Далекое Близкое

– Да, наверное.

– Человек вообще не создан для маленьких замкнутых помещений. А уж если еще и посреди бесконечной пустоты – просто невозможно осознать, где ты, и что происходит. Доверьтесь мне. Я рассчитал этот прыжок, я знаю, что все эти тревожащие мелочи найдут свои банальные объяснения. И мы вместе посмеемся над этим.

Голос был ровный, в нем не было и тени беспокойства, и я тоже невольно проникся чужой уверенностью.

– Спасибо вам…

– Давайте просто обыщем отсеки. Если тут есть еще что-то нестандартное, мы это найдем. Хорошо?

– Да, Профессор. Хорошо.

… через полчаса все снова рассматривали содержимое стола в центральном отсеке.

Кружка с единорогом и синее портмоне со снимком дополнились легкомысленным браслетом из цветного бисера, клетчатым носовым платком и пробитой монеткой на шнурке.

Ничего не стоящий хлам, нарушающий нечто фундаментальное в самих основах бытия.

Потому что находиться здесь они не могли решительно.

– Еще какие-то детали? – поинтересовался Проф.

– Судя по логам системы, – проговорил Флегматик, – мы – те еще обжоры. Кстати, а кто у нас тут вегетарианец? Кто-то выбирает порции только из овощей и фруктов?

– Не я, – ОТул повертел в пальцах монетку, потом подкинул браслет на ладони и ссыпал все обратно на стол, – барахло какое-то.

– И не я, – пожал плечами Профессор, а мне оставалось только кивнуть.

Азиат обвел всех долгим взглядом, иронично приподняв бровь.

– Поздравляю, у нас, похоже, и впрямь заяц на борту. А скорее, двое. Нормы потребления воды на одного человека превышены в два раза, пищи – в один и шесть.

– У нас что? Кончаются еда и вода? – негромко уточнил ученый.

– А вот как раз нет, лао ши, – покачал головой программист, выглядевший несколько озадаченно, – потребление превышено в полтора-два раза, но запасов на нас четверых – с большим излишком. Я бы сказал, что они в расчете на шестерых – десятерых членов экипажа. Вполне вероятно, что это страховка на случай, если полет продлится дольше ожидаемого. Но по идее, этот момент должны были согласовать с нами… с вами.

– Намекаете, что кто-то реально мог пробраться на корабль? И до того сумел еще и удвоить наши запасы каким-то образом?

– Я бы предположил, лао ши, что с нами могли, например, тайно послать еще кого-то, в каком-то изолированном помещении. Объяснило бы все, но выглядит бредом, конечно.

– Чушь! – фыркнул ОТул, пожимая плечами. – Мужики с портмоне, с женскими губами? Веганы? Тайная комната? Ты что, блин, Гарри Поттера в детстве обчитался?

– Да уж… – Проф потер кончик носа, он хмурил брови и в целом выглядел изрядно уставшим. – Мы в замкнутом пространстве, притом, очень маленьком. Смотрите, у нас всего три уровня – верхний: это центральная рубка и четыре каюты для отдыха, так? Та-а-ак. Ниже, половину уровня занимают оранжерея и системы обеспечения жизнедеятельности. Вторую половину и третий ярус – двигатели и системы управления ими. Все. В жилой части корабля мы встретились бы непременно, она же меньше шкафа у меня в доме! Что в оранжерее?

– Никого там не видел, – покачал я головой.

– Вы хорошо смотрели? Точно? Все датчики?

– Ну…

– Прошу, молодой человек, вернитесь позже и перепроверьте еще раз. Теперь – двигатели, ОТул, там можно как-то… разместиться?

– Без шансов, кроме моего кресла у пульта там все закрыто кожухами. Вот такенными болтами все прикручено. Стоп. Погодите, вы что, серьезно? Мы прямо вот рассматриваем вероятность, что тут может быть кто-то еще?

– Конечно, нет, – фыркнул ученый, – мы просто собираем все данные, чтобы потом в спокойной обстановке разбираться с этим вопросом.

– Но…

– Боже, ОТул! Вы всерьез испугались кружки? Да, именно так это и выглядит! Так спуститесь к себе, возьмите какую-нибудь двуручную отвертку, или что там придаст вам уверенности!

Проф продолжал глядеть на техника и на этот раз – выиграл. Тот проворчал что-то сквозь зубы и пообещал еще раз все хорошенько перепроверить в двигательном.

– Можно, я посмотрю монету? – попросил я, пропустив очередную перепалку мимо ушей.

– Пожалуйста, – ученый подвинул мне простенькое хэнд-мейд ожерелье.

Повертел в пальцах – ничего особенного, затертый металлический диск с квадратным отверстием в центре. Сильно исцарапана, рисунок уже с трудом различим – дракон? Тигр? Что-то с четырьмя лапами и хвостом.

Китайская… Как «историйка» программиста. Сю Хао. Хех, смешно было бы, если монетка оказалась проклята, вот и происходит на борту какая-то чертовщина. Вот кто из остальных мог притащить на борт ту же розовую кружку с единорогом? Не ОТул – абсолютно исключено, тем более не Профессор. Флегматик? Черт его знает, мог он так пошутить? Не думаю…

– Старая, – заметил тем временем азиат, видя, что стажер «подвис», – китайская, но она – точно не моя, сяо хо-цзы. Честное слово. Что мы можем сделать-то? Посмотреть записи со всех камер? Но это очень надолго.

– А чем тебе заняться-то еще? – хмыкнул техник. – Все равно пока летим на автопилоте.

Флегматик пожал плечами без малейшего возражения. Он, казалось, искал только весомый повод вернуться к своим экранам и сенсорным кнопкам. Снова это подсвеченное синим лицо – гротескная маска, отделенная призрачным экраном. Азиат запустил поиск по видеологам, задав какой-то шаблон по распознаванию человеческих физиономий, а потом нехотя вернулся к столу и включил пищевой автомат.

– Пожалуй, я еще перекушу. Пока система лопатит.

Одним словом, так уж вышло, что в этот раз заканчивать условный ужин мы сели все разом.

Некоторое время ОТул ерзал в своем кресле, вздыхал и наконец не выдержал:

– Ну серьезно, но ерунда же какая-то, – принялся улыбаться техник, – нашел кружку, думал, вы меня нахрен разыгрываете. Ну извини, Микки, не хотел. Но что я должен был подумать-то вообще? Да еще и этот единорог. Ха-ха!

Электричество пропало из воздуха. Не ударили молнии, не загремел гром. А я ощущал, как расслабились и стали горячими ноги. Стопы, потом голени. А потом и все тело накрыла мягкая истома. Ситуация больше не выжимала из организма адреналин. Вот такая у нас получилась передышка. Так что я криво, в тон ОТулу, улыбнулся:

– Я думал, ты мне врежешь.

– Да ну! Че я – отморозок какой? Я ж тебя кило на двадцать тяжелее. А ты, небось, и спортом только волейболом каким-нибудь занимался, а?

– Плаваньем вообще-то… – и снова красные уши не дают даже упомянуть о выигранных соревнованиях.

Как и о других успехах.

«Синдром самозванца», чтоб его.

– Лучший вид спорта, сяо хо-цзы, хороший выбор, – тонко улыбаясь своей стеклянной улыбкой, заметил Флегматик, – в Китае целое небесное министерство управляет всем, что имеет отношение к воде.

– Вот любите вы на каждую кочку своего управляющего поставить, – хохотнул ирландец, включаясь в игру, – и что, много народу в министерстве?

– В него входят департамент Соленых вод, – принялся с важностью излагать программист, – который возглавляют четыре дракона-правителя, представляющие соответственно восток, юг, запад и север. Сюда же входит департамент Пресных вод, также возглавляемый четырьмя сыфу, правящими четырьмя великими реками: Голубой, Желтой, Хуэй и Чжи. А, чуть не забыл, драконы управляют реками, ручьями, озерами, прудами.

– Боже ж ты мой! Это сколько чиновников только для того, чтоб просто дождик шел и реки сами собой текли!

– Во всем должен быть порядок! – наставительно поднял указательный палец Флегматик. – Иначе все равновесие в мироздании нарушится.

– Эх! А еще Программист! Доктор, блин, наук! А все про каких-то драконов!

– Что ты имеешь против драконов? Потрясающий же культурный архетип, пропутешествовавший по всем цивилизациям.

– Ага. Только у нас он лениво золото запасает, да доблестных рыцарей трескает, а у вас – смотри, целым министерством управляет!

– А в русских сказках – вообще женщин похищает. Весь вопрос в менталитете.

– Почему? – ОТул изо всех сил пытался не расхохотаться и сохранять серьезную физиономию. – Какая корреляция, коллега?

– Как и во всех практически вопросах, коллега, влияние среды.

– М-м-м?

– Элементарно! В России – холодно. Первый приоритет – согреться.

Профессор ухмылялся в усы, не присоединяясь, впрочем, к этому дуракавалянию. Шеф, все-таки, руководитель судьбоносной миссии.

Напряжение разрядилось само собой. В конце концов, это уже обратный путь, если ничего страшного не случилось за все это время, может, и обойдется. А со странностями пусть разбирается комиссия по прибытии. Кружка… Монетка… Ерунда же, по сути.

«Парень со снимка носит очки с желтыми стеклами. Я не должен знать, но я знаю. И меня беспокоит сам факт того, что я знаю про эти проклятые очки. И хуже того – я не могу перестать об этом думать».

– Мы все-таки долетели до Марса, – еще раз повторил Профессор, – знаете, я не верил на самом деле.

– Да, ты действительно был прав, – обретший некоторое благодушие техник встал, потянулся с хрустом – тяжело давалось сильному большому телу – крошечное замкнутое пространство, – пошел-ка я спать. Посмотрю на датчики движения в движковом и на боковую. Дольше посплю – быстрее долечу. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

– Ох уж эта вера во всякую мистику… – вздохнул Профессор, когда грохот подошв техника по металлическим ступеням лестницы окончательно затих.

– Но ведь вправду происходит что-то непонятное, – пожал я плечами, когда мы остались втроем.

– Пф! «Что-то непонятное»! А знаете, что обиднее всего? До слёз и крушения веры в человечество? Представьте себе, какой за последние сто лет люди сделали скачок в научно-техническом прогрессе. Электричество, вырабатываемое, страшно подумать, атомными электростанциями, пришло в каждую полузаброшенную деревню. Практически кибер-панк, Микки. Вы читали Гибсона? Нет? Рекомендую, вам как раз самое время. Так вот, при этом всем, мы сидим в космическом корабле, совершающем прыжок через подпространство, и мы смогли достичь Марса за пару дней, живыми! Но стоит нам остаться в темноте, в запертом помещении, как мы начинаем везде видеть мистику. Стучать по переборкам и плевать через плечо. И все! Все идет к черту! И интернет, и атомы, и подпространство, и Марс этот. Всё будто бы зря. И сразу очень, очень обидно. Человек, увы, не меняется…

– А вы? Вы-то как справляетесь?

– Я – ученый, молодой человек. Я был ученым дольше, чем вы вообще живете на свете. И опыт подсказывает мне, что всему этому есть разумное, не противоречащее физике объяснение. Должно быть, иначе события не могли бы происходить. И то, что я пока не нашел причины – для меня не проблема. Я не ударяюсь в мистику, потому что пока – только пока! – не могу понять, что именно происходит. «Не понимаю» – вовсе не значит «что-то странное».

– Но как искать ответ? С чего вообще начать?

– Так в этом суть нашей работы – задавать и задавать одни и те же вопросы, меняя формулировку, угол зрения, подбирая синонимы, пока не получим наконец ответ. Кропотливо. До победного.

Флегматик тем временем снова перебрался за любимые мониторы – отсматривать результаты проверки видео с камер, а Проф продолжал, и тон голоса ученого изрядно потеплел.

– Но даже если что-то и происходило бы совсем из ряда вон выходящее… Нельзя так все воспринимать, как ОТул. Больший вред приносят не обстоятельства – а наша реакция на них. В чем суть мистического взгляда на мир? Знаете? Представьте, что вас укусила оса, а вы вместо того, чтоб вытащить жало, бежите за ней, пытаетесь доказать, что вы вовсе не заслужили укус. А потом переживаете и пытаетесь понять, за какие грехи в прошлом сегодня вас ужалили. Не стоит. Укус – это всего лишь укус, ничего большего.

Все-таки, как же мне повезло работать с этим человеком. Он не просто умный, это больше похоже на мудрость. Не даром, Флегматик зовет шефа – лао ши – господин. Если бы не он – никакой бы экспедиции и вовсе не было. А ОТул не ценит, вот же идиот…

Мы немного помолчали, невольно снова уставившись на синее портмоне.

– Дело в том, – признался я, – есть одна штука, которая меня тревожит. Я просто не могу выкинуть ее из головы. Я узнаю левого на снимке, мне кажется, что я вижу какие-то отдельные… вспышки, его лицо, жесты…

– Мне тоже кажется, – кивнул не слишком уверенно ученый, – что я этого рыжего где-то видел. Смешно. А знаете, Микки, я ведь тоже снимок с собой ношу. Нда-с. Хотите?

– Конечно! – сунуть нос в личную жизнь начальника? – раньше и думать об этом нельзя было. А все полет…

Ученый запустил узловатые старческие пальцы в нагрудный карман, и на столе оказался винтажный снимок, не голограмма – самая настоящая фотография. Девушка на снимке улыбалась так, будто сегодня был самый счастливый день в ее жизни, вокруг все залито солнцем – а за спиной до самого горизонта лазурное бесконечное море. Наверняка управляемое самым красивым драконом. Я не мог разглядеть толком ни цвет глаз, ни волос – только улыбка и солнце. Ничего себе. Дочка что ли? Боже, надеюсь, это не его жена, иначе я тупо не переживу такой несправедливости мира. Но смотри-ка, а Профессору удалось сфотографировать Лето, как оно есть.

– Дочь, – улыбнулся ученый, развеивая мои подозрения, – Майя. Будет встречать, когда вернемся. Уверен, и через охрану проберется. Хочу, чтоб она мной гордилась. Я мог бы быть лучшим отцом… чаще быть рядом… но она никогда не обижается на меня. А еще знаете, подарила мне на день рождения картину – полутораметровый рентгеновский снимок розы. Будто бы цветок нарисован дымом и тончайшими лоскутами черного и белого шифона. Всегда что-то придумывает.

– Красивая, – промямлил я, просто чтоб что-то сказать – тот неловкий момент, когда твой начальник показывает тебе фотки родственников, а у тебя от вида его дочери внезапно дыхание перехватывает.

– Умная, – грустно кивнул ученый, – умнее меня. Жаль, что чем лучше средства связи, тем дальше мы друг от друга… Эх… А вы, кстати, что взяли? Кроме плеера с ужасным Вивальди, боже как вы это только эту «попсу» слушаете! – мы оба коротко хохотнули. – Что еще?

– Плакат в каюту на стену.

– Какой?

– Копию «Пестрой бабочки».

– О, самая знаменитая картина Малевича? Любите концептуальное искусство?

– Ее моя сестра нарисовала. Подарила на удачу.

Мне вдруг ужасно захотелось домой. Чтоб Олеська вилась вокруг, требуя посмотреть, идет ли ей дурацкая розовая кофточка. А Алинка подкалывает ее, как самый вредный подросток на свете. Они обе заводятся, и Марьяшка начинает заливисто хохотать, глядя на свару сестер. И все это поддерживает в отце, таком исхудавшем и бледном желание жить, и за собственную жизнь бороться. Там мое место. Как же я хочу домой.

– Ладно, что это я… – первым очнулся от каких-то собственных мыслей Проф. – Идите тоже спать, Микки, что-то я совсем…

– А оранжерея?..

– Завтра давайте, всем сейчас надо отдохнуть. И проверьте перед сном пульс и давление. Не забудьте. Не простой прыжок.

Исчез пожилой уставший человек, нервничающий, отчаянно скучающий по самому родному существу во всей вселенной. Остался шеф, «Ученый с большой буквы», которому нужно было «распоряжаться» и «заботиться о команде». Словно прорвался весенний ручей, журча побежал, искрясь в первых теплых лучах, да так потом и застыл снова ледяной дорожкой, как только солнце село.

Но какая ж тоска-то во взгляде, когда он снимок достал. Вот тебе и дар гения, Профессор. Чтобы решить такую задачу, как организация этого путешествия, нужно быть мечтателем. А все мечтатели одиноки. Вот она – цена вашего полета. Баснословно дорогая цена.

Вернулся в свой отсек, нажал закрывающую дверь кнопку и улегся на полку, уставившись наверх. Что ж, теперь нас было пятеро – я сам и четыре стены. Сон так и не приходил, и минуты тянулись отвратительно медленно, не принося ни отдыха, ни покоя. Ползли, никуда не торопясь, как огромные влажные слизни по зеленому листу. И тревога. Гложущая, холодная тревога, подло вернулась, стоило мне опять остаться одному. Пальцы липкие от пота, ледяные на ощупь. Так. Ладно.

Я сунул руку во встроенный шкафчик и достал пластиковый блистер с капсулами. Бабушка еще говорила так. Если не можешь уснуть от нервов – не слушай всякие благоглупости: не пытайся «просто думать о хорошем», выпей валерианки. Серьезно! Твоя задача сейчас уснуть, а не продвинуться по пути просветления.

Слишком много вопросов накопилось за эти несколько часов, с момента второго прыжка. Вопросы все эти были – дурацкими, совершенно неважными на первый взгляд, и потому обескураживали еще больше в совокупности.

Пилюля, глоток воды из пластиковой бутылки. Теперь нужно подождать.

Я всегда стараюсь мыслить системно, и теперь я пытался найти нечто общее во всех этих беспокоящих «маленьких моментах». Будь я дома – развернул бы голографический экран и стал бы накидывать на него прямоугольники с фактами, соединяя их тонкими линиями связей. «Следует из», «Связано», «Противоречит», вот это все. Тут подходящего экрана не было, зато был планшет с доступом к данным всех систем корабля.

Словом, покрутился я с боку на бок, понял, что не усну, вздохнул, вытащил из чехла планшет и принялся негромко диктовать голосовому помощнику:

«Вопрос. Почему ОТул и Профессор все время на грани конфликта, если мы проходили психологическое тестирование (очень строгое!) перед полетом?»

Подумал немного, глядя в дно верхней полки.

«Вопрос. Откуда взялась кружка с единорогом в двигательном отсеке?»

Еще подумал.

«Вопрос. Откуда появилось синее портмоне, и почему парень на голоснимке кажется нам знакомым?»

«Вопрос. Что за китайская монетка на шнурке?»

Наконец-то я почувствовал, что веки помаленьку начинают тяжелеть, подействовала таблетка. Впрочем, нужно было зафиксировать вопросы. На будущее, так сказать, чтоб не забыть. Не так их и много.

«Вопрос. Кто ел нашу еду?»

«Вопрос. Мог ли на корабле быть «заяц», и если да, то кто и зачем?»

Я подумал и чуть улыбнулся – ладно, все равно никто этого не услышит:

«Вопрос. Почему у Флегматика стеклянная улыбка?»

«Вопрос. Майя в жизни такая же красивая, как на фотке Профа?»

И почти сразу же:

«Вопрос. Мог бы Сю Хао прогрызть обшивку своими зубками-пилами, если учесть, что мы внутри самой Пустоты?»

Снова посмотрел в дно кровати наверху.

А почему, собственно, у нас вообще двухместные каюты? Серьезно – четыре человека, четыре крошечные каюты, меньше трех кубических метров каждая – но почему в каждой – по два места? Две чертовы полки?

«Вопрос. Почему у нас у всех двухместные каюты?»

Подумал еще немного, нет больше никаких вопросов.

– Анализ. Поиск возможных связей.

– Принято. На поиск и построение возможных связей уйдет время, прошу прощения. Но сам факт подбора подобных вопросов может быть симптомом нервного расстройства. Можно предположить ПТС.

– Пост травматический синдром? – это предположение было лично мне совершенно непонятно. – Причины вывода?

– Ваши вопросы, дополненные медицинскими показателями: давление, сердцебиение, уровень глюкокортизола, нарушение сна, усиленное потоотделение.

– Но с чего бы?..

А что, если и правда – травма? Какое-то событие? Причина срывов ОТула, конфликты с Профом, отстраненность Флегматика и то, что я сам так хреново сплю и не могу успокоиться… Нужно найти с чего все началось, это важно. Может, из-за самого прыжка? Но коллективный нервный срыв никак не объясняет дурацкого барахла на столе центрального отсека.

– Подключись к логам систем корабля, найди возможную травмирующую ситуацию. По видеологам, логам всех систем, уровню громкости аудиозаписей.

– В совокупности с предыдущей задачей?

– Да.

– Оценивать влияние событий по отклонениям в показателях жизнедеятельности экипажа?

– Да.

– Принято к исполнению.

Я закрыл глаза, потому что просто не мог смотреть на второе спальное место. Так я чувствовал себя один раз в жизни – в художественной галерее перед стеной с кучей картин, каждая из которых была повешена под небольшим углом. И все углы были разные. Глаза смотрели, не замечая подвоха – а вот мозг закипал.

Секунды тянулись бесконечно, то ли из-за шуток подпространства, то ли в силу субъективной оценки ситуации. Я устал. Устал от каюты, размерами напоминающей платяной шкаф, от холодного света ламп, а больше всего – от невозможности покинуть корабль, даже ненадолго. Бессилие. Мне казалось, будто я лежу в большом заколоченном гробу. Будто могу пошевелиться и даже повернуться на бок – но ничего больше. И выбраться никак. Все тело затекло, ныло, зажатое плотными стенками. Можно было приложить любые усилия, но ни одна из них даже не шевельнется. Любое действие – бессмысленно, а бездействие – невыносимо. И сон давил и душил, и вытягивал воздух из легких, заставляя задыхаться…

…а потом…

Что-то заставило меня проснуться – резко, в один момент. Запах что ли? В каюте пахло нефтью. Знаете, однажды меня занесло Тюмень, в музей нефтедобычи, и там нам с приятелями позволили наклоняться над колбой и втягивать носом пары черной вязкой жидкости, оставляющей на стекле сосуда потеки того же цвета, как свернувшаяся кровь. Вернее, не так, не совсем так. Этот красновато-коричневый – это цвет-воспоминание о цвете крови. Потемневший, выцветший, сменивший запах. Как тень – воспоминание о форме, а эхо – воспоминание о звуке.

Это и есть – кровь земли, подумал я тогда, испытывая жгучее любопытство пополам с тошнотворной брезгливостью. Эта черная жижа – все, во что превратились бывшие когда-то живыми существа. Нет, не кровь земли – кровь мертвых. Вся наша бензинофильная цивилизация держится, как в страшной сказке, на крови мертвых.

Так вот. В моей каюте сейчас пахло нефтью.

Тяжко вставать, ноет спина – сорванные когда-то на соревнованиях мышцы, будто на погоду. Будто скоро гроза. Боже, да просто спусти ноги на пол и вставай! А потом пришло почти физическое ощущение, как вот сейчас, через секунду я поставлю стопы на прорезиненное покрытие, а почти сразу, спустя один или два удара сердца – почувствую прикосновение пальцев к лодыжкам. И они будут оч-чень холодными.

«Сю Хао…»

Боже, Микки, ты идиот! Нет никого под кроватью! Просто вставай!

Так говорит разум. А вот каждый нерв спинного мозга вопит громко, как только может – опасность!

Одиночество – это, когда ты явно сходишь с ума, а тебе об этом даже сказать некому. А оставшись в одиночестве человек или возвышается до неба, или падает в ад. И вот там, тогда я абсолютно точно был уверен насчет доставшегося нам всем варианта.

Почему-то же наши предки боялись темноты и пустоты? Иррационально, самозабвенно, будто совершенно точно что-то знали… А корабль сейчас в таком проклятом месте, где нет вообще ничего кроме тьмы. Мрака, пахнущего нефтью.

Заскрипел проминающийся темперлон на узкой койке, я уцепился за поручень на стене и наконец встал на ноги. Похоже, все пошли спать, и Флегматик приглушил свет на корабле.

Когда я вышел в общую каюту, все застилал полумрак, вокруг ни души, даже мониторы азиата темные, тихие, и будто бы мертвые. А потом накатило знакомое уже ощущение: дурнота и головокружение, будто тебя клещами вытягивают из твоего же собственного тела.

Я не хочу смотреть наверх. Боже-боже-боже. Оно – там, наверху.

Над моей головой – зияла раскрывшаяся диафрагма.

А потом я ощутил, как проваливаюсь в темноту куда-то вниз, но одновременно ноги оторвались от пола, а что-то и впрямь потащило меня вверх – в Пустоту.

«У него зубы, как железная пила, заточенная до бритвенной остроты…»

Будто огромное озеро гудрона, затягивало внутрь. И запах, запах! Еще гуще, еще невыносимее. Он забивал горло, таким был липким и вязким. Но кое-что было куда хуже.

Там кто-то был. Позади. Кто-то смотрел в спину. Холодно Ледяная волна мурашек. Шепот – не слышный, но словно бы отражающийся от далеких каменных стен. Звук удвоился, потом зазвучал уже на четыре партии, еще и еще, дробился, рассыпался шорохом истлевших листьев. Но этот шорох – оглушал, пока не заболела голова, а желание обернуться не превратилось в пытку. Вот тогда-то звук обрел форму, а с формой и смысл.

– Дайте одного, – прошипело что-то позади, – дайте одного.

Оно не просто повторяет! Оно пробует на вкус наши слова. Наш язык. Перекатывает звуки человеческой речи в своей пасти как ребенок незнакомую конфету, решая – нравится или нет…

– Кого? – прошептали мои дрожащие губы.

А в глубине тела нарастало, брезжило и закипало отчаянное желание услышать любое имя, любое – кроме собственного. Пусть забирает. Боже-боже-боже. Я просто хочу домой. Я просто не хочу умирать вот так. Пусть острые как лезвие бритвы зубки разгрызут чьи-то еще кости…