Полная версия
Кумир
Прорабчик даже сник, ссутулился. Был отважный, стал неважный. Оживленные огни в его глазах померкли, и осталась одна сизая муть.
– Ничего, решим, – под нос, обращаясь к мыскам своих дорогих туфель, буркнул прорабчик. Жалко его стало. Ворон милосердно перхнул.
Вслед, как по заказу, зарядило птичьим помётом по лацкану прорабчикового пиджака. Вмиг вышел он из оцепенения, весь пошёл мелкой дрожью, как обмокший кошак.
– Да что же это?! – риторически просипел прорабчик, брезгливо и опасливо разглядывая грязно-зелёное пятно, а затем снимая пиджак.
– Ох, не к добру это, – издевательски напророчил Игорь Петрович, схлопотав перепуганный взгляд от прорабчика. – Да вы не берите на свой счёт, тут место такое гадливое, все время гадют да гадют. Так и ходим по дорожке тутошней – прикрывая голову, чё бы ни попало.
Будь возможно такое, зенки прорабчика точно из глазниц вылезли бы – так сильно округлились от испуга. Тут же вскинулся он и диким рябчиком упорхнул под навес сельсовета, озираясь, точно в ожидании, когда геенна огненная грянет.
– Вы заявление будете подавать? – разбавил участковый.
– Нет, – уверенно отрезал рябчик-прорабчик. – Сами займемся этим, чем доверять всяким… – оборвал на полуслове, вовремя опомнившись.
– Пройдемте внутрь, подпишете бумаги.
– Какие? – с острой подозрительностью прищурился.
–А вот, пожалста. – У участкового всё всегда под рукой – нужная бумажка, кобура и должностная честь в избытке.
– Абсурд какой-то понаписан здесь. – Прорабчик был сбит с толку, его полные щёки надулись и колыхались, готовые взорваться бранным кудахтаньем. Ну, точно рябчик. Видал Игорь Петрович птицу рябчика в лесу, вот такого же дутого, нахохлившегося и грузного от тяжелого самомнения.
В выражении участкового Игорь Петрович разглядел утомление.
Они уже стояли в председательском кабинете, и мысль о наливке, плохо запрятанной за древним сервантом, не давала покоя Игорю Петровичу. Всё мерещился запах спирта и клюквы. Будь она неладная, клюква самобранная!
– Тут у вас в протоколе выставлено всё так, как будто и не было никакого дыма, и что бригада строительная виновата во всём, – возмущался рябчик-прорабчик.
– Так надо, чтобы дело не заводить. И вы не виноваты, и мы как бы ни при чем. – Участковый ткнул пальцем внизу протокола, где нужно было расписаться.
– Ну и порядки, – гневный росчерк поставил конец всей заварушке.
– Да не волнуйтесь вы, товарищ прораб, – сладенько-еденько пел Игорь Петрович, – никуда ваша стройка не денется.
– Прораб? – Лицо рябчика позеленело, глазищи снова округлились, как грибные шапки после дождя. – Какой я вам прораб? Я эксперт по организации строительства! Имейте хоть каплю уважения к тем, кто выше по званию.
Пока рябчик что-то кому-то упорно доказывал и указывал, Игорь Петрович упрямо тянулся мыслью к наливке.
Желтая, вымоченная в уходящих лучах, пыль оседала на облупленный подоконник. Густел за окном чернено-смолистый лес, стрекотала там дикая жизнь.
– Это что еще за издевательство такое? – Лицо рябчика побагровело, прожилки на висках вспучились. Как по наущению, все трое уставились на лакированные ботинки прораба. Домовая мышь жалась к глянцевитому мысику, как к плотику посреди моря.
Прораб пытал её натуженным взглядом выпученных глаз.
– А ну, брысь, гадина гадливая! – взорвался он тонким голосом. Не менее жутким писком разразилась мышь, скидываемая брезгливым махом ноги.
Игорь Петрович ощущал, как лёгкие лопаются от смеха, и через силу сдерживал себя. «Гадина гадливая» оставила память о себе в виде не менее гадкого помёта на вычищенной обуви рябчика. Выражение у того было плаксивое, глаз дергался, и будь он в возрасте, так точно удар хватил бы.
– Счастливым до скончания веков будете, – утешил Игорь Петрович, уперев руки в боки, чтобы сдержать истерический хохот.
– Черт знает что, – несчастно буркнул рябчик, раздражённо теребя в руках перепачканный пометом пиджак и усиленно что-то ища в его карманах.
Рукастый участковый и на этот раз вовремя нашёлся – точно ловкий фокусник вытащил невесть откуда носовой платок и подал прорабу.
– Я вроде все бумаги подписал, господа, – отряхнувшись, рапортовал рябчик, будто от стыда пряча дутую шею за воротником, – можете идти.
– Благодарю, но кабинет мой вы вроде ещё не выкупили, – спокойно ответил Игорь Петрович, подмечая, как крепко сжались челюсти участкового. – Так что можете сами идти.
– Сегодня я созвонюсь с директором, – заговаривал зубы рябчик, – а завтра утром приедет начальник смены и сообщит, какие действия наша фирма примет дальше, и какие потребуются от вас – для содействия. Согласно договору.
Игорь Петрович, как прикованный, последовал за ним, изнемогая от желания вымести сор – чужака – из избы.
Снаружи воздух показался каким-то тухлым, испорченным присутствием чужеродного элемента. Игорь Петрович поморщился, хотя чужеродный элемент, даже обгаженный, продолжал пахнуть одеколоном.
Всё-таки зря участковый прогнул рябчика не подавать заявление, так бы можно было лес спасти или хотя бы отсрочить гибель. Всё было бессмысленно напрасным.
Воздух дребезжал от мушиного жужжания. Крупная мастистая цокотуха незаметно села на плечо рябчика и потерла лапки. «Верно села, подруга, на том самом сидишь». Нежное злорадство щемило сердце председателя.
Всё тот же неестественно дружелюбный ворон кособочился на штакетнике. Его звучное гарканье напугало рябчика и заставило отшатнуться как от силы нечистой. Муха, недовольно журча, взвилась вверх, но тут же вернулась с подругой побольше и посмачней.
– Всего доброго, – бросил прорабчик. Деловито зашуршали его туфли по гравию. Третья и четвертая – Игорь Петрович считал – мухи, как осенние листья, падали на плечи рябчика по пути к черной иномарке. Он недовольно отмахивался, но мухи зловредно и назойливо возвращались, росли на глазах числом.
Игорь Петрович сам не заметил, как и откуда привалила целая армия точечно крылатых телец. Нельзя было уже различить ту самую, заводилу-муху, первой севшую на прораба. Непрерывное жужжанье разлилось по округе, заглушило игривый ветер и говор полей.
– Что же это? За что? – обессилено кричал рябчик, безуспешно отбиваясь от мушиного галдежа. Он отмахивался пиджаком, как щитом, но враг был неумолим и непобедим. Страшное зрелище, до смешного страшное.
Бесновато метался средь ветвей лиственницы ворон. Крик его отдавался в ушах Игоря Петровича неясным ликованием. «Так его! Так!»
В конце концов, мух стало так много, что за ними невидно было прораба. Он уже и пританцовывал, как будто они его кусали за пятую точку – до чего брезгливость довела.
– За что? За что? – униженно пищал добиваемый враг. Мухи отвечали грозным жужжанием. Рябчик дошёл до крайности – бросил им на заклание дорогущий пиджак, а сам упал на колени и, безуспешно прикрывая голову, завыл. За весь день председатель не видел ничего более удивительного и удовлетворительного. Тяга к сигарете и наливке отпустила.
Со смесью изумления и ужаса участковый вытянул рот в букву «о».
– Михаил Степаныч, закройте рот, муха залетит, – назидательно прикончил Игорь Петрович.
Ящерова невеста
И увидела богородица мучающихся в аду, и было тут множество мужей и жен, и вопили они. И спросила благодатная архистратига: «Кто это такие?» И ответил архистратиг: «Это те, кто не веровали в отца и сына и святого духа, забыли бога и веровали в то, что сотворил нам бог для трудов наших, прозвав это богами: солнце и месяц, землю и воду, и зверей и гадов; все это те люди сделали из камней, – Траяна, Хорса, Велеса, Перуна в богов превратили, и были одержимы злым бесом, и веровали, и до сих пор во мраке злом находятся, потому здесь так мучаются».
(«Хождение Богородицы по мукам»)
Пепел медленно осел, загрязнил светлый девственный известняк. Пусть. Всё равно никто не узнает. И даже Он…
Василиса шустро потушила сигарету, вглядываясь в табачный след на камне. Не дай Боже увидит кто из соседей. Зашепчется люд, загудит деревня слухами, а там глядишь и до Него дойдёт… Здесь-то её невидно, никому невидно, никакому белому или черному свету.
Из разбитого, измызганного окна были видны северный кусок деревни внизу и сосны на косогоре.
Здесь, в церковном приделе, пахло травой и мочой – из-за частого пребывания молодёжи. Место всё-таки заброшенное, хоть и освящённое… Но Василисе с высокой колокольни было плевать, чем пахло, и плевать, что она ходила сюда курить… Нет, в последнем случае не плевать.
Она стыдливо глянула на лик Спаса нерукотворного, запрятанный в барабане церковного купола. Изображение истёрлось, поблекло, но глаза точили укором непреклонно и безжалостно.
Василиса одёрнулась, смахнула пылинки со строгой юбки, поправила и без того ровный пучок волос. По старинке она была вооружена только закрытым костюмом и непреступным взглядом – всё, как мама завещала и преподавательский этикет велел.
Иконостас лежал скособоченный, разобранный, поруганный, точно зверем подранный: рваные, нечеловечьи следы остались на образах, содрана была краска.
Василиса засеменила к притвору, стараясь не смотреть в сторону алтаря. Там на Царских вратах было нацарапано взволнованной ручонкой «говеть = гореть». Её детской ручонкой. Давно это было, тысячу и ещё сто жизней назад. Невесть какого божка она тогда из себя воображала, и только спустя годы совестно стало.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Истопка (устар.) – изба.
2
Завалинка – насыпь, прокладываемая снаружи вдоль дома для предохранения от промерзания зимой.
3
Поскотник (местн.) – амбар для скота.
4
Колготня (устар.) – суета.