Смиренно и благостно вокруг. Воздух напоен любовью. Ах, как бы художник желал, чтобы девушки были схожи с цветами, столь же красивыми и не менее безмолвными. Весною они распускаются, лепесток за лепестком, они благоухают, позируют пред уставшими очами художника. То ли желая ему понравиться, то ли хотят стать мимолетной животворящей музой гения. И юный художник, видя их, словно просыпается от долгого сна. Впрочем, он здесь не для этого, он идет в магазин покупать новые кисточки для миниатюры с черным черенком, ибо весь его запас кистей давным-давно исчерпался.

Вот сквозь серость неба проглянуло сонное солнце, отчего смущенные сугробы покрылись испариной, или они плачут от умиления, завидев золотое личико тепла. Однако не только погодные перемены завладели умствованием художника, более прочего его пытливый ум приметил небольшое изменение в облике незнакомых ему девушек, которые самим естеством своим почувствовали приход весны, отчего немедленно поснимали шапки и другие головные уборы, обнажив тем самым свои прелестные головки, увенчанные изумительными на вид и на ощупь волосами. Эти длинные колышущиеся на ветру шевелюры будоражили художника, отчего тот более ни о чем другом не мог и думать, хотя и у него волосы не коротки, однако именно девичьи волосы обладают некой несравненной легкостью, мягкостью, грациозностью. Это лишь первый этап обольщения зрителей. Художник это хорошо понимает. Эту весеннюю стихию не остановить. После обнажения волос, в ход пойдут наряды более обтягивающего фигуру покроя, затем ножки девушек облекутся в черные колготки, юбочки, все это великолепие хлынет на улицы города, когда еще немного повысится температура на улице. Да, женщины действуют изощренно, изобретательно, дабы привлечь внимание противоположного пола, и им это с лихвой удается.

А душа художника, словно в весенней пелене, его чувства оживают, обостряются, и ими всё труднее управлять. Его плоть обуревают желания, которым позволено воплотиться только в браке, только в любви. Но, не имея и намека на свершение сего таинства в ближайшее время, его тело скорбит. И художник находит причину своего скорбного состояния, говоря самому себе следующее – “В свои юные лета я пока что не утратил надежду на то, что меня когда-нибудь полюбит девушка. Моя же любовь к девушке всегда безответна, поэтому только любовь ко мне я смогу принять. Пускай даже полюбить меня невозможно, я буду верить в то, что это возможно. Каждую свою осень я буду смиряться с одиночеством, буду привыкать к одинокой жизни бесславного творца. И каждую весну наивно буду верить, и надеяться найти свою музу. Если в моей жизни и произойдет когда-нибудь поцелуй, то только по взаимной любви”. – затем художник заключил. – “Мне не нужна первая, мне нужна единственная”. Таким образом, вопреки всем своим невзгодам он и ныне продолжает мыслить романтично.

Так художник и бродит по улицам города, встречая на своем пути многих молодых людей, одни из них веселы, другие печальны, все они когда-нибудь полюбят, либо они уже любят. И кстати у художника есть одно интереснейшее увлечение, помимо уединенных размышлений. Ему нравиться выдумывать для людей различные необычные истории, коротенькие притчи, но довольно занятные. Он словно в своем воображении достает этюдник, краски, кисти и начинает делать краткие зарисовки. Ему не нравиться говорить с людьми, он предпочитает жизнь одинокую, потому и долго хранил в секрете все эти рассказы, сберегал их под замком своей души. Впрочем, однажды он раскрыл бумаге все эти образы навеянные снами и иллюзиями, либо стонами своего разбитого сердца. Все его рассказы это осколки, которые собрав воедино в альбом или в книгу, можно почувствовать как оно тихонечко бьется шелестом бумаги, призывая музу к вечной любви.

Этюд первый. Две души

Впервые я увидел Азалию на дне рождении своей сестры. Празднование происходило в нашей квартире, где мы жили вместе с родителями, которые уехали путешествовать в одну из жарких стран. А я и сестра остались на несколько недель одни, и так совпало, что именины моей сестры Элеаны пришлись именно на эти памятные для моего сердца дни. В самый разгар празднества в квартиру забилась дюжина молодых людей, то были люди довольно приличные и интеллигентные, отчего нам не приходилось бояться непредвиденных конфузов и других происшествий. Однако одно важное для меня событие определенно произошло. Я разглядел в толпе людей девушку, очень привлекательную, стройную, милую, и внезапно позабыл обо всех остальных присутствующих здесь людях. Эта девушка стала предметом моего пристального внимания, а так как в данное время я был хозяином квартиры, то без зазрения совести следил за гостями, в особенности наблюдал за нею, чье имя звучало как название цветка.

И когда она отошла на кухню помыть руки после нарезания фруктов, я последовал вслед за нею, однако постеснялся близко к ней подходить. Я остался стоять в проходе. Моё зрение любовалось девушкой. Но внезапно мой взор приметил нечто опасное на вид, я увидел, что тарелки в кухонном шкафчике уложены неаккуратно, они выпирают наружу, и вот-вот выскользнут и обрушатся на голову, ни в чем неповинной Азалии. Мне стало страшно за неё. Я хотел было предупредить её об опасности, но в следующую секунду тарелки затряслись и почти перевалились через хрупкие подпорки. Я машинально отошел в сторону, будто ограждая себя от тяжелого фарфора.

Однако в следующую секунду я и вправду услышал возле себя падение и разбитие посуды. Я обернулся и увидел мойку, в ней и на полу лежали белые черепки. Но что-то меня крайне озадачило. Я метнул взгляд на свои руки, и они показались мне другими, они показались мне тоньше и изящнее. Я даже залюбовался ими, а затем обернулся и увидел себя, вернее свое тело, в которое переселилась душа Азалии, в то время как я оказался в её теле. Мы обменялись телами, вернее именно я спровоцировал это чудо, испугавшись за сохранность жизни девушки. Та, будучи сообразительной, не испугалась, но всё сразу поняла. Ей мой поступок пришелся по сердцу. Мы не запаниковали, не истерили, у нас не было желания воспользоваться данной необычной ситуацией для неприличных целей. В нас царила полная осознанность, в нас возобладало знание о том, что не только ради спасения девушки всё это произошло, но ещё и для чего-то большего. И прежде чем мы не догадались, в чем тут дело, мы решили вести себя сколь и прежде естественно, не выдавая явной произошедшей в нас перемены. Неудобств никаких не было, ведь мы видели всё такой же окружающий мир душами посредством глаз, а всё остальное можно было увидеть только в зеркале, что Азалия и поспешила исполнить. Я же направился к гостям, словно ничего не бывало, готов был беседовать со всеми, будто я девушка. Однако мне это плохо удавалось. Один из молодых людей заметил то, что я двигаюсь как-то странновато. Отчего я немедленно решил отойти в комнату сестры, в которую меня, конечно же, не пустили, так как она там любезничала со своим ухажером. Поэтому я отправился в спальню родителей, там как раз располагалось большое мамино зеркало в полный человеческий рост. Там уже находилась Азалия в моем теле, впрочем, завидев мое приближение, она быстро отошла в сторону окна.

Всматриваясь в зеркало, я смог хорошенько себя такого нынешнего рассмотреть. И мне понравилось то, что я увидел. Я полюбил эту стройность, это милое личико, длинные волосы, убранные в хвост, особенно их, красно-рыжий оттенок. Мне понравилось платье, оголенные бретельки, тоненькие ручки, белизна кожи. Я еще сильнее полюбил всю эту девичью красоту. Я, по-видимому, улыбался. Однако Азалия нарушила моё любование её телом. Она подозвала меня к себе и спросила – какова она? Я осмотрел свое тело, в которое переместилась душа Азалии, и не заметил ничего примечательного, так как оно всегда мне не нравилось, я считал его некрасивым. Я поведал ей о своем впечатлении, но мой ответ её опечалил. Мой ответ оказался неправильным.

Тогда только до меня, наконец, дошло, для чего мы поменялись телами. Для того, чтобы я, не прельщаясь привлекательным телом Азалии, сумел различить её не менее прекрасную душу. Взглянув в глаза, которые раньше были моими, я смог распознать в них её душу, я узрел взгляд, в котором угадывалась доброта и честность, сердечность и милосердие. Душа Азалии светилась, и я полюбил её. Я полюбил её всю.

В следующее мгновение я уже созерцал девушку посредством привычного для меня тела. Однако отныне я полюбил её душу, её душа бессмертна, её душа, кажется, любит меня. Мы две души полные любви.

Этюд второй. Воздух любви

Элеана позвала на празднество своего дня рождения одного молодого человека, своего ровесника и изрядного красавца. Она влюбилась в него с первого взгляда, вот только любовь её выражалась не открыто, а символически, и эти символы и знаки тому бедолаге пришлось со временем распознать и оценить. Впрочем, к её глубочайшему сожалению, все её томные взгляды оказались бездейственными и безрезультатными. Поэтому она и решила на правах именинницы, воспользоваться мгновением и хорошеньки с ним всё обсудить. Безусловно, наедине со своими мыслями и чувствами она была решительна, дерзка и прямолинейна, однако когда тот молодой человек пришел на её праздник, когда поздравил её и подарил ей невероятной красоты букет цветов, то тут Элеана расплылась в идиотической улыбке. Она пробубнила в ответ нечто невнятное, покраснела, отчего румяна на её щеках стали алеть подобно цветам мака. В общем, она с лихвой выдала все свои искренние чувства на всеобщее обозрение, что лучше сработало, нежели её прошлые мистические манипуляции глазами и другие невербальные сигналы.

К счастью в дальнейшем всё пошло по плану. Элеана много шутила, радовалась, словно раскрепощенный ребенок, вела себя беззаботно. Затем как бы невзначай предложила своему возлюбленному помочь ей в одном деле. И когда он согласился, она сопроводила его в свою комнату. Молодой человек несколько разнервничался, толком не зная чего ему ожидать от столь шумной хозяйки вечеринки. Однако в итоге он выяснил, что он во всех своих догадках ошибался. Уже находясь в её комнате, она вручила тому простой воздушный шарик и попросила его надуть. И она также принялась надувать шарик для предстоящего конкурса, ей нужно было именно два шарика, для двух команд. Когда они закончили надувать шарики, то перевязали их, дабы те не сдувались. Молодой человек хотел было выходить из комнаты девушки, как тут внезапно Элеана призналась ему в своих чувствах. Она произнесла нечто невразумительное, но симпатичное на слух. Молодой человек, молча выслушал её речь, однако затем расстроил девушку, не отказом, а превратностью судьбы. Ведь оказывается, что скоро он уедет учиться в другой город, поэтому лучше не травмировать свои сердца и не строить воздушных замков. После он побыл на этом празднестве несколько часов, крайне при этом мало сообщаясь с Элеаной. Впрочем, за это время она не успела ничего себе напридумывать, она не успела помыслить об их будущем, из грез и мечтаний не сотворила воздушный замок, поэтому ничего и не было разрушено, ничто не было разбито, сломлено или растоптано. Она попросту опечалилась. Вечером проводила всех гостей, и заперлась в своей комнате. Начала разбирать свои подарки, но тут приметила возле ручки двери повисший на ней чуть сдутый воздушный шарик, синего цвета с красными сердечками. Не сам шарик привлек её внимание, а то, что в нем находилось. Ведь шарик надут воздухом, который вдохнул в себя её возлюбленный, он пропустил этот воздух через свои легкие. Этот воздух был рядом с его сердцем, а затем он высвободил его в шарик, сохранив тем самым для неё частичку себя.

Для Элеаны то был самый настоящий воздух любви, который со временем испарится, но пока, он здесь, он рядом. Это его дыхание, это крупица его жизни. Столь романтично она помышляла, всецело отдаваясь сказочным миражам. Она даже представила, как однажды её возлюбленный прилетит к ней на воздушном шаре и заберет её к себе. В воздухе он сделает ей предложение руки и сердца….

Элеана мечтала, и воздух вокруг неё наполнялся любовью. Она дышала любовью, она жила любовью, и может быть, поэтому шарик всё не сдувался, напоминая ей о той мечте. Поэтому она ждала, надеялась и может быть, поэтому её мечта, однажды исполнилась.

Этюд третий. Вечно любящая Адэллия

Страдалец неодолимо плутал посреди пепелища собственной измученной души. Терзаемый безответностью любви, настолько отчаялся сердцем своим, отчего буквально потерял счет времени, утратил пространственное мышление. Он беспутным духом блуждал по городу, отыскивая для себя пристанище покоя или забвения. Завидев скамью на побережье вблизи морских волн, не замедлил сесть на неё, дабы отдохнуть от своих непосильных бессмысленных странствий. Ибо от себя он никак не мог убежать, в особенности от своих горестных помышлений. Однако в одиночестве ему побыть не удалось, рядышком с ним присела на ту же скамью старушка, седая и сморщенная и на кого-то очень похожая, вот только на кого – не смог себе ответить юноша, рассматривая её боковым зрением.

Пожилая дама тем временем обратилась к молодому человеку, видя, насколько тот опечален, она пожелала поделиться с ним своей трагичной историей. Дабы тем самым хотя бы немного развеять юношескую ничем не оправданную самолюбивую и заносчивую печаль.

Она рассказала юноше историю о том, как когда-то вот также сама полюбила молодого человека полного надежд и жизненного энтузиазма. Но тот ответил ей категорическим отказом или, же вовсе предал безразличию её нежные чувства, и тем самым сделал девушке больно. Она не отчаивалась, и всюду была рядом с ним, чем, безусловно, изрядно докучала ему. Своей любовью она всячески раздражала его, однако дабы не обидеть это хрупкое влюбившееся в него создание, молодой человек старался не общаться с поклонницей, он избегал её общества, пускай и самого дружеского на вид. Затем заполучив видную должность, он стал разъезжать по дальним странам и городам. А она глупышка, всюду следовала за ним, продолжая за ним ухаживать. В те времена с её уст слетали только слова искренней любви, она не скупилась на подарки и обещания, писала ему письма, порою прибегала к лести. Она попросту желала того, чтобы он полюбил её. Она поклялась вечно любить того молодого человека. Но тот однажды женился на другой девушке, отчего все ухаживания и поездки других женщин стали преступными, потому она утратила право досаждать ему, человеку женатому. Она перестала даже писать ему, ведь письма могли бы стать предметом ревности со стороны его супруги. Девушка продолжила тайно воздыхать о своем возлюбленном, следя за каждым его шагом, за событиями, происходящими в его жизни. Так она позабыла о своей собственной жизни. И так продолжалось до поздней старости.

Юноша, слушая бормотание старухи, несколько повеселел, однако, не поверил в правдивость всей этой истории. Былые его горести уже не казались ему такими уж страшными, поэтому он готов был следовать дальше. Как вдруг у него появилось желание спросить у рассказчицы об имени героини её рассказа. А старушка, словно не дожидаясь вопроса юноши, проговорила – Адэллия, так звали эту девушку.

Эта новость поразила юношу, ведь ту девушку, которая постоянно всюду бегает за ним и докучает ему, зовут точно также, в то время как он влюблен в другую.

Покуда он вновь вспоминал о своих проблемах в личной жизни, произошло ещё одно невообразимое событие. К скамье, на которой он сидел со старушкой, подошли люди в белых халатах, и повели эту пожилую женщину обратно в местную психиатрическую лечебницу. Старушка напоследок улыбнулась своему недавнему слушателю, словно намекая о судьбе тех, кого отвергли их возлюбленные. Юноша словно побывал в будущем, и от этой мысли ему стало действительно страшно. Он сразу осознал, сколь велика ответственность на него возложена, сколь жесток он порою был, сколь циничен и расчетлив, сколь он эгоистичен. Ведь он пока что способен предотвратить такое будущее, если гораздо благороднее и сердечнее отнесется к той несчастной девушке. Она заслуживает немного жалости и человеческой любви. И лучше друга, чем она ему не сыскать. Она будет ему верна, жертвенна. Она любит его, и он однажды полюбит её. Нужно только дай ей шанс сердечно раскрыться. Таким образом, мыслил юноша, покуда не наступил вечер, и ему нужно было возвращаться домой, где он откроет то письмо, прочтет его и ответит.

2015г.

Folle amore

Люблю тебя безумно, безумством покоренный,

Сокрушенный невольник вдохновенья.

В оковах сердца навеки заключенный,

Болью умираю в муках сотворенья.

Я святый образ деву вижу.

Невинной кротости царица.

Ее голос нежный, ее пенье слышу,

Словно воспевает Бога Рая птица.

Божественная муза в даре благословенья,

Как свет и ночь в единстве озаренья.

Не из тени воссияла, но из длани

Эдемским облаком – душа,

Во плоти прекрасной лани,

Мои творенья в прах круша,

Склонила гения ангельской любовью.

Столь великой, столь несчастной.

Пленила богоподобной красотою

Властью девы полновластной.

Смиряла холодом и жаром испепеляла

Мышленье юное, деянья всеблагие.

Надежда счастья угасала,

Познав сколь далеки самые родные.

Год разлуки – тысячелетье.

Минута взгляда – вечность без пространства.

Верьте!

Нищий в голоде сочиняет без жеманства,

Отдает половину царства за единый взор,

Девы милой ангелу подобной.

Но что вы кричите мне укор,

Будто она грешна похотью утробной.

Будто поцелуй ведом ее устам,

Ужели она не мне принадлежит?

Или иные тянулись к ее рукам?

Другой ее боготворил?

О горе мне, я призываю смерть!

Мне слезы станут пропуском в обитель,

Снова страданий пылких круговерть.

Любви искомый сочинитель

Умри, презренный червь у стоп Любимой.

Всеми гонимый окончи срок.

Любовь моя порождает лишь унынье страшной силой

Колдовской и одержимой, пророк

Мне жизнь, рожденная в обмане.

Ужели ты мне верность не хранишь?

Ужели я в ничтожном сане.

Ужели за непогрешимость ты меня коришь?

О горе мне, и пламя всем моим твореньям…

Изыдьте! Любимая невинна! Услышь лукавый рок!

Вы губите меня забвеньем,

И если и вправду творит она порок,

Пусть я ослепну, пусть стану глух.

И лик ее засияет ярче белизной.

Обратившись вслух.

Познаю миг очищения росой

Слов правды пред очами Бога.

Мне святы венценосные творенья

Воздержанного слога,

Признанья, откровенья

Духа. Но вы, шепчете о чем-то злом.

Глаголя – воззрись на деяния людские.

О том мудро рассуждает мой первый том.

Омывая берега морские

Оставьте отлученье

В пучине вод жемчужных лилий.

Пусть минет осужденье.

В очертаньях гибких линий

Предстанет дева.

И согрешенья развеются, простятся.

Между нами житницы любви посева,

Молчанья, созерцанья, наши взоры льстятся.

Моя любовь безумна, может статься.

Но не грех безумство то.

А безумье пред обществом и веком.

Системой будто решено,

Веселье окрашивается смехом,

Печаль одиночества слезами.

Но в любви чувства не пестрят,

Возбуждая ум высокими стезями.

Те сомнамбулы не спят.

Так сердце бьется тихо и во сне.

Прорывая оболочки стен

Души, крик смиряется во мне,

Омывая кровью стираемых колен.

Помни поэт – лишь раз угаснет твоего ока взор,

Лишь раз затихнет твоего сердца вой.

Но покуда судьбы своей ты ревизор.

Люби и видь Любимую святой.

Пиши – так предназначено судьбой.

2012г.

Белокурый ангел

“Любовь моя – безответностью смиренна”.

“Вдохновительнице от творца”.

“Вдохнови касаньем ласковым души

Стремящейся возвыситься, иль пасть

В глубины космоса, в пустующие дни

Влекут живительную часть

Творений, родившихся в ночи”.

Возвышенным ума смущеньем не познать притоки вдохновенья, те судьбоносные уставы, чарующие и загадочные панорамы кои заводят взор в темные леса, пещеры потаенные, где чародейство дурманит пограничный разум, завлекая на неизведанные доселе тропы. И только светлый ангел выведет странника из тех чужбин далеких, десницею поманит и крыльями от сомнений защитит. В музе полудрема усмиряет побужденья, она, неподвластная сравненью, красотою первозданно идеальной дарует жизнь, облегчает смерть призывным гласом всепрощенья.

Однажды, сей ангел встанет робко подле меня, возле постели умирающего старика, но, то будет лишь виденье, лишь портрет, написанный бесталанною рукою и бездарною душою воссозданный. И снова память опрометчиво мне рисует те из будущего воспоминанья. Она более не вопрошает о необузданном творенье, о всемирном восхваленье, низводит безмолвием громогласным, касается в кротости ладонью до моей груди. Но, увы, не вострепещет сердце ветхое, не хлынет кровь по венам залежалым, оно остановилось уже почти. И тогда ангел покой дарует сердцу моему, ведь оно любить так страдальчески устало. И взор мой потускнеет. Предо мною лишь ангел белокурый, прощается или встречает, жизнь забирает или жизнь дарует, она любит, или.… Освобождает.

“Бескрылого надели полетом в резвости покорным,

Будучи сим заветом осененным я ниспошлю благую весть.

Образом весомо непокорным, но во взгляде томном

Прочту посланье свыше, ту заключенную в зеницах песнь

Музы с несравненной красотой в памяти и духе,

Благословленной первою звездою прежде и когда-то,

Зримо воплощается и доносится сладостно во слухе.

И на душе будто бы отрадно.

Взывая к состраданью источая благовонья,

Она прейдет негаданно в миг кончины поэтики безгласной.

Но промолчит, не выскажет упреки исподлобья,

Притворившись девой беспристрастной.

Вселенная зиждется во взоре притягательных аллюзий.

Беспрекословных почитаний в скоропостижности расставаний.

Улетает, вновь возродив во мне любовь иль сонм иллюзий.

То явь и истина, то сердце исповедует повестью слезных покаяний”.

Озаренная благодатью мученица непоколебимо дремлет в чистоте небесной. Её несомненная невинность, её целомудрие чистейшее подобно белоснежному полотну, лишь художника истомно она заинтересует, но буйные очи коего будто не созданы для виденья столь сияющей, ослепляющей красы. Творец замыслил так, что художник однажды склонится пред созданием Его, слишком велико творенье это, ибо каждый белокурый волос ангела, словно золотая нить. И не помыслить о прикосновенье к ним. Ведь она озаренная совершенством, обличает мою недостойность.

Предметы многие малы, но касаешься ты их, гребешок гладит завитки твоих волос. А я, родившись жалким человеком – недостоин, даже недостоин и в твою сторону смотреть. Но помню я те усталые глаза, словно жизнь в тебе оканчиваться медленно начала. Неужели я стал предвестником конца иль нового начала? Ты зачала во мне поэзии дитя, творчество – дар ангела благого. Пусть я страдаю, ведаю, те муки в радость обратятся. Когда во мне любовь проснется и отступит пустота.

“Скользи по льду, словно по сердцу моему.

Мир верни моим устам, что в бреду

Глаголют шепотом – “Я люблю

Нежное созданье рожденное в свету”.

Она продолженье естества в воспаленье вещества,

Лавой в сердце о ней зарождается моленье,

О присвоенье милости вящего жнеца

С даром успокоенья.

Встань подле меня, расправив крылья,

И я склонюсь пред величием Творца.

Вострепещу, но достаточно одного усилья

Для признанья, ради овладения тернового венца.