла молодая комсомолочка Вера Павловна Алмаз, – Кирилл Михайлович просит вас поторопиться, а то ему еще на пасеку ехать.

– Уже иду.

– Проходите! – сухо пригласил председатель. – Ну как же вам не совестно, Ольга Дмитриевна, беззащитную пожилую женщину жестоко избить ведром только из-за того, что её дочери не сдали вам нужного удоя?!

– Это она вам такую чушь наплела? Кому вы поверили, Кирилл Михайлович? Кому?!

– Я человеку поверил, Оленька.

– Да был бы он, Кирилл Михайлович! А то ведь вся на желчную слюну изошла!

– Хорошо. Говори.

Ольга рассказала все без утайки.

– И все-таки, Ольга Дмитриевна, я вам объявляю выговор.

– Да, понимаю.

– Нужно быть посдержаннее. Особенно на работе. А вы уж очень вспыльчивая девушка. Нужно научиться держать себя в руках. Это ведь важно в жизни.

Ольга понимающе кивнула. Кирилл Михайлович засобирался на пасеку. Он распорядился насчет лошадей.

– Как там Сергей? – спросила уже стоя на пороге Ольга.

– Ах. Да! – хлопнул себя по лбу председатель. – Совсем позабыл. – С этими словами он отдал со своего стола в Ольгины руки два письма. – Вот. Почтальонка оставила у меня. Узнала, что ты сейчас ко мне зайдешь.

– Да тут вся деревня в курсе. Что я к вам зайду. – Ольга с усмешкой взяла письма и вместе с председателем вышли на крыльцо сельсовета. Кирилл Михайлович по-хозяйски взял в руки вожжи и поехал по укатанной дороге.

Лебедева рассматривала конверты. Одно письмо было от самого Долгова, а на другом родным ровным почерком выведено «от Т. Даниловой из г. Севастополя»

– Что ж вы, Дмитрий Иванович, сами на машине разъезжаете, а председатель все в двуколке трясется?!

– Мне машину для шика на поездки в город дали. Тем более машина не моя, а общая…

– Знаю, знаю, – отмахнулась она от Димки и задумчиво пошла к фермам.

Ольга закрылась в зимних ограждениях и быстро распечатала письмо от Сергея. «Странно, – думала она, разворачивая исписанный лист, – почему не сама Наташа написала, как это было всегда. Сергей мне никогда не писал. Может быть, что-то случилось?!» Но тревога сразу прошла, как только Ольга прочла первые строки, в которых Сергей расхваливал столичную жизнь. Описывал в ярких красках свою учебу на инженера-строителя, свою работу, работу жены Натальи, про сына Женьку, которого они отдали в детский сад. Рассказывал про самые разнообразные развлечения по выходным дням. Вся жизнь выходила сказкой в столице. Совсем иначе писала о Москве Наталья в предыдущих письмах, в которых жаловалась, что Женя никак не может привыкнуть к садику, у бабушки в Енисейце ему было бы намного лучше. В Москве душно, нет ни одной свежей струи, писала про неимоверную тоску по родному Енисейцу.

Все стало ясно: или отец, или, что скорее всего, мать Ольги попросили Сергея склонить её уехать в Москву. И теперь Сергей старается заманить Ольгу сомнительными письмами о красивой Москве.

С трепетом девушка открыла конверт из Севастополя. На неё веет теплый ветер морского бриза, мягко качается парус на сине-зеленых волнах, бухта, полная красивых белоснежных пароходов, кораблей с самыми различными названиями на самых разных языках; матросы с открытыми загорелыми лицами, суровые капитаны в белоснежных кителях и сияющих фуражках, – все это представляется Ольге под этим весомым и гордым названием – Севастополь.

«Привет, Ольга, – бегут аккуратные ровные строчки. – Вот, кажется, совсем недавно я стояла рядом с тобой на станции и плакала. Не буду кривить душой: всю дорогу мне было очень-очень плохо. И чем дальше от Енисея, тем хуже. Поначалу я и в Севастополе плакала по нашим кисейным берегам. Но ничего, человек быстро ко всему привыкает. Вот и я – привыкла.

Живу я на самом берегу моря в бараках, насквозь пропахших рыбой. Работаю у одного артельщика: чищу, сушу, разделываю, сортирую рыбу, и она мне так осточертела, хуже нашей пареной репы. Летом буду пробовать поступать в медицинский. Меня тут одна немка готовит. Я, кстати, благодаря ей, многое поняла и переосмыслила, да ещё и по-немецки говорить немного научилась. Сначала было странно слушать её и не понимать, вроде глухонемого. Но теперь я немного говорю по-немецки, а она по-русски. Очень занятный у нас диалог, кто бы со стороны послушал! Мы работаем и живем вместе. Её беременную тут бросил один испанский торговец. Представляешь, подлец какой! Я сразу нашего Адрианчука вспомнила. Какой он все-таки молодец! И ему, кстати, все вернулось: вон как хорошо живут, на зависть всем! А у Долговых, как я поняла из Наташкиных писем не все так гладко. Он, кажется, от неё здорово гуляет с москвичками. Вот она и рвется обратно в Енисейц. Думает, что такой отец, как Кирилл Михайлович, да еще и председатель, не даст чудить сынку. Да и её родители семье новоиспеченной распасться не дадут. А я не хочу вот так, как она, бояться за свою семью. Мне нужна хорошая, твердая опора. Хотя у меня, у бездетной, шансов нет. Судьба, судьба. Ну да ладно!

Я общаюсь тут с одной только этой милой Щёбелихой, как я её называю. Мне её искренне жаль. Она уже на восьмом месяце беременности, а вкалывает наравне со мною. А я была другого мнения об этих заграничных дамочках. Она мне много рассказывает о своем брате Франке Щёбеле, он у неё совсем недавно на профессора медицинских наук защитился. Она мне его карточку показывала. Ну, такой молоденький, ну просто мальчик пятнадцати лет. Она мне говорит, что мы могли бы вместе в Германию поехать к ним, и он бы меня вылечил от моей бездетности. Я так переживаю по этому поводу. В нашем Енисейце я зачахла бы давно от постоянных насмешек и уколов, а тут никому до этого нет дела. Тут спокойнее.

В общем, не болею, чувствую себя отлично! Ко мне уважительно относятся артельщики. Они шутят, что за женами будут ездить исключительно на наши берега Енисея. В оплате меня не обижают. Я у хозяина работаю, а на государственных предприятиях гораздо хуже. Люди работают за трудодни, за это им выдают талончики, а живут они по несколько семей в одном бараке, где мы проживаем втроем: я, Шёбелиха да старуха Лиза, она, кажется, раньше была дворяночкой. Эта Лиза работает поварихой в нашей артели. Ну всё, Моника, так зовут мою немочку, тушит свет. Ложимся спать.

Пока. Целую тебя, твоя Татьяна»

В дверь долбят ногой. Ольга быстро суёт письмо за пазуху и отворяет двери. На пороге стоит Ленка.

– Тебе что, Долгов выговор влепил? – её глаза синие пресиние, такими тёмными они становятся у Ленки только во время гнева, когда ею владеет чувство обиды и злости, она даже их чуть прищуривает и всё лицо её становится выразительным и чрезвычайно красивым.

– Да.

– Вот олух! Ты ему хоть рассказала, как дело было?!

– Конечно! Ведь тетка Нюрка, сама знаешь, все вечно перевернет с ног на голову.

– Да слышала уже! Такое наплела – все бабки в погреба попрятались, а деды бога вспомнили – крестятся да молитвы читают.

Ольга расхохоталась злым смехом.

– Хочешь, – вдруг совсем миролюбиво предложила Ленка и достала большое яблоко из кармана юбки. Ольга взяла.

– А ты хочешь? – и она протянула Ленке два конверта.

– От Сергея?! – удивилась Ленка, Ольга иронично кивнула. – От Таньки! – задохнулась от радости подруга, она подпрыгнула на месте, как молодая козочка, и побежала на прежнее место Ольги в зимниках.

ГЛАВА 4

Великое таинство

В это лето в Енисейц прибыли два новеньких трактора, а с ними приехал весь сияющий механик – машинист Лешка Адрианчук, младший брат Андрея. Он, лихо заломив кепку, щеголял по цветущему Енисейцу под жадным взглядом любвеобильной Шурки Сковородниковой. Ей нравились красивые удачливые парни и её мрачная душонка в этом красивом теле разрывалась между Димкой Емельяновым, главбухом, которого она обрабатывала давно, но все безрезультатно, приезжим Лешкой Дегтярёвым и теперь ко всему этому цветнику добавился ещё и Лёшка Адрианчук. Но она была глубоко уязвлена в своей девичьей «гордости», когда узнала, что Лешка посватался к очень миленькой секретарше председателя Верочке Алмаз. Правда «фигу трижды целовать», как говорилось в Енисейце о сватовстве, пришлось у старшей сестры Верочки, у Натальи, которая срочно приехала из Москвы в Енисейц, чтобы выдать сестрёнку замуж. Свадебный обряд проходил, хотя и в ЗАГСе, но со всеми народными обычаями. На девичнике Ленка, Ольга, да сестра невесты обмывали девушку, заплетали ей косы и пели красивые длинные песни, что издавна певали енисейки на своих девичниках. Песни заунывные, берут за душу коренную москвичку, что попала по распределению в этот дальний забытый край. Невеста искренне плачет и даже голосит, жалея свою вольную жизнь, да девичью честь.

Ольга уходит с девичника раздраженная:

– Никогда не выйду замуж, – зло говорит она заплаканной Ленке Митяевой. – Жить с одним и тем же человеком под одной крышей изо дня в день, терпеть все его выходки. Нет! Никогда! – она встряхнула своей курчавой шевелюрой, отгоняя мрачные мысли подальше.

– Оля, – девушек догоняет тётя Дуня, мать Лешки и Андрея Адрианчуков. – Ты зайди ко мне завтра в обед, есть о чем ворковать.

– Хорошо.

На следующий день Ольга заходит в большой, просторный дом Адрианчук.

Она думает, что тетя Дуня попросит быть на подручных у кухарок, которые взялись готовить кушанья на свадьбу. Но речь видно будет идти совсем о другом. Она быстро уводит Ольгу в дальние комнаты дома, где еще до сих пор не вынуты вторые рамы и где пока никто не живет.

– Садись, голуба моя, – это быстрая маленькая и очень упитанная женщина быстро ставит Ольге стул, прихваченный между прочим на кухне.

Ольга послушно садиться. Тетя Дуня с раскрасневшимся от печного жара лицом шустро подбирает юбки, смахивает пыль на сундуке и садиться.

– Ну что Корсунова пишет? – усмехаясь, спросила она.

Ольга выпрямилась и прямо посмотрела на Адрианчук.

– По-моему она давно не Корсунова, – холодно и четко отвечает она. – И вам пора бы уж это усвоить, невелика задача.

– Да ты не злись, голуба, – говорит тетя Дуня, и по её голосу нельзя было определить злиться она или с перемирием затеяла этот разговор.

– Значит, все-таки поженились? – она выжидающе смотрит на Ольгу.

– Да вы что, теть Дунь, издеваетесь что ли?! – Ольга резко встает с табурета, но вдруг одна мысль поразила её, и она медленно садится обратно. – Так вы совсем ничего не знаете о них?

По лицу тети Дуни вдруг побежали слезы, она всхлипнула. Ольга растерянно подходит к ней и садится рядом на сундук.

– Он не пишет нам совсем, как тогда ночью ушел…. И ведь ни весточки не прислал. Я знаю, он у меня железный: раз сказал – значит сделал! Он видно нас совсем из жизни своей вычеркнул. Мы ведь ему плохого советовали, вот и потеряли все свое родительское уважение. А мы ведь не каменные. Он хоть, – она махнула головой на другую половину дома, – Степан-то хоть и хмурится, молчит, а по глазам видно, что соскучился по сыну, что душа у него не на месте, что прощает ему его ослушание. А я-то давно все Андрюшеньке простила, – она вытирает кончиком платка слёзы.

– Так вы бы пришли ко мне. Ведь знаете, что они мне пишут.

– Степан не велит, я и молчу. А ты тоже хороша – ничего-то от тебя не добьёшься.

– Отлично! Я ещё и виновата. Она боялась мужа ослушаться! Молодец! Аж зла не хватает! А если бы он убил Андрея как тот Мотео Фальконе?!

– Какой ещё Мальконе?! – испугалась Адрианчук.

– Я вам не тетка Нюрка, чтобы трепаться по деревне про то, что мне написано. Я прочитала, да под сундук спрятала.

– Ну, так расскажи мне!

– А дядя Степа велит?! – насмешливо спросила Ольга.

– Теперь велит, – шмыгнула тетя Дуня. – Написать бы им, а?

– Напишите, в чем же дело?

– Рассказывай.

Ольга поведала обо всем, что сама знала.

– Мы хотим на свадьбу их пригласить. Как ты думаешь – приедут?

Ольга пожала плечами.

* * *

Лешка и Вера садятся во главе стола. Рядом сидит Наталья Алмаз, сестра Веры, а с другой стороны родители жениха. Следом восседал Андрей Адрианчук с сынишкой Максимкой на руках.

Получив письмо с приглашением на мировую, Андрей долго не раздумывал, стал собираться в Енисейц. А вот Любаша испугалась и все рассуждала, ехать ей или не стоит. Андрей не убеждал, оставил за женой право выбора. Только категорично заявил, что Максимку возьмет с собой обязательно. Любаша согласилась. И в Енисейц приехали всей семьей после годового отсутствия. Деревня встретила их ласково, никто и не вспомнил о происхождении Любаши, как будто Любка Корсунова была другой человек, а Любаша Адрианчук в Енисейце никогда не жила, так, смоленская девушка.

На свадьбу, как правило, приглашалась вся деревня, и гуляли два, а то и три дня. К столам, накрытым прямо на дворе Адрианчук, допускался всякий и стар и млад. Парадом верховодил Мишка Мейдзи. Он произносил веселые тосты, затеивал игры, хороводы и танцы, запевал песни под гармонику.

Ольга, Ленка и Любаша сидели рядом и никак не могли наговориться.

– Мы переписываемся с Наташкой Долговой, – хвастается Любаша

– И что она тебе пишет? – спрашивает Ольга, весело сверкая глазами. – Танька Данилова пишет, что у неё с Долговым не все так гладко, как у вас с Андреем.

– Ну, всего она, конечно, не пишет. Говорит только, что надоели его ночные прогулки. Возвращается пьяным, будит сына, буянит. Постоянные скандалы, драки. Она ведь тоже не промах – за себя постоять может. В общем, ничего хорошего.

После поедания свадебного каравая Ольга хочет уйти. По дороге Лешка Дегтярев догоняет её.

– Пройдемся? – предлагает он.

– Да, – соглашается Ольга и злиться сама на себя.

Они тихо идут по улице к Енисею. Деревня остается позади. Теперь они стоят на крутом берегу Енисея, на том самом месте, где Лешка впервые увидел Ольгу. Где-то глубоко внизу глухо клокочет Енисей. Лешка обнимает Ольгу за плечи: «Замерзла?» Ольга хочет вырваться, силится сказать ему «Нет!». Но сознание затуманивается, все плывет перед глазами. Лешка прижимает девушку к своей горячей груди. Слышно как сильно бьётся его сердце, слышно, как сердце стучит у неё. И этот стук сливается в унисон….

* * *

– Где ты была? – спрашивает Марья Тихоновна, когда Ольга зашла в свою комнату.

– У Ленки, – коротко отвечает Ольга.

– Не обманывай, Ленка забегала к нам недавно и искала тебя.

– Нашла.

– Машенька, – Дмитрий Семенович взял жену за плечи и вывел из спальни дочери.

Ольга села на кровать. Губы горели, в голове стучало. Она судорожно сжала виски: «Что это со мной? Неужели я влюбилась? Я?!». Ольга улыбнулась: «А это прекрасно – влюбиться». Она зажмурилась и что-то легкое, нежное и ласковое обожгло её душу.

Через полчаса застрекотал будильник. Ольга выключила его. Где-то за окном раздавались пьяные песни. Совсем рядом запел петух. Там по двору прошла Ленка, стукнула ведром о подойник. Пьяно покачиваясь, на крыльцо выходит её отец дядя Женя.

Ольга с трудом встает, привычно разводит корм свиньям, привычно кормит огромного кобеля на цепи. Он взвизгивает, крутится перед хозяйкой и лижет её то в ухо, то в нос. Ольга смеётся, отмахивается от него и бежит с ведрами к реке. Марья Тихоновна гонит корову на пастбище. Ольга, натаскав воды, бежит на работу, к своим фермам.

Сегодня дела идут быстро и весело, только тетка Нюрка ползает как сонная муха. На неё все беззлобно кричат и шутят: «Что, тетка Нюрка, перебрала вчера?», на что та отвечает: «Наоборот – недобрала». Все хохочут. Вчера её вынесли из-за свадебного стола. Сегодня ей больше всего досталось от дочерей Людки и Шурки.

– Опозорила! – кричит на неё Людка, вспоминая Мишку Мейдзи, теперь-то от него насмешек не оберёшься. А всем давно известно, что Людка Сковородникова давно безответно влюблена в своего рыжего соседа.

– Все! – Шурка поставила полное ведро молока. – Не могу я тут больше. Всех женихов из-под носа расхватали. Адрианчук Лешка женился, Дегтярёва Лешку бригадирша сцапала. А Емельянов Димка и не смотрит на меня!

– Что же ты надумала? – недоверчиво смотрит на неё Ленка.

– Уехать. В Светлоярск поеду на курсы секретаря-машиниста. Надо брать судьбу в свои руки.

– Держитесь, светлоярские девицы, едет сама Шурка Сковородникова! Красавица Енисейца будет отбивать ваших парней и даже мужей!

– Дура! – буркнула Шурка, подхватив ведро.

– А что ж бригадирша и вправду Лешку Дегтярёва окрутила? – спрашивает тетка Нюрка.

– Окрутила, окрутила, – смеётся Ольга.

Глаза тетки Нюрки вспыхивают неимоверной жаждой жить и приносить людям новости. Через полчаса её стоптанные тапки вновь шаркали от дома к дому, где она говорила, что Ольга и Лешка скоро поженятся, что у них уже все давно решено и даже вскоре должен появиться ребеночек. Конечно, в этом не было и доли правды. Но в чем-то тетка Нюрка оказалась пророчицей

* * *

Тихий вечер опустился на Енисейц. С реки дул теплый ветерок. На дворе у Адрианчуков все не умолкала гармонь и песни. Дивные русские песни об удалом Ермаке и трусливом татарском хане, о любви зазнобы к служивому. Так приятно их слушать тут у говорливой, трепещущей реки, по которой медленно плывут дикие утки, а рядом сидит любимый человек.

Завтра будет новый день. Завтра Любаша и Андрей вновь уедут в Смоленск. Завтра на том же поезде уедет в Светлоярск Шурка Сковородникова. Завтра будут провожать в армию Лешку Адрианчука, а его молодая жена останется в доме свекра.