Цезарь, или По воле судьбы

– Так-так. А что Клодий? Что ты узнал, обедая у него?

– Он собирается распределить вольноотпущенников по всем тридцати пяти римским трибам, как только его выберут претором, – сказал Бурса.

– Чтобы потом контролировать Рим через плебейских трибунов?

– Да.

– Кто еще был там? Как они реагировали?

– Курион возражал, причем очень резко. Марк Антоний говорил мало. И Децим Брут. И Помпей Руф.

– Ты хочешь сказать, что все, кроме Куриона, одобрили идею Клодия?

– О, вовсе нет. Все были за Куриона. Он просто высказал общее мнение. Назвал Клодия сумасшедшим.

– Подозревает ли Клодий, что ты работаешь на меня?

– Никто ни о чем не подозревает, Магн. Мне доверяют.

Помпей пожевал нижнюю губу.

– Хм… – Он глубоко вздохнул. – Тогда нам надо подумать, как повести дело так, чтобы тебя не раскусили и завтра. Ибо на завтрашнем заседании ты не очень-то облегчишь Клодию жизнь.

Бурса сохранил свой обычный невозмутимый вид:

– Что я должен сделать?

– Когда Мессала Руф начнет жеребьевку, ты наложишь вето на процедуру.

– Вето на назначение интеррекса? – тупо переспросил Бурса.

– Правильно. Вето на назначение интеррекса.

– Можно спросить почему?

Помпей усмехнулся:

– Можно. Но я не отвечу.

– Клодий придет в ярость. Ему нужны выборы.

– Даже если Милон выдвинет себя в консулы?

– Да, потому что он убежден, что Милона не изберут. Магн, он знает, что ты поддерживаешь Плавтия, ему известно, сколько денег ушло на взятки. А Метелл Сципион, который мог бы поддержать Милона, потому что тот связан с Бибулом и Катоном, сам баллотируется и тратит деньги на поддержку своей кандидатуры. Клодий уверен, что Плавтий пройдет в младшие консулы. А старшим консулом станет Метелл Сципион.

– Тогда после собрания скажи Клодию, будто точно узнал, что я поддерживаю не Плавтия, а Милона.

– О, умно! – воскликнул Бурса, внезапно оживившись. Он немного подумал и кивнул. – Клодий в это поверит.

– Ну и отлично! – весело бросил Помпей.

В дверь постучали, и он встал. Планк Бурса тоже поднялся. Вошел секретарь.

– Гней Помпей, срочное письмо, – пояснил он, поклонившись.

Помпей взял письмо, прикрывая рукой печать, и вновь вернулся к столу.

Бурса осторожно прочистил горло.

– Да? – спросил Помпей, поднимая глаза.

– Я… гм… несколько поиздержался…

– После завтрашнего заседания мы это уладим.

Удовлетворенный Планк Бурса выскользнул из кабинета, а Помпей, сломав печать, погрузился в чтение письма Цезаря. Оно было коротким.

Пишу из Аквилеи, решив проблемы в Иллирии и собираясь на запад. В Италийской Галлии задержусь. Накопилось много дел в местных судах. Неудивительно, ведь я зимовал по ту сторону Альп. Но хватит болтать. Я знаю, что ты очень занят.

Магн, мои информаторы в Риме уверяют, что наш старый друг Публий Клодий, став претором, намерен распределить вольноотпущенников по всем тридцати пяти римским трибам. Уверен, ты согласен, что этого нельзя допустить. Если это случится, Рим будет в руках Клодия до конца его дней. Ни ты, ни я и ни кто другой, от Катона до Цицерона, не сможет противостоять ему. Да и ничто не сможет. Кроме разве что революции.

И она в этом случае действительно вспыхнет. Клодий будет побежден и казнен, а вольноотпущенникам укажут на место. Однако не думаю, что тебе и Риму нужна вся эта грызня. Намного проще не пускать Клодия в преторы.

Не мне говорить тебе, что нужно делать. Но будь уверен, что я, как и все римляне, категорически не хочу видеть Клодия претором.

С наилучшими пожеланиями.

Весьма довольный Помпей отправился спать.

Следующим утром стало ясно, что Планк Бурса в точности выполнил то, что ему было велено. Когда Мессала Руф попытался с помощью жеребьевки определить, кому из глав декурий надлежит сделаться первым из интеррексов, он наложил на его действия вето. Весь сенат взревел от ярости. Клодий с Милоном просто взбесились, но Бурса был неколебим.

Красный от гнева Катон кричал:

– У нас должны быть выборы! Если к новому году консулы еще не вступили в должность, сенат обязан на пять дней назначить одного из патрициев интеррексом. Потом, на другие пять дней, его сменит второй интеррекс, задача которого – организовать выборы новых магистратов. К чему идет Рим, когда любой идиот, проскочивший в народные трибуны, может остановить такой важный и законный процесс, как назначение интеррекса?

– Правильно, правильно! – крикнул под гром аплодисментов Бибул.

Но Планк Бурса стоял на своем и вето не отозвал.

– Почему? – после собрания строго спросил его Клодий.

Бурса напустил на себя таинственный вид, озираясь, чтобы увериться, что их не подслушивают.

– Я только что узнал, что Помпей Магн поддерживает Милона, – прошептал он.

Это успокоило Публия Клодия, но Милон, хорошо знавший, кто его поддерживает, а кто нет, отправился на Марсово поле, где задал тот же вопрос:

– Почему?

– Что «почему»? – с невинным видом переспросил Помпей.

– Магн, ты меня не обманешь! Я знаю, что Бурса – твой человек! Сам он не мог придумать трюк с вето и явно действовал по приказу! Почему?

– Дорогой Милон, уверяю тебя, что этот приказ моим не был, – довольно резко ответил Помпей. – Советую тебе поискать среди тех, с кем Бурса связан.

– Ты имеешь в виду Клодия? – опешив, спросил Милон.

– Может, и Клодия.

Большой, смуглый, с лицом гладиатора, хотя никогда на арене не дрался, Милон напряг мускулы и сделался еще больше. Скорее по привычке, чем с какой-либо целью, ибо агрессивные выпады никогда на Помпея не действовали, и это было прекрасно известно Милону.

– Ерунда! – фыркнул он. – Клодий считает, что я в консулы не пройду, и потому стоит за курульные выборы.

– И я считаю, что ты не пройдешь. Но Клодий мог в этом засомневаться. Тебе удалось снискать расположение Бибула и Катона. Я слышал, что и Метелл Сципион ничего против тебя не имеет. Он уже шепнул об этом кое-кому. Всадники Аттик и Оппий его поддержали.

– Так это Клодий стоит за Бурсой?

– Возможно, – сказал осторожно Помпей. – Но определенно не я. Что я выигрываю от его действий?

Милон язвительно улыбнулся.

– Диктаторство? – предположил он.

– Я уже от него отказался. Не думаю, что я понравлюсь Риму в этом качестве. Ты в эти дни вроде бы спелся с Бибулом и Катоном. Спроси у них, так это или не так.

Милон прошелся по кабинету Помпея, слишком крупный для этой комнаты, уставленной ценными вещами, привезенными из разных кампаний Помпея, среди которых были золотые венки, золотая виноградная лоза с золотыми виноградинами, золотые урны, искусно расписанные порфировые чаши. Он остановился и посмотрел на Помпея, все еще спокойно сидевшего за столом из золота и слоновой кости.

– Говорят, Клодий собирается распределить вольноотпущенников по тридцати пяти трибам, – сказал визитер наконец.

– Да, до меня тоже дошел такой слух.

– Он же тогда сделается хозяином Рима.

– Верно.

– А если он не выставит свою кандидатуру на должность претора?

– Определенно Риму будет только лучше.

– Да плевать мне на Рим! Я думаю о себе.

Помпей мило улыбнулся и встал:

– Ты тоже не будешь внакладе.

Он направился к двери. Милон пошел следом.

– Можно ли понимать это как обещание, Магн? – спросил он.

– Тебя порой посещают весьма дельные мысли, – ответил Помпей и хлопнул в ладоши, подзывая секретаря.

Не успел Милон уйти, как ему доложили о приходе нового гостя.

– Ба! Да я становлюсь популярным! – воскликнул Помпей, тепло здороваясь за руку с Метеллом Сципионом и усаживая его в лучшее кресло.

На этот раз он не пошел к столу. Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика счел бы это прямым оскорблением. А потому Помпей выбрал для себя кресло попроще и сел только после того, как наполнил две чаши хиосским вином. Таким замечательным, что Гортензий заплакал, когда Помпей его выиграл.

К сожалению, сидящий перед ним человек не обладал интеллектом, сопоставимым со своей захватывающей дух родовитостью, хотя внешне вполне соответствовал ей. Урожденный патриций Корнелий Сципион, усыновленный могущественной плебейской семьей Цецилия Метелла. Надменный, невозмутимый, высокомерный. Некрасивый, как все Корнелии Сципионы. Его приемный отец Метелл Пий, великий понтифик, к несчастью, не имел сыновей, и у Метелла Сципиона тоже не было сына. У него была дочь, три года назад он выдал ее замуж за Публия, сына Красса. Цецилия Метелла, которую, впрочем, все звали Корнелией Метеллой. Помпей хорошо помнил ее, ибо присутствовал вместе с Юлией на свадебной церемонии. «Очень надменная», – сказал он Юлии, а та захихикала и призналась, что Корнелия Метелла всегда напоминала ей верблюда и что ей лучше было бы выйти за Брута, обладателя такого же педантичного, претенциозного ума.

Помпей никогда толком не знал, как надо держаться с такими людьми, как Метелл Сципион. Следует ли быть веселым и общительным, отстраненно вежливым или резким? Нет уж, раз начал, он будет непринужденно-радушным.

– Неплохое вино, а? – спросил он, причмокнув.

Метелл Сципион чуть поморщился.

– Очень хорошее, – откликнулся он наконец.

– Что заставило тебя проделать с утра такой путь?

– Публий Клодий, – ответил Метелл Сципион.

Помпей кивнул:

– Плохо, если слухи правдивы.

– Они правдивы. Молодой Курион беседовал с Клодием и передал содержание разговора отцу.

– Я слышал, старый Курион болен, – сказал Помпей.

– Рак, – коротко отозвался Метелл.

Помпей сочувственно пощелкал языком и умолк. Гость тоже молчал.

– Так почему ты пришел ко мне?

– Другие не захотели.

– Кто эти другие?

– Бибул, Катон, Агенобарб.

– Это потому, что они не знают, кто Первый Человек в Риме.

Аристократический нос чуть задрался.

– Я тоже не знаю, Помпей.

Помпей поморщился. Хоть бы один из них иногда назвал его Магном! Так приятно слышать, как тебя именуют Великим те, кто выше по рождению! Цезарь называл его Магном. Но будет ли так называть его Катон, или Бибул, или Агенобарб, или этот твердолобый тупица? Нет! Всегда – только Помпей.

– И что же, Метелл? – спросил он, намеренно употребляя плебейское имя.

– У меня есть идея.

– Идея – это прекрасно, Метелл.

Метелл Сципион бросил на него подозрительный взгляд, но Помпей, потягивая вино, спокойно сидел в своем кресле.

– Мы оба – очень богатые люди, Помпей. Мы можем откупиться от Клодия.

Помпей кивнул.

– Да, я тоже думал об этом, – сказал он и печально вздохнул. – К сожалению, Клодий не нуждается в деньгах. Его жена баснословно богата и станет вдвое богаче, когда умрет ее мать. И он хорошо нажился на посольстве в Галатию и теперь строит дорогущую виллу. Причем быстро, я это знаю, ибо порой наезжаю в собственное поместье на склоне Альбанской горы. Строится на стофутовых колоннах с фасада, выступает над краем стофутового утеса. Великолепный вид на озеро Неми и Латинскую равнину до самого моря. Он получил землю почти даром, потому что все думали, что участок непригоден, и поручил стройку Киру. И вот вилла почти готова. – Помпей энергично покачал головой. – Нет, Сципион, это не сработает.

– Тогда что же нам делать?

– Приносить жертвы и воздавать почести всем богам, каких можем вспомнить, – усмехнулся Помпей. – Кстати, я послал полмиллиона весталкам для Bona Dea. Этой богине Клодий тоже не нравится.

Метелл Сципион изумленно вытаращил глаза:

– Помпей, Bona Dea – богиня женщин! Мужчины не могут к ней обращаться.

– Мужчины не могут, – весело согласился Помпей. – Я послал свой дар от имени моей покойной тещи Аврелии.

Метелл Сципион осушил свою чашу и встал.

– Может быть, ты и прав, – сказал он. – Я мог бы сделать весталкам пожертвование от имени моей бедной дочери.

Понимая, что от него ждут сочувствия, Помпей незамедлительно его проявил:

– Как она? Ужасно, Сципион, просто ужасно! Овдоветь такой молодой!

– Ничего, держится, – сказал Сципион, покидая кабинет. – Ты тоже недавно овдовел, – продолжил он, грузно шагая по мозаичному полу ведущего к выходу коридора. – Может, заглянешь к нам отобедать? Посидим по-семейному. Ты, я и она.

Помпей просиял. Приглашение от Метелла Сципиона! Он бывал у Метелла на официальных приемах в его ужасном и слишком тесном доме, но приглашения на семейный обед не получал никогда.

– С удовольствием, Сципион, – сказал он, самолично распахивая тяжелые двери. – Буду рад еще раз побывать в твоем доме.

Но Метелл Сципион домой не пошел. Он направился к небольшому скромному особняку, в котором проживал Марк Порций Катон – ярый враг роскоши и всего показного. Там был и Бибул.

– Ну что же, я сделал это, – сказал Метелл Сципион, тяжело опускаясь в кресло.

Парочка переглянулась.

– Вы говорили о Клодии? – спросил Бибул.

– Да.

– А понял ли он истинную причину визита?

– Думаю, да.

Подавив вздох, Бибул пристально посмотрел на пожилого сообщника, потом подался вперед и похлопал его по плечу.

– Ты молодец, Сципион, – похвалил он.

– Замечательно, – сказал Катон, одним глотком осушил свою чашу и вновь наполнил ее, подтянув к себе керамическую бутыль. – Хотя мы и не очень любим этого человека, нам следует привязать его к себе. И столь же крепко, как это некогда сделал Цезарь.

– Используя мою дочь? – спросил Метелл Сципион.

– Ну не мою же! – заржал Катон. – Помпею нравятся только патрицианки. С ними он чувствует себя очень важным. Чуть ли не Цезарем, а?

– Она не захочет, – произнес Метелл Сципион убитым голосом. – Публий Красс был очень знатным. Ей это нравилось. И еще ей нравился сам Публий Красс. Правда, они толком и не пожили. После свадьбы он убыл к Цезарю, а потом в Сирию вместе с отцом. – Он поежился. – Я даже не знаю, как ей намекнуть, что собираюсь выдать ее за Помпея Пиценского. За сына Страбона!

– Скажи ей правду, – посоветовал Бибул. – Скажи, что это нужно для дела.

– Но я, право, не все понимаю, Бибул.

– Тогда повторю специально для тебя, Сципион. Мы должны перетянуть Помпея на нашу сторону. Это тебе понятно?

– Думаю, да.

– Хорошо. Идем дальше. Обратимся к событиям четырехлетней давности. К тем, что происходили в Луке. Цезарь устроил там совещание с Помпеем и Марком Крассом. Поскольку Помпей был влюблен в дочь Цезаря, тот убедил своего зятя помочь узаконить для него второй наместнический срок. Если бы Помпей отказался, Цезарь был бы теперь вечным ссыльным, лишенным всего, чем владеет сейчас. А ты, Сципион, был бы великим понтификом, не забывай. Цезарь подкупил Помпея и Марка Красса, пообещав им второе консульство, но ему не удалось бы этого сделать, если бы не Юлия. Хотя что помешало бы Помпею выдвинуть свою кандидатуру на второе консульство?

– Юлия мертва, – заметил Метелл Сципион.

– Да, но Цезарь все еще держит Помпея! И пока Помпей у него в руках, есть шанс, что ему удастся продлить свое наместничество в Галлии вплоть до второго выдвижения в консулы. Через четыре года ему это позволит закон.

– Но почему ты все время толкуешь о Цезаре? – выразил удивление Метелл Сципион. – Разве сейчас не Клодий представляет опасность?

Катон так стукнул чашей о стол, что Метелл Сципион от неожиданности подпрыгнул.

– Клодий! – вскричал он презрительно. – Что бы ни затевал наш дружок Клодий, это Республике не повредит. Кто-нибудь его остановит. Но только мы, boni, можем остановить подлинного врага boni, Цезаря.

Бибул вновь принялся объяснять:

– Сципион, если Цезаря не осудят до повторного консульства, мы уже никогда не свалим его! Он проведет через собрания законы, которые не позволят привлечь его ни к какому суду! Потому что теперь Цезарь – герой. Сказочно богатый герой! В первое консульство у него не было почти ничего, кроме имени. А по прошествии десятка лет ему будет дозволено делать все, что угодно, ибо в Риме полно его ставленников. Рим считает его величайшим из римлян. Цезарь не ответит ни за одно из своих преступлений – даже боги к нему повернутся, отвернувшись от всех остальных!

– Да, все это мне известно, Бибул, но я помню, сколько раз мы пытались расправиться с ним, – упрямо сказал Метелл Сципион. – Каждый очередной заговор стоил нам массу денег, и каждый раз ты говорил одно: Цезарю пришел конец. Но выходило иначе!

– Лишь потому, что у нас не имелось достаточного влияния, – кротко пояснил Бибул. – А почему? Да потому, что мы презирали Помпея. Мы отворачивались от него, а Цезарь вступил с ним в союз. Он, безусловно, тоже его презирает, с такими-то предками! Но он использует этого выскочку. Обладающего огромным политическим весом. Претендующего на звание Первого Человека в Риме. Как вам это нравится?! Ха! Цезарь отдал ему свою дочь, которая могла выйти замуж за любого патриция. У нее в родословной и Юлии, и Корнелии – все. Она была помолвлена с Брутом, самым богатым аристократом с огромными связями. Но Цезарь разорвал эту помолвку. Сервилия пришла в ярость, все родичи – в ужас, но Цезарю было на это плевать! Он поймал Помпея в свои сети и сделался неуязвимым. А если мы поймаем Помпея, он сделает неуязвимыми нас. Вот почему ты предложишь ему свою дочь.

Катон слушал, не сводя глаз с Бибула. Лучший, самый испытанный, самый преданный друг. Такой миниатюрный. Волосы, брови, ресницы белые, почти незаметные. Даже глаза белесые. Острое личико и острый ум. Вот за что Цезарю можно выразить благодарность. Этот ум оттачивался в противостоянии с ним.

– Хорошо, – вздохнул, поднимаясь, Метелл Сципион. – Я сегодня же поговорю с ней. Ничего не могу обещать, но, если она согласится, я сведу их с Помпеем.

Проводив Сципиона, Катон вернулся.

– Вот и славненько, – сказал Бибул.

Катон поднес к губам простую глиняную чашу, хлебнул вина. Бибул укоризненно покачал головой.

– Катон, стоит ли? – спросил он. – Раньше я считал, что вино не влияет на ясность твоего ума, но это уже не так. Ты пьешь слишком много. Вино погубит тебя.

Действительно, в последние дни Катон выглядел неважно, хотя былой стати не потерял; как и прежде, он был высок и хорошо сложен. Но лицо его, некогда живое и чистое, стало землистым, морщинистым, несмотря на то что ему исполнился лишь сорок один год. Нос, выдающийся даже здесь, в городе большеносых, теперь сделался главной достопримечательностью его лица, а когда-то это были глаза, широко открытые, серые, светящиеся. А коротко подстриженные золотисто-каштановые, слегка вьющиеся волосы побурели.

Он пил и пил. Особенно с тех пор, как отдал Гортензию свою Марцию. Бибул знал, конечно, почему он так поступил, хотя Катон никогда не обсуждал это с ним. Любовь не то чувство, с которым Катон мог справиться, особенно с любовью столь пылкой и страстной, какую он питал к Марции. Она мучила его, она грызла его. Каждый день он думал о Марции. Каждый день он думал, сможет ли жить, если она умрет, как умер его любимый брат Цепион. Поэтому когда вонючий Гортензий попросил, он увидел выход. Быть сильным, снова принадлежать себе! Отдать ее. Отделаться от нее.

Но это не помогло. Теперь он проводил свои ночи с философом-приживалой – Афинодором Кордилионом. Тот охотно бражничал с ним, проливая горючие слезы над каждой напыщенной и самодовольной сентенцией Катона Цензора, словно автором ее был сам Гомер. А под утро, когда все добрые люди вставали, они погружались в оцепенение, в сон.

Не будучи по натуре чувствительным, Бибул не понимал глубины терзающей друга боли, но он любил его, и главным образом как несгибаемого бойца. Катон противостоял всему и всем, от Цезаря до Марции. Никогда не сдавался, всегда шел до конца.

– Порции скоро исполнится восемнадцать, – сказал вдруг Катон.

– Я знаю, – несколько удивленно отозвался Бибул.

– А у меня нет для нее жениха.

– Ты, помню, прочил ей Брута…

– Он в Сицилии.

– Но вот-вот вернется. Аппий Клавдий ему больше не нужен. Поэтому с Клавдией он, скорее всего, разведется, если получит новое предложение.

Раздался смех, похожий на ржание.

– Только не от меня! У Брута был шанс. Он женился на Клавдии, и кончим на том.

– А как насчет отпрыска Агенобарба?

Катон наклонил бутылку. Тонкая темная струйка полилась в опустевшую чашу. Глаза в красных прожилках лукаво блеснули.

– А как насчет тебя, старина?

Бибул ахнул:

– Меня?

– Да, тебя. Домиция умерла, так почему бы…

– Я… я… я никогда не думал… о боги, Катон!

– Разве она тебе не подходит, Бибул? Я понимаю, у Порции нет приданого в сто талантов, но она далеко не бедна. С хорошим происхождением, прекрасным образованием. Верная, прямодушная. – Он повертел в руках чашу. – Жаль, что она девушка, а не юноша. Она стоит тысячи римских юнцов.

С глазами, полными слез, Бибул протянул другу руку.

– Марк, конечно, я возьму ее! Для меня это честь.

Но Катон не ответил на жест.

– Ладно, посмотрим, – проворчал он и допил вино.

В семнадцатый день января Публий Клодий оделся для верховой прогулки, прикрепил к поясу меч и пошел к жене. Фульвия с отсутствующим видом полулежала на мягкой кушетке. Ночная сорочка из тончайшего шелка облегала ее роскошные формы. Увидев, во что одет муж, она выпрямилась:

– Клодий, в чем дело?

Он сделал гримасу, сел на край ложа и поцеловал ее в лоб:

– Душенька моя, Кир умирает.

– О нет! – Фульвия уткнулась в плотную льняную рубашку супруга, потом удивленно вскинула голову. – Но ты едешь куда-то! Почему? Разве Кир умирает не в Риме?

– Да, он в Риме, – сказал Клодий с искренней горечью в голосе, и не только потому, что умирал лучший римский архитектор. – Мне необходимо съездить на стройку. Он вбил себе в голову, что в его расчеты вкралась ошибка. Он никому не поверит, кроме меня. Я должен все проверить на месте. Завтра вернусь.

– Клодий, не оставляй меня!

– Придется, – сказал с грустью Клодий. – Тебе нездоровится, а мне надо спешить. Врачи говорят, что Кир долго не протянет. Мне хочется успокоить несчастного старика.

Он крепко поцеловал жену в губы, поднялся.

– Будь осторожен! – выдохнула она.

Клодий усмехнулся:

– Я всегда осторожен. Со мной едут Скола, Помпоний и вольноотпущенник Гай Клодий. А также тридцать вооруженных рабов.

Красавиц-лошадей вывели из конюшен, расположенных за Сервиевой стеной в долине Камен. На узкой улице, куда выходила дверь дома Клодия, отъезжающих окружила толпа зевак. Впрочем, для столь бурных времен в подобном зрелище не было ничего необычного. Знать никуда не ездила без охраны. Но это была внезапная, незапланированная поездка, и Клодий надеялся вернуться раньше, чем об его отсутствии станет известно. К тому же рабы-охранники умели обращаться с оружием, хотя в этот раз им не выдали кирас и шлемов.

– Куда направляешься, Друг Солдат? – спросил человек из толпы, широко ухмыляясь.

Клодий остановился.

– Тигранокерт? Лукулл? – спросил он.

– Нисибис, Лукулл, – ответил мужчина.

– Славные деньки были, а?

– Почти двадцать лет прошло, друг! Но все наши помнят Публия Клодия, будь уверен.

– Он теперь постарел и присмирел, солдат.

– Куда направляешься? – опять спросил человек.

Клодий вскочил в седло, мигнул Сколе.

– К Альбанской горе, – сказал он. – Но только на одну ночь. Завтра я опять буду здесь.

Он повернул коня и поскакал по аллее в сторону Палатина. Трое спутников и тридцать вооруженных рабов двинулись следом за ним.

– Альбанская гора, на одну ночь, – задумчиво повторил Тит Анний Милон.

Он протянул через стол небольшой мешочек с серебряными денариями человеку, который окликнул Клодия из толпы.

– Благодарю, – сказал тот, поднимаясь на ноги.

– Фавста, – резко бросил через минуту Милон, врываясь в покои супруги. – Я знаю, тебе это придется не по нраву, но завтра с утра ты едешь со мной в Ланувий. Упакуй свои вещи и будь готова. Это не просьба, а приказ.

Для Милона женитьба на Фавсте явилась маленьким торжеством над Публием Клодием. Она была дочерью Суллы, а ее брат-близнец Фавст Сулла принадлежал к кругу Клодия, как и пользующийся дурной славой племянник Суллы Публий Сулла. Сама Фавста не входила в эту компанию, но связей с ней не теряла. Прежде она была замужем за племянником Помпея Гаем Меммием, пока тот не застал женушку в недвусмысленной ситуации с очень молодым и очень мускулистым мужчиной. Фавсте нравились мускулистые мужчины. А Меммий, несмотря на смазливую внешность, был худосочным, занудным и до противности преданным своей мамаше, сестрице Помпея, а теперь жене Публия Суллы.

Поскольку Милон был мускулист, хотя и не очень молод, ему не составило труда очаровать Фавсту и жениться на ней. Поднялся крик. Пуще всех вопил Клодий, даже громче, чем Фавст или Публий Сулла! Признаться, Фавста так и не излечилась от влечения к молодым и физически развитым ухажерам. Дошло до того, что однажды Милону пришлось высечь некоего Гая Саллюстия Криспа. Рим был доволен, хотя и не знал, что Милон выпорол и Фавсту, обуздав ее нрав.