Пробуждение

– Из Полоцка в Киев есть водный путь. Будем двигаться по нему. Иначе сапоги сотрем. Путь этот торговый, но все-таки трудный, потому как проходит через четыре реки, и только пятая, Днепр, ведет к Киеву. Спустимся вниз по течению Полоты, а там плот собьем.

Уйдя не меньше чем километра на три от Полоцка, дабы не нарваться на дозоры владимирской дружины, беглецы сколотили плот.

«Все продумал старый чертяга! Я-то думал, зачем ему веревка?» – удовлетворенно подумал Максим, глядя на произведенный их руками плот.

Дело уже было к полудню, когда спутники начали спускать плот на воду. Летнее солнце нещадно палило, и приходилось регулярно смачивать голову прохладной водой Полоты.

– Дед, а расскажи-ка о своем прыжке на тысячи лет назад, – предложил Максим, смекнув, что до Киева им еще плыть да плыть и времени для досужих разговоров у них теперь полным-полно.

Жрец внимательно посмотрел на Максима, на Божену и после выдержанной паузы ответил:

– Тайны жреческие можно передавать только жрецу в роду своем. Но боюсь, что другого времени у нас может и не быть. А с плота мы уже никуда не денемся. До Киева нам дён пятнадцать добираться, если веслами не подсобить, а на веслах и за пять можем доплыть. Божена, доченька, ты нас лучше не слухай, а услышишь, чего не треба для твоего слуха, забудь. Мы в скорости рыбы наловим, сваришь нам ухи, ладно?

– Хорошо, Дедята, – она и так понимала, что многое, о чем говорят мужчины, предназначено не для ее слуха. Да и Глеб так разительно переменился за последние дни. Вроде тот же с виду, но говорит как-то странно, шутит постоянно, да и слова употребляет какие-то ей незнакомые. Божена отошла на край плота, недовольно поджав губы.

– И что, мне до Киева теперь сидеть на этом краю?! – обиженно вскипела Божена.

Вообще-то, не принято было у русичей перечить мужчинам, да еще старшего возраста, кроме того, жрецу. Но Божена обладала необыкновенно упрямым и независимым характером. Дедята наградил Божену холодным, как ушат родниковой воды, взглядом и, смирившись с курьезностью возникшей ситуации, начал повествование:

– Когда-то, в ветхой древности веков, были люди в вере своей едины. Верили они в богов Прави, Рода небесного и потомков его: бога Сварога, Ладу, Перуна, Даждьбога. И были в вере своей едины и варяги, и готы, и балты, и славяне, потому что от одного рода-племени корни свои имеют – от богов-прародителей. И звали тот народ изначальный ариями. И сила у народа того была великая, и мудрость, богами данная. Но произошла в чертогах вселенских великая битва между Чернобогом и его арлегами1 и Белобогом и его дружиною. Заперли тогда Чернобога с его войском темным на рубежах Мирград-Земли. И нет в других чертогах Вселенной арлегов темных, а на Земле есть, потому как рубеж тут проходит светлых и темных сил. И как только нашли пристанище силы темные на Земле-матушке, стали людей они искушать, знания запретные давать: как власть над другими народами обрести, златом обогатиться, огнем и мечом корысть свою утешить. Заповеди богов стали осмеянием унижать и законы рода сомнению подвергать. Глаголили они людям слова лживые, лестью прикрытые. Наступила среди народов Мирграда вражда безмерная. Отреклись народы многие от веры истинной, веры предков. Девяносто кругов жизней назад случилась на Земле битва великая между народами: что на силу темную уповали, антланями звали, и ариями тех, что блюли веру истинную. И битва была такой силы нам не ведомой, что повернулась Земля-матушка. Все воды земные, моря и океаны поднялись безмерно в силе своей и затопили землю так, что не было на равнинах Мирград-Земли клочка суши не затопленного, а схоронились люди только в горах высоких. После того, как вода ушла с земли многострадальной, наступила стужа великая. Но выжил народ наш праведный. С тех пор нет мира на нашей Земле. В других чертогах изгнал Перун и арлеги его силы темные, но погубить успели они многие земли далекие. Есть земли в чертогах дальних, где нет уже ни одной твари Божьей, ни деревьев, ни букашек, ни птах щебетанья. Смерть там пришла повсеместно от рук арлегов темных. А нам, хранителям веры древней, нельзя допустить торжества сил Тьмы на Мирград-Земле.

– Когда случилась стужа великая по византийскому календарю? – полюбопытствовал Максим.

– Одиннадцать тысяч лет до прихода Христа.

– А после стужи были битвы великие?

– В одной из них я побывал. Было это за две с половиной тысячи лет до прихода Христа, – продолжил Жрец, оперируя понятным Максиму времяисчислением. – Ходили арии в поход на Дравидию2 и Египет. Служили народы иноземные тогда уже богам темным. Покорили арии народ чужеземный. Тогда я и летал на виманах.

– Это что, летучий корабль, что ли? – хохотнул Максим.

– Вернее, не корабль, а стрела, потому как на вимане мы перемещались быстрее звука, а на вайтмарах летели, словно свет солнечный летит.

– И где это достижение великих народов сейчас?

– Уничтожили все народы в битвах великих. Потому как одного удара с вимана хватало, чтобы уничтожить сто городов, таких как Полоцк. И хохотали арлеги темные над жестокостью и жадностью людской. А сейчас хорошо, что сапоги обули, а не лапти. Рассеялся народ великий по земле, не сохранив ни мудрости предков, ни силы великой. Одну веру только и храним. Только темные силы ее извести вконец хотят.

– А что же боги светлые на погибель нас бросают? – подкинул вопрос позаковыристей Максим.

– Дважды Перун на Землю спускался в наказание силам темным. Не оставят нас боги и сейчас.

Все время, пока Дедята вел свой рассказ, Божена была сама не своя, и Максим, несмотря на то, что информация, которую излагал Жрец, вызывала в нем неподдельный интерес, сопереживал девушке и постоянно бросал тревожные взгляды в ее сторону. В пылу побега он как-то даже отвлекся от страшных событий прошедшей ночи. Перед его взором всплыла страшная картина казни княжеской семьи. Он пересел поближе к Божене и ласково взял ее ладонь, уже откровенно пренебрегая запретом Дедяты. Божена посмотрела в глаза Максима и, растроганная его участием, разрыдалась, спрятав лицо у него на груди.

– Не плачь, дочка, – строго и как-то грустно сказал Дедята. – Мы рождаемся для смерти, а умираем для жизни. Твои родичи обрели покой на небесах. Не расстраивай их своими слезами, ибо зрят они в сей час на тебя и больно им от того, что ты плачешь.

Солнце, завершая свой круговорот, начало клониться к закату. Дедята залез в мешок, предусмотрительно захваченный с собой в побег. Старик оказался удивительно практичным и по-житейски мудрым человеком, чем вызывал восхищение у Максима. В мешке оказались вяленое мясо, хлеб, соль, крупа, котелок и, самое главное, рыболовная сеть.

– Ого! – с восхищением гаркнул Максим. – Мне в Москве уже года три не удавалось на рыбалку съездить. А здесь бесплатное удовольствие.

– Это что же, чтобы рыбу добыть, надобно дань давать? – недоверчиво спросил Дедята.

– Другие времена, другие нравы.

– Какие такие времена? – пристально сверля глазами Максима, спросила Божена, приметя характерные и циклично всплывающие упоминания о временах. Она заподозрила некую тайну, связывающую Жреца и Глеба, тщательно от нее скрываемую.

– Разные времена, – туманно ответил Максим, направляя плот к берегу.

Мужчины забросили сеть, в то время как Божена собирала вдоль берега хворост. Не прошло и двадцати минут, как на берегу лежали с десяток крупных рыбин: судак, язь, щука, плотва, жерех.

– С голоду точно не помрем! – торжественно произнес Максим, глядя на добычу.

Уже смеркалось, когда путники развели костер и жадно ловили запахи, доносящиеся из котелка. Дедята нарубил ветвей ивы, приготовив их под ложе. Молодым указал, чтобы они спали по краям, сам же разместился в центре.

«Этого на мякине не проведешь», – подумал с явным сожалением Максим.

Наевшись досыта жирной наваристой ухи, путники лежали, глядя в звездное июньское небо. Максим вспомнил расхожий анекдот: «Ватсон, Вам о чем-нибудь говорят эти прекрасные звезды?» – «Нет, Холмс». – «А мне они говорят о том, что у нас палатку украли».

«Актуальный анекдот, но его спутникам не расскажешь», – улыбнувшись, подумал Максим.

– А что, Глеб, люди лучше будут жить? – мечтательно глядя на звезды, спросил Дедята.

Глеб вспомнил ночь бога Купалы, хороводы и песни, людей, сплоченных в своем родстве, их добрые лица. Стройно и правильно была построена их жизнь. Никто не бедствовал, никто не жировал. Нравственная жизнь регламентировалась законами рода. И каждый чувствовал заботу и защиту рода и племени.

– Это вряд ли. Удобней, это да. Но люди станут друг от друга далеки душою. Каждый будет жить для себя.

– В такой жизни нет ни радости, ни смысла, – сухо ответил Дедята. – Любое счастье становится возможным, когда делается для других. Любое счастье становится несчастьем, когда делается для себя. Тысяча лет прошла, а люди только глупее стали. Только отдавая, человек обретает счастье. И все ему в ответ вторит эхом: и люди, и Вселенная. А если человек только берет, то становится никому не нужен. Кто требует, тому не дают. Кто не дает, тот сам этого лишается. Того, что ты у меня отбираешь, лишаешься сам. Видно, в будущем силы темные изрядно поглумились над человеческой природой.

– Дедята, а не слишком ли глубоко ты копаешь, видя во всем происки темных сил? Не допускаешь ли ты мысли, что все развивается своим эволюционным путем?

– У меня овцы, когда пасутся, тоже думают, что гуляют сами по себе, а не куда пастух захочет и сколько он им отмеряет пастись.

– То есть у человека нет ни свободы воли, ни свободы выбора, и он есть лишь овца Божья, а не венец природы?

– И да, и нет. Представь, что на тебя движется страшнейший ураган. У тебя есть выбор спрятаться в подпол или стойко пережить приход урагана. В одном случае ты совершил правильный выбор и выжил, в другом – ураган тебе свернул шею. У тебя как бы выбор есть, но он очевиден, поэтому его как бы нет. В жизни люди, не разумея, часто совершают ошибки – грехи, подставляя свои головы под ураган, и, только набив шишки, приходят к правильному выбору – не в этой жизни, так в следующих. Так или иначе человеческая душа вынуждена развиваться по Золотому пути развития, по которому развивается все сущее в мире Божьем. Человек может жить согласно Божьему закону, закону Вселенной, Золотому пути развития, – или он сгинет. Вот и весь выбор у венца природы.

– А силы Тьмы, по-твоему, какую роль тут играют? Роль урагана?

– Роль урагана играют боги, Вселенная и ее законы. А темные силы – это те, которые говорят: «Что ты бежишь в подпол? Ты человек! Венец природы! Ты можешь все! Тебе позволено все! Ты сам себе закон!». Это те, кто ложью, лестью и соблазном сбивает нас на пути к Богу.

– А почему Бог попустительствует им?

– Хороший вопрос. Сколько мальцу ни говори: не суй руки в костер, – все одно засунет и, только обжегшись, усвоит урок. Силы Тьмы – необходимое зло, познав которое, человек сделает выбор в пользу добра. Но каждый в свое время, в зависимости от уровня развития. Бог допустил зло, чтобы человек через свободу выбора быстрее рос и быстрее шел к нему. Зло – это сито, которое отбирает зерна от плевел. И лишь отобранные заступают на следующую ступень лестницы, ведущей к нему. Скорее всего, эти люди уже не родятся на Мирград-Земле, а родятся либо на других землях, либо в других измерениях. А не прошедшим сито богиня Макошь сплетет новые судьбы на Мирград-Земле, в которых они будут исправлять свои ошибки.

– А где же здесь свобода воли, если твоя судьба уже сплетена?

– Если ты летом, когда солнце сильное и стебли растений наполняются жизнью, не делал ничего, чтобы их взрастить, откуда же зимой у тебя будут хлеб, и репа? Голодно будет тебе, сыне. И в этом будет твоя доля. Но в силах твоих взять лук да стрелы и добыть зверя лесного, и прокормиться тем, а лишнее поменять на хлеба. И выучить урок, что летом тебе спать не надо, а надо вовремя зерна в землю бросить и урожай вовремя собрать. Случится то, что должно случиться, а что будет далее – все в наших силах, все в нашей воле. Ошибки будем исправлять и людям долги отдавать, которых по незнанию или по злобе обидели в той жизни.

– А если не обидели, а, наоборот, любили, лелеяли, растили, одаривали?

– Все вернется. Любовь вернется любовью. И люди, любил ты которых, обязательно будут в твоей жизни.

– Как узнать тех людей?

– Мимо них не пройдешь. Первое – это то, что они обязательно будут где-то рядом в твоей жизни. Второе: притяжение между вами будет такой огромной силы, что разлучить вас не смогут никакие причины. Любовь – это прежде всего узнавание.

Максим посмотрел на Божену. Ее прекрасное лицо освещалось языками пламени. Тяжелый день давал о себе знать, и Божена засыпала, сложив ладошки под головой.

«Что? Что я буду делать без нее, когда вернусь? Я не могу ее потерять. Необходимо что-то придумать», – мысли Максима скакали по кругу, но все медленнее и медленнее, пока сталкер не уснул.

_____________________

1 Арлеги – существа, обитающие в более тонких и многомерных мирах, чем леги. Леги – светлые сущности Светлых миров. Ангелами называют падших легов, которые опустились в низшие миры.

2 Дравидия – так русичи называли Древнюю Индию.

Глава 11. Сплав

– Тащи-ка ее ко мне! Девка-то какая сочная! – раздался чей-то зычный голос.

Максим вскочил на ноги, спросонья не понимая, что происходит, но тут же был сбит тяжелым ударом тупого предмета в лоб. Он падал, как ему показалось, медленно и долго. Так можно пошагово прокрутить стоп-кадр на видеоплеере. На самом деле Максим просто рухнул от удара рукоятью меча в лоб. Пятеро вооруженных воинов, взяв беглецов в полукольцо, передавали Божену из рук в руки, громогласно хохоча и сладострастно улюлюкая. Какую-либо опасность со стороны распластавшегося навзничь Максима и седовласого старика они явно не ждали. Один воин обшарил мешок, но, не найдя там ничего интересного, кроме скудных харчей, метнул его на борт причалившей к берегу ладьи.

– Никакого добра ценного. Сеть, топор, харчи. С такими харчами добрый воин до Киева не дотянет, – сказал рыжебородый громила-воин, смотрящийся абсолютно квадратным. – Ладно, хоть девка пригожая. До Киева путь не скучен будет.

При этих словах кровь ударила в лицо Максима, и он хотел было вскочить на ноги, но три здоровые туши навалились на него и повязали руки и ноги. Дедяту уже скрутили по рукам и ногам, и тот только злобно рычал.

С ладьи сошел еще один воин, кольчуга, плащ и доспехи которого выдавали его принадлежность к знатному роду.

– Рагоза! Сволота! – узнав в воине воеводу Полоцка, прорычал Дедята. – Полюбуйся, Глеб. Вот почему Полоцк был взят. Воевода Полоцка, Рагоза, шкура продажная!

– Чтобы тебе сохранить шкуру, Жрец, надобно молчать, – надменно ответил Рагоза, источая спокойствие гроссмейстера, поставившему мат сопернику. – Вот и беглецы, что по тоннелю от нас ночью убегали. Куда бежим, Дедята? Никак, в Киев упредить раньше нас Ярополка? Негоже это. Не надобно Ярополку раньше времени знать, что Полоцк взят.

– Что делать с ними будем, Рагоза? – спросил Рыжебородый.

– На весла. Быстрее до Киева дойдем. Будет времени больше место разведать да что в городе происходит узнать.

Пленников погрузили в судно, и ладья, отчалив, взяла курс вниз по течению Березины. Дедяту и Максима привязали к веслам в носу ладьи. За их спинами расположился Рыжебородый с плетью.

– Лучше греби по-хорошему, иначе сначала спину исполосуют, а потом грести начнешь, – знаючи порекомендовал Дедята и сам навалился на весла.

Максим кипел и представлял из себя ядерный реактор, в котором, если нажать не ту кнопку, будет взрыв. И этой спусковой кнопкой могла стать Божена. Дедята, в отличие от Максима, сохранял спокойствие и внимательно следил за реакциями Максима.

– Не суетись, как заяц пред зайчихой. Все очень удобно. Быстрее до Киева доберемся, – оптимистично сказал Дедята, налегая на весла.

Максим глянул на Дедяту как на душевнобольного и выпалил в ответ:

– Если они тронут Божену, я… я…

– Ты будешь грести, пока не придет время, – процедил сквозь зубы Дедята, и Максим понял, что у старика есть план. Он скептически глянул на Жреца и отключился от бесперспективного, на его взгляд, разговора.

Божену бросили на корму ладьи. Она сидела связанная, в разорванном на груди сарафане. Пленница свесила пряди густых волос, прикрывая наготу белоснежных налитых грудей. Дружинники Рагозы бросали алчные взгляды в сторону Божены, но воинская дисциплина призывала их нести службу. Рагоза следил, чтобы судно двигалось максимально быстро, и, надо сказать, у него это получалось. Судно двигалось под парусом, да и шесть гребцов работали без устали. Рыжебородый постоянно стимулировал работу Дедяты и Максима. И к вечеру через рваные рубахи гребцов проступала запекшаяся кровь.

– Пора на привал. Ну что, красавица, повечеряешь с добрым молодцем? – хохотнул Рагоза, подмигивая Божене.

Желваки Максима злобно заиграли на скулах.

– Рагоза! Вели руки освободить. До крови стерлись, – сказал он.

Рагоза, пребывая в прекрасном расположении духа, вел себя раскованно. Вальяжно попивая из фляги медовуху, воевода предвкушал долгожданный привал. Судно преодолело вдвое большее расстояние, чем он планировал, и воевода решил поберечь пленников.

– Развяжи их! – приказал он Рыжебородому.

Громила, повинуясь, быстро освободил от пут руки Максима и Дедяты. В тот же миг Максим, вскочив на ноги, сделал пасс двумя руками в сторону Рыжебородого, как будто толкая перед ним стену воздуха, прокричав при этом мантру. Рыжебородый, подлетев, как футбольный мяч, летящий в ворота, упал, придавив собой двух воинов. В тот же миг Дедята, сделав пассы руками, в стойке шаолиньского монаха поднял в воздух щиты и мечи, аккуратно сложенные дружинниками на корме ладьи. Тяжеленые доспехи закружились в воздухе как карусель с огромной скоростью, раскидывая с ладьи опешивших воинов. Рагоза, оставшись последним на ладье, обнажил меч и, уворачиваясь от летающих мечей, бросился на Дедяту. Дедята ответил пассом и короткой мантрой. Рагоза замер, напоминая фотокадр легкоатлета, устремлявшегося со старта. Дедята сделал еще пасс, и мечи со щитами попадали на борт ладьи. Максим с восхищением посмотрел на Жреца, который не переставал удивлять своими возможностями. Взгляд Максима выражал и удивление, и благодарность, но наткнулся на холодный и колкий взгляд Жреца.

Божена бросилась в объятья спасителей, ожидая чего угодно, но только не такой счастливой развязки.

– Я что-то сделал не так? – толкая окостеневшего Рагозу за борт, как толкают гипсовую статую, спросил Максим.

– Я сказал же тебе: без моего сигнала ничего не делай. Тебе слово старшего не закон? – распалился старик. – Это можно было сделать сразу. Но почему я не сделал? Во-первых, нам оставалось два перехода до Киева, а теперь мы будем плыть четыре, а то и пять. Во-вторых, нужно было узнать о планах Владимира по взятию Киева. И, слава Сварогу, я успел это услышать. В-третьих, ты начал бой, не подав мне сигнала. Значит, не рассчитывал на меня? В-четвертых, устроив сечу на ладье, ты мог покалечить Божену и потопить судно.

Максим пристыженно опустил голову.

– Ладно. До Киева дорога дальняя. Кое-чему мне тебя надо успеть выучить.

Аники-воины вплавь добирались до берега. Дедята внимательно посмотрел вслед ретирующемуся врагу и, обращаясь к спутникам, сказал:

– Среди них трое раненых. Теперь можно быть спокойными. Им сейчас не до нас. Но следует еще плыть, чтобы избежать прямого столкновения с врагом.

Проплыв еще около двух часов, беглецы остановились на привал. Мужчины были измождены. На берег решили не выходить. Избегая неприятностей, путники бросили якорь посередине реки. Максим лег на мягкую рогожу животом вниз. «Хороший трофей. Очень кстати», – подумал Максим, переживая боль, растекающуюся по всей спине. Дедята рухнул тут же, и в той же позе. Божена залезла в мешок, счастливо сохраненный в перепалке, и стала с руки кормить обессилевших от усталости и боли мужчин.

Ласковые волны покачивали судно. Светила полная луна, пуская лунную дорожку по косе Березины. Спина Максима ныла зубной болью, но в сердце разливался нектар: Максим почувствовал, как ласковые руки Божены запустили пальцы в его волосы, нежно лаская их. «О миг блаженства, век живи!» – засыпая, продекламировал Максим. Божена ласково теребила волосы возлюбленного, думая о том, как много им приходится преодолевать на пути друг к другу. Но она надеялась и верила в то, что очень скоро они смогут быть неразлучными. Осенью играют свадьбы, и коль все так круто изменилось в жизни рода и племени, то у нее с Глебом есть возможность преодолеть родовые законы. А если такой возможности не будет, то она готова сколько угодно долго терпеть лишения и ждать. Только бы дождаться.

– Божена, поди-ка сюды. Ложись, дочка, с моей стороны, – отдал последнюю директиву Дедята и уснул.

Дедята разбудил молодежь чуть свет.

– Плыть надо. Ворог где-то близко. Не буди лихо, пока оно тихо. Стрибог нам в помощь северный ветер погнал. Не надо зевать. Если ветерок продержится три дня, то успеем до Киева добраться, – зябко обняв себя за плечи, раскачивал сонных спутников бывалый Дедята. Погода резко переменилась. Стремительный ветер дул с севера, нагоняя тяжелые тучи. Максим набросил рогожку на плечи Божены и встал у паруса. Дедята снял ладью с якоря, и судно, увлекаемое попутным ветром, устремилось в путь.

Все дни в пути до Киева Жрец, не тратя времени зря, обучал Максима премудростям волховского дела. Максим, обучаясь великим тайнам, скрытым в веках, почувствовал себя глиной в руках скульптора. Всего за три дня наставник вывел ученика на совершенно новый, до сих пор не ведомый Максиму, уровень волховского мастерства.

– Запомни, Глеб, эти истины, а лучше запиши. Никогда не используй знание великое, знание предков, корысти своей ради. Иначе покинет оно тебя. Знание сие для благих дел и для помощи тем, кто нуждается. Тем паче не используй знание во зло. Придется ответ перед богиней Карной держать, а Макошь сплетет тебе судьбу незавидную. Нет ни одного злого дела и нет ни одного доброго, которое не отразилось бы на следующих поколениях, независимо от того, когда и где оно совершено – во дворце или в хижине, на севере или на юге, – и были тому делу очевидцы или нет. Точно так же во зле и в добре не бывает ничтожных, малозначащих дел, ибо из совокупности малых причин возникают великие следствия.

Второе. Получать человек может, только отдавая. Пусть солнце, свет и тепло дающее, будет символом той любви и силы, которую ты должен отдать людям, роду и родине.

Третье. Есть в горах Кавказских вершины, человеку труднодоступные, в коих растет цветок красоты божественной. Но сорвать его трудно, почти невозможно. Но тот, кто сорвал, сумел на гору подняться труднодоступную. Пусть цели твои будут высоки и велики. И символом будет цветок эдельвейс. Большие цели рождают большого человека. Не трать время на дела пустячные.

Четвертое. В каждом русиче, потомке ариев, течет кровь богов. А значит сие, что невозможного для тебя мало. Нужно только желать, верить и, волю прилагая, делать. Пусть круг Сварожий будет символом силы Божественной, что в крови у тебя.

Дедята взял из колчана стрелу и начертал на половой доске треугольник, в вершинах которого поместил солнце, цветок и свастику.

– То, что ты знаешь и что до сих пор видел, – это махание деревянным мечом парубком, перед тем как взять настоящее оружие и стать великим воином. Но прежде ты должен понять, что силы и возможности тебе даны не случайно. Что нельзя их тратить на баловство и похвальбу, а нужно выполнить тебе во времени своем дело великое, тебе одному сподручное. И какая бы сеча за правду ни предстояла тебе, нельзя тебе страх пускать в сердце свое. Как бы ни обольщали тебя силы темные, нельзя тебе польститься на слова их лживые. Тебе предстоит самому понять, в чем замысел их коварный. Каким образом они собираются сбить человеков с пути праведного? В чем пагуба состоит для рода человеческого? Время твое таково, что мало людей праведных в нем осталось. Все больше силами Тьмы обольщенных, живущих корысти ради, о роде забывших, златом обольщенных, в разврате и чревоугодии погрязших, больше чем о животной страсти своей не помышляющих. Подвиг твой состоять будет в том, чтобы ослабить силы темные и просветлить умы человеческие, дурманом Тьмы ослепленные.

– Вряд ли мне это под силу. Да нет же, кто я такой? – испуганно протараторил Максим.

– Эдельвейс и круг Сварожий, – символически ответил Жрец.

– Делаешь из меня Мальчиша-Кибальчиша какого-то. Хорошо. Как я узнаю противника и замыслы его? Кто мне союзник? От кого ждать помощи? – и, усмехнувшись, добавил: – Явки, пароли.

– Во всем тебе придется разобраться самому. Знания я тебе передал. Мне осталось передать тебе два священных знания, которые помогут тебе справиться с задачей и провести обряд посвящения. Но это уже завтра, – устало закончил Жрец и прилег на рогожу.